Обер-лейтенант Рудольф Митман, отправленный вместе со своими солдатами в штаб армии, дал важные сведения о подготовке немцев к новым ударам. Его показания подтверждались: на нескольких участках фронта, в том числе на участке дивизии генерала Бородина, было замечено передвижение немецких войск, переброска танков и артиллерии к передовым позициям. В связи с этим майор Озеров неожиданно получил новый приказ: с наступлением темноты выдвинуть два батальона на передний край не только для работ, но и для одновременного занятия постоянной обороны. Один батальон разрешалось оставить пока в резерве. Кроме этого, предлагалось установить за противником постоянное наблюдение и ночью же захватить пленного: надо было точно узнать, когда немцы наметили нанести новый удар на участке дивизии.

Майор Озеров немедленно вызвал к себе Юргина.

— Вот что, дорогой земляк, — сказал он озабоченно, продолжая делать какие-то отметки на карте. — Надо "языка".

Как всегда, Юргин взглянул на командира полка смело, ответил не спеша:

— Достанем, товарищ майор. Пойду сам.

— Ишь ты, сам! — Озеров оторвался от карты. — А ты думаешь, я сам не достал бы "языка"? Плохой ты будешь командир, если все будешь делать сам. Надо верить не только в себя, но и в людей. Организуй! Подбери надежных бойцов, расскажи, как и что надо сделать, и пусть делают. А подробные указания я дам лично перед отправкой.

— Слушаюсь, товарищ майор! Разрешите выполнять?

— Обожди… — Озеров покопался в планшетке, вытащил небольшую книжечку. — Вот это о разведке. Очень полезная, почитай, а потом и действуй. Нам, дорогой, всем учиться надо…

…В отделении Олейника шел дележ махорки.

Заняться дележом вызвался было всюду поспевающий Петро Семиглаз. Высыпав махорку на плащ-палатку, он пошарил в ней пальцами, радостно раздувая ноздри.

— А мерка е?

Мерки не оказалось. Тогда Умрихин быстро придвинулся к куче махорки.

— Стой! — сказал он, отбрасывая руку Петра. — Раз мерки нет, то и веры тебе нет! Я уж вижу: вон как ноздри заиграли! На чем другом, а на махорке обдуешь, я уж вижу!

— Я? Обдую? — обиделся Петро.

— Именно ты!

— Сдурив! Ей-бо, сдурив!

Но всем почему-то понравилось, что Петру Семиглазу выражено недоверие, и ради озорства все сговоренно поддержали Умрихина:

— Давай другого!

— Отодвиньсь, Петро!

— Ну, погоди ж! — постращал Семиглаз.

Умрихин продолжал верховодить:

— Кто ж разделит? Сурьезное же дело!

Нургалей Хасанов, сверкая глазками, быстро предложил:

— Пускай Андрей-та делит, а?

— Во, это надежно, — поддержал Умрихин.

И все охотно согласились:

— Дели, Андрей!

— Да живее, курить охота!

Андрей разделил махорку на равные кучки по числу людей в отделении. К одной из них сразу же потянулся Петро Семиглаз.

— Погоди, — остановил его Андрей.

— Трошки поколдуешь?

Андрей кивнул Нургалею:

— Отвернись! — И когда Нургалей отвернулся, прикрыл одну кучку махорки рукой. — Кому?

Нургалею очень нравился такой честный солдатский способ дележа. Он ответил бойко:

— Петра Пятиглаз! — И спохватился. — Ой, нет, ошибка давал! Шестиглаз! Ой, нет! Погоди мал-мал, его фамилия считать-та надо!

Все отделение дружно захохотало.

— Тю, бис! — весело выругался Петро. — Еще смеется!

Через минуту все задымили махоркой.

У входа в шалаш показался лейтенант Юргин. Ловко вскочив первым, Олейник подал команду:

— Встать!

— Сидите, сидите! — помахал рукой Юргин и, не входя в шалаш, спросил: — У вас тут… не найдется охотников в разведку?

— В разведку? — Олейник подался вперед и ответил с жаром: — Я желаю, товарищ лейтенант! У меня к разведке большая охота! Давно хочу в разведчики.

— Ага, тогда зайду.

Из угла шалаша вылез Андрей.

— И я пойду, — сказал он просто.

Третьим заявил о своем желании участвовать в ночном поиске Терентий Жигалов.

— Я три года служил в разведке! Я на войне служил… тоже в разведке! — заговорил он горячо и бессвязно. — Мне надо идти! Я знаю этих немцев, этих… У-у, сволочи! — и он неожиданно так ударил в стойку, что над очагом посыпалась высохшая хвоя.

— Отлично, — порадовался Юргин: ему нравились все добровольцы. — Я как раз ищу таких людей. Теперь хватит. В ночном поиске чем ни меньше народу, тем лучше. Тут нужно работать тихо. Тогда собирайтесь, пойдем сейчас со мной.

Оставшиеся часы до вечера Олейник, Андрей и Жигалов просидели на наблюдательном пункте. Они тщательно просматривали местность, выбирая себе путь к немецким позициям.

После полуночи, получив необходимые указания от майора Озерова, разведчики пересекли траншею и осторожно, цепочкой направились на запад по узенькой лощине. На фронте стояла тишина. Землю покрывал туман. Луна выглядывала редко, а если и смотрела — сонно, неохотно, и в небесах было неуютно от ее болезненного света.

У гитлеровцев на участке полка не было плотной обороны. Готовясь к дальнейшему наступлению, они стояли по деревням и лесам, выдвигая вперед лишь небольшие посты. Один такой пост был обнаружен днем на небольшой высотке, покрытой отдельными кустиками. Туда и направились разведчики.

Но им не пришлось дойти до высотки.

На полпути Терентий Жигалов, идущий впереди, как бывалый разведчик, присел в небольшом кустарничке, чтобы получше прислушаться и обсудить с товарищами дальнейшие планы. Он нетерпеливо пискнул, будто какой-то обиженный в ночи зверек: поторопил Олейника и Андрея. В тот же момент влево от него что-то стукнуло и зашипело злой, рассерженной змеей, — жарко брызгая, над кустарничком взлетела ракета. Землю обдало таким ярким светом, что разведчики оцепенели. А через секунду, точно прошивая строчки, затрещали в разных местах немецкие автоматы.

Ослепленный светом ракеты, Андрей бросился на землю и покатился в яму, — так и оборвалось сердце. Это была воронка от авиабомбы. Сержант Олейник, последний в цепочке, работая всем телом, начал забиваться в кусты. "Убьют! — подумал он. — Пропадешь!" И Андрей и Олейник поняли: они натолкнулись на группу немцев, которая, вероятно, тоже отправилась в ночной поиск.

Терентий Жигалов остался впереди.

Поняв, что поиск провалился, стараясь не выдать себя, он решил без стрельбы отползти обратно, где залегли товарищи. Быстро, как ящерица, он пополз в сырой и погнившей траве. Дрожь автоматов затихла. Терентий Жигалов хотел было приподняться, как два здоровых гитлеровца, выскочив из кустов, навалились на него. Несколько секунд Терентий Жигалов молча, со всей силой отбивался от немцев, и только когда они, заломив ему руки назад, оторвали его от земли, он на мгновение увидел потухающий осколок луны, падающий с небес, и закричал:

— А-а-а-а!… Уда-а!…

Его хриплый, надорванный крик разнесся далеко в ночи. Андрей рванулся из воронки. Он сразу понял, что произошло. Он слыхал глухие удары, резкий стон, потом — подальше от себя — безумный, рычащий голос, совсем непохожий на голос Жигалова:

— …р-р-ра… атцы, бей! Не жалей! Бей!

Андрей понял, что Жигалов просит стрелять. Но как стрелять — ведь он вместе с гитлеровцами убьет и Жигалова? Пот ручьями потек по лицу Андрея. Прошло несколько секунд затишья, а потом впереди раздались прерывистые, раздирающие душу крики Жигалова. Долетали только клочья слов, хрип и стоны. Только одно слово — и уже издалека — вдруг вырвалось и зазвенело, как оно звенит на войне:

— Ого-онь!

И столько в этом слове было обжигающей душу силы, что Андрей понял: он должен стрелять. Это был приказ, который должен выполняться безоговорочно. Застонав, Андрей вскинул автомат и нажал спуск: автомат начал толкать его в плечо, словно хотел вырваться из рук, а впереди — в темноте — зашумели кусты и послышались вопли…

Со стороны, сопя, к Андрею вдруг бросилась человеческая фигура и опрокинула его на землю. Андрей потерял автомат, но тут же вцепился в своего врага. Рыча, они заметались в густой и мокрой траве. Под руки Андрея попало лицо врага; в безумстве, утроившем силы, он начал рвать его нос, глаза, губы… Вспомнив о ноже, Андрей начал поспешно искать его у пояса, но тут же почувствовал, что летит навзничь от сильного удара в грудь. Его спасло чудо. Он вновь успел вцепиться в одежду врага, и они вместе, перевертываясь клубком, покатились на дно воронки. Только здесь Андрею удалось всей грудью навалиться на своего врага и выхватить нож. Он не знал, в какое место ударил его, но отчетливо услышал, как хрустнуло его тело…

Вырвав нож обратно, Андрей брезгливо отбросил его в сторону, второпях почему-то не подумав о том, что он может еще пригодиться для борьбы. Но фашист стал сильно разбрасывать руки и выгибаться. Андрей опять навалился на него, прижал к земле и впервые закричал:

— Сержант, помогай!

У края ямы послышался голос Олейника:

— Ты где? Где?

— Сюда!

Олейник прыгнул в яму, прямо на Андрея.

— Что ж ты? — сказал Андрей, откидывая его плечом.

— Тьфу, черт! — проворчал Олейник. — Тьма какая!

— Помогай! — еще раз выдохнул Андрей.

Гитлеровец снова забился, захрипел, пытаясь закричать. Андрей ударил его по лицу, зажал рот, а затем, торопясь, забил его заранее припасенной тряпицей.

— И откуда его черт нанес? — прошептал он облегченно, чувствуя, что гитлеровец выбился из сил и затих. — Ну, я тащу, а ты — следом. Только живо надо! Захвати мой автомат. Вот здесь где-то…

Не стихая, стучали немецкие пулеметы, над головами брызгало красным светом от пуль. Олейник сказал тревожно:

— Как пойдешь? Бьют же кругом!

— Утащу! Лощиной!

Взяв гитлеровца за руки, Андрей рванул его от земли, забросил на спину, встряхнул, как привык встряхивать тяжелые ноши, и осторожно полез из ямы.

— Пошли! В случае чего прикрывай огнем!

На передовых немецких постах всполошенно, наперебой стучали пулеметы и дрожали, осыпая цветень, сигнальные ракеты. Струи пуль брызгали над полем. Сгорбясь, Андрей шагал крупно, не оглядываясь; ноги гитлеровца бороздили по земле.

Олейник шел позади. О побеге он думал все время, пока шел в разведку, до той минуты, когда немцы схватили Терентия Жигалова. А потом он так был поражен его требованием и стрельбой Андрея, что как-то незаметно потерял свою тайную мысль. И только теперь, сделав около сотни шагов за Андреем, вспомнил о ней. "Куда уж тут теперь к черту пойдешь? — подумал Олейник, каждую минуту сжимаясь от близкого свиста пуль. — Только высунься из этой лощины — и каюк! И оставаться теперь нельзя. Как встретят — пропал. Сразу поймут, что в разведку ходил…" И он шел и шел за Лопуховым и даже посматривал напряженно, чтобы не потерять его из виду в лощине, залитой туманной мглой.

Когда осталось метров двести до траншеи, сержант Олейник догнал Андрея и, подстроясь под его шаг, спросил:

— Тяжел?

— Тяжел, окаянный! Даже взопрел я. — Андрей остановился. — Дух от него тяжелый, вроде бы псиной несет…

— Передохни, — предложил Олейник. — Дай я понесу немного. Да жив ли он?

— Еще живой. А крови, видать, много из него ушло.

— Ну, давай я!

Опустив гитлеровца на землю, Андрей сказал горько:

— Терентий-то, а? Умру — не забуду его!!

— Да, пропал парень!

— И как ведь вышло!

Олейник потащил гитлеровца к блиндажу, откуда уходили в поиск. Разведчиков уже поджидали. И поджидали с беспокойством: все понимали, что с ними произошло что-то неладное. Только Олейник уложил пленного на землю, вокруг раздались голоса и начали вспыхивать фонарики. Первым подскочил лейтенант Юргин.

— Олейник? Ты? Остальные?

Подходя к блиндажу, Андрей услышал чей-то бойкий голосок в траншее:

— Ребята, Олейник-то, сержант-то, а? Вот отличился, ребята! "Языка" припер! Пошли глядеть! Да вон, у блиндажа.

Юргин доложил Озерову по телефону о результатах поиска. Тот приказал Юргину, Лопухову и Олейнику вместе с пленным немедленно прибыть на командный пункт полка.

Пленный гитлеровец оказался обер-ефрейтором. Он умер перед восходом солнца. Но перед смертью он все же успел показать, что немцы нанесут удар на участке дивизии утром 7 ноября…