Книга: Рассудите нас, люди. Спокойных не будет
Назад: 18
Дальше: 20

19

АЛЕША. На рассвете, когда солнце, блуждая за косматыми сопками, отыскивало прогалину, в которую можно было выкатиться на простор, и развесило по вершинам деревьев, напоказ, полотнища зари, алые, текучие и, казалось, шуршащие, как шелк, на среднем островке посреди Ангары прогрохотал мощный взрыв. Река будто на секунду изумленно приостановила свой бег, алые полотнища зари колыхнулись, распоротые вдоль и поперек, и над островком встал, вздымаясь все выше и выше, черный столб дыма и пыли, похожий на гигантский гриб. Этот взрыв возвестил миру о начале еще одной великой стройки в нашей державе.
На остров были переправлены на спаренных баржах экскаваторы, бульдозеры, многотонные самосвалы, проведена линия электропередачи. На каменистой вершине, среди зарослей березняка, осинника, в окружении сосен и пихт срубили избушки для рабочих. Началась спешная отсыпка дамбы от острова до начала продольной перемычки котлована. Взрывы следовали один за другим. Экскаваторы наваливали в кузова каменистую породу, грузовики уползали, разворачиваясь, пятились и ссыпали камни в воду. Одна машина за другой, круглые сутки — живой конвейер! И дамба метр за метром уходила от острова вдоль по реке к назначенной точке, прямая, как стрела. Насыпь достигла этой точки, и машины — целая вереница машин — приостановились в ожидании начала сооружения перемычки. Потребовались головные ряжи.
Обе бригады плотников — моя и Трифона Будорагина — объединились, к нам подключились монтажники, механизаторы, чтобы громоздкие ряжи погрузить на баржи и отвезти на середину реки, к месту их установки. С помощью лебедок и кранов сдвинули оплетенный тросами ряж с места. К настилу из крепких бревен — от берега до борта баржи.
— Осторожней, не торопись,— сказал главный инженер Верстовский; был он взволнован и сдержан, сам проверял крепление каждого троса, надежность настила и беспокоился о том, выдержит ли баржа такой груз.— Лучше медленней, но наверняка!
Сруб всполз одним краем на бревенчатый настил. Я крикнул:
— Стой! Тросы ослабли.— А Илье Дурасову сказал: — Вот этот узел надо укрепить как следует. На этом тросе основная нагрузка. А то в самый критический момент наделает беды... Трифон, просмотри еще раз ряжи, нет ли где слабины, как бы не рассыпались...
— Не страшись,— отозвался Трифон.— Связаны так, что взрывом не раздерешь.
Но я все-таки обошел, проверяя, сруб, осмотрел каждый угол. Подойдя к самой дальней вязке, я услышал вдруг свое имя. Меня как будто кто-то позвал голосом Жени:
— Алеша...
Повернувшись, я увидел ее, Женю, стоящую между двух стволов сосен, и испугался: начались, кажется, галлюцинации. Я мысленно с досадой отмахнулся от налетевшего на меня видения, пытаясь сосредоточить внимание на том, как Илья с помощью железного стержня укреплял узел троса. Но тут же вспомнил, что я рядом о Женей увидел Елену. Это уже мало походило на видение. Я резко оглянулся. Передо мной стояла Женя, живая, с немигающими глазами на пол-лица, встревоженная и ожидающая. Я шагнул к ней. Но мои ноги не послушались, они подломились, и я неловко припал на одно колено. Поднялся, опять шагнул, и опять меня качнуло. Женя тихо вскрикнула, но по-прежнему стояла на месте. Я оперся на сосну, обхватив руками ее ствол. Выждав момент, я передвинулся к другому стволу, потом к третьему, и я вдруг почувствовал, что страшно устал, а Женя была все еще далеко от меня. Но вот наконец и она... Некоторое время я смотрел на нее, еще не веря окончательно, что это Женя, моя жена. Затем я взял в ладони ее лицо. Оно было бледным, глаза закрыты, и походило на маску. Кажется, она не дышала. Нас окружили ребята.
— Дождался наконец! — воскликнул кто-то с затаенным смешком.— Теперь подобреет...
Леня Аксенов тронул меня за плечо.
— Очнитесь, бригадир. За вами наблюдают. Хорошенькое представление для любопытных...
Я сказал Жене:
— Здравствуй!
Она открыла влажные глаза, улыбнулась.
— Здравствуй, Алеша... — Оглянулась на обступивших нас ребят.— Здравствуй, Трифон.
— С приездом,— ответил Будорагин приглушенным басом.— Когда прилетела?
— Утром.
— Со студенческим отрядом?
— Да. Я уже побывала у вас, видела Анку.
— Где поселилась? — спросил «судья» Вася.
— В палаточном городке.
— Мы там жили, теперь вы поживите!
— Надолго приехала?
— На два месяца.
— А потом?
Я не слышал, что она сказала. Ее оттеснили от меня совсем, она едва успевала отвечать на вопросы.
Прибежал Петр Гордиенко. Растолкав ребят, он пробился к Жене, обнял ее, поцеловал в обе щеки. Отстранил на вытянутые руки; взглянул ей в лицо и еще раз поцеловал.
— Ах, какая приятная неожиданность!
Работа у ряжей приостановилась. Верстовский стоял в отдалении, терпеливо ждал, когда кончится церемония моей встречи с Женей. Легкий ветерок шевелил его волосы, седую прядь. Петр сказал Елене:
— Идите с Женей на катер. Мы быстро управимся. Вася, перевези их.
Сруб с трудом втащили на баржу, установили так, чтобы он во время хода не соскользнул в воду. Петр подал команду, и катер, взбурлив винтом пену, натянул буксир и медленно повел баржу на середину Ангары. Мы стояли на барже, окружив сруб, держась за его углы, за стенки.
Буксир притащил баржу к тому месту, где кончалась насыпная дамба, идущая от острова. Здесь тяжелый ряж столкнули в реку и закрепили. Главный инженер Верстовский находился уже на перемычке. Он подал знак Петру, Петр — мне, а я крикнул шоферу самосвала:
— Давай! Сыпь!
Кузов грузовика, приподнимаясь, встал наискось и вывалил в деревянный сруб ряжа первую порцию каменной породы. Ряж немного осел. За первой машиной подошла вторая, третья, четвертая... Ряж все глубже уходил под воду, садясь на дно реки. И теперь нам предстояло наращивать его уже здесь, посреди течения.
Я ловил себя на том, что все мои действия были скорее механическими, чем осмысленными. Я не видел ни ребят, ни сруба, ни стремительных завихрений внизу. Я видел Женю. Она молча стояла на палубе катера, заслонив собой весь свет. Один раз, оступившись, я чуть было не свалился за борт — поймал Трифон.
— Успеешь, искупаешься,— проворчал он насмешливо.
Петр сказал озабоченно:
— Толку от тебя не будет. Забирай женщин, и уходите. На вот...— Он дал мне ключ от своей избушки.— Мы придем вечером.
Я послушался. Добравшись до берега, мы пересели в грузовик и доехали до поселка. Елена ушла в управление, а я и Женя направились к домику Петра.
Мы шли молча, изредка и нечаянно касаясь друг друга плечом, тут же отскакивали, точно обжигались. Глядели под ноги. Во рту у меня было сухо и горько, губы запеклись, язык сделался каким-то колючим, голова покруживалась, и я ощущал бессилие во всем теле. Чем дольше мы молчали, тем тяжелее было заговорить. Я с ужасом думал, что Женя приехала не вовремя, встреча произошла несуразно, у всех на виду. А главное, я не знал, что ей сказать, о чем спросить. Все, что приходило на ум, вертелось на языке, было глупо, нелепо и смехотворно по своей мизерности.
Мчавшаяся навстречу легковая машина, скрипнув тормозами, приостановилась. Меня окликнули:
— Токарев! — В машине рядом с шофером сидел Ручьев. Дверца с его стороны была распахнута.— Как там, на берегу?
Я некоторое время молчал, приходя в себя, осмысливая то, о чем меня спросили.
— Все в порядке, Иван Васильевич,— ответил я невнятно.— Ряжи перевезли, установили. Началась засыпка.
— Это хорошо. Молодцы! Поеду взгляну... — Он уже хотел захлопнуть дверцу, но, как бы вспомнив что-то, внимательно взглянул на меня голубыми глазами.— А почему ты не на работе? — Перевел взгляд на Женю.— Что-нибудь случилось, Токарев?
— Нет, ничего... Вот жена приехала...
— Жена? — удивленно переспросил Ручьев.— Никогда не подумал бы, что ты женат! Это для меня новость!
Женя почему-то обиделась на Ручьева.
— Почему же не подумали бы? Я его жена, да. Может быть, он говорил всем, что не женат? — Она строго взглянула на меня.— Так это неправда.
Ручьев, скрывая улыбку, поспешно заверил ее:
— Нет, нет. Он ничего такого не говорил. Извините, пожалуйста, я не хотел вас обидеть... — Он толкнул локтем шофера.— Трогай...
Машина укатила, взвихрив пыль на дороге. А мы все так же молча побрели дальше, держась друг от друга на расстоянии.
— Может быть, говорил всем, что ты холостой? — спросила Женя, не поднимая глаз.— Скажи сразу, чтобы я знала. И Кате Проталиной так говорил?
Я догадался, что о Кате она узнала от Елены. Вот женщины!
— Нет,— ответил я,— не говорил.
— Смотри, если врешь. Сама у нее узнаю.
— Узнавай.
Мы поняли, что говорили не о том и не так, и замолчали. Было жарко и душно, деревья не шелохнулись, воздух, напитанный запахом хвои, был прокален солнцем и обжигал лоб. Женя расстегнула ворот плотной рубашки. От палаток ее кто-то окликнул, она не отозвалась. Расстояние до избы Петра и Елены показалось мне длинным — идем, идем и никак не дойдем.
Я долго отпирал ключом чужую дверь. Женя стояла у крыльца и ждала. Наконец мы вступили внутрь избы. Я прошел вперед, к столу, а Женя осталась у порога. Я обернулся и увидел ее протянутые ко мне руки. И бросился к ней. Обнял. Плечи ее дрожали, как от озноба, и чуть-чуть постукивали зубы.
— Алеша!.. Соскучилась до смерти... Сил моих нет!..— проговорила она с расстановкой.— Я измучилась вся... Задыхаюсь! Дай мне воды скорей!
Я зачерпнул из ведра воды и подал ей, она отпила глоток и вернула ковш.
— Не хочу больше. Теплая.— Судорожным движением стащила с себя рубашку, волосы разлохматились, пряди торчали вкривь и вкось, и от этого она выглядела немного смешной, как спросонья, вызывая во мне прилив нежности, неудержимой и безжалостной.
Я опять сдавил ее в руках. Руки обрели вдруг необыкновенную и грубую силу. Дремотно прикрыв глаза, она поморщилась от боли и едва слышно, стыдливо прошептала:
— Запри дверь...
Земля неслась по своей орбите в пространстве с немыслимой скоростью миллиарды лет. Вместе с нею мчатся в неведомое живущие на ней, обласканной солнцем, люди. Все вместе и каждый человек в отдельности тоже миллиарды лет! Это самое сложное и непостижимое чудо. И быть может, самое прекрасное, чего достигло все живущее, совершенствуясь, это ощущение чувства счастья. Оно огромно и всеобъемлюще, как мироздание. И вот на крохотной точке планеты, на одной из бесчисленных ее рек, затерянной в дремучих лесах, в избушке, крохотной и чужой, находятся два существа, я и Женя, и испытывают в эти мгновения всеобъемлющее, как мироздание, чувство счастья. Приподнявшись на локте, я смотрел на чудо и сдерживал в себе крик восторга. Глаза Жени полуприкрыты, сквозь густоту ресниц, как солнце сквозь листву, пробивалось горячее сияние, к губам прикасалась улыбка, едва уловимая, мимолетная. Кажется, она не дышала, и лишь по пульсирующей жилке на тонкой и нежной шее можно было догадаться, что сердце жило и билось. Голова моя обессиленно упала на подушку. Мы не шевелились, погруженные в тишину, в забытье, и Земля, проносясь по своей орбите, чуть покачивала нас заодно с нашей избушкой.
Наконец Женя, закинув под голову руки, вздохнула, как бы оживая.
— Как же ты все-таки допустил, что понравился другой девушке? Ты этого хотел? Может быть, добивался?
Я улыбнулся: сердце моего чуда уколола ревность, самое земное из чувств, и от этого она стала для меня еще дороже и ближе, жена моя, мой человек.
— Ты чего молчишь? Согласен со мной?
— Я не старался ей нравиться,— ответил я.— Само собой так вышло. Потому что она очень хорошая. Один раз она спросила меня: «Алеша, твое сердце занято?» Я сказал, что занято. Вот и все...
Женя встрепенулась, голова ее с разлохмаченными волосами нависла надо мной, глаза с жадным любопытством приблизились к моим.
— Кем занято, мной?
— Да.
— Алеша, ты очень изменился, ты стал совсем другим, каким-то новым. Повзрослел. Ты стал красивым и мужественным. Правду говорю. И я люблю тебя еще больше. Смотри, какие плечи, руки! — Она тихо гладила мою грудь теплыми и ласковыми ладонями.— Только глаза твои меня тревожат: в них скопилась печаль, они даже потемнели от печали. Это, наверно, тоска сделала их такими, ты обо мне тосковал, Алеша?
— Да.
— Теперь мы вместе. Тебе хорошо со мной?
— Да.— Глядя ей в глаза, я спросил со скрытой улыбкой: — А ты тосковала обо мне? Как ты вела себя там, в столице, без меня? Ну-ка отвечай!..
Она смущенно рассмеялась и, пряча взгляд, уткнулась носом мне в шею.
— Плохо, Алеша. Как самая легкомысленная девчонка! Меня поцеловал один человек. Кандидат наук, между прочим...
Тихонечко резануло меня по душе, будто острым лезвием провели по ней. Но я воскликнул с притворным возмущением:
— Кандидат?!
— Ай-яй! И ты позволила?..
— Я не позволяла,— сказала Женя.— Он сам. Знаешь, он сделал мне предложение. Обещал Италию мне показать... Заманивал!..
Сразу же вспомнился тот вечер, когда Женя приехала ко мне в общежитие насовсем, мы стояли в темной комнате у лунного окошка и мечтали о поездке в Италию. Вместо Италии очутились на диком берегу сибирской реки, без своего угла, и далекая страна Италия встает перед глазами, как сказка, как призрачная картина, написанная воображением. Я опять воскликнул наигранно:
— Заманивал? Путешествие обещал? Экзотику?!
— Да.
— Ах, подлец! И что же ты ему ответила?
Женя вздохнула.
— Выставила я его, Алеша. Нахал он. Самовлюбленный нахал. Я сказала, что я замужем, что у меня есть муж, самый лучший, самый красивый, самый умный и сильный. Вот он...
Мы поцеловались.
Солнце глядело в избушку сперва в одно окно, потом, перекочевав по голубому пространству, заглянуло в окно с другой стороны, а мы все лежали, наслаждаясь близостью друг друга до опьянения, до усталости. Так и не успели поговорить о том, как нам быть, как жить дальше...
Потом Женя хозяйничала в доме, приготовляя ужин: что-то разогревала, нарезала, расставляла на столе тарелки с закусками, которые нашла в запасах хозяйки, послала меня за свежей водой, сама сбегала в палатку за тем, что привезла из Москвы, сняла там студенческую форму и явилась в ярком платье, легкая, сияющая счастьем, и мне все казалось — так случается в сновидениях,— что она вспорхнет и улетит, оставив меня в глухом одиночестве. Нет, не улетала, кружилась по комнате, наполняя ее радостным светом.
— Алеша, сходи к себе, переоденься,— приказала она, — Скоро сойдутся ребята. Белую рубашку я тебе привезла, она вон в сумке. Скорей.
Я добежал до общежития, выдвинул из-под койки чемодан, достал новые брюки, еще не утратившие острой складки после новогодней глажки, выходные ботинки. Побрился. Вернувшись, я застал в избе Елену и Петра. Они только что пришли с работы и тоже вели себя, как бы ощущая какой-то праздник, неожиданный и красивый, что явился из того, далекого, оставленного нами сказочного мира вместе с моей Женей. Елена, наблюдая за ней, загадочно улыбалась, трепала ее по щеке по-дружески ласково, с нежностью — видно, соскучились обе.
У крыльца Петр умывался, расплескивая воду. Елена вынесла ему свежую белую рубашку. Он причесался, сбросив с себя усталость, повеселел. Вскоре подошли Трифон и Анка.
— Трифон! — воскликнула Женя, кидаясь к нему.— Дай хоть рассмотреть тебя хорошенько! — Трифон, облапив ее, прижал к груди так, что она вскрикнула: — Тихо! Кости переломаешь...
Трифон хохотнул, оглядываясь на жену.
— Замечаешь, Анка, успех твоего мужа у женщин? Какие красавицы его целуют!
Анка с любовной снисходительностью качнула головой:
— Ну, растрепал губы-то!.. Подбери. Сядь, не заслоняй людям свет...
Трифон пробрался на свое место за столом — в угол.
— Вот опять мы все вместе — как прежде, в общежитии. Недостает только сестры человеческой, тети Даши.
Анка отозвалась негромко и с грустью:
— Скажите пожалуйста! Времени прошло самая малость, а столько всего случилось: пробились по тайге к Гордому мысу, в стужу, заложили новую ГЭС, людей новых узнали... И вообще, на много лет старше стали как будто... — Под словами «старше стали» она имела в виду прежде всего себя, но промолчала об этом, и Елена Белая, чтобы отвлечь ее от навязчивых мыслей, обняла и привела к столу.
— Не думай об этом, Аня, ничего мы не постарели, молодеем с каждым днем. Женя из Москвы всяческой вкуснотищи привезла. Поглядите-ка! Черная икра, семга, трюфели, торт... Знает, что ты любишь.
— Спасибо, Женечка,— сказала Анка, беспричинно передвигая по столу тарелки с закусками.— Мы это и в Москве-то редко видели, на праздники только.
— Мама в институте достала, через буфет,— объяснила Женя, почему-то смущаясь. Она невольно ощущала неловкость оттого, что в свое время не поехала с нами, и сейчас, очутившись здесь, чувствовала себя чужой, «временной».— Какие-то вы странные все, ребята, какие-то не такие. Солидные!..
Трифон Будорагин ответил, приосанясь:
— Это оттого, Женя, что мы несем на своих плечах важные государственные обязанности. Сразу видно, что мы люди добротной комсомольской породы. Мы шагаем впереди, а за нами следуют уже те, кто помельче, послабее. Правда, в дороге отбился от нас один, Серега Климов,— помнишь такого? — пустился по сибирским стройкам искать, где рубль подлиннее. А в остальном держим стяг высоко, надежно.
— Замолчи,— сказала Анка.— Возгордился! Грудь колесом — и пошел хвалиться.
— Ты его не одергивай, Анночка.— Петр глядел на Трифона как будто с гордостью.— Он толковые вещи говорит. Он умнеет у нас с каждым днем. Значительной личностью становится. Скоро в партию принимать будем. Я уже рекомендацию заготовил...
— Ты слышишь, Анка? — Трифон ухмылялся, важничая.— Теперь ты от своих командирских замашек откажешься. Теперь мной не покомандуешь: на три головы выше тебя буду.— Он обратился к Жене: — Ты слышала, что сказал Петр? Значительной личностью! В Москве был бы я такой личностью? Как бы не так! Там значительными хоть пруд пруди! Когда-то дойдет до тебя очередь!..
Женя огорченно вздохнула.
— Хоть я и в Москве живу, а какая из меня личность, Трифон!
Петр возразил шутливо:
— Не скажи. Ты, Женечка, наш полпред в столице. Это важная житейская миссия.
— Разве что... — Женя, опустив голову, замолчала, разглаживая пальцами складку на подоле платья. Чувство неловкости витало, подобно легкому облачку, и это облачко могло превратиться в тучу и разразиться над Женей грозой. И Женя испуганно ждала ее. Ждала возгласа, нешуточного, справедливого:
— Судить ее!
Я знал точно, что в час суда она признала бы себя виновной. Наверняка расплакалась бы...
Выручила ее Катя Проталина. Как всегда, она влетела в избушку, звонкая и бурная, будто речная стремнина. Запнулась у порога, увидев Женю, выждала немного и заявила ей по-свойски, как подружке:
— Теперь, без студенческой спецовки, ты больше подходишь Алеше.— Она как будто торжествовала, приведя Женю в смущение, даже в замешательство. Подойдя к Петру, спросила: — Говорят, вы приступили к возведению перемычки?
— Приступили,— ответил Петр.
Катя жила интересами наших бригад, и это ей нравилось.
— Поздравляю.
— Спасибо. Ты почему не была в обед, а увальня своего прислала?
Она засмеялась:
— Он хороший, Федя, послушный... А я занята была весь день. За продуктами ездила, готовила. Иностранных путешественников принимала и угощала. На английском языке изъяснялась. Плохо, конечно, но поняли друг друга. И удивились: в фанерном сарае, в сибирской глухомани подавальщица — и вдруг на английском с ними. Выложила все, что знала. И вообще, вела себя так, как будто приехали они сюда не из Англии, а из нашей Калуги.
Петр одобрил:
— Молодец, Проталинка! Так и держись.
— У вас икра! — Катя с неподдельным восхищением оглядела стол.— Ты привезла, Женя?
— Да.
— Дайте лизнуть хоть разок.
— Садись,— пригласил Петр.— Будем делить. Ты получишь свою долю.
— Сейчас.— Катя села на лавку возле меня, позвала Елену и прошептала, когда Елена склонилась над ней.— Опять заходил тот бородатый, Аркадием вы его называли. Про вас спрашивал.
— Что именно?
— Знаю ли я вас. И где вы живете. Я сказала, что знаю. Вышла из столовой и указала, где стоит ваш домик. Потом поняла, что не надо было этого делать.
— Почему?
— Какой-то он странный, не такой, как все. И вел себя странно: взял меня за подбородок, вскинул мне лицо, подмигнул и засмеялся: как живешь, ребенок, спросил. А я даже ответить ничего не смогла, дурочка, забоялась.
У Елены дрогнули губы от сдержанной улыбки.
— Он такой... Ничего страшного...
— А зачем вы ему нужны?
— Не знаю,— уклончиво ответила Елена.—Мы ведь учились вместе... Но ты ему, должно быть, понравилась, если он так внимателен был к тебе.
Катя зарделась, смущенно прикрыла оголенные плечи ладонями.
— Вот еще!.. К нему и подойти-то боязно!..
— Довольно секретничать! — крикнул Петр,— Умираю — есть хочу! Окружайте стол!..
Из торопливого разговора Кати с Еленой я уловил, что здесь находился Аркадий Растворов, что прибыл он сюда со студентами и явно неспроста, надо было предупредить о нем Петра, но решил, что это должна сделать сама Елена. Она вела себя так, будто ничего не случилось, хозяйничала у стола, ее густые волосы цвета песка, прокаленного солнцем, искрились, пылали, попадая в закатный луч, упруго бьющий в окошко.
Через минуту мы сидели за столом и шумно беседовали, перемешивая серьезное со смешным. Катя заботливо спросила у Анки, понравились ли ей бульон и пирожки.
— Завтра придумаю что-нибудь повкуснее.
— Не надо, Катя! — У Анки выступили слезы, и глаза от этого казались выпуклыми и яркими.— Ничего в рот не идет. Тошно мне. Одной тошно! Работать хочу.
— Никуда ты не пойдешь,— хмуро сказал Трифон.— Еще наработаешься!.. Выйдешь, силенки надорвешь и опять сляжешь.
— Подожди, Трифон.— Петр мягко положил руку Анке на плечо.— Что сказал врач?
— Ну, слабая я еще. Я и сама чувствую, что слабая. Но, сидя дома, я не поправляюсь, это я знаю.
— Поменьше ходи на могилу,— проворчал Трифон.— Старухой приходишь назад.
— А чем бы ты хотела заняться, Анюточка? — спросил Петр.
— Все равно чем. Только бы не сидеть одной! В изыскательскую партию записалась бы, к геологам. Они скважины на реке бурят, видели вышки на Ангаре? Там я скорее поправлюсь: и дело, и люди, и воздух чистый...
— От себя не отпущу,— сказал Трифон.— Особенно сейчас...
— Недельку посиди дома, а потом решим, что тебе лучше делать,— пообещал Петр.— Ладно?
— Ладно,— согласилась Анка, опустив голову.
Леня Аксенов крепко привязался ко мне — как младший братишка. Я знал: придя домой и не найдя меня, он обязательно пустится на розыски. И конечно, явится сюда. И не ошибся. В сумерки, когда в комнате зажегся свет, Леня, постучав, вошел к нам. Испытал секундное замешательство, но тут же, приняв свой обычный независимый вид, воскликнул негромко:
— О, какое общество! Извините, Елена, что без приглашения: ищу товарища Токарева.
— Чего тебе? — спросил я.
— Возникло неожиданное желание узнать, мой бригадир, чем будем заниматься с утра?
— Тем же, чем и сегодня.
— Ответ исчерпывающе ясен... — Леня в неловкости потоптался у порога, уходить ему не хотелось.— Как скоро вас ждать домой?
Елена подошла к нему, взяла под руку.
— Проходи, Леня.
— Не помешаю?
— Нисколько.
Я сказал ему:
— Познакомься: Женя, моя жена.
Леня на мгновение онемел от неожиданности, но тут же пришел в себя.
— Я был убежден, что у нашего бригадира жена должна быть женщиной красивой. Но чтобы она была такой очаровательной, не ожидал, признаюсь,— Он легко, даже с изяществом поднес ее руку к губам и шаркнул подошвой.— Сразу видно: женщина последней столичной моды...
Трифон не сдержался:
— Как режет, подлец, глядите на него! Между прочим, он, как и ты, Женька, из генеральской семьи. И живет на Малой Бронной.
— В доме с колоннами? — живо спросила Женя.
— Нет.— Леня Аксенов помедлил.— Несколько в стороне от него...
— Иди сюда.— Петр усадил его рядом с собой.— Посуды больше нет. Будем есть из одной тарелки.
— Благодарю за честь.— Он примял вихор на макушке, чуть вскинул голову, взглянув на Женю.— Как Москва, живет, шумит, строится, летит на всех парах к прогрессу? Торжественно встречает отважных покорителей космоса?
— Живет,— отозвалась Женя с улыбкой.— Встречает.
— Мы тоже, как вы уже заметили, строимся и стремимся к прогрессу. У нас со столицей одни и те же цели. Только мы начинаем движение к ним на пять часов раньше. А в остальном разницы никакой...
Трифон Будорагин с любовной проникновенностью в голосе сказал:
— Хороший ты парень, Леня, и работать умеешь..,
— Благодарю за похвалу.
— Погоди благодарить... Но если тебя не остановить, когда разговоришься, сам остановиться ты не догадаешься.
— Это я от восторга, честное слово! — Лицо Лени озарилось детской и шалой улыбкой.— Но если вам надоело слушать мой голос, подали бы знак.
— Подавал. Под столом в коленку толкал. Но ты как соловей: когда поешь, ничего не видишь и не слышишь... Спасу от тебя нет! — Мы все засмеялись, а звонче всех сам Леня, его острые мальчишеские плечи под белой тонкой рубашкой забавно дергались.
Расходились поздно. Ночь стояла темная, безлунная, тихая. Дневную жару теснила свежесть, наплывавшая от реки, она сладко вливалась в грудь, вызывая невольный душевный трепет.
— Хорошо как, тихо, загадочно! — Женя озиралась вокруг на примолкшие, окутанные тьмой деревья, на берега Ангары, откуда неслось ровное беспрерывное гудение воды, и сжимала мой локоть теплыми пальцами.— Спать расхотелось... Кажется, это наша палатка. Девичья. Постоим немного...
Мы остановились.
— Не так давно эта палатка была нашей,— сказал Леня Аксенов.— Алеша, можно, я вас подожду там, на холме?
— Подожди, я скоро...
— Спокойной ночи, товарищ Токарева! — Леня отделялся от нас и сейчас же пропал в темноте, лишь слышался некоторое время, отдаляясь и затихая, его свист.
— Забавный парень,— сказала Женя.
— Да, приятный, честный, неглупый, работящий. Излишней болтовней заслоняется от смущения как щитом...
— Давно я не проводила вечера так хорошо, как сегодня...
— Ты устала, иди отдыхай...
— Подожди...— Она обхватила мою шею руками и, повиснув, стояла так томительно долго, не шевелясь, будто уснула, пока кто-то не прошел мимо и не сказал:
— Обниматься запрещено законом!
Женя скрылась в палатке. Мы так и не обмолвились ни единым словом о нашем будущем: какой-то неподвластный нашей воле запрет уводил нас от объяснения, которое неизвестно во что могло вылиться.
Назад: 18
Дальше: 20