Книга: Рассудите нас, люди. Спокойных не будет
Назад: XI
Дальше: XIII

XII

ЖЕНЯ: Повернувшись к окну, я увидела мелькнувшую в просветах ветвей голову Алеши. Он чуть откинул ее назад, как бегун перед финишной лентой. Я узнала бы эту голову среди тысячной толпы. И поняла все, что произошло, и меня охватил ужас...
— Что с вами? — со сдержанным раздражением спросил Сигизмунд Львович. Я не заметила, как перестала петь. — Женя, вы что, онемели?
— Я не буду петь, — бросила я ему, лихорадочно соображая, что теперь будет и что мне предпринять.
Сигизмунд Львович подпрыгнул на стуле.
— То есть как это не будете?
— Не буду — и все. Не хочу. Отстаньте от меня!
Мне казалось, что именно он, Сигизмунд Львович, виноват во всем, и я не могла скрыть своей неприязни к нему. Я нагрубила ему с каким-то наслаждением за все надругательства над моим голосишком, за лицемерие: ведь он отлично знал, что из меня никогда не выйдет певицы, но упорно твердил о моем даровании — только бы не обидеть маму.
Я бросилась из зала. Но Сигизмунд Львович, проворно опередив меня, преградил дорогу. Усики его встали торчком.
— Может быть, мне вообще больше не приезжать к вам? Вы это хотели сказать?
— Именно это! Не приезжайте. Я буду счастлива. Я не хочу слышать ваш голос, вашу музыку, не могу видеть вашу бабочку, ваши усики, ваши пальцы на клавишах!
Сигизмунд Львович взмахнул руками перед моим лицом.
— Я счастлив, что не буду больше видеть вас! — крикнул он, заливаясь краской. — Не буду слышать ваш голос. Он у меня вот где сидит, в горле! — Учитель схватился за бабочку. — У меня от него мурашки по телу идут. Певица!..
На крик вбежала мама.
— Сигизмунд Львович, что случилось? Успокойтесь. Пожалуйста, успокойтесь. Не сердитесь на нее.
Сигизмунд Львович кинулся в кресло и закачался, сжав голову ладонями.
— Бился, мучился, сил не жалел — и вот награда! Как после этого думать о справедливости? Есть она на свете? Ай-яй-яй!..
Мама взяла меня за плечи.
— Что ты опять натворила?
Я отстранилась от нее.
— Зачем ты сказала неправду? Приходил Алеша, а ты сказала, что это молочница. Как ты смогла так поступить?.. Это подлость! Ты знаешь, зачем он приходил?
Мама немного растерялась от моего натиска.
— Вы оба сошли с ума, — глухо сказала она.
Глаза мои сузились от злости.
— Я поражаюсь, как ты можешь читать студентам лекции о воспитании чувств, о красоте отношений, если сама своими руками разрушаешь все это!
Мама в замешательстве оглянулась на Сигизмунда Львовича.
— Что ты мелешь?
Я наступала:
— Почему ты не пустила его ко мне? Почему не позвала меня?
— Незачем!
— Выкинула за дверь, предварительно прочитав лекцию о благородстве! Доктор филологических наук! «Вам надо устраивать свою жизнь... Женя должна поступить в консерваторию». И так далее... Не пойду я в консерваторию, мне нечего там делать. А свою жизнь мы устроим сами. Я уйду из дома!
Мама приложила ладони к вискам, в изнеможении прикрыла глаза.
— Что же это такое, боже мой!.. Бред какой-то. Она совсем рехнулась. — Приотворила дверь, крикнула: — Гриша! Гриша, иди скорее сюда!
Папа встревоженно заглянул в зал. Мать показала на меня рукой, простонала:
— Послушай, какой бред она несет. Задумала бежать из дома. К тому парню...
— Что? — Папа, недоумевая, посмотрел на меня. — Бежать? Этого еще не хватало!..
Я рванулась к нему.
— Папа, послушай...
Но он отстранил меня.
— Марш наверх. Живо! Нюша, заприте ее и не выпускайте. Пусть опомнится. Ты слышала, что я сказал?..
Я поняла, что сражение проиграно. В серьезные моменты папа всегда вставал на сторону мамы. Я послушалась, но не покорилась. Нюша, добрый конвоир, проводила меня наверх, в мою комнату. В заточение.
— Посиди до вечера, а там спустишься к ужину. Лаской-то скорее возьмешь, чем угрозами. Вон ведь как намаялась, глаза ввалились... Ляг, усни — и все пройдет. Дверь запирать не буду. Эх.
Женя!.. — Она покачала головой. — Вижу, уж не девочка ты...
Я долго кружила по комнате, толкалась из угла в угол, не зная, что предпринять. Я думаю, для человека нет ничего страшнее губительной формулы: «лишение свободы». Даже если это лишение продлится всего один день, один час. А если лишить свободы надолго, всерьез?..
Я представила себе Алешу, его глаза, в которых остановился ужас, его руки, обхватившие голову, потому что мысли жгли ему мозг, и содрогнулась от боли и стыда. Я любила его до отчаяния, до изнеможения. Я больше не любила ни папу, ни маму — был только он... И я должна быть рядом с ним, чего бы это мне ни стоило!
Стены, обступившие меня с четырех сторон, казались ненавистными. Брошенная в запале фраза «уйду из дома» приобрела действенный смысл.
Я выдвинула из-под кровати старый, потертый чемодан, вытряхнула всякое старье и накидала в него вещи, какие оказались под рукой. В сумку я сложила белье, учебники и тетради. Потом я увидела медведя, сделанного из мохнатой материи. Большой и добрый, он одиноко сидел за кроватью на стульчике, с грустью смотрел на меня стеклянными глазами, протягивая ко мне лапы, точно просил, чтобы я взяла его с собой. Этому медведю пятнадцать лет. Папа привез его из Германии в конце войны, когда я была еще девочкой. Медведь недовольно урчал, если его опрокидывали на спину. Он и сейчас заурчал — я нечаянно задела стульчик коленкой.
«Не плачь, зверь, не оставлю тебя, возьму с собой...»— утешила я его мысленно.
Мне вдруг сделалось грустно от того, что детство осталось далеко позади, наступила иная пора жизни и приходится совершать поступки, которых я и предвидеть не могла.
Нюша позвала ужинать. Я спросила:
— Володя еще не уехал?
— С машиной возится.
— Попроси его подойти к окну.
— Зачем он тебе? Что ты надумала. Женя? Не дури, слышишь? Звать его не стану, не хочу грех на душу брать... И вещи собрала!.. Уйду скорее от греха подальше — ничего не видела и не слышала. Господи, что же это творится!.. — Нюша перекрестилась и заспешила к выходу.
Я задержала ее.
— Скажи Володе, чтобы подошел. Ну, пожалуйста, няня, милая... Хочешь, на колени перед тобой встану?
Нюша уткнулась мне в шею и всхлипнула.
— Девочка моя несчастная! Что будет с матерью, с отцом? Подумай...
— Нюша!.. — прошептала я, нетерпеливо притопнув ногой.
— Ну, хорошо, хорошо, скажу. Только ты меня не выдавай! Я в твоем деле не участница. Ужинать-то пойдешь, или сюда принести?
— Не надо.
Через полчаса под окном тихонечко посвистели. Под березой стоял Володя. Он спросил шепотом:
— Тебе чего?
— Ты в город скоро поедешь?
— Запасное колесо смонтирую и поеду.
— Возьмешь меня с собой?
Шофер некоторое время молчал.
— Мне же влетит, — прошелестел из темноты его шепот.
— Ты испугался?
— Нет.
— Тогда лови мой чемодан.
Я выкинула чемодан, сумку и медведя. Он ловко поймал их.
— А когда будешь выезжать, свистни, я спущусь.
Окно мое выходило на крышу крыльца, а рядом с крыльцом росла старая ель, раскинув опахала ветвей. Девчонкой я частенько пользовалась этим путем. Сейчас он уводил меня в новую жизнь. Я даже не задумывалась, какая она будет, новая жизнь, легкая или тяжелая, богатая или бедная. Знала одно: счастливая.

 

Назад: XI
Дальше: XIII