ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Книга: В городе Сочи темные ночи (сборник)

1

Здание театра было построено в псевдоклассическом стиле, с колоннами и портиками внутри и снаружи.

Лена открыла дверь служебного входа, в вестибюле не было ни души. На столике вахтера валялся, торча спицами в разные стороны, недовязанный носок из грубой шерсти.

Коробка с чайниками и сумка с вещами оттягивали Лене руки. Она бродила по полутемным театральным коридорам, стуча в запертые двери главного режиссера, директора, заведующего труппой и литературной частью театра.

Нигде никого не было.

Лена набрела на буфет. Там сидел и ел сосиски мужчина лет тридцати пяти. Он с интересом осмотрел Лену и улыбнулся.

— Как мне Стрельникова найти, не знаете?

— В совхоз уехал, со спектаклем.

— Так у него же юбилей.

— Он даже в дни юбилея не забывает о крестьянах…

— А когда вернется?

— Часов в шесть.

Лена устало села на стул.

— А зачем он вам? — спросил мужчина.

— Да меня из Москвы прислали. С подарком от киноклуба.

— Интересно… А что за киноклуб?

— Ну киноклуб при кинотеатре… Стрельников у нас почетный член.

— И значит, вас прислали?

— Да. Больше ехать некому. Там одни пенсионеры.

— Зачем же вы туда ходите?

— Просто так.

— Есть хотите?

Лена кивнула.

— Сосиски будете? — Мужчина подошел к стойке буфета: — Галя!

Вышла буфетчица.

— Да я сама возьму, — сказала Лена.

— Ничего, не разорите… Вы у нас, можно сказать, почетный гость…

Лена сняла шубу, повесила на спинку стула.

— Значит, с подарком приехали… А как вас зовут?

— Лена.

— Олег… — Он поставил перед ней сосиски. — Что же никто не позвонил, не сообщил о вашем визите?

— Должна была звонить наша президентша Нина Павловна.

— Нина Павловна? — Олег усмехнулся. — Она теперь президент?

— Ну киноклуба президент…

— А что за подарок?

— A-а, маразм какой-то… — Лена пнула ногой коробку.

— Зачем же тогда дарить?.. Дарить надо ценные вещи, чтобы на века…

— Какие века в семьдесят пять лет?..

— Понятно… И где же вы собираетесь жить, Лена?

— Не знаю… Думала, Стрельников поможет как-нибудь… Теперь придется до шести ждать…

Олег вернулся к стойке буфета, взял стоящий там телефон, набрал номер.

— Надя? — сказал он в трубку. — Привет, это Олег Стрельников. Человека из Москвы поселить надо. На несколько дней… Ага… Сейчас придем… Вот, Лена. Все в порядке.

— Так вы, значит, сын Федора Федоровича? спросила Лена, когда, выйдя из театра, они сели в трамвай с обледенелыми стеклами.

— Значит, сын.

— Тоже в театре работаете?

— Нет. Я работаю рядом… А в театр прихожу обедать и крутить романы с артистками…

Город гордился своей единственной улицей с высотными домами, построенными несколько лет назад.

— А вот тут в детстве я с отцом клюкву собирал, — указал на них Олег. — Совершенно непонятно, как эти дома стоят… На болоте все…

В гостинице Лену поселили в одноместной комнате на восьмом этаже. Одно стекло было разбито, и окно заколочено фанерой.

Олег потрогал начинающую покрываться инеем фанеру. Телевизор был повернут к окну экраном, на нем лежала написанная от руки бумажка.

— "Пожалуйста, не включайте телевизор, он горит", — прочитал Олег. — И подпись: "Администрация".

Он набрал по телефону номер:

— Надя? Это Стрельников. Тут окно разбито!.. Ага… Ладно, ну давай, — он положил трубку. — Больше одноместных у нее нет… Вечером придет стекольщик. Потерпите?

Лена кивнула. Олег подошел к висящей на стене инструкции.

— "Если коридоры и лестничные клетки гостиницы задымлены или объяты пламенем, а покинуть номер нельзя, сохраняйте спокойствие! — прочитал он. — Закрытая, смоченная водой, хорошо уплотненная дверь надолго защитит вас от пожара. Подойдите к окну и взывайте о помощи…" Понятно? — Он обернулся к Лене.

Она сняла шапку, шубу и теперь ждала, когда он уйдет. Олег улыбнулся.

— Ну, Лена, не грустите и берегите подарок, — пожелал он на прощание.

2

Лена в нарядном платье, в туфлях на высоких каблуках стояла в коридоре у артистических уборных. С ней разговаривал Стрельников Федор Федорович, высокий седой старик с насмешливым взглядом.

— Вот раньше старые деревянные дома ломали, а теперь, наоборот, реставрируют, облик города восстанавливают. Специально из других мест привозят…

Он подвел Лену к окну.

— Видишь? Целую улицу сделали. А этот зеленый двухэтажный дом… видишь? Бывшее немецкое дворянское собрание. Потом ТЮЗ здесь был. Здесь, во дворе, я целовался с молоденькими артистками, — он подмигнул Лене. — Ну что, наш любимый киновед Нина Павловна на здоровье не жалуется?

— Нет вроде…

Мимо ходили артисты в разнообразных сценических костюмах и актрисы в вечерних платьях.

— А вон наш главный режиссер идет, — Стрельников улыбнулся лысеющему армянину, подвел к нему Лену: — Ашот Арамович, вот из Москвы человек приехал — представитель московских любителей кино. Зовут Лена.

Ашот Арамович пожал Лене руку:

— Вы пойдете после мебельной фабрики…

— Я думаю, лучше будет после приветствия райкома комсомола, — сказал стоявший невдалеке кудрявый человек с брюшком.

— Это наш директор, — сказал Стрельников.

— Зарамушкин.

Директор держат ее ладонь в своей и улыбался, заглядывая Лене в глаза. Казалось, он пытался намекнуть на что-то. Только Лене неинтересно было понимать на что.

— Ну я пойду сделаю себе умное лицо, чтоб с достойным видом принимать поздравления.

Стрельников ушел вместе с главным режиссером.

— Из Москвы приехали? — вкрадчиво спросил Зарамушкин.

— Да.

— Нравится вам у нас?.. Вы новый микрорайон видели? — Зарамушкин гордился: в новых домах он получил квартиру. — Там раньше болото было. Люди морошку собирали…

— И большевиков там расстреливали, — добавил, проходя мимо них, Олег Стрельников.

Юбилей Стрельникова начался с показа фрагментов из кинофильмов с его участием.

В первом Стрельников в милицейской форме с пистолетом в руке носился по темным улицам вслед за злодеем. Злодей му-жественно преодолевал возникающие на его пути препятствия. Стрельников делал то же самое…

В другом фрагменте Стрельников во фраке, с сигарой о зубах и хризантемой в петлице прижимал к себе декольтированную красотку, томно закатывающую глаза…

Потом зажглись огромные хрустальные люстры под потолком, на сцену дали свет.

Поприветствовав нарядно одетую публику, поблагодарив ее за аплодисменты, столь милые сердцу любого артиста, Стрельников начал неторопливо рассказывать:

— Родился я в 1914 году в Петербурге… Отец был офицером, Когда началась империалистическая война, он ушел на фронт… Честный, порядочный человек. Полковник Генерального штаба… После революции, во время Гражданской войны, его как белогвардейца расстреляли. Мы с мамой переехали в Оренбург к тетке, учительнице. Жили очень бедно. Мать служила прачкой. Там я школу кончал, там появились мои первые робкие способности актера в драматическом кружке. Все мне прочили большое будущее, я в это с удовольствием верил и поехал в Москву учиться на актера… Это уже шел тридцать третий год…

Он стоял на убранной цветами сцене, под цифрой "75", окрашенной золотой краской, увитой золотыми лаврами, и смотрел куда-то поверх голов.

— …Никуда меня не приняли из-за анкеты и из-за отца!.. Я не хотел возвращаться в Оренбург и поехал на Украину, в Запорожье, где устроился рабочим на заводе "Коммунар". После убийства товарища Кирова, меня арестовали. Обвинили по статье номер 58 — антисоветская агитация. Решением особого совещания, а на самом деле без суда, сослали на десять лет в лагеря. В Сибирь. Многое довелось мне там повидать. Никогда не забыть…

Зал напряженно слушал. Впервые Стрельников рассказывал свою биографию. От начала до конца. Почувствовал, что пора.

— Однажды послали нас на захоронение. За лагерем, на лесной просеке, был выкопан большой глубокий ров. Вокруг валялись мертвые голые тела. Вывозили туда умирающих от истощения людей, бросали, а они расползались, пытаясь спастись, но умирали от слабости и холода… Иногда мне снится это…

Лена стояла за кулисами от волнения в полуобморочном состоянии. Ее утешал молодой артист в костюме Кощея Бессмертного. Черное трико обтягивало его тощую фигуру.

Директор театра Зарамушкин, сопя, ставил один чайник на другой.

— Только садист мог придумать такой подарок, — сказал Кощей.

— Сейчас будет очень весело, — пообещала Лена.

— Все зажимы надо сбросить, — посоветовал Зарамушкин.

Кощей фыркнул, потом спросил:

— Зачем такие каблуки надела?

— Это мои парадные итальянские туфли! — обиделась Лена.

— …Я много работал на свинцовых рудниках, — продолжал свое повествование Стрельников, — на лесозаготовках… К настоящему искусству я имел счастье приобщиться в конце срока, на строительстве гидроэлектростанции. Лагерное начальство решило организовать из профессиональных артистов-заключенных театр. Я дружил со многими из них, и они, заметив во мне дар актера, приняли меня в состав труппы… Говорили, я неплохо играл свои роли… Освободили меня в сорок пятом году. Матери уже не было в живых… — Стрельников помолчал, собираясь с мыслями. — …Первое время трудно было устроиться в театр. Сложно было жить тем, кто вышел из лагеря… Но мне повезло! Я устроился в Театр Юного зрителя в нашем городе! Это был мой первый "свободный" театр… Реабилитировали меня в пятьдесят пятом году… Потом звание дали заслуженного артиста республики. И я стал работать здесь, в областном театре. Уже тридцать пять лет на этой сцене! Но теперь я нового уже ничего не играю. Так, доигрываю старый репертуар…

Ну вот и все. Вроде так долго жил, а рассказ о жизни занял минут двадцать. Хотелось жить еще, еще, еще много лет, чтобы каждый лень приносил хоть немного радости.

Он выкладывался во время спектаклей полностью, хотя роли были не очень интересными. Он надеялся, что его будут помнить. Что нынешние дети будут рассказывать о нем своим детям. О том, какое яркое впечатление испытали они, посмотрев его на сцене.

И саднило, что так мало снимали его в кино.

Очень много было у Стрельникова нерастраченных или растраченных попусту сил. Надо было наверстать оставленное в лагерях. Будто бы те годы он взял сам у себя в долг, и всю оставшуюся жизнь он должен был работать в два раза больше — за себя тогдашнего и за нынешнего.

— Вы думаете, я по инерции задержался, занимаю чужое место! Чужую зарплату получаю! Давно пора уходить?!. И спасибо за то, что Союз театральных деятелей прибавил нам пенсию?!. Мы за все всегда спасибо говорим. "Спасибо Великому Сталину за наше счастливое детство!" Потом: "Спасибо партии и правительству за заботу о нас, о театре, о культуре кашей!" Потом опять спасибо за "звание" — недостоин, оправдаю. Дальше, спасибо за право на труд, за квартиру, спасибо за зарплату, за паек, за доверие, за жизнь… И наконец, за то, что разрешили похоронить! За место на кладбище! Но это уже дети скажут! Скажут обязательно, потому что настанет их черед говорить за все спасибо…

Никто не ожидал в юбилейный вечер такого потока негодования. С удовольствием видел Стрельников, как напрягаются лица у работников горкома, райкома, исполкома — у тех, кто должен был после его речи подниматься на сцену и поздравлять.

Когда Стрельников наконец закончил, все облегченно захлопали и чередой пошли поздравления. Шутливые сценки, поставленные артистами театра, перемежались выступлениями чиновников с цветами и бурными пожеланиями долгих лет здоровья от толстых теток-производственниц.

За кулисами появился Олег. Он уже успел выпить за здоровье отца и был очень весел. Увидев пирамиду из чайников, восхитился:

— Вот это да!

— Мебельная фабрика идет! — сообщил Кощей и захихикал.

— Умираю! — простонала Лена.

— Тихо! — сказал Зарамушкин, вспомнив вдруг, что он — директор.

— А надо было работать над собой! Тренироваться! — Олег решительно поднял чайники, поставил. — Вот! С первого раза!.. Даже не качнулись!

Он посмотрел, что происходит на сцене. Представители рабочих мебельной фабрики дарили Стрельникову деревянный макет здания театра. Это был четвертый такой макет, подаренный ими Стрельникову. Они дарили его и на пятидесятилетие, и на шестидесятилетие, и на семидесятилетие.

— Опять? — скривился Олег. — Я надеялся, гарнитур подарят!

— Тебе гробы понадобились? — спросил Кощей.

Мебель местная фабрика производила ужасную.

Олег вспомнил про Лену, положил руку на ее горячий лоб, другой пощупал пульс.

— Давай! — сказал он Кощею.

Тот принес чайники и передал их Лене.

"Чего я трясусь, — думала Лена. — Какое мне до них до всех дело. Через несколько дней я забуду про всех…" Но это не помогало. От страха немного тошнило.

— А теперь мы приглашаем на сцену гостя из Москвы!.. Московские киноклубы! — выкрикнула молодая актриса Валя, ведущая вечер.

Лена с улыбкой выплыла на сцену С той же улыбкой теледиктора, застывшей на лице, она сказала в микрофон, обращаясь в зал:

— Наши города разделяет тысяча километров!.. Наше восхищение вами не знает границ!.. О вашей работе в кино написана книга!.. Позвольте мне от имени кинозрителей вручить вам этот скромный подарок!

Лена начала медленно разворачиваться от микрофона в сторону Стрельникова. Держа в напряженных руках пирамиду из чайников, она приближалась к нему.

Стрельников встал с кресла, где сидя выслушивал многочисленные поздравления…

Лене не хватило шага.

Высокий каблук наступил на какое-то препятствие, нога подвернулась, чайники посыпались…

Прижав к груди уцелевший большой чайник, она чувствовала огромное облегчение. Под ногами валялись черепки.

Народ в зале веселился.

Лена радостно протянула Стрельникову последний чайник и искренне сказала:

— Желаю вам огромного, крепкого здоровья и счастья!

Он поцеловал Лену Поднял над головой чайник и провозгласил:

— Где посуда бьется, там весело живется!..

3

— То, что нужно человеку, никто не может ему дать. Он может найти это в себе самом, а ищет на стороне, — объяснял Жанне Степаныч.

Они сидели в шумном ресторанном зале вдвоем за столиком. Жанна пила шампанское, закусывала бутербродом с красной икрой.

По случаю посещения ресторана Степаныч переоделся, сменил свой пиджак в крупную клетку на костюм с голубым отливом, чтобы порадовать Жанну.

— Я вот фильм хочу снять о молодой девушке, — сказал Степаныч. — Жила она в большой квартире. Был у нее любимый. Родители еще нестарые. Институт… Отец разводил рыбок в аквариуме. Дорогое удовольствие… и вдруг все рухнуло! Любимый бросил. Родители развелись. Квартиру разменяли. Из института исключают — учится плохо. И вот в выходной день она пришла на новостройку, поднялась на последний этаж, для того чтоб спрыгнуть оттуда. А там стоял человек. Главный врач строящейся больницы. Он проверял, как сделали новый корпус. Ну вот, они полюбили друг друга… У этого врача в жизни, на работе, в семье тоже было трудное время… Они хотели счастья. Чтобы жить вместе, они решили улететь к морю, жить там… Купили билет…

— Кто в главных ролях будет? — спросила Жанна.

— Ищу исполнителей.

— А почему ты не пьешь?

— Нельзя. Я уже свое выпил… Надоело мне пить?.. У меня теперь только одна радость в жизни…

— Какая? — жуя спросила Жанна.

— На тебя смотреть.

Она улыбнулась.

Жанна, несмотря на молодость, рано поняла: надо воспитывать в себе практичность. Ну не всю же жизнь стоять на сквозняке и стучать ножом по чашкам!

Раньше, бывало, она мечтала. Шла ночью с работы от метро и мечтала, как догонит ее тот, кого она так хочет видеть, — курсант Володя — обнимет, прижмет к себе и скажет: "Любимая моя!"

Но вместо этого однажды поздним вечером ее догнал какой-то тип в шляпе. Одной рукой он крепко схватил Жанну за плечи, а другой больно сдавил груди. Жанна закричала, и он трусливо отпрянул, блеснув в темноте очками в золотой оправе, и ринулся в кусты.

Жанне было обидно и смешно. Почти со всеми ее мечтами случалось нечто подобное. Они сбывались, но в какой-то карикатурной форме.

Она мечтала, что появится молодой, высокий, красивый и сделает ее счастливой. Вместо этого появился Степаныч. Он был всем хорош, но возраст… Об этом Жанна старалась не думать. С ним интересно. Это правда. Наверное, надо выйти за него замуж, а там уж видно будет. Говорят, кинорежиссеры часто уезжают на съемки…

Степаныч полез во внутренний карман пиджака, вынул пестрый целлофановый пакетик, протянул Жанне:

— Вот я принес тебе…

Жанна с любопытством развернула пакетик и радостно обнаружила там несколько тонких браслетов, которые сразу же нацепила на руку.

— Серебряные! — сообщил ей Степаныч. — Нравятся?

Она кивнула.

— А почему у тебя машины нет?

— Будет, солнце мое!.. Все будет: машина, квартира кооперативная, дача, жена-красавица… Тебе хорошо со мной?

— Ага… Только завтра вставать рано. Долго сидеть не будем…

В другом конце зала столы были сдвинуты буквой П, там при большом скоплении гостей торжественно женили хулигана Губанищева.

— Горько!.. Горько!.. — орали гости.

Тщательно пережевав пищу, Губанищев с невестой выпили шампанского, встали, обняли друг друга и застыли в поцелуе.

— Раз! Два! Три! — принялись считать гости хором.

Молодоженов и гостей фотографировал сын Степаныча Боря.

— …Двадцать четыре! Двадцать пять!.. — скандировали гости.

Невесте надоело целоваться, и она оттолкнула Губанищева.

Гости радостно затопали ногами и захлопали.

На сцене, в центре зала, музыканты настроили свои инструменты, и один из них сказал в микрофон:

— А сейчас для замечательной девушки Жанны мы исполним песню по просьбе ее друга Евгения!

Жанна засмеялась.

Заиграла музыка. "Ведь в городе Сочи темные ночи, темные, темные… И если что-то потерял ты ночью в Сочи, днем с огнем уже не сыщешь, между прочим!.." — весело запел певец-очкарик. Посетители ресторана, оставив пищу, радостно бросились танцевать.

А Степаныч любовался Жанной.

— У меня для тебя еще один сюрприз! — вспомнил он и достал из кармана железнодорожный билет.

— "Москва — Сочи", — прочитала Жанна. — Ой!.. Здорово!.. Море, пальмы… А вдруг меня не отпустят с работы?

— Ты согласна?! У меня брат в Центральных кассах работает. С большим трудом билет на поезд достал. Зима — всем на юг хочется…

Жанна улыбнулась. Степаныч взял ее руку, поцеловал пальцы. Жанна хотела вернуть билет.

— Не надо! — запротестовал Степаныч. — Оставь у себя, мне спокойней… Я так счастлив!.. Я никогда не был так счастлив! Какая ты красивая…

4

Лена и Олег курили в подъезде. Сквозь неплотно прикрытую дверь квартиры до них долетали возбужденные голоса праздновавших юбилей Стрельникова гостей.

— Сперва мы в театре жили Вхместе с другими артистами. Двенадцать лет в цокольном помещении, в маленькой комнате, — рассказывал Олег. — Там мама и обед готовила на примусе. Мы с сестрой по театру бегаем, слышим, отцу кричат: "Федька! Кончай репетировать! Иди скорей домой! Люба уснула, а у нее опять горит что-то!.." Потом отцу дали звание заслуженного артиста. На следующий день его в горком вызвали, говорят: "На набережной дом стоит четырехэтажный, готовый, пойди выбери себе квартиру". Отец выбрал, пришел домой, а там мы с сестрой, мать и большая кастрюля супа. Взяли мы кастрюлю к пошли в этот дом заселяться. Сначала нам здесь не понравилось — скучно. И мать по театру тосковала. Однажды пришла туда, тополь посадила…

А в квартире, в большой комнате, где стояло пианино, за сдвинутыми столами веселились гости.

Стрельников без пиджака, со съехавшим галстуком стоял, покачиваясь, с рюмкой в руке и кричал:

— Я хочу выпить за наших женщин с птичьими фамилиями! За Крылову! Соколову! Воробьеву! Воронову! И любимого бухгалтера — Птахову!

Все потянулись чокаться.

Около юбиляра сидела его жена Любовь Сергеевна, полная веселая бабулька, которая в прошлом работала буфетчицей, младшая дочь-стоматолог Варя с двухлетним мальчиком, рожденным от чужого мужа.

В подъезде Олег взял Лену за руку, погладил по волосам.

— Странное чувство, будто я тебя уже видел… Раньше, до того, как ты сюда приехала…

Лена насмешливо смотрела на него, не отнимая руки.

— И где же ты работаешь? — спросила она.

— Я врач.

— Ты врач?

— Я главврач!

— Ты?! — Лена захохотала.

Дверь квартиры открылась, и на лестничную площадку вышла жена Олега, мать двух его дочерей — пятилетней Наташи и пятнадцатилетней Ларисы. Олег отодвинулся от Лены и сказал:

— А вот и Соня! Моя жена!

Соня безразлично посмотрела на него, на Лену и тоже закурила.

— Правда, моя жена очень молодо выглядит? — спросил Олег.

— Хорошо сохранилась, — кивнула Лена.

— Нельзя так говорить, — сказала Соня. — Я не заспиртованная… Олег, пойди уложи Наташу спать… Она без тебя отказывается…

Олег ушел. Лена осталась с Соней. Соня молчала.

К ним вышел Зарамушкин.

— Вот вы где! — обрадовался он, увидев Лену. — А я вас ищу! Знаете, в нескольких километрах от города место есть, куда интуристов возят. Малые Чумилы называется. Музей деревянного зодчества! Всего час езды на автобусе, и — музей! Под открытым небом!.. Со всего Севера собрали ценные постройки и туда привезли!.. У меня есть экскурсовод знакомый — Юля…

Соня вернулась в квартиру. Олег разговаривал по телефону:

— Юля! Работаешь завтра?.. Человек из Москвы приехал, достопримечательность хочу показать. Организуешь? Да… да… с семьей буду, с Соней.

— Не хочу я никуда ехать! — сказала Соня.

— Тут стоит, привет передает, — говорил Олег.

— Ты Наташу уложил?

Олег отрицательно покачал головой, Соня вздохнула и пошла сама укладывать дочь. Олег быстренько закончил разговор и вернулся на лестницу, где Зарамушкин беседовал с Леной.

— Я бы с удовольствием вас на машине покатал, но на зиму я ее под чехол во дворе ставлю. Засыпало по самую крышу не откопать…

— Берегись! — сказал Олег. — Его жена в командировке.

Зарамушкин в ярости обернулся к Олегу.

— Ой! Не надо так смотреть, товарищ директор! Страшный человек — одинокий мужчина!

Из квартиры раздался звон бьющейся посуда, и они пошли посмотреть на начинающийся скандал.

Скандалила молодая актриса Валя. Она уже довольно много выпила водки и, как часто бывает в таких случаях, принялась бороться за правду.

— Группировку собрал! Они ему в рот смотрят! — орала она, перекрикивая магнитофон, который включили в надежде на танцы. Валя стояла, опираясь руками о стол, покачиваясь. Под ногами у нее валялись осколки рюмок и стаканов.

— Валечка! Станцуй цыганочку! — просил Стрельников, а молодой артист, изображавший на юбилее Кощея, тянул Валю за руку уговаривая сесть и успокоиться.

— У него жена в меховом ателье работает! Начальство в дубленки одевает! У нее третья судимость скоро!..

Ашот Арамович, в адрес которого все это произносилось, печально смотрел на нее.

Остальные гости сочувствовали молодой актрисе, понимая, что жизнь у нее будет трудная.

— Он думает, раз он армянин, то про него никто ничего не скажет!.. Он думает, мы не знаем, почему его из Барнаула выгнали!..

Ашот Арамович вздохнул и вышел из-за стола. Несколько человек вместе с ним.

— Ну чего ты заводишься, — говорил ему Олег, пока Ашот Арамович торопливо одевался в прихожей. — Она же баба…

Ашот Арамович махнул рукой, сказал:

— Спасибо, приятный был вечер! — и ушел.

— Семья у нас такая дружная! — рассказывала Лене Любовь Сергеевна. — Нельзя хвастаться, правда?.. — Она отпила вина. — Сонечку я очень уважаю. Она врач хороший! Старше Олега… Двое детей у них… А у нее одна почка… А Олег, как главврачом стал, столько сделал! Добился реконструкции здания! Комиссии из Москвы звал, чтоб убедились — диспансер в аварийном состоянии!..

Пока жены не было поблизости, Олег пил одну рюмку водки за другой. Рядом ворчал Зарамушкин:

— Так, как ты, настоящие мужчины не поступают… Не делают так настоящие мужчины…

— Тихо! — сказал Олег. — Валька сейчас за тебя примется!.. Арамович-то убежал! Не вынес критики.

Старшая дочь Лариса забрала у него бутылку.

— Отдай немедленно! — возмутился Олег.

А Любовь Сергеевна продолжала перечислять достоинства сына. Она принесла альбом с фотографиями, Лена рассеянно его листала.

— Бедный, мотается по всей области с машиной, делает населению флюорографию. А недавно такое несчастье в больнице произошло: девочка умерла от туберкулезного менингита. Родители свозили ее в деревню, к дедушке с бабушкой, от них она и заразилась… Олега замучили. Весь облздрав трясло. А что Олег мог сделать? Ее привезли поздно. Он две недели черный ходил… Я так волнуюсь за него… Он ведь не железный… А папа у нас хозяйственный. Капусту квасит сам… у нас в чуланчике. Картошку чистит… Из Москвы со съемок едет — сумки с продуктами везет… Детям отдаем. Разве детям колбасы не дашь?

Олег с улыбкой смотрел на Лену, понимая, что ей совершенно неинтересно все, о чем рассказывала раскрасневшаяся и ласковая от выпитого вина мать.

Он устал. В последнее время он часто ссорился с женой, потому что возвращался домой пьяный. А как не пить?

Уже семь лет никак не могут достроить новое здание больницы. Семь лет беспрерывной унизительной борьбы за то, чтобы прислали рабочих; их присылают, а они пьяные; за то, чтобы доставили строительные материалы — кирпич и цемент, которые уходят на строительство нового обкомовского дома.

На что тратится жизнь?! И просвета нет никакого… Глухие заснеженные села, где половина жителей больны… А в городе мало кто из больных туберкулезом добровольно идет лечиться. Потому что туберкулезникам (а в большинстве это люди, вернувшиеся из мест заключения) по закону положена государственная квартира без очереди.

Когда-то Олег мечтал быть скульптором. Ваять из мрамора белых летящих птиц. Вместо этого он сам махал, как птица крылом, своим белым халатом, стоя на берегу реки, чтобы седой паромщик, хрен старый, перевез его с машиной к больному.

А паромщику было лень плыть к нему с противоположного берега.

И они с Олегом, стоя каждый на своем берегу, орали друг другу матом…

Врачей не хватало. Никто не хотел ехать работать на Север, понимая, что нагрузка там колоссальная. И те, кто мечтал хоть как-то улучшить свою жизнь, старались уехать куда-нибудь в более теплый климат, где нет этого бесконечного снега и люди болеют меньше…

Олегу казалось, что он шел, шел и уперся лицом в бетонную стенку. Что дальше делать — непонятно. Однажды ночью он пошел к своей недостроенной больнице, поднялся на последний этаж, посмотрел вниз…

Потом спустился обратно, вспомнив о маленькой дочери…

Соня — умная. Она много раз объясняла ему, что сопротивляться внешним обстоятельствам жизни бесполезно. Надо принимать жизнь такой, какая она есть. Надо надеяться на то, что все есть отражение неведомых нам законов. Обстоятельства, которые сейчас складываются неблагоприятно, имеют другой, глубокий, неясный пока что тебе смысл. И смысл этот — благо для тебя…

Олег хотел в это верить. Но сил у него оставалось все меньше.

Лена в прихожей искала свою шубу Дверь в соседнюю комнату была открыта, и там кто-то лежал ничком на кровати. Лена осторожно вошла, человек не дышал, уткнувшись головой в матрас. Она закричала.

Вошла Лариса.

— Это вы кричите? — спросила она.

Лена молча указала ей на лежащего.

Лариса зажгла в комнате свет.

На кровати лежал Стрельников.

Около него на тумбочке, в стакане с водой, плавала искусственная челюсть.

— Дед! — позвала Лариса, тряхнув его за плечо.

Он вздрогнул, повернулся, заморгал от света.

— Извините, — сказала Лена. — До свидания… Простите, что я ваш подарок разбила…

Стрельников закашлял.

— Уеду я отсюда, — пробормотал он. — Надоело все… Надоело… Устроюсь гардеробщиком в ресторан… Нет. Я в деревню уеду… К бабе, к Лизе… Она жива еще… я с ней в лагере познакомился.

Лариса выключила свет.

— Вот так и живем, — вздохнула она.

5

Жанна весело рассказывала смешные истории, которые случались с ней во время сдачи выпускных экзаменов в училище, а Степаныч вдруг почувствовал, что блаженное его состояние почему-то исчезает. Он попил минеральной воды. Это не помогло.

Среди танцующих вокруг сцены людей слышались пьяные выкрики. Один мужчина довольно хилого вида поднял на руки полную женщину. Она принялась визжать, болтая ногами…

Пора было уходить.

Гости со свадьбы уже были сильно пьяные.

Степаныч знал: в такие моменты начинаются скандалы.

Кого-то могут пырнуть ножом. Очень не хотелось, чтобы Жанна это видела.

А уйти нельзя. Еще не принесли мороженое…

И тут Степаныч увидел, что к столику скучающей походкой приближался его родной сын Боря с фотоаппаратом на груди.

— Добрый вечер! — вежливо сказал Боря. — Вам не скучно?

— Нет, — улыбнулся Степаныч. — И вам того же желаем!

Жанна с интересом принялась рассматривать Борю, а Степаныч с опаской, но и с долей отцовской гордости в очередной раз отметил, до чего же хорош у него сын… Высокий, стройный, светлый…

Сукин сын…

— А вашу внучку пригласить можно? — спросил Боря.

Жанна засмеялась.

— Куда? — насторожился Степаныч.

— Потанцевать!

— Она очень кушать хочет, поэтому, пожалуйста, с другой…

— А мне ваша очень нравится! — Боря поднес к глазам фотоаппарат, вспышка ослепила Жанну. — Фотография за мной. Бабушке покажете!

— Степаныч! Друг ты мой дорогой! Надо же… где встретились!

Между столиками, раскрывая объятия, шла женщина в красном бархатном платье, с высокой замысловатой прической.

— Привет! — Она села за столик. — Сестра моя сына женит, а этот у них фотограф, — она указала на Борю.

Боря тоже сел за столик рядом с Жанной.

— Погоди, Марусь… — сказал Степаныч.

— Я звоню, звоню, тебя дома нет… Я уж подумала, что номер неправильно записала!..

— Как вас зовут? — спросил Боря Жанну.

— Жанна, — она насмешливо рассматривала Марусю.

— Муж меня забодал! Говорит, найди его! Из-под земли достань!.. Сейчас приведу, пускай убедится — живой ты!

— Не надо, — сказал Степаныч.

— Вас нанимали не для того, чтоб вы прятались!

У столика покачивался Губанищев, тыча в Борю пальцем. Он был сильно пьян и не помнил ни Жанны, ни Степаныча.

— Мы вам деньги платим, чтоб вы фотографировали!..

Боря поднял на него усталые глаза и спросил:

— Дорогой, ты сок манго пил?

Жанна захихикала.

— Что? — не понял Губанищев.

— Сок манго пил?

— Не понял, — сказал Губанищев.

Маруся тянула Степаныча за рукав, уговаривая пойти проведать мужа. Степаныч упирался.

— Господи!.. Она ж не отвяжется! — не выдержала Жанна.

Степаныч вздохнул, поднялся. Посмотрел на Борю.

Боря покосился на Жанну, незаметно показал отцу большой палец и опять обратился к Губанищеву с вопросом про сок.

— Не пил, — наконец сознался Губанищев.

— Тогда сходи попей, — посоветовал Боря.

— Не понял…

Степаныч с Марусей стояли возле мужчины, который спал, уткнувшись носом в тарелку с салатом.

— Петя! Петя! — звала Маруся. — Смотри, кто пришел!

Петя не просыпался.

— Петя, как не стыдно!..

Мимо них несколько бодрых молодых людей тащили в сторону туалета упирающегося Губанищева. Следом шла плачущая невеста и швыряла в них кофейные чашки, которые брала с попадавшихся по пути столов.

— Я пойду, — сказал Степаныч, оставив Марусю трясти мужа.

Он вернулся за свой столик и внимательно стал следить, как танцуют Боря с Жанной. По губам он понял, что они молчат. Ему стало немного спокойней, он поел, но тут опять явилась Маруся:

— Ну что там с нашей "Волгой" слышно?

— Накрылась.

— Как?!

— Медным тазом.

— Шутишь все?

— Нет… "Волгу" сейчас недостать.

Маруся переварила эту новость и спросила:

— А деньги?

— И денег нет.

— Соображаешь, что говоришь-то?.. У нас расписка твоя! Мы же в суд подадим!

— Маруся, ты кем работаешь, подруга моя?

Маруся промолчала. Она работала в продуктовом магазине товароведом. И зарплаты ее на автомашину "Волгу" явно не хватило бы…

— Ну вот, — сказал Степаныч, — откуда у тебя двадцать тысяч?..

— А у меня муж таксист!

— Откуда у мужа-таксиста двадцать тысяч?.. И еще "мерседес" в гараже стоит… Марусь, я же к стенке тебя не прижимал, пистолетом не угрожал, денег не требовал… Ты же меня упрашивала: "Возьми! Возьми!" Ты не в суд обращайся! Ты сразу в народный контроль иди!

— "Мерседес" не трогай! Его Петя с зятем своими руками собрали! Он списанный, тридцать второго года!

Жанна танцевала с Борей.

— Ты очень красивая, знаешь? — прошептал он ей на ухо.

— Ой-ей-ей!

— Знаешь… Но все равно приятно слышать, правда?.. Танцуешь хорошо…

— Ты тоже неплохо.

— Я тебя как увидел — со мной прямо что-то произошло…

— Неужели?!

— Честное слово… Как мне найти тебя, Жанна?..

Маруся, расстроенная, даже зарумянившаяся от переживаний, задумчиво вертела в руках вилку. Рубли с каждым днем все больше и больше обесценивались, и ей казалось, что она нашла удачный выход превратить деньги в вещь. Но вещь, к сожалению, очень трудно достать, вот и приходится прибегать к услугам всяких Степанычей, у которых будто бы везде есть связи… Рискованно, конечно, но что поделаешь… У него везде свои люди, он знает, кому взятку дать, чтобы продали машину без очереди.

— Что же делать, Степаныч? — Маруся решила его разжалобить, даже всплакнуть попыталась. Кто его знает, может, донесет куда-нибудь, и начнутся выяснения, что за деньги, откуда столько…

— Эх ты, Маруся, судом меня пугаешь? — вздохнул ок. — В Моссовете сессия была. Они решили пока "Волга" в продажу не пускать. "Жигули" есть, десятая модель… Надо тебе?

Маруся опять задумалась. Степаныч не торопил.

— Надо, наверное, — решила она.

В зале опять появился Губанищев. Он влез на стол и, приставив к штанам бутылку шампанского, с усилием вытащил пробку и стал поливать вином всех присутствующих.

Музыка стихла. Маруся бросилась спасать от струй шампанского своего мужа.

— Вот вам ваша внучка, дедушка! Целенькая! — привел Жанну Боря. — Не скучали без нас?

— Уйди, а? — устало попросил Степаныч.

— Ладно! Все в порядке! — улыбнулся Боря.

Он подмигнул отцу и ушел. Жанна долго смотрела ему вслед.

— О чем говорили? — спросил Степаныч.

— Да так… — рассеянно ответила Жанна.

6

Несмотря на холод и довольно поздний час, по замерзшей, занесенной снегом реке размашисто скользили человек тридцать лыжников. Они молча шли друг за другом, только слышалось их прерывистое дыхание да скрип снега под лыжами.

Лыжники быстро обогнали и оставили далеко позади на скользкой набережной Лену и Зарамушкина, провожавшего ее в гостиницу.

Около приземистых побеленных зданий с деревянными крышами Зарамушкин остановился.

— Знаете, я здесь живу недалеко… Хотите чайку?

— Спасибо, не надо.

Лена шла, сунув руки в карманы, глядя под ноги.

— А вот это, между прочим, — Зарамушкин указал на здания, — палаты, восемнадцатый век… У купцов здесь склад был. Добро свое хранили…

— Угу, — сказала Лена.

— А я в театре полгода всего. Раньше был директором в школе… У меня на очень высоком уровне была самодеятельность, вот горком и доверил мне драмтеатр… Знаете, Лена, я ничего не боюсь. Я двумя руками за эксперимент! Не привык прятаться за чужие спины… Дальше школы меня не сошлют…

Послышался женский визг.

— Что это? — спросила Лена.

— С пляжа, — сказал Зарамушкин.

— Помогите! — кричала женщина. — Люди!

И вой.

— Милицию надо вызвать, — сказал Зарамушкин.

— Ее же зарежут, пока мы ходить будем!.. Мы здесь!

— Скорей! Убивают! — безнадежно звал кто-то.

Неподалеку был спуск на пляж, и Лена побежала к нему.

— Лена, не надо… У нас такой город, такое бывает… Не надо бежать туда! — предостерегал Зарамушкин.

Лена увидела, что внизу кто-то барахтался в сугробе. Два человека.

— Вон! Вижу! — Лена бросилась к ним, схватила мужчину, что лежал сверху, за воротник, стала тянуть на себя. Воротник оторвался. Лена упала.

Подбежал Зарамушкин.

Визжала женщина.

Мужик мычал.

Зарамушкин заломил ему руку, отодрал от женщины, поставил на ноги. С мужика упали штаны. Он вырывался и выл.

— Стой! Стой, гад! — повторял Зарамушкин, выворачивая ^ему руку.

Женщина поднялась, всхлипывая, поправила одежду и вцепилась мужику в волосы.

— Шоколадку обещал! Где шоколадка? Мразь! До дому не дошли, а он повалил! Гнида!

Она мотала его голову из стороны в сторону.

— Ты что? — удивилась Лена и попыталась оттолкнуть ее.

Женщина изо всех сил пихнула Лену ногой.

— Уйди, сволочь!

Лена упала в сугроб. Зарамушкин выпустил мужика и бросился к Лене. Обретя свободу, мужик опять повалил женщину. И все началось сначала: мычание, вой и крики с ругательствами…

В отделении милиции в эту ночь дежурил старший лейтенант Кондаков. Не спеша он составил протокол, распихал хорошо знакомых ему и мужика и женщину по разным камерам и обратился к усталой, сонной Лене:

— Очень приятно было с вами познакомиться, Елена Игоревна! — Он крепко пожал ей руку. — Хорошие гости приезжают к нам из Москвы! Правда?

Он повернулся к Зарамушкину, который через силу улыбнулся.

— Вы меня не помните? — спросил лейтенант.

Зарамушкин удивленно смотрел на него и молчал.

— Вы нам историю преподавали в школе… Я у вас про культ личности все спрашивал…

— Как фамилия?

— Моя?.. Кондаков!

Лейтенант улыбнулся Лене.

Кондаков плохо учился в школе. Некоторые невнимательные учителя считали его тупым. Внимательные, их было немного, видели, что парень придуривается, а сам живым насмешливым глазом наблюдает за жизнью.

Повседневная жизнь интересовала его намного больше, чем устройство парламента в буржуазной Англии прошлого века. Предки Кондакова были крестьяне, и его практичный ум анализировал то, что видели глаза.

Анализировать он начал очень рано.

"Почему мы сами не можем управлять своей жизнью?" — размышлял он. Кажется, вот человек все просчитал и продумал. Отсек возможные помехи. Идет по знакомой улице к намеченной цели, в магазин к примеру. А тут к нему пристает какой-нибудь полупьяный друг детства, и, прежде чем человек успевает опомниться, он оказывается на чужой лестничной клетке со стаканом водки в руках. Потом из подъезда выбегает девушка в разорванном платье и мчится прямиком к Кондакову в отделение с воплями, что ее изнасиловали. А кто уж там ее изнасиловал и кому она понадобилась такая страшная и худая, понять невозможно…

И вот человек, который, может, на десять минут всего собирался из дома выйти, купить молочную смесь для своего грудного ребенка, оказывается за решеткой и возвращается к этому ребенку лет через пять в лучшем случае. А ребенок его знать не знает и грубо орет: "Отойди, дядька!"

И сколько таких случаев было.

Люди, как горошины, которые щелкает какой-то злой насмешник, летят, кто в стену, кто в потолок, а кто в окно, отскакивают и катятся, не разбирая дороги…

Поэтому Кондаков в своей жизни не любил сюрпризов и всяких неожиданностей. С другими — пожалуйста. Сколько угодно. Тут его фантазия не знала удержу.

Со своими шутками он был как бы достопримечательностью родного города. Задержанные запоминали все его приколы. Потом, когда становились заключенными, долгими вечерами рассказывали о нем. И слава расползалась по зонам: вот есть такой мент с большим чувством юмора. И приписывались ему иногда даже не его шутки, но имя его, обрастая романтическими эпитетами и подробностями, жило в народе.

Сам же Кондаков относил себя к той категории людей, которые, после того как рассказали анекдот, сначала смеются вместе со всеми, затем смеются, когда до них дойдет смысл этого анекдота, и потом смеются над теми, кто еще анекдота не понял. От здорового, бодрого хохота Кондакова у его сослуживцев по вечерам разыгрывались мигрени.

7

— Знаете, Леночка, а у меня для вас сюрприз! — сообщил Зарамушкин, когда они вышли из отделения.

Лена посмотрела вверх. Боже, какая тоска!

На небе блестели звезды.

Лаяли собаки.

— Вы перенервничали, — продолжал Зарамушкин. — Передергались… Вам необходимо снять стресс.

Он вытащил из внутреннего кармана пальто бутылку коньяка, которую стащил перед уходом с юбилейного стола.

— Вот это да! — удивилась Лена.

Зарамушкин открыл бутылку и протянул Лене:

— Ну давайте!.. Извините, что без стаканов…

Лена взяла бутылку и сделала несколько крупных глотков…

8

"Ты. Стала такой бесчувственной, что иногда кажется, что тебя просто нет на свете", — услышала она. Огляделась по сторонам.

Никого.

Ветер выл. Снежные вихри неслись над полем.

У забора стоял киоск. На нем латинскими буквами надпись "Сувениры". За стеклом на пустых полках кучками лежал снег.

За воротами на резных деревянных столбах была укреплена схема музея-заповедника. Пунктиром нарисован путь, по которому должны двигаться туристы, "Начало осмотра" — указывала фанерная стрелка на другом столбе. В той стороне снег наметал чьи-то одинокие следы, которые уходили в лес.

— Если полюбишь, как никто не любил, не будь уверен в завтрашнем счастье, — сказала Лена Олегу. — Клятв не давай. Они не исполнятся.

— А я никого и не люблю, — удивился Олег.

В лесу ветер дул не так сильно Угрожающе гудели деревья, зато была тропа, и идти стало легче.

У бревенчатой церкви с одной деревянной главой они остановились. Лена подергала дверь. Заперто…

Табличка возле большой избы разъясняла, что это типичное крестьянское подворье, где все помещения — жилые и хозяйственные — объединены под одной крышей.

Лена залезла на сугроб, дотянулась до окна. Внутри, в доме, где когда-то жила крестьянская семья, валялись заплесневелые консервные банки из-под кильки в томате, кисти в лужицах краски. В середине комнаты торчал манекен из металлических прутьев без головы, с налепленными на корпус белыми пластмассовыми грудями…

За деревьями, на краю обрыва, стояли три деревянные мельницы. Ветер пытался раскрутить их прибитые гвоздями крылья. Крылья скрипели, но не двигались.

Перед мельницами громоздился брошенный ржавый бульдозер с выбитыми стеклами.

Между белыми заснеженными берегами темнела река. Вода в ней, несмотря на сильный мороз, не замерзла. Туда несколько лет назад упал космический спутник, и река была отравлена радиацией.

Спустившись с обрыва, Олег подошел к самой воде и принялся вынимать из карманов и бросать в реку упаковки с импортными одноразовыми шприцами.

Лена удивленно наблюдала за ним.

Родственники больных покупали одноразовые шприцы на черном рынке за большие деньги.

Упаковки не тонули, не уплывали по течению, а качались недалеко от берега.

Чтобы не сорваться в воду, Лена встала на колени и попыталась поймать шприцы. Колени на снегу мерзли. Лена шарила в воде руками, пока не наткнулась на большую, черную, скользкую рыбу.

Содрогаясь от отвращения, она вытащила ее на берег и с ужасом обнаружила, что в распахнутой пасти, которой рыба судорожно хватала воздух, растут человеческие зубы.

Рыба била хвостом, пыталась вырваться, а Лена сжимала под жабрами пальцы, чтобы скорее ее задушить. Она чувствовала, что это необходимо, но не хватало сил.

Олег ударил рыбу кулаком по голове. Рыба сдохла.

Лена услышала странный звук, будто какой-то космический объект, летящий за пределами атмосферы, посылает ей частые, прерывистые сигналы.

Она открыла глаза.

Ужасно болела голова.

В полумраке гостиничной комнаты копошилась чья-то фигура. Сигналы продолжали идти. От окна…

— Кто здесь? — сипло спросила Лена.

— Это я. Леночка, Петр, — послышался ответ.

— Какой Петр?

— Зарамушкин. Директор…

Он торопливо одевался. Взял с подоконника свои часы, выключил в них будильник. Космические сигналы… наконец прекратились.

Зарамушкин ласково провел рукой по волосам Лены.

— Тут дело такое — мне дома надо быть… Жена звонить будет…

— Ты чего здесь делаешь? — спросила Лена, с отвращением соображая, что эту ночь они провели вместе. Смутно вспомнилась бутылка коньяка, руки, поцелуи, липкие ласки…

— Неделикатно получается — она будет звонить в восемь утра, а меня дома нет…

Зарамушкин попытался поцеловать Лену.

— Да пошел ты, — слабо сказала Лена, укрылась с головой одеялом и отвернулась к стене.

9

Степаныч томился в районной поликлинике под плакатом, предупреждающим об опасности заражения СПИДом. В очереди на прием к врачу сидели средних лет женщины, Степаныч разговаривал с одной из них.

— Поражает меня забота о людях в нашем государстве. Вот в Финляндии климат такой же, как у нас… Так что они придумали! Они куртки выпускают на гагачьем пуху или на гусином, на худой конец… Пусакки называются. Тепло, легко, удобно… А мы в чем ходим?! Пальто из драпа весит столько, сколько человек, который его надел!

— Еще меховой воротник приляпают дороже пальто, — кивала женщина.

— Вот у меня брат в Моссовете работает, так им после Нового года талоны выдали, чтобы по предприятиям распространяли. Он распространять начал, а народ у нас дикий — не берег! И цена-то невысокая…

— Какие талоны-то? — спросила женщина.

— На дубленки! В ГУМе секция специальная есть, талоны эти отоваривает. Финны на пусакки перешли, вот Внешторг по дешевке эти дубленки-то и приобрел… А народ не берет!.. Брат мне говорит: "Ты у людей поспрашивай, может, нужно кому… Пропадут талоны! И цена ведь небольшая…" — Степаныч сделал паузу.

— Сколько? — спросила другая женщина.

— Четыреста восемьдесят семь рублей…

Степаныч огляделся.

Женщины сидели с непроницаемыми лицами, думая про свои болезни.

Еще кто-то древний и мудрый изрек: "Человек не может предсказать себе: "Завтра я буду счастлив". Степаныч же только этим и занимался.

Он в подробностях, буквально час за часом распланировал их с Жанной будущую жизнь в Сочи. Ничто не должно было помешать. Он считал дни до отправления поезда, зная, как только застучат на стыках колеса, он будет счастлив, счастлив, счастлив!

Наступило золотое время его жизни, а все предыдущие годы были подготовкой.

Никогда с такой легкостью не удавалось ему дурить людей. Он относился к своим обманам, как к игре, а в игре часто бывает, кто-то проигрывает. Но зато на короткое время игра стала реальностью чьей-то жизни, кто-то азартно сделал ставки и ждал выигрыша. Возможно, он его дождется, но в другой раз. А сейчас выигрывает Степаныч, потому что пришли его дни.

— …Он ее любит, — негромко рассказывала одна женщина другой, — а она его отталкивает. Он — простой, хороший парень, она тоже хорошая, только любит другого…

Вторая женщина слушала, слушала, а потом вдруг перебила:

— Красивая ты баба, умная…

Та напряглась, к чему она ведет:

— Только, что с этой красотой-то делать? Кому она нужна? Только в зеркало на себе любоваться…

Степаныч ждал не торопясь, когда эти усталые женщины из поликлиники осмыслят свои болезни и проблемы, а потом переключатся на его игру. И сами подойдут, воровато оглядываясь, переспросят про талоны, выяснят, как надо найти в ГУМе нужную секцию.

Сияющие счастьем глаза Степаныча вызывали к нему доверие. Не может человек с такими глазами быть обманщиком. У обманщика взгляд бегает, а Степаныч смотрел прямо, казалось, что он хотел сделать всех такими же радостными, как и он сам.

Только вот странный сон приснился сегодня ночью. Степаныч редко видел сны, а тут такой яркий.

Будто шел он по залитому солнцем летнему лесу, а за ним брел лось. И долго они вот так ходили вместе, щурясь от яркого света, а потом лось вдруг исчез. Степаныч наклонился землянику сорвать, и лося не стало. Степаныч принялся звать его. Появился лесник. Он привел Степаныча к огороженному забором месту, открыл деревянные ворота.

Степаныч увидел большую гору из мертвых лосей, причудливо переплетенные ноги, шеи, рога. Это было очень красиво. Коричневое, серое и светло-коричневое…

"Что это?" — спросил Степаныч.

"Это — лоси, — ответил лесник. — Они умерли от тоски".

10

На улице был очень сильный дотер. От него дрожали стекла. Соня стояла у окна и смотрела на улицу.

Ветер поднимал и закручивал снег с сугробов. Прохожие горбились и прятали лица. Небо было затянуло дымкой, сквозь нее бледнело солнце.

— Мама, — хриплым голосом сказана ее старшая дочь Лариса, — кажется, я простудилась.

— Горло покажи. Надень носки и померь температуру, Олег!.. Только сумасшедший может куда-то ехать в такую погоду… Лариса заболела, мы никуда не поедем…

Олег уныло взглянул в окно, подошел к телефону, набрал номер.

— Не отвечает…

— Доброе утро! — раздался звонкий голос. Это прогнулась младшая — Наташа. Она протянула к родителям свои пухлые ручки.

Лариса хотела поцеловать сестру.

— Не трогай ребенка! — прикрикнула Соня. — Заразишь!

В большой комнате, где вчера был банкет, сестра Олега Варя разбирала столовые приборы.

— Посмотри, я все отложила? — позвала она Соню.

— Вот эти вилки — соседские, — сказала Соня.

На кухне в пижаме сидел Стрельников и пил чай из большой чашки.

— Доброе утро! — сказал ему Олег.

— Андрей Васильевич ночью умер. Вот так… Каждое утро у почтового ящика встречались. Газеты брали…

— Да он старый был, — ответил Олег.

Из глубины квартиры слышались истошный, непрерывный визг малыша и песенка бабушки: "Ой, люли! Ой, люли!.."

Олег еще раз набрал номер.

Соня пожарила яичницу. Сели завтракать. Федор Федорович угрюмо пил чай. Лариса кашляла.

— Нехорошо получается, — сказал Олег. — Я на всякий случай в гостиницу съезжу… И Юля в Чумилах ждать будет…

Соня взяла телефон, сама набрала номер и тоже не дозвонилась. Она положила трубку и внимательно посмотрела на мужа. Он торопливо дожевал яичницу, выпил чай, поблагодарил и пошел в комнату одеваться.

— Еще чаю, Федор Федорович? — спросила Соня.

— Давай…

Соня налила ему чая, достала из шкафчика таблетки для Ларисы.

— Натуся, не набивай так рот, — сказала она.

— Я пошел, — вернулся в кухню Олег.

— Кальсоны надел? — спросила Соня.

— Да, мамуля… — Олег задрал штанину, показал жене теплые кальсоны и чмокнул ее в щеку.

Соня изобразила на лице улыбку, но напрасно. Олег ее не увидел. Он быстро прошел в прихожую.

Хлопнула входная дверь.

Соня вытащила из чулана пылесос и принялась пылесосить в комнате ковер, сердито вытирая катящиеся из глаз слезы.

11

Олег стоял в тусклом гостиничном коридоре и безуспешно стучал в комнату Лены. Отчаявшись, уже собираясь уходить, он раздраженно дернул дверную ручку, и дверь отворилась.

Лена спала, укрывшись с головой. Олег посмотрел на нее и улыбнулся. Подумал и снял пальто, свитер тоже снял. Подошел к кровати.

— Леночка! — позвал он.

Она не отзывалась.

Олег осторожно раскрыл ее, погладил.

— Лена, ты спишь еще? А нам давно ехать пора…

Лена повернулась к нему, недовольно открыла глаза.

— Куда ехать? — она ничего не понимала.

— Забыла!.. Мы же в Чумилы едем. На экскурсию.

— Ой!.. А где же дети твои, Соня?

— Дома остались. У старшей температура.

— Подожди, я сейчас соберусь.

Олег отошел к окну.

Ему нравилось в ней все. Даже то, как она моргает, заспанная.

Когда Соня при нем спала или просыпалась, зевая, он не выносил.

"Какие глаза грустные", — подумал Олег. На глаза Лены он обратил внимание в первую же минуту знакомства. И вообще, когда увидел ее, вдруг почувствовал — родной человек. Очень хотелось быть с нею рядом, смотреть на нее, гладить. Хотелось расспросить, что мучает, и попытаться помочь.

— Стекло не вставили до сих пор! — сказал Олег.

— Закаляюсь!

Олег позвонил дежурному администратору гостиницы.

Она огрызалась и намекала, что Олегу в этой комнате делать нечего, чтоб шел домой, там все стекла целы, а в выходные рабочих все равно не найти. Но в конце разговора администратор сообразила, что Олег ей когда-нибудь может понадобиться: вдруг заболеет кто или лекарство достать — всякое бывает, отношений портить не надо — и пообещала помочь…

— А может, не поедем никуда? — предложил Олег.

— А как же деревянное зодчество, гордость Севера? — спросила Лена, хотя ей, честно говоря, совершенно не хотелось вылезать из-под теплого одеяла в холодную комнату.

— Ну его… Там сиверко завывает.

— Сиверко, — повторила Лена. — Какое гнусное слово. Это собаку так зовут?

— Нет, — засмеялся Олег. — Это ветер такой.

"Какие у него глаза грустные, — подумала Лена. — Симпатичный, но какой-то…"

Вспомнился Зарамушкин. От отвращения к нему и к самой себе захотелось выть. Как она могла так напиться?.. Она помнила: отделение милиции, коньяк на морозе, как пустая бутылка улетела в сугроб. Но что было потом? Как они оказались в гостинице? Загадка!..

Очень было жалко себя. Напилась она с горя" с тоски, которая мучила в последнее время. Хотелось прижаться к кому-то, поплакать, чтоб приласкали, пожалели…

Олег присел на край кровати Лены. Смотрел на нее и улыбался.

— В такую погоду надо сидеть дома. Или ехать к морю.

— К морю! — Лена усмехнулась невесело. — Зачем?

— На солнце греться. Слушать шум волн… Это успокаивает…

— А что, кого-то нужно успокоить? — спросила Лена.

— Да. Меня.

— У тебя стресс?

— Почти…

— Занимайся физкультурой. Витамины принимай. Не потребляй спиртных напитков.

Олег засмеялся. "Может, бросить все, — подумал он. — Все сначала начать в другом месте, с другой женщиной…"

Он слышал, что бывает любовь с первого взгляда. А может, это она и есть? Может быть, все так и происходит? То, что он чувствовал к Лене, нельзя было назвать страстью. Это — нежность. Желание защитить, спрятать…

С Соней все было не так. Она умная, сильная. Когда в двадцать три года забеременела от него, двадцатилетнего, пришла к его родителям и заявила: вот отец ее будущего ребенка и теперь жить она будет с ним.

Родители согласились, а мнение Олега никто не спрашивал. Он, правда, и не сопротивлялся…

А сейчас он чувствовал, пришло его время. Время решать и совершать поступки, достойные мужчины. Ведь он прожил больше половины жизни. Должен же он быть когда-нибудь счастлив.

Олег наклонился к Лене, коснулся губами ее губ…

Раздался бодрый стук в дверь.

В ту же секунду она распахнулась. На пороге стоял старший лейтенант милиции Кондаков в парадной форме, со свертком в руке.

— Приветствую вас, Конкина Елена! Разрешите войти? — разнесся по комнате его бодрый голос.

Олег резко встал с кровати.

Кондаков вошел.

Когда он увидел Олега, оптимизм его несколько поубавился, но не в правилах лейтенанта было сворачивать с выбранного пути. Улыбка сияла на его лице.

— Олег Федорович уже здесь! — радостно сказал он, будто ничего другого и не ожидал увидеть в комнате Лены. — Здравия желаю!

— Привет! — кисло откликнулся Олег и надел свитер.

Лен а села в кровати и с интересом рассматривала Кондакова.

— Елена Игоревна! — Он подошел к кровати и встал на одно колено. — Милиция делает вам ценный подарок!

— Что?! — оторопел Олег.

— Часы именные? — спросила Лена.

— Нет! — Кондаков раскрыл сверток и широким жестом протянул Лене фарфоровую балерину в пачке, на одной ноге.

— Что это?! — повторил Олег.

— Елена Игоревна помогла задержать опасного преступни_ка! — торжественно объяснил Кондаков.

— Ага! — подтвердила Лена. — Пока вы там пили, мы с товарищем Зарамушкиным героический подвиг совершили.

— Спасли женщину! — добавил Кондаков.

— Оперативно работает наша милиция, — проворчал Олег. — Вчера спасли, сегодня — подарок!

— Это потому, что наша милиция самая лучшая в мире, — с гордостью сказал Кондаков. — А вы что здесь?

— Я?.. Консультирую.

— У меня хрипы в легких, — объяснила Лена.

— Хрипы? Так это потому, что стекла выбиты, — Кондаков указал на разбитое окно. — А я лекарство принес.

Он достал из-за пазухи бутылку вина, поставил на стол, сел в кресло.

— Неплохой у вас номер. Вообще гостиница хорошая… Лен, а стаканчиков не найдется?

Завернувшись в одеяло, взяв с собой одежду, Лена пошла в ванную одеваться.

— Вы пить будете? — спросил Кондаков Олега.

— Нет.

— Что так? У вас же вчера юбилей был. Голова не болит?..

— Ты чего сюда приперся? — не выдержал Олег.

— А ты?.. Медосмотр окончен. Жена ждет, — вполголоса сказал Кондаков, разливая вино.

— Ну ты!.. Как разговариваешь!

— Тихо-тихо, Олег Федорович.

Вернулась Лена.

Кондаков поднял свой стакан и провозгласил:

— За присутствующих здесь дам! Гусарский тост! Грех не выпить, Олег Федорович!

Олег взял стакан.

— Пьем стоя! — Кондаков поднялся, выпил залпом.

Олегу тоже пришлось встать.

Выпили, сели. Помолчали.

— Так, Лена, а вот скажите мне, пожалуйста, из какой буквы надо вынуть букву "а", чтоб получилось помещение.

— Чего? — не поняла Лена.

— Ну это шарада такая. Угадать надо. Из какой буквы надо вынуть "а"…

— Лейтенант, вы что сюда шарады загадывать пришли? — спросил Олег.

— А что? Делать все равно нечего.

— Не знаю, — сказала Лена.

— Да это ребенок отгадать может!

— Ну и шел бы в детский сад! — сказал Олег.

— Хозяйка меня не гонит, а?.. Не нервничайте, Олег Федорович. — Кондаков опять обратился к Лене: — Лен, так из какой буквы надо вынуть "а"…

— Изба! — радостно закричала Лена. — Понятно! Из "б" вынули "а"!

— Правильно! — обрадовался Кондаков. — Молодец!.. Лена, а у вас талант… Может быть, вы придете к нам работать? Наш инспектор по делам несовершеннолетних в декрет ушла… А милиции нужны люди со смекалкой!..

— А еще шарады знаете?

— Вспомнить надо. — Кондаков посмотрел на угрюмо сидящего Олега. — Замерзли, Олег Федорович?..

Он достал вторую бутылку вина и шоколадку.

— Завидую я Олегу Федоровичу, — с пафосом заговорил Кондаков. — Повезло ему в жизни! С женой… я имею в виду… Соседка моя в прошлом году у нее лечилась…

— И что? Умерла? — спросил Олег.

— Нет! Поправилась! Хороший специалист Софья Ивановна! Давайте за нее выпьем!

— Да! Действительно! — согласилась Лена. — Замечательная женщина — Софья Ивановна!

Олег вздохнул, взял стакан. Чокнулись. Выпили. Помолчали.

Слышен стал шум ветра за окном.

Фанера дрожала.

— Чего же стекольщик-то не идет? — спросила Лена.

— Какой стекольщик?! — удивился Кондаков. — Воскресенье же!.. Рабочий класс отдыхает, внучков нянчит…

— Сейчас, — сказал Олег и вышел из комнаты.

Кондаков приблизился к Лене и, глядя в ее глаза, произнес с большой непритворной грустью:

— А вот мои будни, Лена, праздничными не назовешь… Так не хватает человека, близкого… Когда каждый день рискуешь жизнью…

Он вздохнул и достал третью бутылку.

12

Девочка была дурочка, но смешная. И действительно, на мать похожа. Она влюбилась в Борю сразу же, он по ее глазам это понял и еще из ресторана мог утащить к себе в постель. Папу пожалел.

Поэтому в Бориной постели Жанна очутилась на следующее утро. Он забрал ее из магазина, прямо в начале смены. Она чуть без пальто не выскочила. Но Боря велел ей одеться и — в такси!..

Увидев голых подруг — брюнетку с рыжей — на стене над кроватью, Жанна сперва растерялась. Она не привыкла, чтоб вот так — откровенно обнаженное тело, руки раскинуты, груди нараспашку да еще в мужской спальне. Воспитанная мамой-овчаркой со строгими правилами, находясь под ее постоянным контролем, она не могла похвастаться большим сексуальным опытом. Как-то так получилось, что в жизни ее был только один курсант Володя, который, закончив училище, уехал в Таджикистан.

Вечером, указав на подружек в завлекательных позах. Жанна произнесла:

— Я тоже хочу качаться начать.

— Чего? — не понял Боря.

— Качаться на тренажерах.

— Зачем?

— Для фигуры.

Боря засмеялся.

— Ты чего? — удивилась Жанна. — У нас все девки качаются. Ходят в спортзал, а там их тренер по тренажерам гоняет… Многим помогло… Одна даже замуж вышла, за финна…

Жанна не сразу решила стать продавщицей. Она хорошо рисовала и хотела после школы учиться в художественноприкладном училище, но не прошла по конкурсу.

Тогда подруга матери, чертежница, взяла ее к себе в помощницы. Работы было не очень много — в основном они делали лозунги к праздникам, и подруга — женщина зрелая и деятельная — решила заняться спортом. Для этого она повела Жанну в двухэтажное здание со множеством спортивных секций и двумя волейбольными залами.

Надо заметить, что дело происходило в пограничном училище, где курсанты жили за запертыми воротами и женщин видели редко. Потому Жанна, еще девица, как принято говорить, переступила порог этого здания с трепетом. Она, может быть, и не стала бы этого делать, но подруга матери, ее начальница, мало того, что постоянно ворчала на неровные линии, которые вычерчивала Жанна, она еще язвила по поводу несколько полноватой, как ей казалось, фигуры Жанны. В результате Жанна перестала обедать и пошла в двухэтажный дом.

Встретивший их солдат, давая ключи от комнаты, где они могли бы переодеться, так выразительно пожирал Жанну глазами, что она начала краснеть. Потом Жанна облачилась в обтягивающие черные шорты до колен и желтую декольтированную майку с короткими рукавчиками. Ничего другого для занятий спортом Жанна не нашла в своем небогатом гардеробе.

И они с начальницей пошли по нескончаемым коридорам, заполненным офицерами и курсантами в спортивной форме, которые кувыркались, задирали ноги, поднимали штанги. Однако, как только они видели Жанну, они прекращали свои занятия и принимались на нее глядеть. Начальнице, похоже, нравилось, что они пользовались этаким повышенным вниманием. Она обменивалась шутками и дружескими приветствиями с офицерами, с которыми была давно знакома, а Жанна, страдая, жалась к стенке, испытывая необычайные неудобства от такой фривольной одежки, какой являются обтягивающие шорты. Она молила об одном, скорей бы дойти до теннисного зала, где они с начальницей собирались разминаться.

Но, чтобы войти в теннисный зал, надо пересечь волейбольный, где находились немцы, все как на подбор в малиновых штанах. При виде Жанны они выразили такой восторг, что она хоть и не понимала ни слова, догадалась, что эти вопли относятся к ее фигуре, к недостаткам или достоинствам…

Жанна задыхалась!

И тут ее начальница подошла к немцам и стала играть с ними в волейбол. Жанна спряталась за горой матов. Ей дали некоторое время перевести там дух, а потом почти силой вытащили и поставили играть вместе со всеми.

Немцы оказались не такими уж страшными, как казалось вначале. Это были приехавшие на стажировку офицеры, старше русских курсантов и более обходительные. Один из них со всей силы заехал Жанне в лоб мячом и потом полчаса рассыпался в извинениях.

После игры начальница сказала, что она вспотела и ей надо в душ.

Он был занят. И конечно, мужчинами.

Почувствовав себя молоденькой после игры, начальница так развеселилась, что спрятала трусы и ботинки тех офицеров, которые купались. А после того как они вышли, обвязанные полотенцами, она, заливисто хихикая, играла с ними в "горячо-холодно".

А Жанна покрывалась холодной испариной.

После душа, для того чтобы пройти к выходу, Жанна должно была миновать комнату, где на скамьях лежала аккуратно сложенная одежда и несколько полуодетых курсантов вели неторопливую беседу.

И тут, прямо перед собой, Жанна увидела нечто странное. Потрясения, пережитые ею за последний час, притупили острогу восприятия, потому она не сразу сообразила, что перед ней стоял совершенно голый юноша. Это поняла лишь тогда, когда услышала раскатистый смех курсантов и когда почувствовала, что начальница потащила ее за локоть.

Юноша опомнился чуть раньше Жанны. Он схватился руками за то место, где должен был находиться фиговый листок, а йотом побежал к двери душевой, откуда только что вынырнул. Но на половине дороги, видно застеснявшись слишком долго демонстрировать свое обнаженное тело со спины, он спрятался за столб, с другой стороны которого Жанну уже поставила ее начальница.

Накануне Жанна читала в газете заметку про одну американскую девочку, которой удалось перекричать шум двигателей самолета "боинг", но тут хохот курсантов перекрывал звук десяти реактивных самолетов.

Потоптавшись по разным сторонам столба несколько секунд, Жанна и голый юноша наконец разбежались, совершая при этом еще ряд бесполезных действий. Юноша добрался до душевой, а Жанна вылетела в ту же самую дверь, откуда вышла минуту назад, хотя гораздо ближе была дверь к выходу на улицу, и потом вместе с начальницей, сохраняя на лице выражение, что они впервые здесь очутились и вообще не понимают, что происходит, с гордым достоинством она вторично пересекла эту злополучную комнату Курсанты уже корчились под лавками, а аккуратно сложенная до этого одежда валялась, смятая, где попало.

А юноша в душевой стоял в задумчивости. Ему не то что было стыдно, нет, некое другое чувство овладевало его душой. Звали юношу курсант Володя.

Впервые в жизни Жанна видела голого мужчину. И так близко. Прямо перед собой. Она успела рассмотреть все подробности его спортивного стройного тела…

Ее школьные подружки давным-давно жили половой жизнью и с гордостью показывали фиолетовые засосы на шее. А Жанне все как-то не везло.

Несколько дней она думала о нем. Вспоминала его. Еще раза три ходили они с начальницей тренироваться, играли в пинг-понг. Но Жанна больше его не встречала.

А однажды, когда начальница ушла в буфет покупать себе домой на ужин кулебяку с мясом, он сам нашел ее в той комнате, где она чертила.

Вечером в опустевшем волейбольном зале, на пропахших резиной матах курсант Володя сделал Жанну женщиной… А через пол-года уехал по распределению охранять границу в Таджикистан…

— Что твой кинорежиссер? — спросил Жанну Боря. — Главную роль предложил уже?

— Нет, — сказала Жанна. — Он меня любит.

— Ария Мефистофеля со свистом, — глубокомысленно изрек Боря.

— Чего?

— Опера такая есть, "Фауст" называется.

— Ну?

— Так там тоже старенький молоденькую любил. Очень плохо все у них кончилось… — Боря вздохнул. Он знал, что отец его — неудачник, но сочувствия к нему не испытывал.

13

Несколько раз Степаныч приходил в магазин, метался там в поисках Жанны. В том отделе, где она стояла, была табличка — "Не работает". Телефон Жанны не отвечал. Степаныч ездил к ней домой, но дверь ему никто не открыл…

Вечером, перед закрытием магазина, Степаныч увидел, что в отдел Жанны стоит очередь. Он кинулся туда, растолкал нервных, взвинченных людей, покупающих трехлитровые китайские термосы.

— Не пускайте его! — орали они. — Он без очереди!

Поток ругательств обрушился на него, пока он протискивался к прилавку. А протискиваться смысла не было. Термосы отпускала другая продавщица.

14

Наступил вечер.

Они так и иросидели втроем в холодном гостиничном номере. Шесть часов в четырех стенах, выкрашенных зеленоватой блеклой краской, слушая рассказы Кондакова.

Лена уже могла брать карандаш и бумагу и начинать детектив писать.

Самая веселая, по мнению Кондакова, была история про заместителя начальника соседнего отделения милиции. Однажды вечером он со скуки поехал с группой сотрудников забирать буянившего пьяного мужика, который будто бы жену с балкона сбросил.

Каждый кулак у замначальника был в два кондаковских. А у Кондакова они тоже не маленькие. И, имея такие кулаки, замначальника любил усмирять пьяных…

Приехали они по названному адресу, а там якобы сброшенная с балкона жена, живая и здоровая, стучала с визгом в дверь своей квартиры, мешая спать соседям.

Замначальника принялся стучать вместе с нею. Получилось громко.

Разъяренный муж открыл, ударил изо всех сил милиционера по лицу и ушел спать, захлопнув дверь и не впустив жену.

Замначальника умер сразу.

А в шесть утра муж пошел на работу. Работал он на стройке бульдозеристом.

Его сразу же в подъезде связали и сообщили, что случилось ночью. Очень он удивился…

Лена перекладывала кипятильник из стакана в стакан — готовила чай. Олег дремал на ее постели.

За окном давно уже стемнело.

Печенье, которое Лена привезла из Москвы, и шоколад, принесенный Кондаковым, съели. Пустые бутылки стояли под столом.

— А отпуск я всегда возле моря провожу! В курортном городе Сочи! Сказка!.. Весь год думаю о том, как поеду, что с собой возьму — Кондаков с удовольствием хлебнул чай. — Другу меня там в ОБХСС работает. Все мне организует: Черное море, парк Ривьера, гостиница "Жемчужина", сладкие ночи… А по пляжу телки в купальниках на шпильках гуляют… — Он грациозно повел плечами, показывая, как они ходят на своих шпильках. — Не то что здесь! — Кондаков кивнул на Олега.

Олег посмотрел на него с ненавистью.

Лена закуталась в шубу и вздохнула.

Выл ветер, тряслись стекла и фанера.

Зазвонил телефон, и Лена сняла трубку.

— Добрый вечер, — сказал детский голос. — Мой папа у вас в гостях?

— Да.

— А он не занят?

Это звонила младшая дочь Олега.

Лена молча протянула трубку.

— Что случилось? — спросил у дочери Олег.

— Мама просила передать, что тебе завтра вставать рано. Пора домой.

— Доченька, маму позови, пожалуйста.

— Она стирает.

— Ладно, доча!.. Ты ложись, не жди меня…

"Засветился Олег Федорович!" — радовался Кондаков.

Встал с кресла, прошелся по номеру, потирая руки. Наконец-то он избавился от навязчивого соперника.

— Соня! Ну к чему настраивать детей против меня! — сердито говорил Олег. — Совсем с ума сошли!..

Он швырнул трубку.

Возникла пауза. Молчание становилось тягостным. Кондаков подошел к входной двери, прочел висящую рядом на стене инструкцию:

— "Если в вашей комнате начался пожар, спокойно покиньте помещение после того, как закроете окна… Спуститесь по лестнице вниз!.."

Дверь распахнулась. На пороге стоял стекольщик, с ним маленький мальчик в отвисших колготках.

Кондаков попятился.

— Обнаглел! — сказал стекольщик.

— Ну, батя… — начал Кондаков.

— Верка по соседям бегает — тебя ищет! Бабка в свой хор ушла… Пацан со мной простуженный таскается!

Стекольщик поднял оставленное в коридоре стекло и понес в номер.

Лена и Олег прижались к стене, чтоб он их не задел.

— Здравствуйте, Олег Федорович, — хмуро сказал стекольщик. На Лену он не глядел принципиально.

— Папа, а зачем ты балерину из шкафа унес? — спросил Кондакова мальчик.

15

— Пришел! — радостно выбежала навстречу Олегу Натуся, запрыгала вокруг него. — Лариса сказала" ты нос отморозил! Покажи!

— Глупости она говорит!

На кухне Сопя мыла посуду. Любовь Сергеевна искала что-то в кухонном шкафу, двигая ящики и вздыхая. Ничего не найдя, она взяла с полочки валокордин и принялась капать в чашку Наконец она ушла.

— Соня, — сказал Олег, — я решил начать новую жизнь.

Он не заметил, что у него за спиной стоит Лариса с перевязанным горлом. Прежде чем Сопя успела ответить ему, Лариса хрипло закричала:

— Давай! Давай! Самос время!.. У Людки недавно отец тоже решил начать!.. Только он сперва за стол сел и стал считать, сколько из зарплаты на алименты вычтут. Подсчитал, сразу раздумал!

— Соня, — ошарашенно сказал Олег, — что происходит? Лариса, ты бредишь?

— Это ты бредишь! Ты кто без мамы? Она тебе всю жизнь и здоровье отдала!.. А на тебя смотреть противно!

Олег от возмущения не находил слов. Соня усмехнулась.

— Прекрати обзываться! Болеешь — болей! — наконец при-думал что сказать Олег. — Лежи, в стенку дыши! Я с тобой обсуждать свою жизнь не намерен!

На пороге кухни напряженно вслушивалась, пытаясь понять, что происходит, Наташа. Лариса взяла сестру за руку и вышла.

— Потом поговорим, — сказала Соня. — Когда все лягут.

Олег пошел в комнату сел в кресло. Побарабанил пальцами по подлокотникам. Лариса демонстративно повернулась к стене. Заглянула сестра Варя.

— У тебя конверта с маркой нет? — спросила она.

— Нет! — раздраженно ответил Олег.

Варя вышла. Наташа играла в куклы, бормоча что-то себе под нос.

— Соня! Почему Наташа до сих пор играет? — крикнул Олег.

Соня не ответила.

— Ты почему не ложишься? — спросил Олег у дочери.

— Жду когда мои ребята приедут. Мне скучно, и они решили приехать. Оля из Кишинева, Кирилл из Бразилии, Пина Ящерка из Минска, брат ее Володя…

— Нина это кто — ящерица или человек? — не понял Олег.

— Какая же она ящерица? — удивилась Наташа. — Ящерка — это фамилия… Папа, а кто птицам крылья делает?

Олег не ответил. Он пошел на кухню, открыл верхний шкафчик, достал оттуда медицинского вида бутылку, отлил себе в чашку спирта, выпил и, выдохнув, сказал Соне:

— Спокойной ночи, — и лег спать.

Соня отошла от мойки, села на табуретку, обхватив голову руками.

— Ну ты даешь, мама, — прошептала, подходя к ней, Лариса. — Я бы так не смогла.

Соня подняла голову, посмотрела на дочь и сказала:

— Сможешь.

16

На месте Жанны опять работала другая девушка. Она стучала ножом по стаканам. Стаканы тихо звенели.

— Где Жанна? — спросил ее Степаныч.

Девушка пожала плечами.

Тогда Степаныч обратился с этим вопросом к завсекцией.

Завсекцией смерила его презрительным взглядом и ответила:

— Шляется!.. Ничего, уволим проститутку, будет знать!..

— Тварь! — сказал Степаныч.

— Пошел отсюда!.. Из-за таких, как ты, все и начинается!.. Зря, что ли, подарки носил!

— Тварь! — повторил Степаныч.

Он вышел на улицу.

Разбрызгивая грязные лужи на прохожих, проносились машины. Прохожие уже не обращали внимания на эти брызги, все спешили по своим делам, с неудовольствием обходя стоящего в размышлении Степаныча.

Нашарив в кармане две копейки, Стенаныч пошел к телефону-автомату.

Наконец он дозвонился.

— Жанночка! — закричал он в трубку. — Радость моя! Где ты была?! Ты болеешь?.. Почему голос такой?.. Что с тобой? Милая!.. Я сейчас приеду!.. Да… Ну почему не надо? Жанна! Нам ехать послезавтра! Ты забыла!!! Не поедешь?! Что с тобой? Что случилось? Все так хорошо было! — Голос Степаныча срывался. — Жанна! У тебя мужчина?.. Ты скажи! Есть?.. У тебя мужчина есть? Мужчина есть?.. Есть?.. Да?! Жанна, у тебя мужчина есть? Не клади трубку!.. Я приеду сейчас! Почему, Жанна" у нас все хорошо будет! Вот увидишь! Лучше, чем было!.. Жанна! Что случилось! — Ему стало жарко, он расстегнул полушубок. — У тебя кто-то появился?.. Ой, я умру сейчас!.. Жанна, что с тобой?

Из трубки послышались гудки.

Степаныч пошарил в кармане, нашел еще две копейки, Дрожащей рукой снова набрал номер. На этот раз ему не ответили, Степаныч вышел из будки. Застегнулся, постоял, думая, в какую сторону идти…

— Простите, — услышал он вежливый голос.

Перед ним стоял мужчина двухметрового роста в очках.

— Здравствуйте, — сказал мужчина. — как наши дела?

Степаныч молчал.

— Я звонил вам, оказалось, телефон записал неправильно… Все время в деканат финансового института попадал…

— Все очень хорошо, — сказал Степаныч. — В Моссовете проводят сессию, на ней решится. Вы один из первых в списках на кооперативную квартиру… Какой ветер сегодня холодный, правда?

Очки у мужчины запотели, он протер их.

— Вы меня неправильно поняли…

— А-а, вы меняете Жданов на Москву?

— Мариуполь.

— Нет заявок… Была одна бабушка, но пока я собирал бумаги, она померла…

— Зачем же вы мне голову морочили, если помочь не можете? Деньги брали! Сказали" что везде подмазано…

— Все так и есть! Мой брат в городском Бюро обмена работает, можете проверить… Там сейчас, кстати, цены повышают… И вообще, я не понимаю!.. Все иногородние такие наглые! Всем в Москву надо! А зачем москвичу надо в Жданов ехать?

— В Мариуполь…

— Тем более!.. Я целыми днями в картотеке роюсь, варианты ищу! Людям хочу помочь!.. Идем!

— Куда?

— В нотариальную контору! Оформим те деньги, что ты дал. Будто в долг…

— Да я…

— Что?! Ты с упреками! Я не могу так работать!.. Паспорт с собой?

— Оставил…

— Вот сходи за паспортом и позвони мне. Ручка есть? Пиши телефон…

Мужчина послушно полез за ручкой.

17

Лена торопливо собирала вещи. Через час отходил ее поезд в Москву. Зазвонил телефон. Она сняла трубку.

— Лена! Ты куда пропала! Почему от тебя нет известий! — услышала она взволнованный голос Нины Павловны. — Я еле-еле дозвонилась, говорят, ветер провода повредил… Как прошел юбилей?

— Я уронила чайники, — вяло сказала Лена. — На сцене.

— Разбила?!

— Да. Три чайника…

— А Стрельников?

— Старый совсем… Сказал, что таких ценных подарков не получал… Отстаньте от меня… — Лена повесила трубку.

Олег писал за столом в своем рабочем кабинете. Одновременно он набирал номер. Безуспешно.

Вошла полная женщина в белом халате с лицом воровки.

— Вчера ветром сорвало крышу в морге, — сообщила она. — Вы должны позвонить Измайлову, чтобы он выдал два листа кровельного железа… Еще вам нужно найти рабочих, потому что у Кузькина дочь вышла замуж, и они с Серегиным на крышу лезть не могут…

— Не понимаю, кто завхоз — вы или я? — раздраженно спросил Олег.

— Олег Федорович, вы же знаете, если я буду звонить, железа у нас не будет…

Олег вздохнул, набрал номер:

— Гена? Это Стрельников Олег. Слушай, выручи нас…

Лена застегнула сумку, спустилась, отдала дежурной ключи, вышла из гостиницы и поехала на вокзал.

Когда она стояла у подножки вагона, показывала проводнику билет, кто-то подбежал к ней, схватил за плечи. Лена оглянулась и увидела Олега.

— Ты что делаешь? — спросил он.

— Уезжаю, — насмешливо сказала Лена.

Олег отпустил ее, отошел.

Лена бросила сумку на перрон, догнала его, обняла.

— Как тебя найти? — спросил Олег.

— Мы квартиру меняем…

Олег вырвал страницу из записной книжки, достал ручку:

— Вот… Я тебе напишу телефон рабочий…

— Не надо, — сказала Лена. — Бог даст, встретимся…

— Пассажиры, в вагон заходите, — сказал проводник, — через три минуты едем…

Олег поднял сумку, и они вошли в вагон, нашли купе, в котором должна была ехать Лена. Она открыла дверь и едва успела отскочить. Перед ней упали лыжи.

В купе, выставив ногу в гипсе, сидел лыжник. Нго загипсованная рука лежала на столике. Олег посмотрел на него и сказал:

— Идем с проводником договоримся, в другое купе перейдешь, чтоб с мужчиной не ехать.

— Брось!.. Разве это мужчина? Инвалид.

— Полегче! — обиделся лыжник.

— Эй! Провожающий! — крикнул проводник. — Выходи, сейчас поедем.

Олег пошел по проходу, Лена за ним. В тамбуре Олег изо всех сил прижал к себе Лену.

— Не потеряйся, а, — попросил он, последний раз крепко поцеловал ее и спрыгнул на перрон.

Поезд тронулся, Олег шел рядом с вагоном. Когда состав стал набирать скорость, Олег отстал.

Бешено стучало сердце, состояние было такое, будто оторвали какой-то жизненно важный орган.

Олег растерянно оглянулся вокруг. Снег, снег, снег, над зданием вокзала кружила стая ворон. И как жить дальше?

Дальше надо было искать рабочих, чтобы починить крышу в морге…

Лена вернулась в купе. Лыжник сидел, облокотившись о столик, задумчиво подперев голову здоровой рукой.

— Рискни, забрось лыжи на верхнюю полку, — сказал он.

Лена рискнула. Кое-как уложила лыжи, села напротив лыжника.

— Целый год тренировался, чтоб руку-ногу сломать, — сообщил он. — Лучше бы я учился, на лекции ходил… Правильно мать говорила — от лыж никакой пользы не будет…

18

Степаныч в костюме и белой рубашке с галстуком стоял у обитой дерматином двери. В одной руке он держал огромный букет роз, в другой — чемодан-дипломат.

Дверь распахнулась, на пороге стояла и улыбалась Жанна.

— Милая! — выдохнул Степаныч.

Улыбка с лица Жанны стала сходить.

— Ты дома! Какое счастье! — Он решительно вошел, она отступила в глубь квартиры. — Родители где?

— На работе…

— Жаль… Ну ладно. Это тебе, — он протянул букет.

— Спасибо.

— Это еще не все. — Степаныч раскрыл дипломат и вынул из него магнитофон и яркий целлофановый пакет.

— Поди переоденься, — сказал он, засовывая пакет Жанне под мышку. — Букет положи пока.

Жанна не двигалась.

— Иди-иди, — мягко сказал он и подтолкнул ее к комнате.

Любопытство победило все колебания Жанны. Очень было интересно узнать, что в пакете, потому она пошла к себе в комнату, Степаныч плотно закрыл за ней дверь и ткнул пальцем в клавишу магнитофона. Зазвучала музыка.

Жанна развернула пакет и вытащила красивое черное платье с золотыми оборками. Она тихо ахнула от восторга.

А в это время в квартиру с корзинами и ведрами цветов торопливо входили восточные щетинистые мужчины в кепках.

— Живее! Ребята, быстренько! — подгонял их Степаныч.

Они почти бегом заносили цветы, клали их на стулья, шкафы, столы, на пол…

Жанна переоделась, накрасила перед зеркалом губы, вышла и остолбенела: цветы заполнили всю квартиру.

Среди цветов стоял Степаныч, держа в руках туфли на высоких каблуках.

— Иди ко мне, — тихо позвал он.

Жанна подошла, заворожено глядя по сторонам.

Степаныч встал перед ней на колени, взял за щиколотку одну ее ногу, вынул из тапочки и засунул в туфлю.

— Не жмет? — Он подняв на нее полные любви глаза.

Она покачала головой.

Степаныч засунул в туфлю вторую Жаннину ногу, отполз" потеснив одну из корзин. Корзина завалилась набок, он поправил ее.

— Девочка, милая… В моей жизни было мало радости, — сказал Степаныч. — Все время работа, работа, работа… Домой приду — тоска. Я пил с тоски. Потом мне операцию сделали, сказали: "Дальше пить будешь — прободение язвы повторится. Жить хочешь — не ней". Сижу дома на больничном; в окно смотрю и не знаю, хочу я дальше жить или нет. Смотрел, смотрел, потом в сервант залез, всю посуду перебил — легче не стало. Стою посреди квартиры, вокруг все стекла, черепки валяются… Ни пообедать, ни чаю попить, все уничтожил… Я к соседу. Денег занял, пошел тарелки покупать А там ты — в магазине… Такая тоненькая, слабая — дзынь, дзынь… Я как увидел, меня будто из тисков выпустили… Понял — ты спасение мое. Мое сокровище! Смысл жизни в тебе!.. Я не молод, в моей жизни было мало радости, но "может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной". А?.. Это поэт сказал… Я буду носить тебя на руках… Я очень прошу тебя стать моей…

Он не закончил.

На пороге комнаты, осматриваясь с огромным интересом, стоял Боря. Восточные мужчины второпях неплотно прикрыли дверь, потому он смог войти, никого не побеспокоив.

Степаныч встал. Жанна вздрогнула, обернулась.

— Как у вас красиво, — сказал Боря. — Здравствуй, Жанна!

Он подошел к ней, поцеловал. Она радостно ответила на поцелуй.

— Боря, ты здесь лишний, — внезапно охрипшим голосом произнес Степаныч.

— Я знаю!.. Я всегда лишний! — весело ответил Боря. — С момента зачатия!

— Пошел вон!

— Грубые нынче кинорежиссеры, а, Жанна?

Жанна молчала, глядя то на Борю, то на Степаныча.

— Давайте я вас познакомлю, — сказал Боря. — Вот, Жанна, — это мой отец… Да-да… Недавно, после долгих лет разлуки, он вдруг решил повидаться со мной… Благодаря тебе… Как все запутано, правда?.. Спасибо, папа, я встретил Жанну… Спасибо, Жанна, я встретил папу…

— Ненавижу, — сказал Степаныч.

— Какое красивое платье! — восхитился Боря. — Еще один подарок?.. Удивительно, откуда у моего папы-сантехника столько денег?.. А? Жанна, он или инструмент продал — все свои лерки, сальники, заготовки для сгонов, или ограбил кого-то…

— Что?! — не поняла Жанна.

Степаныч давно уже не был сантехником. Но возразить не мог. Не объяснять же ей, что он вор.

— Понимаешь, Жанна, папа был алкоголиком…

— Ты — сантехник? — Жанна обернулась к Степанычу, и такое презрение было в ее глазах, что Степаныч понял, сейчас он убьет сына.

— Слесарь-сантехник, — поправил Боря.

— Падла! — Степаныч бросился на него и стал душить.

— Тарас Бульба!.. Дубль первый! — Боря ударил его ногой в живот.

Степаныч скорчился. Удар был резкий и сильный, хорошо отработанный. Получив еще один удар, Степаныч упал на пол.

Подойдя к Жанне, Боря размахнулся и отвесил ей оплеуху так, что она закачалась на каблуках. Потом он вынул из корзины одну розу и вышел из квартиры.

Жанна кинулась вслед за ним.

— Жанна, любимая, — простонал Степаныч. От боли и от горя сто мутило, в ушах шумело и голова кружилась.

Он медленно поднялся, доковылял до окна и увидел, как девушка его мечты, его богиня пытается бежать, чтоб догнать уходящего сына.

— Жанна! Жанна! — орал Степаныч в открытое окно.

Люди во дворе, слыша этот тоскливый крик, поднимали головы, но, видя искаженное лицо Степаныча, думали, что человек напился и буянит.

Разочарованные, они шли дальше…

19

Поезд шел медленно, все реже стучали на стыках колеса, и наконец на фоне вечных, зимних серых туч и серого асфальта показалось желтое здание вокзала. Приехали.

Поезд остановился. По вагонному коридору перед Леной скакал на костылях лыжник. Лена несла его и свою сумки и лыжи.

У вагона стоял носильщик, он согласился посадить лыжника среди багажа, которым нагрузил свою тележку.

— К торжественной встрече заслуженного мастера спорта… приготовились! Улыбки на лицах сопровождающих!.. Начали!.. Ту-ру-ру! Упа-упа! — дирижировал воображаемым оркестром лыжник. — Не вижу улыбок!

На перроне было скользко. Дул ветер. Лене было холодно.

— Поезд Москва — Сочи отправляется со второго пути! — объявили по радио. — Будьте осторожны!

— Вон! Счастливые к морю едут! — завопил лыжник. — Ура!!!

— Эй, девушка! Слушай, поехали со мной! — крикнул, поднимаясь на подножку, усатый проводник. — Мандарины посмотрим!..

— Мандарины! Мандарины!.. Пеликаны! — подпевал лыжник. — И павлины!..

Навстречу по перрону бежала женщина.

— Сынок! — кричала она. — Как же это тебя угораздило!

— Ра-ра-ра! — отвечал сынок. — Все в порядке, ма-ма!.. Заживет!

Медленно отошел поезд, направляющийся к морю. Лениво начали раскручиваться колеса, поплыли лица людей, устраивавшихся в купе. Лена с улыбкой посмотрела им вслед.

Дома в коридоре лежали забинтованные оленьи рога, стопки книг, чемоданы.

Мать с истерическими интонациями разговаривала по телефону с одной из своих подруг.

Лена заглянула в комнату отца и удивленно остановилась, не найдя на привычном месте аквариумов. Комната была пуста.

— Нашел две двухкомнатные! Себе лучше взял! Я ее даже не видела! Раз-раз, рыб своих подхватил — и привет!.. Теперь какие-то чужие люди открывают дверь своим ключом, ставят картонные коробки…

И словно в подтверждение этих слов мимо Лены, держа в руках две большие картонные коробки, прошла худая женщина в больших очках, похожая на кобру.

— Здрасте, — сказала ей Лена.

Она хмуро кивнула.

— А если в этих коробках клопы? — донесся голос матери.

— Никогда у нас клопов не водилось! — копаясь в коробке, ворчала очкастая. — Это вам под обои посмотреть надо. Дом старый! Ремонт не делали…

Лена ушла в коридор, потом в комнату матери.

— Сколько я испортила себе крови, чтобы мы в эту квартиру въехали! Теперь от нее осталось пепелище!

— Здравствуй, мама, — сказала Лена.

Мать повесила трубку.

— Я все делаю одна! Собираю вещи! Договариваюсь с грузчиками! Они — хамы!.. А у тебя — путешествие! Из киноклуба твоего телефон оборвали, где ты? Что ты?..

— Вы нас задерживаете! — на пороге стояла очкастая. — Собираться так, как вы собираетесь, можно три года!

— Пока я в своем доме, я хотела бы, чтобы мне не хамили! — закричала мать. — Вас сюда еще никто не прописывал! Я буду собираться сколько пожелаю! А вы ставьте вещи и сидите на вашей половине!

— Мы на половину не менялись! Мы менялись на всю квартиру! — у очкастой голос был такой же громкий. — Мы договаривались, что переезд займет два дня!..

— Я с вами не договаривалась! Объясняйтесь с тем, кто вас сюда привел!

Мать захлопнула дверь и сердито сказала Лене:

— Вот!.. Видишь, как я живу!

— Сама ты нахалка! Будешь орать, милицию вызову! — обиженно грозила из коридора очкастая.

— Господи! Сколько у нас барахла! — Мать огляделась по сторонам. — Все это давно пора выбросить!..

Зазвонил телефон. Лена сняла трубку.

— Можно Лену Конкину? — услышала она женский голос.

— Это я.

— Вам звонят из деканата. Срочно зайдите, заберите ваши документы.

— Куда зайти? — Лена не понимала ничего.

— В отдел кадров.

— Зачем?

— Из суда пришла бумага, и вас исключили из института…

Лена повесила трубку, постояла, тупо глядя в окно. Она уже начала забывать, что в ее жизни была буйная ночь в милиции, потом тяжелое утро в суде. Оказывается, штрафа им недостаточно. И то, что хотела забыть она, не забыли другие люди… А в институте только рады были избавиться от слабой студентки…

— Ты есть хочешь? — спросила мать. — У нас хлеба нет. Сходишь?

Лена начала одеваться.

— Вот тебе сто рублей, разменяй, с грузчиками расплачиваться… И приходи быстрей…

Мать постояла, глядя на дочь, будто хотела еще что-то сказать, но промолчала и ушла собирать вещи.

Назад: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ