Когда поднимают флаг
От четырех электрокаминов волнами шел горячий воздух. Блоки радиоаппаратуры, вытащенные из спальных мешков, погрузились в живительное тепло. Иней на потолке и стенах растаял, по обоям сползали тяжелые капли.
– Плачут стены от счастья, и потолок рыдает! – декламировал Бармин. – Плюс десять!
– Это мы поплачем, когда будем их переклеивать. – Семёнов с неудовольствием ковырнул пальцем обои. – Покоробились, черт бы их побрал.
– Пустяки, – беспечно отозвался Бармин, не отрывая глаз от термометра. – Плюс одиннадцать! Брысь!
Последнее относилось к Волосану, который выполз из мешка и норовил улечься перед каминами.
– В первую очередь нужно прогреть не твою шкуру, а рацию, – вежливо разъяснил Бармин обиженному псу. – Плюс двенадцать! Раздевайся, Волосан, скоро будем загорать!
– Ай да молодец! – похвалил самого себя Семёнов, поглаживая блоки. – Хорошо, что догадался с самого начала упрятать вас в мешки.
– Отошли? – спросил Гаранин.
– Пожалуй, да. Можно монтировать.
– Плюс тринадцать! – дикторским голосом возвестил Бармин. – Граждане отдыхающие, если вы не успели приобрести плавки, снимайте кальсоны и прикрывайте срам рукой!
– Сейчас я тебе найду занятие, – пригрозил Семёнов.
– По специальности, разумеется? – Бармин элегантно шаркнул унтом.
– По физиотерапии, – подтвердил Семёнов. – Берись-ка за блок, с той стороны. Мы сами, Андрей.
– А у тебя, Саша, появился конкурент, – заметил Гаранин. – Этак ты свое место потеряешь.
Волосан прилег рядом со спящим в мешке Филатовым и зализывал царапину на его лице. Филатов беспокойно всхрапнул.
– Так бы я не сумел, – позавидовал Бармин. – Придется оформить его на полставки фельдшера. Да еще полярная надбавка плюс суточные – ого! Волосану от невест отбоя не будет!
– Осторожнее! – прикрикнул Семёнов. – Не мешок с картошкой перетаскиваем.
Поставив на место очередной блок, присели, отдышались. Семёнов взглянул на термометр, отключил два камина и распустил молнию каэшки. Его охватила истома, неодолимо клонило в сон, так бы и улегся на полу где угодно, лишь бы на часок отдаться блаженному забытью. Встряхнулся, открыв воспаленные глаза.
– Чуть было не заснул.
– А ты спал, дружок, минут десять, – улыбнулся Гаранин.
– Да ну? – Семёнов покачал головой. – Старая истина, даже на секунду нашему брату нельзя размагничиваться. Чего не разбудил?
– Рука не поднялась. И к тому же музыку слушал. Никогда бы не подумал, что рев дизеля может доставить человеку такое сказочное наслаждение. Гармония звуков! Кстати, Сергей, а почему он всетаки заработал, в чем там было дело?
Семёнов пощелкал пальцами.
– Как бы лучше приноровиться к невежественной аудитории… Когда Веню озарило… ну, когда он сказал: дадим дизелю прикурить, – вспомнил, что в сильные морозы при ручном запуске так делается. У нас горючая смесь не самовоспламенялась, она была… с чем бы сравнить… ну, вроде тола без детонатора. А пламя, поднесенное к воздушному фильтру, как раз и сыграхо эту роль.
– Стареем мы с тобой. Стыдно признаться, а ведь я своими глазами наблюдал на Скалистом… Георгий Степаныч вот так же над дизелем священнодействовал, когда в полярную ночь аккумуляторы сели. И слова те же: «Дадим ему, родимому, прикурить!» И вот на тебе – вылетело из памяти…
– Саша, небось, слушает и думает: «Расхныкались, старые склеротики!» – Семёнов подмигнул Бармину, застегнул каэшку, поднялся. – Отдохнули? Давайте заканчивать, а то в Мирном, бьюсь об заклад, нас уже похоронили.
– Кого похоронили? – Филатов испуганно приподнялся, протер глаза. – Меня?
Все засмеялись.
– Жить тебе до ста двадцати лет, возлюбленное чадо мое, – басом изрек Бармин, погладив Филатова по голове. – До величавой серебряной старости. Она у тебя будет прекрасной. Как подойдешь к пивной, люди начнут расступаться и почтительно шептать друг другу: «Это он, тот самый долгожитель Филатов, который в прошлом веке в обнимку с небезызвестным Волосаном дрых на куполе Антарктиды. Пустите его вне очереди!»
– Звонок ты, сколько надо, столько и проживу, – пробурчал Филатов, вставая и обводя радиорубку мутным взором. Прислушался. – Тарахтит?.. Ну, я потопал.
– Погоди, кофейку выпей! – крикнув ему вслед Бармин.
– Потом, – отмахнулся Филатов, притворяя за собой дверь.
– Пропала, Саша, впустую твоя баллада, – посочувствовав Семёнов. – Андрей, пока мы заканчиваем, сними показания для сводки. Берись за блок питания, док.
– Держит нагрузку?
– Нормально. – Дугин кивнул на щиток контрольно-измерительных приборов. – Сам очухался или подняли?
– Волосан, собака, всего облизал. – Филатов провел рукой по лицу. Как вода в емкости?
– Быстро нагревается, каждые полчаса сливаю.
– Снег добавляешь?
– А как же.
– Погоди… – ошеломленно произнес Филатов. – Каждые полчаса? Так сколько же я прохрапел?
– Да часа три.
– Брешешь.
– Собака брешет, а человек говорит, – обиделся Дугин.
Филатов распахнул каэшку, прислонился к дизелю и с наслаждением зажмурился от хлынувшего на него тепла.
– Не всегда говорит.
– В каком смысле? – насторожился Дугин.
– А в том, что иной, когда надо говорить, молчит.
– Ты о чем?
– Сам знаешь.
– Неужели ты про этот паршивый аккумулятор? – изумился Дугин. – Намекаешь, будто я нарочно смолчал?
Филатов не ответил.
– Даже смешно! – Дугин выдавил из себя смешок. – Нет, ты в самом деле? Пойми, просто не до того было, внимания не обратил. Вот не ожидал, что из-за такой ерунды…
– Подонок ты, Женька. – Филатов сплюнул. – Очень уж тебя, видно, начальство когда-то напугало.
– Вот чудак! – Дугин пожал плечами. – Что мне с ним, детей рожать?
– Прикажут – родишь, – насмешливо ответил Филатов.
– Да брось дуться, Венька, – дружелюбно проговорил Дугин. – Год целый зимовать вместе, перекурим это дело… Ну, не сориентировался я, что ли… Ты уж только это… не трепись Николаичу… Я ж тебе объяснил, просто не до того было… Не скажешь?
Филатов снова сплюнул.
– Не скажу…
– Пальцы мои, пальцы. – Семёнов ожесточенно растирал руки – Как бы НН СПГ не получить…
– Какой СПГ? – не понял Бармин.
– «Вон с ключа, сапог!» – засмеялся Гаранин. – Только что-то мне подсказывает, Сергей, что на этот раз тебя не погонят, даже если ты будешь работать со скоростью пять знаков в минуту.
Семёнов огорченно подвигал плохо гнущимися пальцами, вздохнлл и надел наушники. Все притихли; даже Волосан, осознав серьезность момента, перестал скалить зубы и, жмурясь, привалился к камину.
«ЦЕКЮ, ЦЕКЮ, – медленно отбивал на ключе Семёнов, – всем, всем, всем. 22 февраля в 17 часов антарктическая научно-исследовательская станция Восток возобновила свою работу. Аппаратура работает нормально, люди здоровы.
Начальник станции Семёнов».
– Все? – не выдержал Бармин.
– Ш-ш! – остановил его Гаранин. – Это первая – для всех, сейчас пойдет диспетчерская.
Семёнов промассировал указательный палец и продолжил:
«УФЕ, УФЕ, Мирный, Шумилину. 22 февраля в 17 часов станция Восток расконсервирована. Приступили к работе. Трехдневное молчание было вызвано неисправностью дизелей и отсутствием энергии. Электростанция восстановлена. Все здоровы, готовы к приему самолетов с грузами и людьми. Максимальная температура 46, минимальная 51, ветер южной четверти 3–5 метров в секунду, видимость тридцать километров, атмосферное давление 462.
Семёнов».
Потом был долгий эфирный разговор, Семёнов слушал, что-то отвечал и, наконец, снял наушники и выключил радию.
– Порядок? – спросил Гаранин.
– Порядок.
– Что в Мирном?
– Метет, двадцать три метра.
– Сказал Белову, чтоб не суетился?
– Ага… У Крутилина ребро сломано, в этот сезон отлетался… Тебе от Наташи радиограмма, пишет, что любит. Нашла кого…
– А что Вера? – улыбнулся Гаранин.
– Только целует, – вздохнул Семёнов. – Смотри ты, док отвалился.
– Пусть поспит.
– Нет уж, – мстительно сказал Семёнов. – Его не только целуют и любят, а еще ненаглядным называют и дни считают. Он у меня за это сейчас померзнет!
Семёнов подошел к Бармину, потряс его за плечо.
– Что? Куда? – сонным голосом просипел Бармин. – Какие новости, Николаич?
– Скоро принесут газеты, узнаем.
– Тогда и разбудишь. – Бармин повернулся на другой бок. Искоса посмотрел на Семёнова, начал, ворча, вставать.
– Ничем не могу помочь, Саша. – Семёнов развел руками. – Традиция. Зови ребят, потом отдохнем.
Закутанные, стоя спиной к ветру, люди столпились у мачты. Семёнов тщательно приладил флаг и стал медленно его поднимать.
«Прости, друг ты мой Коля Белов, – подумал он. – Конечно, хороший кадр у тебя пропал, но что поделаешь? Флаг поднимают только тогда, когда станция начинает жить».
