Книга: Час ночи. Вечерний круг
Назад: Глава VI ПОДПОЛЬНАЯ АЛГЕБРА
Дальше: ВЕЧЕРНИЙ КРУГ

Глава VII
«ЧАС СОБАКИ»

Под вечер в квартире стариков Губиных зазвонил телефон. Трубку сняла Евдокия Петровна.
— Кто звонит? — строго спросила она.
— Это уважаемая Евдокия Петровна? — откликнулся вкрадчивый мужской голос.
— Она самая.
— А это Владимир Сергеевич. Надеюсь, вы с Борисом Ивановичем в добром здравии?
— Слава богу, — сухо ответила старуха, поджав губы.
Она всё ещё не могла простить подлости, которую учинил с ними этот человек. И звонит себе, главное, как ни в чём не бывало, злодей этакий!
— Так вот, — всё тем же любезным тоном продолжал Владимир Сергеевич. — Сейчас я у вас буду. Надеюсь, Борис Иванович в порядке?
— Мы-то, слава тебе господи, всегда в порядке.
— Ну вот и прекрасно.
В трубке щёлкнуло, голос пропал, и Евдокия Петровна, поглядев на неё, осторожно повесила её на рычаг. С некоторых пор она стала относиться к телефону с опаской и даже враждебно, как если бы в квартиру вдруг проник, прикинувшись совсем безобидным и услужливым, тайный злодей, посланный, чтобы изнутри подорвать благополучие и покой хозяев дома, этакий соглядатай, от которого теперь вообще неизвестно чего можно было ждать.
— Слыхал? — сердито бросила она мужу, который, водрузив на нос очки и шлёпая мокрыми губами, вполголоса читал самому себе газету. — Приехать изволит сейчас.
— Ну чего, чего?.. Вот, туды-сюды!.. — оторвался от трудного занятия Борис Иванович и, набычившись, посмотрел поверх очков на жену. — Болтаешь чего, спрашиваю?..
— Владимир Сергеевич, говорю, сейчас приедет.
— Ну и ладно!.. Подумаешь… Дело какое, туды-сюды… — забормотал старик, снова прилаживаясь к газете. — Их нравы вот интересно знать… Сколько ж теперь за нефть брать будут, туды-сюды?.. Они без нас — ого-го!.. А мы без них — тьфу, туды-сюды!..
Но приобщиться к глобальным проблемам ему так и не удалось. Старуха, начав уборку, согнала его с кресла. А на новом месте войти опять в созерцательное состояние оказалось невозможным.
Вскоре к тому же приехал и Владимир Сергеевич. Был он, как всегда, полон энергии и чрезвычайно обходителен. Модный светлый пиджак, длинный и приталенный, с широкими лацканами, слегка расклёшенные книзу, кирпичного цвета брюки, не очень броский, но тоже модный галстук и уголок белоснежного платочка в верхнем кармашке пиджака — всё придавало ему необычайно респектабельный вид. Узкое, колючее лицо его было наполовину скрыто огромными дымчатыми очками, которые Владимир Сергеевич даже в помещении и не подумал снять.
Он вошёл в комнату скользящей, лёгкой походкой, потирая руки, словно с мороза, и, улыбаясь, предупредил:
— Не беспокойтесь. Я ненадолго.
— Да уж садись, садись, батюшка, раз пришёл, — сдержанно пригласила его старуха, придвигая стул.
— Чего, чего… раз уж, туды-сюды… дело, выходит… А то… — привычно забормотал Губин, демонстративно откладывая газету в сторону и этим как бы желая привлечь внимание к интеллектуальному занятию, которому он, как видите, предаётся в свободное время.
— Да-да, выходит, что дело, — весело подхватил Владимир Сергеевич, расстёгивая свой роскошный пиджак и опускаясь на стул возле круглого, накрытого чистой скатертью стола. — И вот какое дело, милостивые государи. Был у меня некий молодой человек с телефонной станции. Известно это вам?
— Ну и что?.. Ну и что, туды-сюды?.. — задиристо произнёс старик, брызгая слюной и ладонью утирая мокрые губы. — Ну помог человек, туды-сюды… А ты чего наделал?.. Чего наделал?! Под суд, выходит, туды-сюды, да?..
— Что надо, то и наделал, — резко оборвал его Владимир Сергеевич и прихлопнул ладонью по столу. — Вы своё получаете, как условились, так ведь? На веселье, я вижу, вполне хватает. — Он кивнул на открытую дверь в переднюю, где под вешалкой стояла большая чёрная сумка, полная пустых бутылок, и заключил: — А раз всё сполна получаете, то будьте любезны условия наши выполнять. Почему вы дали мой телефон постороннему человеку? Кто вам разрешил, я спрашиваю? Вы и сами-то не должны мне звонить без особой нужды. А тут — на́ тебе…
— А штраф?! А штраф, туды-сюды!.. — снова вскипел старик. — Да я под суд ни в жисть!.. А ты!.. Да если что, я знаешь чего?.. Гляди, туды-сюды…
Старуха на этот раз отмалчивалась, явно робея перед гостем.
— Стоп, милейший! — строго скомандовал Владимир Сергеевич. — Давайте-ка всё по порядку. Ни о каком суде не может быть и речи. Про суд забудьте. И пусть он вам даже не снится. Теперь штраф. Тут есть три существенных момента. Запомните. Первое. Мы по вашему уникальному телефону наговорили одних междугородних за это время, по самым скромным подсчётам, на сумму в три раза больше любого штрафа. Да и сам телефон за то же время обошёлся бы в круглую копейку. А потому за этот аппаратик стоит уплатить, если хотите знать, любой штраф. Но важнее второе. Ведь другого способа, кроме этого, установить у вас телефон мы вообще не имели. Так ведь? Не забыли, надеюсь?
Старик гневно зашевелил губами, собираясь что-то произнести, но Владимир Сергеевич решительным жестом запретил ему это и продолжал:
— Вы, любезный, хотите заметить, вероятно, что не были в курсе событий и об этом способе установки телефона ничего не знали, — так, если не ошибаюсь? Так. Но это я считал излишним. Это могло, чего доброго, лишить вас покоя. А зачем, скажите мне, в вашем возрасте всякие волнения? Значит, с этим вопросом ясно. Но самое важное, конечно, третий момент. — Владимир Сергеевич сделал рассчитанную паузу и продолжал: — Дело в том, что любой конфликт всегда можно уладить к обоюдной выгоде. Всегда! Вот и в данном случае. Этот молодой человек оказался не глупее других. И мы с ним легко нашли общий язык. Но для этого вовсе не следовало посылать его ко мне. Не следовало нарушать наше условие. Вы должны были позвонить мне сами. Вам ясно?
— Парень, туды-сюды… Ого!.. Я таких… Мы… — забормотал старик. — Помочь взялся… Сказал: так и так, улажу… Туды-сюды…
— Заступиться обещался, — робко поддакнула старуха.
— Вот как? Интересно, — задумчиво сказал Владимир Сергеевич: — Весьма интересно…
Он помолчал, что-то, видимо, соображая, и старики не решились помешать ему.
— Тут есть весьма интересное обстоятельство, — произнёс наконец Владимир Сергеевич. — Как он всё-таки до вас добрался? Ведь разные пути могут быть. Каждый день собирался навестить вас по этому поводу. И вот только сейчас выбрался. — И с усмешкой добавил: — Всё туды-сюды. Тысяча дел. Так вот, каким же способом он до вас добрался, как думаете?
— Кто ж его знает! — скромно промолвила старуха. — Мы люди маленькие. Вот только волнениев он нам доставил много. А мы больные, инвалиды…
— Я понимаю, уважаемая Евдокия Петровна, понимаю, дорогая, — закивал успокаивающе Владимир Сергеевич. — Ну как же, как же! Всякое волнение стоит денег. Компенсируем. Так сказать, на лечение. Как ответственным работникам. Не извольте беспокоиться. Но всё-таки прошу припомнить. Чтобы и мне зря не волноваться. Ибо, учтите, моё спокойствие — это ваше спокойствие. Так как же всё-таки появился у вас сей молодой человек? Может, дурил телефон, трещало там что-нибудь и вы в бюро повреждений звонили — нет?
— Вот ещё!.. Чего там… Он, туды-сюды, в порядке был… И никуда… Зачем? — захлёбываясь и размахивая рукой, забормотал старик, бессмысленно и грозно глядя на Владимира Сергеевича.
— Нет, милый. Он у нас в полном порядке сохранялся, — охотно подтвердила Евдокия Петровна.
Тон её теперь стал совсем другим, ласковым и заискивающим.
— А не было ли у вас каких-нибудь странных звонков? — продолжал допытываться Владимир Сергеевич. — Проверки или ещё что-нибудь в этом роде, вспомните-ка?
Он сам себе не мог объяснить того беспокойства, которое поселилось в нём с момента визита молодого техника из телефонного узла. Казалось бы, ничего тут непонятного и подозрительного быть не могло. Ведь рано или поздно, а в данном случае, даже весьма поздно, но докопаться до той немудрёной в общем-то хитрости с телефоном должны были. И то, что эти старые идиоты указали на него, тоже не удивительно. А потому и появление этого молодца беспокойства вызвать не должно было. И всё же какой-то червь глодал Владимира Сергеевича всё это время с того самого дня, когда этот человек побывал у него в доме.
Всё в этом визите не понравилось Владимиру Сергеевичу. И то, как прореагировала на него Софья Георгиевна, её неожиданно блестящие глаза, вспыхнувший румянец и порывистые движения. Хотя всё это Владимир Сергеевич объяснил себе самому вполне резонно: что, мол, тут поделаешь, стареющая женщина, к тому же не очень строгих правил, и молодой красавчик — это уже почти инстинкт. Но в такой момент Софья Георгиевна могла не слишком-то контролировать свои слова. И скорее всего сболтнула что-то лишнее. Так уже, кстати, бывало, и не раз. Не понравилось Владимиру Сергеевичу и то, что во время разговора в кабинет влез Гоша, пришлось выйти с ним в коридор и в конце концов дать сто рублей. Причём разговор вёлся Гошей недопустимо громко и нагло, так что гость мог при желании услышать каждое слово. А такое желание у этого проходимца, конечно, было. Ибо потом произошла встреча в «Марсе». Это особенно не понравилось Владимиру Сергеевичу. К сожалению, Гоша совершенно не помнит, о чём у них там был разговор, он лишь клянётся, что тот тип был абсолютно, просто вдребезги, пьян, так что Гоше пришлось выволакивать его на улицу и звать такси. Всё это, однако, маловероятно, потому что именно так обычно напивается сам Гоша. Но… почему тот тип пришёл именно в «Марс»? Если он слышал, что этот ресторан назвал Гоша, так это тем более подозрительно. И что мог наболтать ему пьяный Гоша? Сейчас он и сам ничего не помнит.
Словом, решительно всё не нравилось Владимиру Сергеевичу в этом визите. Потому он и решил наведаться к старикам Губиным.
— Значит, никаких странных звонков не было? — переспросил он. — Вы хорошо помните?
— Вроде нет, — пожала плечами старуха. — Ну баню и ателье — это уж завсегда спрашивают. А чего нового так не было. И проверок никаких не было. Чего нас проверять-то? Мы люди маленькие.
— Так-так. Ну а как он сам-то объяснил, почему к вам пришёл? — не унимался Владимир Сергеевич.
— Сам-то? — переспросила старуха. — Да вот, говорит, проверял свой участок и чего-то там, значит, заметил.
— Ага. Выходит, чисто случайно, так, что ли?
— Так, так, милый. Так.
«Что ж, вполне возможно, — подумал Владимир Сергеевич. — Случайность — тоже проявление закономерности». Но эта философская посылка почему-то не принесла успокоения.
— Ну что ж, допустим, — с сомнением произнёс он. — А этот человек сам предложил ко мне пойти или вы его об этом попросили? Как дело было, не помните?
— А если и сам, то чего ж тут такого? — обиженно поджала губы старуха. — Нешто грех за стариков-то вступиться?
— А что?.. А что?.. Да я, туды-сюды, и сам за себя вступлюсь… Чего тут… — вдруг, как проснувшийся вулкан, сердито забормотал и забрызгал слюной старик. — Но раз человек взялся, туды-сюды… То чего ж… Пожалуйста… А что?..
— Нет, это я так, между прочим, поинтересовался, — задумчиво ответил Владимир Сергеевич. — Значит, сам вызвался? Жареное почуял. Понятно. Нюх есть.
«Что-то слишком уж прыткий попался молодец. И слишком это опасно. Рядом с огнём прыгает. Надо его отыскать и малость укоротить…»
Владимир Сергеевич, приняв решение, приободрился, даже как-то повеселел и уже совсем другим тоном осведомился:
— Где же этого техника найти? Телефон свой он вам случайно не оставил?
— Да ничего он не оставил, — махнула рукой старуха.
— Ну ладно. Расчёт наш ещё не состоялся. За денежками придёт. Никуда не денется.
Старуха подозрительно покосилась на него:
— А он сказал, вроде вы отказались.
Владимир Сергеевич насторожился:
— Он так и сказал?
— Так и сказал.
— Гм… Ну пусть придёт.
И Владимир Сергеевич твёрдо решил на этот раз уже не проявлять такого благодушия и покопаться в новом знакомом как следует.
Он и не подозревал, какой сюрприз готовит ему судьба на следующий день.

 

Гудки, гудки… Далёкие, близкие. Нервный, напряжённый и временами сбивчивый, как встревоженный пульс, стук колёс. Вагон не раскачивало, а почти кидало из стороны в сторону. И невозможно было уснуть.
«Вот что значит последний вагон в составе», — думал Виталий. Чёрт бы побрал этого старика! Упёрся и ни за что не пожелал лететь. Только поездом. Он, видите ли, не выносит полёта. И вообще стало опасно. А они были бы уже давным-давно в Москве — через два часа, даже раньше.
Виталий лежал в темноте с открытыми глазами на своей верхней полке, подложив руки под голову. Сна не было и в помине. Виталий слышал, как внизу кряхтел, ворочался и вздыхал малосимпатичный толстяк Тарас Петрович, его спутник, которого буквально навязал ему Михаил Прокофьевич.
Эдик Албанян остался в городе. Его теперь клещами оттуда не вытащишь. Он напал на след преступления, крупного преступления. Подумать только! Если бы ниточка от убийства Николая Павлова не привела бы в тот город, на фабрику Пивоварова, то никто, по крайней мере сейчас, по тем малозначительным, пустяковым, казалось бы, сигналам, конечно же, не заинтересовался бы делами на меховой фабрике. А теперь вполне вероятно, что эти дела «обратным ходом» помогут распутать и убийство.
А оно ведь не случайно, оно было заранее подготовлено, и раз так, то есть не только исполнители, но и организаторы, есть цепочка обстоятельств, причинных и функциональных связей. И по ней можно пройти. Эдик и он, Виталий, пойдут каждый по своей цепочке и где-то неминуемо встретятся, неминуемо выйдут на одних и тех же людей. Кто-то из них, естественно, пройдёт по своей цепочке быстрее и тогда поможет другому.
Эдик уже нащупал одного весьма любопытного человечка. Перед самым отъездом Виталий присутствовал на его допросе. Человечек этот был из одной конторы по заготовке пушнины в соседней области. Прямая связь с фабрикой Пивоварова здесь установлена была вполне открыто и официально. Но Эдик каким-то шестым чувством, особой, чисто профессиональной интуицией, уловил тут неведомые ему пока пути для крупных злоупотреблений. Он ещё не знал, что это за пути, он их ещё не видел, он лишь заподозрил их наличие, лишь ощутил их возможность. И начал «копать» — осторожно, неторопливо, обстоятельно. С тем человечком Эдик вёл сугубо профессиональный разговор, своей эрудицией приводя Виталия в изумление. А разговор был не только профессиональный, но и вполне, казалось бы, безобидный. Эдика интересовала организация промысла пушного зверя, система закупки, оформление документов. Он расспрашивал о мельчайших деталях с занудливой дотошностью, на которую, как до сих пор казалось Виталию, этот горячий, экспансивный кавказец просто не был способен. Виталий в этот момент не узнавал своего друга. А человечек, в которого Эдик въедался, как клещ, краснел, бледнел и заикался, рассказывая о самых, казалось бы, простых, очевидных и вполне законных операциях. Виталий, конечно, прекрасно понимал его состояние. На того неизбежно действовала сама обстановка, сам факт вызова в милицию и та возможность подозрений, которая может невзначай пасть на него. А ведь он мог быть честнейшим человеком. Из этого даже следовало исходить.
Виталий так и сказал Эдику после допроса. На что тот загадочно усмехнулся и ответил: «Э, дорогой, у нас специфика, которой не знала история преступлений. Всякие там убийства или кражи происходят уже не первую сотню лет, и наука накопила, слава богу, немалый опыт борьбы с этим злом. Так? Ты на нём учился и им пользуешься. А у нас, дорогой, всё новое, всё иначе. Понимаешь меня? Методы, объекты, условия, наконец, сам тип преступника. А потому и методы борьбы во многом иные. Ну, к примеру, вы всегда идёте от факта преступления. Так? Случилась, допустим, кража. Вам немедленно сообщают. И тогда вы возбуждаете дело, начинаете искать преступника. У нас не так. Мы, прежде чем начать искать преступника, должны обнаружить само преступление. Оно всегда совершается втайне, а на поверхности — тишь, гладь и божья благодать. Даже планы выполняются, премии получаются и знамёна вручаются. И порой обнаружить преступление бывает труднее, чем потом найти преступников. Такого, если хочешь, ещё не знала криминалистика. Вот и я сейчас ищу не преступника, я ищу преступление».
И тот человечек волей или неволей помогал Эдику. Делал он это, впрочем, без особой охоты, вернее сказать, совсем неохотно, то упираясь, то уходя в сторону. И Эдик, на время чуть ослабив нить разговора, потом неумолимо натягивал её вновь, возвращал собеседника на нужный ему путь и принуждал двигаться дальше. Впрочем, для Виталия этот допрос практического интереса не представлял. Речь в данный момент шла пока что о первичных этапах производства, о поставках на фабрику сырья. А Виталия интересовал конечный этап, готовая продукция. Ведь Николай привёз Владимиру Сергеевичу в Москву, надо думать, именно готовую продукцию, товар. Эдик, конечно, к этому тоже придёт. И торопить его нельзя.
Между прочим, у Виталия не было особых возможностей вести с Эдиком длинные беседы. Ибо с того момента, как он встретился с Михаилом Прокофьевичем и на его как бы мимолётный, равнодушный вопрос ответил, что приехал один, с Эдиком пришлось расстаться, и тот переехал в другой номер. С этого момента ни в коридорах гостиницы, ни на улицах вместе они уже не появлялись.
И всё же во время последней встречи с Михаилом Прокофьевичем перед отъездом в Москву ощущался некий еле заметный холодок. Виталий почувствовал скрытое недоверие. Даже не такое уж и скрытое. Хотя ничего особенно удивительного или настораживающего в этом пока что не было. Поэтому его сообщение, что в Москву вместе с Виталием поедет Тарас Петрович Корж, главный механик, которому как раз необходимо побывать в министерстве по вопросу нового оборудования, нисколько Виталия не встревожило. Он только поинтересовался, знает ли этот Корж уважаемого Владимира Сергеевича, и получил утвердительный ответ. После этого Виталий попросил не сообщать Владимиру Сергеевичу о своём приезде в этот город и встрече с Михаилом Прокофьевичем. И эта просьба, выглядевшая вполне резонной, была принята с пониманием. Михаил Прокофьевич даже заметил, что это в их общих интересах. В конце разговора Виталий напомнил, что Михаил Прокофьевич собирался кое-что передать старику Губину, а также кое о чём попросить самого Виталия и даже обещал оплатить при этом расходы.
При последних словах Виталий плутовски улыбнулся, впрочем, с некоторым оттенком досады, ибо казалось, что обещанное вознаграждение у него уплывает из рук. Михаил Прокофьевич в ответ снисходительно усмехнулся, в задумчивости потёр указательным пальцем расплывшийся, в склеротических прожилках нос и, наконец, объявил, что вознаграждения Виталий и без того заслуживает, хотя бы за сигнал, который он привёз. Кроме того, от Виталия ожидаются ещё услуги и в Москве. А потому Тарас Петрович Корж имеет указание о вручении Виталию некоей круглой суммы. В связи со всем вышесказанным Михаил Прокофьевич попросил Виталия сообщить свой служебный и домашний номер телефона и аккуратно записал это на отдельный листок, обещав передать Тарасу Петровичу. Что же касается старика Губина, то ему было велено передать, чтобы не волновался, так как Михаил Прокофьевич всё учтёт и обо всём позаботится.
Таким образом, Виталий должен был с удовлетворением констатировать, что результат его приезда в этот город не так уж ничтожен. Выяснен источник и характер товара, привезённого Николаем в Москву, выплыла во всех отношениях интересная фигура Михаила Прокофьевича Пивоварова, сотрудники БХСС, кажется, выведены на след крупной шайки расхитителей.
Однако новых фактов относительно убийства Николая Павлова добыто не было. Никто в том городе касательства к этому, по-видимому, не имел. «Впрочем, и это тоже немаловажный факт», — утешая самого себя, подумал Виталий. Рассчитывал он в этой поездке и на другое. Он предполагал выявить факты, которые помогут ему лучше разобраться в людях, уже обнаруженных в Москве, и в первую очередь во Владимире Сергеевиче. Но и этого не случилось. Таких фактов выявить не удалось. Михаил Прокофьевич оказался весьма сдержанным и вовсе не был склонен первому встречному, даже и внушившему ему некоторое доверие, что бы то ни было сообщать. И ни с какими другими людьми, хоть в какой-то мере осведомлёнными о Владимире Сергеевиче и связанных с ним делах, Виталию познакомиться не пришлось. Его, точнее, к этому не допустили. Лишь в самый последний момент Михаил Прокофьевич сообщил Виталию, что с ним в Москву поедет толстый бритоголовый Тарас Петрович, опытный и хитрый, которого обмануть будет так же трудно, как самого Михаила Прокофьевича.
Интересно, какое же задание получил этот Тарас Петрович в отношении Виталия и в какой степени ознакомлен он со всякими махинациями своего шефа, и в частности с теми, которые касаются Владимира Сергеевича и ему подобных московских дельцов? Впрочем, если ознакомлен, то и причастен.
С Тарасом Петровичем они встретились только на вокзале и, по существу, не успели ещё и двух слов сказать. Только попили чай со всякой снедью, захваченной хозяйственным Тарасом Петровичем, и угостили своих соседок по купе. Даже когда вышли покурить, то и тогда никакого особого разговора не получилось. Виталий был, конечно, не прочь его завязать и даже попытался, разыгрывая парня бесцеремонного и любопытного, но Тарас Петрович решительно пресёк все его попытки, сказав с одышкой, хрипло, выпуская дым из-под усов: «Обо всём мы с тобой, любезный, ещё потолкуем, будь уверен. Но в другом месте, чуешь?» «У дяди?» — спросил Виталий. «Может, у дяди, может, у тёти. Там видно будет», — туманно ответил Тарас Петрович и, погасив сигарету, направился обратно в купе. Виталий неохотно поплёлся вслед за ним.
Ну а потом стали укладываться спать. Соседки, и молодая, и пожилая, судя по всему, уснули быстро. А вот Виталию не спалось. И Тарасу Петровичу, кажется, тоже. Он всё ворочался внизу, на своей полке, кряхтел и вздыхал.
Мотало из стороны в сторону вагон, бежали по купе огни от мелькавших за окном редких фонарей. Одно время к окну приклеилась луна, висела, не шелохнувшись, заливая купе мёртвым серебряным светом, затем её медленно сдуло в сторону, и снова стало темно. И гудки, гудки… Потом вдруг яростно налетел и прогрохотал встречный состав. И снова только редкие гудки…
Тарас Петрович и в самом деле не спал. Ох и много забот навалил на него в этот раз Михаил! Одни дела с Викентием Романовичем, заместителем начальника технического управления министерства, требовали уймы времени и сил. Шутка ли — получить новое, современнейшее оборудование раньше всех других предприятий, получить больше всех и, конечно, за счёт всех? Мало того, что это сулило крупное перевыполнение плана, а следовательно, немалые премиальные и невиданный почёт. Всё это Тараса Петровича волновало мало, всё это было по части Михаила, ему щекотало самолюбие и позволяло строить широкие планы «завоевания Москвы», как про себя насмешливо выражался Тарас Петрович, имея в виду продвижение туда Михаила и всякие его честолюбивые планы. Но получение нового оборудования позволяло уже сейчас провернуть чрезвычайно выгодную операцию по передаче устаревшего оборудования в некоторые, тщательно отобранные из числа многих, мелкие предприятия и артели, для которых такое оборудование — сущий клад и предел мечтаний и которые, чтобы его приобрести, готовы на любые расходы.
Но начало всех начал в этих делах — Викентий Романович Грузнев, давний знакомый, но человек капризный, напуганный и неверный, с которым, если бы не супруга, и вовсе дела иметь нельзя было бы. Да, если бы не супруга…
Ниночка Афанасьевна была, несмотря на крайнюю молодость, женщиной практичной и неглупой. Она решила, что зря губить себя ради этой старой развалины Викентия Романовича она не будет. Разница в тридцать с лишним лет к чему-то всё-таки обязывала Викентия Романовича или нет? Ниночка Афанасьевна так прямо и заявила однажды слегка оторопевшему Тарасу Петровичу. А сама Ниночка вот уже пятый год писала, по её словам, что-то для кино, в связи с чем ездила в командировки, подолгу жила в Домах творчества киноработников, а в Москве целыми днями тёрлась на киностудии, по вечерам же изредка выводила «своего» на просмотры в Дом кино на Васильевской. Крепко сколоченная, энергичная, с лихим хвостом иссиня-чёрных волос за широкими плечами, с круглым большеглазым лицом и небрежно зажатой в уголке маленького капризного рта сигаретой, она многих мужчин заставляла провожать себя взглядом. «Пахать, пахать на ней надо, — думал Тарас Петрович при встречах. — Лучше всякого трактора». И при этом умилённо улыбался. Ибо, не будь Ниночки Афанасьевны, чёрта лысого удалось бы иметь дело с этим длинным, сухим и бледным Викентием Романовичем, которому при всех его хворобах и рубля лишнего не надо было на себя.
Но как сейчас встретит Тараса Петровича этот неверный человек, предположить было попросту невозможно. И это Тараса Петровича немало беспокоило. Лёжа без сна на полке вагона, он строил один план за другим на все возможные случаи, безжалостно бракуя их и принимаясь выдумывать снова. Ясно было лишь одно: вернуться домой без нового оборудования, причём в максимальном количестве, нечего было и думать. Среди прочих подарков и угощений вёз Тарас Петрович специально для Ниночки Афанасьевны редкой красоты и огромной стоимости норковый палантин и шапку из соболя, а самому Викентию Романовичу — целых две шапки высшего сорта из особой, недавно изготовленной партии. Кое-что было приготовлено и для двух-трёх работников управления рангом пониже, этаких рабочих винтиков сложного механизма, от которых зависела реализация высоких указаний начальства, зависели точность, скорость и качество исполнения, для чего соответствующий «допинг» казался Тарасу Петровичу совершенно необходимым. А кроме всяких подношений, столько предстояло выпить в ходе дружеских и деловых встреч, что от одной только мысли об этом у Тараса Петровича начинала ныть печень, когда-то предмет его беззаботной гордости.
И вот, кроме всех этих волнений и забот, Михаил Прокофьевич ещё повесил ему на шею дело с убийством какого-то Николая. И даже не с убийством — это Тараса Петровича никак не касалось и даже не волновало, — а с исчезновением при этом больших денег.
Так неужто и в самом деле уважаемый Владимир Сергеевич осмелился этакое сотворить? На подобную мысль наводили несколько весьма подозрительных фактов, и прежде всего странные разговоры, которые вёл Владимир Сергеевич в свой последний приезд, и всяческие намёки, которые он делал о его якобы открытиях в области науки, которые так не понравились Михаилу Прокофьевичу. Потом эта небывалая, просто даже невероятная для Владимира Сергеевича уступка целых пяти процентов. И это при том, что Владимир Сергеевич известен был даже в своём прижимистом кругу, где умеют считать до копейки, как человек фантастической скаредности, готовый за такую вот копейку отца родного зарезать. Почему же он уступил целых пять процентов, то есть несколько тысяч рублей? Решил, получив всю партию, ещё взвинтить розничную цену? Чёрта с два! Новая бешеная цена и так еле проходит. В чём же дело?
Подозрительно выглядят и факты, сообщённые московским племянником старика Губина. Спору нет — это продувная бестия: спит и видит, как и где можно урвать. Но факты он сообщил, заслуживающие внимания. В самом деле, кто мог знать, что Николай везёт деньги? Процедура их вручения Тарасу Петровичу известна. Тут никаких свидетелей быть не могло. Проговориться сам Владимир Сергеевич тоже не мог. Это исключено. Могила. Годами проверено. Проговорился Николай? Такое могло случиться только спьяну. Но днём, пока шли дела с Владимиром Сергеевичем, напиться он не мог. А единственный вечер в Москве он провёл на квартире Губиных. Вот там он выпил. Там этот Николай и проговорился. Но ни Губин, ни этот самый племянник, видимо, к убийству не причастны. Хотя бы уже потому, что их, конечно, в первую очередь потрясла милиция, проверила, надо думать, вдоль и поперёк, но тем не менее оставила в покое.
А вот до Владимира Сергеевича милиция, видимо, не добралась. И он третий, кто знал о деньгах. Но, с другой стороны, разве выгодно Владимиру Сергеевичу это убийство? Ну забрал он эти большие деньги, а что потом? Ведь он рискует куда большим: оборвётся связь, которая даёт ему солидный доход уже не один год. А ведь Владимир Сергеевич расчётлив и благоразумен, это известно. Да, всё это, казалось бы, отводит всякие подозрения от Владимира Сергеевича, если бы не одно обстоятельство. Слава богу, что Михаил о нём вспомнил.
Во время последнего разговора с Владимиром Сергеевичем Михаил допустил промах, крупный промах. Он сообщил, что эта, особенно большая, партия товара является последней, что больше он не может так рисковать, что его видное положение, его обширные планы требуют сейчас особой осторожности. Вот что сдуру сказал Михаил. И после этого Владимир Сергеевич сразу и легко уступил пять процентов. Что бы Владимир Сергеевич ни предпринял, разрыв всё равно был неизбежен. И в этих условиях он мог себе позволить напоследок что угодно. Даже… такое.
Но при всём том подозрение вызывал и сам этот пройдоха-техник, племянник Губина. Почему, например, не допустить, что он нарочно хочет сбить их со следа, натравить на Владимира Сергеевича, а денежки-то на самом дел прикарманили дядя с племянником? А что милиция оставила их в покое, так там тоже не боги сидят.
Словом, пока этого парня надо держать от себя подальше. Так-то оно спокойнее будет. Тарас Петрович всякое повидал на своём веку, и чаще всего бог миловал. Авось и на этот раз всё обойдётся. Главное — не ошибиться, всегда лучше переосторожничать, подуть на воду, чего-то даже не сделать, что можно, чем сделать лишнее. Такая философия была у Тараса Петровича.
Все эти тяжкие сомнения и заботы мешали Тарасу Петровичу уснуть. За всю ночь так глаз и не сомкнул. Да ещё этот проклятый последний вагон: мотает из стороны в сторону, аж всё растрясло внутри, и синяки небось набило…
Лишь под утро забылся Тарас Петрович беспокойным сном и потому проснулся поздно. Солнце было высоко, в вагоне царила душная суета. Приближалась Москва-матушка. Пассажиры складывали вещи.
Невыспавшийся и сердитый сошёл Тарас Петрович на перрон московского вокзала и коротко, но многозначительно сказал соскочившему вслед за ним Виталию:
— Жди. Звонить буду. Понадобишься.
Оставшись один, Виталий огляделся по сторонам, соображая, куда же ему сейчас в первую очередь двинуться. Каким-то уж очень резким оказался переход от одной жизни к другой.
Некоторое организующее и даже успокаивающее начало внесли часы. Они показывали час дня. Это означало, что дома давно никого нет. Светка на работе; в больницу к Анне Михайловне ехать рано. И ничто ему не мешает отправиться на работу.
Как ни странно, но там его ждали. Сам Цветков. А также Игорь Откаленко. Впрочем, странным это показалось лишь в первый момент, потом всё встало на своё место.
Виталий доложил о своей командировке, включая посещение завода телефонной аппаратуры, где ему очень понравился экспериментальный аппарат с кнопочным набором вместо вращающегося диска и магнитофонная приставка. Он с таким энтузиазмом принялся рассказывать об этом, что Цветков в конце концов вынужден был его оборвать.
— Ну хватит, — сказал он. — Все эти чудеса опишешь на вечере отдыха. Ты лучше сейчас свяжись с Исаевым. Сразу и доложишь об итогах поездки, как он приедет. После обеда теперь. — Он поглядел на часы. — Вот так. Дома порядок, ты знаешь? Анне Михайловне лучше. Всё вроде понемногу вернулось: и движение, и речь.
— Да. Я вчера звонил.
— Ну вот. Значит, договорились? — Цветков прихлопнул ладонями по столу. — В таком случае можете быть свободны.
Очутившись в своей комнате, друзья поначалу торопливо занялись каждый своим делом, стремясь побыстрее от всего избавиться и уж тогда вволю наговориться.
Игорь принялся дописывать какую-то срочную бумагу, хмурясь и то и дело что-то зачёркивая. Заново собраться с мыслями было, видимо, не так просто.
Виталий же сел за телефон. Прежде всего он позвонил в прокуратуру Исаеву, который вот-вот должен был уйти обедать.
— Здравия желаю, Виктор Анатольевич, — бодро произнёс он. — Докладывает Лосев… Так точно. Когда разрешите?.. А если после обеда, часика через два? Фёдор Кузьмич очень просит… Мы к вам или вы к нам?.. Только пока у нас бумаг больше… Слушаюсь! Будет доложено. Ждём. — Виталий положил трубку и сказал вслух самому себе: — Так. С прокуратурой улажено. Повезло нам со стариком, ей-богу, повезло.
В этот момент Игорь поставил точку, размашисто подписался и в изнеможении откинулся от стола:
— Фу! Чёртовы бумаги! Когда ногами работать? Всё головой да головой. — И, заметив движение Виталия, спросил: — Куда теперь будешь звонить?
— Одному начальству доложился, теперь второму.
— Светке?
— Ага.
— Ты вот что… — помедлив, чуть смущённо сказал Игорь. — Вы чего вечером сегодня делаете?
— Если не потребуют к священной жертве…
— Ну это понятно.
— Тогда дома. В больницу вот только заскочу, конечно.
Игорь в нерешительности почесал пальцем подбородок, потом пригладил короткие чёрные волосы, которые он теперь носил чуть длиннее, чем раньше, откликаясь на веяния моды.
— Хотел, понимаешь, повидать тебя один товарищ… — произнёс он туманно, глядя куда-то в сторону.
— Ну и что? — не сразу сообразил Виталий.
— Ну, может, ты его со Светкой познакомишь…
Виталий удивлённо посмотрел на друга и неожиданно расхохотался. Игорь ответил неуверенной улыбкой.
— Вот это да!.. Сподобился наконец!.. Да что за разговор! Отлично!.. Я сам по нему, — Виталий сделал ударение на последнем слове, — во как соскучился! Сколько времени-то прошло, как не виделись, ты представляешь?
— Значит, замётано?
— Всё. Сейчас доложу.
Виталий снова взялся за телефон.
После обеда приехал Исаев.
Виталий снова доложил о поездке. И в том числе всё, что знал, о делах Эдика Албаняна.
— Так, — заключил Исаев. — Всё это хорошо. Всё это отлично. Но по линии убийства круглый ноль. Вот что дала эта ваша командировка. Согласны?
— М-да… — кивнул Цветков и обратился к Виталию: — Ты всё вспомнил? У тебя были две встречи с Пивоваровым. Каждый раз он упоминал про Николая, про его поездку. Надо вспомнить каждое слово.
— Пивоваров бросил одну фразу… — медленно произнёс Виталий, пытаясь что-то вспомнить. — Сейчас… Это уже во второй раз было, перед моим отъездом. Я ещё обратил внимание. Что-то вроде… Да! Значит, выматерился… такой солидный деятель… и сказал… что вот, мол, напоследок такой прокол получился. Напоследок!
— Интересно. Что это значит, а? — спросил Цветков.
— Вот и я поинтересовался.
— А вот тебе-то и не следовало.
— Нет, — улыбнулся Виталий. — Я же за дядю Борю испугался. Что ж он, без куска хлеба останется?
— Ну и что он?
— Сказал: «Своего человека в беде не оставим». Что-то вроде этого, одним словом.
— М-да… «Напоследок»… — задумчиво повторил Цветков и посмотрел на Исаева: — Как думаешь, Виктор Анатольевич, даёт это нам что-нибудь или нет? И почему «напоследок»?
— Возможно, он чего-то испугался. И решил эту линию сбыта прикрыть.
— Может быть, он Владимиру Сергеевичу перестал доверять? — предположил Откаленко и добавил: — Самое главное тут — знал об этом Владимир Сергеевич или нет.
— Вот! — Цветков указал пальцем на Откаленко. — В точку ты попал. Но как это узнать, вот вопрос!
Через некоторое время совещание окончилось, и Цветков напоследок ещё раз предупредил Виталия:
— Смотри, когда позовут, не упусти случая.
— Уж будьте спокойны, Фёдор Кузьмич. Не упущу.
Выйдя из кабинета Цветкова, Виталий посмотрел на часы. Надо было спешить. Коротко договорившись с Откаленко и уже не заходя к себе, он торопливо спустился по лестнице и выскочил на улицу.
Петя Шухмин в этот момент усаживался в машину и прихватил с собой Виталия.
На условленном месте его уже ждала Светка с полной сумкой продуктов.
— Ну я же просил, — сказал Виталий, целуя её.
— Всё-таки гости… А кто ещё кроме Игоря?
Виталий улыбнулся:
— Одна наша сотрудница. К которой ты меня однажды ревновала, кажется. Не помнишь такого случая?
Он отобрал у Светки сумку.
— Я тебя ни к кому не ревновала, не ври! — засмеялась Светка. — И по-моему, у вас женщин в отделе нет. А-а!.. — вдруг вспомнила она. — Ты с ней ездил в командировку, да?
— Вот-вот.
— И её звали Лена?
— И сейчас так зовут.
— Слушай, это не…
— Именно.
— Ой, неужели Игорь…
— Думаю, к тому идёт.
Разговаривая, они дошли до больницы.
Когда Виталий появился в палате, Анна Михайловна тяжело приподнялась ему навстречу и обняла полной рукой за шею.
— Вот доставила всем вам хлопот, — не очень внятно проговорила она, снова опускаясь на подушку. — Вы хоть там нормально питаетесь? Просто извелась.
— Ну что ты, мама! — возмутилась Светка. — Что я, готовить не умею, по-твоему?
— А! — махнула рукой Анна Михайловна. — Ни черта вы без меня не умеете. Ну вот уже скоро…
Они ещё не успели, вернувшись домой, выгрузить все продукты в холодильник, когда в передней раздался звонок. Пришли гости.
Светка встретила новую знакомую приветливо и непринуждённо. Она вообще была удивительно контактным человеком и полна ко всем симпатии и доверия. Эта доверчивость не раз тревожила Виталия.
Рядом с маленькой белокурой Светкой гостья казалась особенно высокой. Тонкая её фигура в модных расклёшенных серых брюках и голубой кофточке, на фоне которой особенно эффектно выглядели длинные, отливающие красной медью волосы, — словом, весь её незаурядный и чуть лихой облик живо напомнил Виталию их нелёгкую совместную командировку в Одессу. Сколько там всего было пережито, и Лена показала себя мужественным и преданным другом. А проверка была что надо. Но оба ничего не могли сейчас вспомнить вслух, они только радостно улыбнулись друг другу. «Чёрт возьми! — подумал Виталий. — Как обманчива бывает внешность, особенно у женщин! Ленка кажется абсолютной свистушкой сейчас».
Наконец все уселись за накрытый стол. Игорь деловито открыл принесённую бутылку сухого вина, Виталий достал из холодильника графинчик с водкой.
— Ну, — торжественно объявил он, подняв рюмку, — со свиданием наконец. Я лично этого ждал чёрт знает сколько времени. И ужасно рад за вас, за нас, за…
— Хватит, хватит! — счастливо засмеялся Игорь. — Рука устала.
Игорь засмеялся! Как давно этого уже не случалось! Виталий переглянулся со Светкой.
В самый разгар ужина зазвонил телефон.
Виталий снял трубку.
— Да!.. Это я… А-а, моё почтение, Тарас Петрович! Весь внимание… Так-так… Когда?.. Через час? Явлюсь как штык. Детки дома не плачут… Ага. До скорого. О ревуар!
Он повесил трубку и выразительно посмотрел на Игоря.
— Зовут, — вздохнул он. — К священной жертве… Ничего не поделаешь, дорогие мои.
— Всё нормально, — уверенно сказал Игорь. — Теперь смотри не упусти случая.

 

Выйдя из вокзала на площадь, Тарас Петрович поначалу решил ехать в гостиницу, где на всякий случай ему был заказан номер, но затем передумал и отправился к старикам Губиным. Чего зря тратиться-то? Шиковать расчёта не было, да и желания тоже. Хватит, отшиковался, отгулял, да так, что небу жарко становилось. А сейчас вот ему самому от этого чёртова неба жарко — вот ведь как палит, дышать нечем!
Словом, бросать деньги было ни к чему. А старикам и так платят изрядно. И потому отдельная комната, покой и отдых ему обеспечены. Да и пощупать стариков не мешало, имея в виду вторую часть его задания, насчёт исчезнувших денежек.
Хозяева встретили Тараса Петровича как старого знакомого, с почётом и уважением. При нём прикидываться несчастными да обездоленными не надо было. Наоборот, дорогого гостя следовало встретить широко и хлебосольно. И Евдокия Петровна постаралась вовсю. С утра пропустить рюмочку Тарас Петрович отказаться был не в силах, тем более что к ней пошли такие хрупкие солёные огурчики и такая жирная селёдочка в белых колечках сочного лука, что усиленное слюноотделение начиналось при одном виде всего этого.
За столом разомлевший и слегка даже подобревший Тарас Петрович рассказал кое-какие новости про общих знакомых, передал приветы и вскользь упомянул о племяше, решив для начала проверить, как старики вообще относятся к этому вояжу. К его удивлению, в отзывах их о Владимире Сергеевиче почему-то не чувствовалось той враждебности, которую он ожидал встретить и которая сквозила в письме Бориса Ивановича. Впрочем, подробнее говорить на эту тему Тарас Петрович с ними не собирался, цену их словам он прекрасно знал. Но один интересный для себя вывод он всё же сделал, выслушав их сбивчивый, испуганный рассказ о пребывании тут Николая. Так не могли рассказывать люди, хоть как-то замешанные в убийстве этого парня.
Из квартиры стариков Губиных он позвонил в магазин к Владимиру Сергеевичу и условился встретиться с ним в конце дня, ибо сейчас Тарасу Петровичу необходимо было ехать в министерство.
И вот к пяти часам он в самом приподнятом настроении появился на условленном месте, возле Центрального телеграфа на улице Горького.
Высокая и полная его фигура в светло-кремовом костюме и белой украинской рубашке, апоплексически красный, складчатый затылок, пышные рыжеватые усы, наполовину прикрывавшие тугие румяные щёки, наконец, лихо заломленная шляпа — всё привлекало внимание многочисленных прохожих, на которых сам Тарас Петрович поглядывал сверху вниз важно и даже чуть брезгливо.
И хотя жарко и душно было до невозможности, и автомобильный смог достигал в этот час максимальной своей концентрации, Тарас Петрович не изнемогал, как с утра, а был на удивление свеж и полон энергии.
В министерстве дела складывались как нельзя лучше. Викентий Романович был до невозможности любезен и принял подарки с нескрываемым удовольствием. А увидев норковый палантин, замахал руками и пригласил смутившегося было Тараса Петровича вечером к себе домой, чтобы тот лично вручил подарок его супруге. Такой удачи Тарас Петрович, признаться, даже не ждал. При поддержке сообразительной Ниночки Афанасьевны можно будет у размякшего в домашней обстановке Викентия Романовича выцыганить что угодно. Ах какая удача ждёт его сегодня вечером!
Тарас Петрович, не спеша прогуливаясь по широким ступеням здания телеграфа, самодовольно поглаживал свои роскошные усы и всё брезгливее поглядывал на снующих вокруг него людей.
Таким его ещё издали и разглядел Владимир Сергеевич, приближаясь к месту свидания. Всё в этом человеке претило ему: и надутость, и фанфаронство, и манера одеваться, и даже эти нелепые усы и бросающийся в глаза рост.
Тем не менее при встрече он постарался изобразить самую лучезарную из своих улыбок, долго тряс пухлую руку Тараса Петровича и даже раза два с восторгом похлопал его по жирному плечу.
Наконец они медленно двинулись вверх по улице Горького и вскоре уединились в одном, любимом ими ресторане, где в этот час посетителей было немного и даже соседние столики оказались пустыми, что позволило вести непринуждённый разговор и вовсе уж без всякой опаски.
— Что ж это произошло у вас, дорогуша? — укоризненно пророкотал Тарас Петрович, когда услужливый официант, расставив перед ними закуску, удалился.
— Ах, не говорите! — нервно взмахнул руками Владимир Сергеевич, словно стряхивая с пальцев воду. — Подлинная трагедия, ей-богу.
— Какие же у вас на этот счёт соображения, хотелось бы знать? Мы ведь осведомлены весьма скупо.
— Кое-какие соображения, конечно, имеются, — согласился Владимир Сергеевич. — Точнее сказать, предположения. Ну к примеру. Николай этот вышел от Губиных в первом часу ночи. Хулиганов у нас хватает, как известно. И Николай был выпивши. Старик на этот счёт большой охотник. Да тут ещё такой повод: на прощание. А во дворе, там, слово за слово — и уже драка. Ну а в драке всё может случиться.
— Гм… Ну допустим, — проурчал Тарас Петрович, налегая на закуску, что, кроме всего прочего, помогало ему быть кратким и больше слушать, чем говорить, в этой щекотливой ситуации. — Ну а ещё какой вариант вам на ум приходит?
Владимир Сергеевич понял, что первый вариант отвергнут, и ещё он понял, что его собеседник что-то знает и чего-то от него ждёт. Это было странно, ибо от бестолковых стариков Губиных приезжий никакой полезной информации получить не мог. Это было не только странно, но и подозрительно и заставляло проявлять крайнюю осторожность.
— Какой ещё вариант? — переспросил Владимир Сергеевич. — Такой, скажем. С кем-то Николай мог в Москве встретиться и за выпивкой проболтаться насчёт денег, которые, мол, повезёт домой. Ну а этот «кто-то» мог возжелать покуситься…
— О! — многозначительно поднял толстый палец Тарас Петрович и даже перестал жевать. — Вариант куда разумнее, по правде сказать. — И с угрозой добавил: — Именно «возжелать покуситься». Именно.
Затем последовала перемена блюд, во время которой они лишь молча выпили ещё по рюмке, и только когда официант отошёл, разговор смог возобновиться.
— Есть вопрос, — просипел Тарас Петрович, внимательно разливая коньяк по рюмкам. — Кто этот «кто-то»? У вас есть на этот счёт соображения?
— Вам лучше осведомиться об этом в милиции, — усмехнулся Владимир Сергеевич. — Их это тоже интересует.
— У нас разные задачи, — хмуро возразил Тарас Петрович и посмотрел на своего собеседника. — Лично мы хотим вернуть свои деньги. Только и всего. И мы их вернём, понятно?
Он слегка пристукнул огромным волосатым кулаком по белоснежной скатерти. В мутных, навыкате, рачьих глазах его мелькнула злость. «Последняя рюмка, видимо, была лишней», — с неудовольствием подумал Владимир Сергеевич.
— Поверьте, я не меньше вас хочу, чтобы они вернулись, — с горячностью произнёс он. — На наших отношениях не должно лежать даже тени недоверия. Честь моей фирмы…
— Мы плевать хотели на вашу фирму!
— Но позвольте!
— Не позволю. Ваша фирма, уважаемый, может быть, и понесла кое-какой моральный урон… Впрочем, мы ещё к этому вернёмся. А вот наша фирма потеряла живые денежки, и, как вам известно, немалые. Как-никак разница.
— Я и не спорю, — огорчённо развёл руками Владимир Сергеевич. — Именно это меня и угнетает.
— Ещё вопрос, — упрямо произнёс Тарас Петрович. — Вы заперли портфель, когда отдали его Николаю?
— А как же? Само собой.
— Вы ему сказали, что там лежит?
— Я? Нет, конечно. Но… он мог догадаться.
— Это как же ему догадаться? — подозрительно прищурился Тарас Петрович. — Ну-ну, выкладывайте.
Владимир Сергеевич вспыхнул от негодования:
— Вы только не ведите разговор в таком тоне. Вы не следователь, и я не на допросе.
— Тон, милый человек, тут ни при чём. Я не Михаил Прокофьевич, я этим самым манерам не обучен. Серьёзно всё оборачивается-то. Что ж получается? Вы Николаю про деньги не говорили, мы тоже не говорили, а он святым духом узнал и даже старику Губину и племяшу его об этом сказал?
— Какому племяшу? — растерянно спросил Владимир Сергеевич.
— Это уже другой вопрос, — продолжал Тарас Петрович всё тем же угрожающим тоном. — Вы мне скажите, откуда Николай мог про деньги узнать?
— Ну допустим, он мог это понять, потому что я его предупредил, чтобы он был с портфелем крайне осторожен, чтобы берёг как зеницу ока. Но какому ещё, к чёрту, племяннику он мог рассказать? У Губина нет никакого племянника.
— Как так нет, когда он к нам приезжал?
— К вам? Приезжал? — с изумлением переспросил Владимир Сергеевич. — Стойте, стойте! Это какой же он из себя, разрешите узнать?
— При чём здесь «какой из себя», если сам Губин его и послал, и ещё собственноручное письмо вручил для Михаила Прокофьевича?
— Ах вот что! Интересно, — иронически усмехнулся Владимир Сергеевич. — «Донос из гетмана-злодея царю Петру от Кочубея», так, что ли? — И уже совсем другим тоном, резко и сердито, добавил: — Не на телефонной ли станции работает сей племянничек, а?
— Именно, — кивнул бритой головой Тарас Петрович. — Ну и что из того, что работает?
— А то, что этот прохвост уже успел и у меня побывать. И даже слегка пошантажировать меня тоже успел.
— Это чем же?
— А вот чем… Но, во-первых, вы имейте в виду, что он такой же племянник Губина, как и я.
— На это, милый человек, нам наплевать.
— Как угодно. А появился он у меня в связи с одной малоприятной, но неопасной историей.
Владимир Сергеевич в двух словах и не без юмора рассказал историю с установкой телефона у Губина. Он попытался рассмешить Тараса Петровича и снять некоторое неприятное напряжение, возникшее в их разговоре. Но рассмешить не удалось. Наоборот, Владимир Сергеевич ощутил в своём собеседнике всевозрастающую неприязнь. Под конец тот насмешливо спросил:
— А этот тип от телефона не перешёл к Николаю? Они же встретились у Губина и чуть ли не подружились.
— Что-о?.. — не поверил своим ушам Владимир Сергеевич.
— Соврал, выходит, — равнодушно усмехнулся Тарас Петрович. — И если они вообще не встречались, то вопроса тут больше нет.
— Есть! Слишком прыткий молодой человек попался, вот что я вам скажу. И почуял, подлец, что тут можно руки погреть. — Владимир Сергеевич не на шутку озлился. — А от этого два шага до серьёзного шантажа, предупреждаю вас.
— Ну-ну. Уж мы как-нибудь от него, я думаю, избавимся.
— Не как-нибудь, а самым радикальным образом, — всё больше накалялся Владимир Сергеевич. — Я просто требую! Учтите, не исключено, что он и в историю с Николаем замешан.
— Да ну? — не скрывая иронии, поинтересовался Тарас Петрович. — Это каким же боком?
— А по-вашему, это исключено? Но вдруг да и правда, что они у старика познакомились? Выпили. Николай поделился своими догадками насчёт портфеля. Затем этот техник узнал, что тот завтра в ночь улетает. Подстерёг его, и пожалуйста. Портфель у него!
Всё это Владимир Сергеевич произнёс с такой запальчивостью и убеждённостью, такая при этом клокотала в нём злость, что Тарас Петрович невольно подумал: «Ишь, как распалился! Уж не от себя ли подозрение отводит?» И тут же в голову пришли новые доводы против предлагаемой ему версии. «Навряд ли, — подумал он, — получив такой куш, этот ловкач будет лезть с мелким шантажом насчёт телефона. Ах, паскуда! Ну ладно». Последнее относилось уже к Владимиру Сергеевичу.
— Интересно получается, — зло ухмыльнулся в усы Тарас Петрович и покачал круглой головой. — Вы говорите, что это он, а он говорит, что это вы.
— Я?! — опешил Владимир Сергеевич.
— А что? Как вариант проходит. — Тарас Петрович насмешливо прищурился. — Этот парень даже знает откуда-то, что то была последняя наша с вами операция, — неожиданно для себя самого соврал он. — Недурственно?
— Он знает?.. — изумлённо переспросил Владимир Сергеевич.
— Именно. Этот парень что-то много знает. И учтите, сегодня он побежал к нам, а завтра он побежит в милицию, — грубовато предупредил Тарас Петрович.
— Это меня не волнует. Меня волнует, что вы ему поверили. Помилуйте, как это можно! Мы столько лет… а этот…
Владимир Сергеевич действительно не на шутку разволновался.
— Ну-ну. Поверить ещё не поверили. Но денежки к нам вернуться должны, это уж как угодно.
— Что же вы думаете предпринять?
— Думаю вызвать пока что этого племяша. Ещё раз треба попотрошить. Чую я, не всё он нам сказал. Хотя у вас, может, есть что получше предложить?
Владимир Сергеевич нервно потрогал свои большие, на пол-лица, дымчатые очки и приказал себе успокоиться. На карту сейчас ставилось слишком много. Он это чувствовал. Неожиданно наступил, может быть, самый критический момент в его деятельности, и решение тут надо было принимать кардинальное. Его обострённый инстинкт и чувство самосохранения подсказывали: берегись! Да, старый друг Миша со своей сворой загрызут враз. Им только дай чего понюхать, дай взять хоть какой след! И вот… Надо принимать решение, и быстро, быстро!
— Вот что, — спокойно и очень твёрдо проговорил Владимир Сергеевич. — Я постараюсь вернуть вам ваши деньги. Но вы должны мне помочь.
— Это как же?
— Вызовите сегодня вечером этого прохвоста к Губиным. Но говорить с ним буду я.
— Гм… Вы так уверены?
— Да.
— А у меня вечер как раз занят…
— Ну вот видите.
— Гм…
Тарас Петрович испытующе посмотрел на своего собеседника, но сквозь очки до взгляда его не добрался.
Что-то, однако, шевельнулось у него в душе, но он тут же прогнал эту пугливую, скользкую мысль, — вернее, не мысль, а всего лишь ощущение, в котором он даже не хотел разбираться.
— Гм… — снова промычал он и с напускным равнодушием произнёс: — Как угодно. Можно и вызвать. А я буду ночевать сегодня в гостинице.
Обед тем временем подошёл к концу. Расплатившись, они вышли из ресторана. Тарас Петрович задержался на минуту в гардеробе перед зеркалом, надевая шляпу. Затем неторопливо, с солидной грузностью, выплыл на улицу и двинулся в сторону центра. Уже заметно стемнело.
А Владимир Сергеевич тут же возле ресторана успел поймать такси и вскоре был на квартире у стариков Губиных.
Не успев даже как следует поздороваться, он кинулся к телефону и, торопливо набрав номер, сказал в трубку:
— Ты?.. Слава Богу, застал! Немедленно приезжай к Борису Ивановичу. Возьми такси. И предупреди этого… понадобится. Пусть ждёт твоего звонка. Что?.. Да вроде… Ну, милый, тогда… Вот так-то оно лучше. Жду.
Через некоторое время человек, с которым он говорил, приехал, и Владимир Сергеевич увлёк его во вторую комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Там они в полутьме, не зажигая света, совещались о чём-то довольно долго.
Сколько старики Губины ни прислушивались, а Евдокия Петровна осмелилась даже приложить ухо к замочной скважине, но ничего из того, что говорилось в комнате, разобрать не удалось.
— Тоже, понимаешь… да я, туды-сюды… — недовольно бормотал Губин и, попеременно стуча то палкой, то протезом, перешёл на кухню, где любил сидеть. — Будто другой веры… устраивают тут, понимаешь…
— А ты не лезь, не лезь, — тихо зудела старуха, возясь около плиты. — Может, оно и к лучшему, почём ты знаешь?
Наконец совещание в комнате окончилось, человек торопливо вышел в коридор, кивнул хозяевам и исчез на полутёмной лестнице. Но Владимир Сергеевич не показывался. И старики удивлённо переглядывались, не смея постучать в комнату.
А Владимир Сергеевич сидел в одиночестве и нервно постукивал пальцами по столу. Сомнения одолевали его. Правильно ли он поступил? Умно ли? До сих пор такие сомнения его никогда не посещали. Он всегда был самого высокого о себе мнения. И всё, казалось, это подтверждало. Дела шли блестяще, он вёл их смело, ловко, даже остроумно. Удавались самые трудные, даже, казалось, невыполнимые комбинации, вызывая восхищение и зависть тех, кто имел с ним дело. «Счастливчик», — называли его одни. «Гений», — называли его другие. «Величайший подлец», — говорили третьи, из чистой зависти, конечно. И вот настал момент… Нет, всё верно, чёрт возьми! Другого выхода нет. Всё другое хуже и опаснее.
Он вскочил, прошёлся из угла в угол по комнате.
В этот момент в передней зазвонил телефон, и Владимир Сергеевич кинулся к двери.
— Это меня, — предупредил он Евдокию Петровну и схватил трубку. — Алло!.. Да-да, это я!.. Звонили? Отлично! Он придёт?.. Вот даже как? Ну что ж. Жду… Да-да. Всё будет как надо. Не волнуйтесь, дорогуша.
Владимир Сергеевич повесил трубку и с самым беззаботным видом прошёл на кухню.
— Вот что, дорогие мои, — обратился он к старикам. — Есть на сегодняшний вечер просьба: сходите в кино. На последний сеанс. За билеты плачу я. За каждый по десятке. Нет возражений?
Он вынул бумажник и вытянул из него два красных банкнота.
— Ну чего ж… чего ж… Ясное дело, можно, туды-сюды… — довольно забормотал старик, следя глазами, как жена прячет деньги в ящик кухонного стола, под газету.
— Вот и прекрасно, — кивнул Владимир Сергеевич. — Я в десять приду, вы в десять уйдёте. И вернётесь в половине первого, не раньше. Учтите.
Он помахал им рукой и ушёл, резко хлопнув дверью.

 

Вечерний двор жил своей обычной суетливой жизнью.
Постепенно, хотя всё ещё было светло, разбежались по домам немногочисленные застрявшие в эти жаркие дни в городе ребятишки, уже не слышно было их отчаянных криков, смеха, возни, топота ног. Появились, наслаждаясь чуть заметной прохладой и слабыми дуновениями ветра, старики пенсионеры с книгами и газетами и расположились на скамьях за высоким плотным кустарником. А в стороне работяги-«козлятники» застучали костяшками домино по дощатому столу «для культурно-массовых мероприятий». Стол стоял в густой тени деревьев, занимавших чуть не полдвора. Эти высоченные, с густыми кронами деревья являлись гордостью и объектом неусыпной охраны со стороны всех жильцов. А на самых дальних скамьях, спрятавшихся, словно от нескромных глаз, в самой гуще кустарника, с наступлением сумерек разместились парочки, и оттуда время от времени доносились девичий заливистый смех, визг и звуки транзисторов.
Но постепенно ушли старички пенсионеры, аккуратно сложив свои газеты, за ними потянулись, позёвывая, работяги. Потом поутихли транзисторы, всё реже вспыхивал смех за кустами.
Глухая, кромешная тьма постепенно заволакивала большой и опустевший уже двор. Слабые, жёлтые, как мандаринчики, фонари над подъездами еле освещали возле себя небольшой круг на асфальтовой ленте, которую окаймляли глухие заросли кустарника и деревьев. Тихо стало во дворе и совсем безлюдно.
Именно в это время в длинной, тёмной, как тоннель, подворотне, днём казавшейся высокой и светлой, а в этот час даже жутковатой, вдруг появились на миг и исчезли две тени. Один человек тихо и недовольно бросил на ходу другому:
— Тухлое дело, сука буду!
— Цыц! Хрусты любишь?
И оба исчезли в кустах, но тут же появились вновь, волоча две длинные доски. Ими они довольно сноровисто перегородили проезжую асфальтовую полосу и снова исчезли в темноте.
По-прежнему тихо было во дворе. Только огромный город вокруг этого погружённого в сон и темноту островка дышал шумно и нервно: гудками, огнями, шумом моторов и даже дальним перестуком железнодорожных вагонов. И от этого тишина тёмного двора казалась почти осязаемой.
А вскоре в чернильной темноте подворотни появился ещё один человек. Шёл он не торопясь, спокойно и даже чуть задумчиво, сунув руки в карманы брюк и что-то тихо насвистывая.
Человек миновал подворотню и, очутившись во дворе, на секунду остановился, видимо, соображая, где находится нужный ему подъезд. Потом он свернул было в сторону, но, разглядев перегораживавшие дорогу доски, решительно пересёк асфальтовую проезжую полосу и углубился в заросли кустарника, собираясь, очевидно, пересечь двор напрямик.
Он не успел сделать и нескольких шагов, как за его спиной возникли двое. В последний момент человек оглянулся, мгновенно сработал давно, ещё в армии, заученный рефлекс: он упал на секунду раньше, чем тускло блеснул нож в руке одного из нападающих. Но тут же оба они навалились на свою жертву. Одного из них человек всё-таки подмял под себя, но второй, перехватив его руку, изо всех сил вывернул её. И от этой нестерпимой боли человек закричал и на миг потерял сознание.
Это могло стоить ему жизни, потому что оба нападающих тут же с новой силой навалились на свою жертву и один из них, задыхаясь, прохрипел:
— Кончай!..
Но именно в этот миг совсем рядом раздалось злобное захлёбывающееся рычание и шум ломаемых веток. Что-то большое и стремительное метнулось из кустов прямо на спины двух людей, навалившихся на распростёртое под ними тело. Острые клыки остервенело впились в плечо одного из них. И уже новый вопль огласил двор.
А за первой собакой в кусты ворвалась вторая, за ней третья, четвёртая, пятая… Раздались крики людей.
Один из нападавших вскочил на ноги. Но второй последовать за ним не мог, он катался по земле, подвывая, и всхлипывая, руками и ногами отбиваясь от наседавших на него осатаневших от ярости собак. И первый, даже не пытаясь помочь ему, ринулся в темноту.
Вдогонку, отчаянно тявкая, кинулась какая-то маленькая собачонка. Он на ходу злобно пнул её ногой, и та с визгом отлетела в сторону, но тут же, вскочив, снова отважно кинулась вслед за ним.
А голоса людей были уже совсем рядом. Хозяева собак на все лады подзывали своих питомцев. Но, очутившись на месте сражения, люди разом поняли, что произошло. Они даже сообразили, что один из нападавших уходит.
И тогда худой стремительный парень кинулся вслед за ним с отчаянным криком:
— Джильда, фас!..
И крупная чёрная овчарка, та самая, которая первая появилась в кустах, мгновенно отскочила от катавшегося по земле человека, уже окружённого людьми, и молнией метнулась вслед за хозяином. Она обогнала его и уже в подворотне, с налёта, шестидесятикилограммовым снарядом кинулась на спину бегущего человека.
Через несколько минут всё было кончено. Прибывшая патрульная милицейская машина приняла двух задержанных. Человек, на которого они напали, прихрамывая, дошёл сам.
Старший из прибывших работников милиции, немолодой майор, по очереди пожал руку каждому из возбуждённых владельцев собак и, улыбаясь, сказал, что, пожалуй, впервые присутствует при таком необычном задержании преступников.
— А как иначе? — весело откликнулся длинный парень, владелец Джильды. — У нас во дворе наступил «час собаки».

 

На следующее утро в кабинете Цветкова начался первый допрос. Вели его вместе следователь Исаев и сам Фёдор Кузьмич. В стороне сидел Виталий, морщась от боли при каждом неловком движении.
Перед этим по его совету был в качестве свидетеля подробно опрошен владелец овчарки Джильды слесарь Степан Овчинников. Он уверенно опознал среди предъявленных ему людей того, которого он две недели назад видел примерно за час до убийства Николая Павлова стоящим у ворот их двора.
А потом Виталий с ненавистью смотрел в знакомое уже толстое, налитое свекольным румянцем лицо с буйными бакенбардами и выпуклыми наглыми глазами, в которых сейчас стоял такой животный страх, что казалось, этот огромный парень вот-вот упадёт на колени и станет просить о пощаде, ещё не успев ни в чём признаться.
Но это лишь казалось. Георгий Фролов признаваться не спешил.
— Ну драка… Чего там?.. — упрямо бубнил он. — Подумаешь… Он… он мне должен остался и не отдавал, зараза!.. В ресторане вместе пили… Кого хошь спросите…
— Ах вот что! — усмехнулся Цветков. — Ну а как зовут этого вашего приятеля? — Он кивнул на Виталия.
— Как?.. — Фролов смешался. — Ну это… хрен его знает как!..
— Ну а живёт он где? — продолжал напирать Цветков.
И Гоша, озлившись, прорычал:
— А я знаю где?..
Вид у него был неважный. Собаки изодрали одежду на нём в клочья. На плече, запястьях рук и на ноге видны были повязки и кровоподтёки. Но главное заключалось в том, что эта неожиданная собачья атака в темноте так ударила его по нервам, что до сих пор у этого здоровенного парня всё дрожало внутри и на выпуклые глаза то и дело наворачивались слёзы.
— А почему вы своего должника ждали именно в том дворе и именно в тот час? — спросил Исаев.
— Ждал, и всё. Чего прицепились?..
— Это не ответ, Фролов. — Исаев покачал головой. — Я надеюсь, ваш напарник скажет точнее.
— Много он знает! Сказал: «Пошли» — ну, и пошли…
— И в тот раз тоже вы сказали: «Пошли» — и он пошёл? — спросил Цветков. — В тот раз, когда вы на другого парня напали и унесли портфель? Давайте уж, Фролов, чего там! Не тяните резину. И не советую вам выставлять себя главарём. Зачем вам ещё и это на себя вешать? Там ведь не только портфель, Фролов. Там похуже, вы знаете.
Тон его при этом был почти равнодушным, каким-то даже ленивым и в то же время до того убеждённым, что от одного этого тона у Фролова задёргались толстые губы и на глаза навернулись слёзы. Он неожиданно всхлипнул, словно от жалости к самому себе, и растерянно пробормотал:
— Нашли главаря, да?.. Нашли, выходит?.. Ну похож я на него?.. Варит у меня так башка, думаете?..
— Значит, другая башка сварила — так, что ли? — усмехнулся Цветков.
Нет, не этому тупому и неопытному парню было состязаться с Цветковым! Куда более умные и опытные не выдерживали такого состязания. Виталию со стороны казалось, что Цветков просто играет этим Гошей, как кошка мышью, и его нисколько не интересует этот поединок, в исходе которого уже не было никаких сомнений.
И эта вполне искренняя убеждённость Цветкова, сквозившая в каждом его слове и жесте, постепенно начинала действовать на Фролова. Тон его становился всё растеряннее и безнадёжнее. Выхода не было. Он не мог ответить ни на один вопрос без того, чтобы не возник новый, ещё более опасный. Всё глупее и глупее становилось отводить подозрение от Вовки, как за глаза по-родственному называл Гоша Владимира Сергеевича, всё глупее казалось ему затягивать петлю на собственной шее. И всё настойчивее начинал мерещиться единственный выход из его страшного положения: всё свалить на Вовку, всё, что только можно, а себя выставить как обманутую, запутавшуюся жертву этого гада, которому он и отнёс запертый портфель. Кот свидетель. Вдвоём они «сделали» того парня. А Вовка, гад, всё загрёб себе, всё…
Но в тот момент, когда эта спасительная мысль ещё только зашевелилась у него в мозгу, Цветков словно нарочно, чтобы дать ей окончательно созреть, внезапно прервал допрос. И Фролов разбитной походкой, превозмогая боль в искусанной ноге, поплёлся в камеру.
Зато через несколько часов одиноких раздумий он уже выкладывал всё, захлёбываясь, сам себя подстёгивая подкатывавшей к горлу яростью, — выкладывал всё, не дожидаясь вопросов.
В тот же вечер был арестован Владимир Сергеевич, одновременно произведён обыск у него дома и на почти готовой даче и опечатан для тщательнейшей ревизии магазин.
Во время обыска на квартире была неожиданно получена на имя Владимира Сергеевича телеграмма: «Подлец вот тебе твоя новая наука М.». На вопрос, что этот текст означает, Владимир Сергеевич, побагровев, невнятно пробормотал:
— Так… Результат теоретического спора с одним приятелем.
Объяснение пришло на следующий день, когда поступило донесение от Эдика Албаняна: «Раскрываем крупнейшее дело. Да здравствует уголовный розыск».
Прочитав её, Цветков усмехнулся и сказал:
— Надо будет потом попросить рассказать, как они там его провернули. Будьте спокойны, это посложнее и поинтереснее того, что сделали тут мы.
— Ну уж! — самолюбиво возразил Виталий. — Лично для меня интереснее ничего нет. И важнее тоже.

 

1976 г.
Назад: Глава VI ПОДПОЛЬНАЯ АЛГЕБРА
Дальше: ВЕЧЕРНИЙ КРУГ

Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (904) 555-73-24 Антон