«Я как-то брала у него интервью про “Generation “П”, – вспоминает Анна Наринская. – В три часа ночи звонок. Пелевин продолжает наш разговор с какой-то, может, излишней ночной восторженностью и с постоянной присказкой “Ты подумай, этот роман мог быть написан в Калифорнии”. Для него страшно актуальна и важна встроенность в мировой литературный процесс».

Кому как не Набокову служить недостижимым образцом в таком многотрудном деле?

В том же «Empire “V”» читаем: «На стене висели две картины с обнаженной натурой. На первой в кресле сидела голая девочка лет двенадцати. Ее немного портило то, что у нее была голова немолодого лысого Набокова; соединительный шов в районе шеи был скрыт галстуком-бабочкой в строгий буржуазный горошек. Картина называлась “Лолита”.

Вторая картина изображала примерно такую же девочку, только ее кожа была очень белой, а сисечек у нее не было совсем. На этой картине лицо Набокова было совсем старым и дряблым, а маскировочный галстук-бабочка на соединительном шве был несуразно большим и пестрым, в каких-то кометах, петухах и географических символах. Эта картина называлась “Ада”».

Интерес именно к «Лолите» легко объяснить. Помимо фиксации яркого архетипа это самое известное и самое коммерческое произведение Набокова. Символ успеха. Успеха не как популярности, а как возможности позволить себе уединение: в Монтре, Корее, Берлине или буддийском монастыре.

«Лолита» не компромисс с бульварностью, а честный писательский труд, который в то же время приносит ее автору благодарную аудиторию, размер которой значительно превосходит почитателей всех остальных его работ. Такой симбиоз популярности и бескомпромиссности, очевидно, должен был особенно прельщать Пелевина, поскольку он и сам всячески пытается исполнить похожий трюк.