КАРТОТЕКА

Из моих слов может показаться, что я стал вампиром безо всякой внутренней борьбы. Это неправда.

В первые дни я чувствовал себя так, словно мне сделали тяжелую операцию на мозге. По ночам мне снились кошмары. Я тонул в бездонном черном болоте, окруженном кольцом каменных глыб, или сгорал во рту кирпичного чудища, где почему-то была устроена печь. Но тяжелее любого кошмара был момент, когда я просыпался и ощущал новый центр своей личности, стальную сердцевину, которая не имела со мной ничего общего и в то же время была моей сутью. Так я воспринимал сознание языка, вошедшее с моим умом в симбиоз.

Когда у меня выросли два выпавших клыка (они были такими же, как старые, только чуть белее), кошмары прекратились. Вернее сказать, я просто перестал воспринимать их как кошмары и смирился с тем, что вижу такие сны: нечто похожее мне пришлось проделать, когда я пошел в школу. Моя душа приходила в себя, как оживает понемногу оккупированный город или начинают шевелиться пальцы онемевшей руки. Но у меня было чувство, что день и ночь за мной наблюдает невидимая телекамера. Она была установлена у меня внутри, и одна моя часть следила через нее за другой.

Я съездил домой за вещами. Комната, где прошло мое детство, показалась мне маленькой и темной. Сфинкс в коридоре выглядел китчеватой карикатурой.

Мать, увидев меня, почему-то растерялась, пожала плечами и ушла к себе. Я не ощущал никакой связи с местом, где прожил столько лет - все здесь было чужим. Быстро собрав нужные вещи, я бросил в сумку свой ноутбук и поехал назад.

После уроков Бальдра и Иеговы у меня оставалось время - и я стал понемногу исследовать свое новое жилище. Жидкая библиотека в кабинете Брамы с самого начала вызывала у меня любопытство. Я догадывался, что к ней должен существовать каталог; вскоре я нашел его в ящике секретера. Это был альбом в обложке из странной кожи, похожей на змеиную. Он был заполнен от руки; каждому ящику картотеки соответствовала пара страниц, содержавших номера пробирок, замечания и короткие комментарии.

В каталоге были разделы, которые забавным образом напоминали программу видеосалона. Самым большим оказался эротический - он был разделен на эпохи, страны и жанры. Имена действующих лиц впечатляли: во французском блоке фигурировали Жиль де Рец, мадам де Монтеспан, Генрих IV Бурбон и Жан Марэ (было непонятно, каким образом удалось сохранить красную жидкость всех этих людей, пусть даже в микроскопических дозах).

В военном разделе каталога присутствовали Наполеон, один из поздних сегунов династии Токугава, маршал Жуков и различные селебрити времен второй мировой, в том числе воздушные асы Покрышкин, Адольф Галланд и Ганс Ульрих Рудель. Некоторые из этих лиц были представлены и в эротическом разделе, но я решил, что это однофамильцы или вообще какой-то условный шифр, увидев такую позицию: "Ахтунг Покрышкин. Российское гей-комьюнити сороковых годов двадцатого века".

Военный и эротический разделы вызвали у меня жгучий интерес - и, как всегда бывает в жизни, вслед за этим последовало такое же жгучее разочарование. Эротическая и военная часть картотеки были где-то в другом месте: ящики оказались пусты. Пробирки с препаратами оставались только в трех разделах - "мастера-масочники", "пренатальные переживания" и "литература".

Никакого интереса к изготовителям масок, которые собирал покойный Брама (его коллекция висела на стенах), я не испытывал. К разделу "литература" тоже - там было множество имен из школьной программы, но я еще помнил тошноту, которую они вызывали на уроках. "Пренатальные переживания" вызвали у меня куда больше любопытства.

Как я понимал, речь шла об опыте человеческого плода в утробе. Я даже представить себе не мог, на что это похоже. Наверно, думал я, какие-то всполохи света, приглушенные звуки из окружающего мира, рокот материнского кишечника, давление на тело - словом, что-то неописуемое, эдакое парение в невесомости, скрещенное с американскими горками.

Решившись, я набрал в пипетку несколько капель из пробирки с названием "Italy --(", уронил их в рот и сел на диван.

Своей бессвязностью и нелогичностью переживание было похоже на сон.

Вроде бы я возвращался из Италии, где не успел доделать работу, которой от меня ждали - что-то связанное с резьбой по камню. Мне было грустно, поскольку там осталось много милых сердцу вещей. Я видел их тени - беседки среди винограда, крохотные кареты (это были детские игрушки, воспоминание о которых сохранилось особенно отчетливо), веревочные качели в саду…

Но я был уже в другом месте, похожем на московский вокзал - вроде бы я сошел с поезда, нырнул в малоприметную дверь и попал в специализированное здание наподобие научного института. Его как раз переоборудовали - двигали мебель, снимали старый паркет. Я решил, что надо выбраться на улицу, и пошел куда-то по длинному коридору. Сначала он улиткой заворачивался в одну сторону, а потом, после круглой комнаты, стал разворачиваться в другую…

После долгих блужданий по этому коридору я увидел в стене окно, выглянул в него и понял, что ничуть не приблизился к выходу на улицу, а только отдалился от него, поднявшись на несколько этажей над землей. Я решил спросить кого-нибудь, где выход. Но людей вокруг как назло не было видно. Я не хотел идти назад по коридору-улитке, и стал по очереди открывать все двери, пытаясь кого-нибудь найти.

За одной из дверей оказался кинозал. В нем шла уборка - мыли пол. Я спросил у работавших, как выбраться на улицу.

— Да вон, - сказала мне какая-то баба в синем халате, - прямо по желобу давай. Мы так ездим.

Она указала мне на отверстие в полу - от него вниз шла зеленая пластмассовая шахта, вроде тех, что устраивают в аквапарках. Такая система транспортировки показалась мне современной и прогрессивной. Меня останавливала только боязнь, что куртка может застрять в трубе: проход казался слишком узким. С другой стороны, баба, которая посоветовала мне воспользоваться этим маршрутом, была довольно толстой.

— А вы сами так же спускаетесь? - спросил я.

— А то, - сказала баба, наклонилась к трубе и вылила в него из таза, который был у нее в руках, грязную воду с какими-то перьями. Меня это не удивило, я только подумал, что теперь мне придется ждать, пока труба высохнет…

Здесь переживание кончилось.

К этому дню я уже проглотил достаточно дискурса, чтобы распознать символику сновидения. Я даже догадался, что могут означать метки на пробирках. Видимо, если опыт "Italy --(" кончался ничем, стоявший рядом "France --)" завершался прыжком лирического героя в шахту. Но я не стал проверять эту догадку: по своему эмоциональному спектру пренатальный опыт был малоприятен и напоминал гриппозное видение.

После этого случая я вспомнил известное сравнение: тело внутри материнской утробы похоже на машину, в которую садится готовая к поездке душа. Вот только когда она туда залезает - когда машину начинают строить, или когда машина уже готова? Такая постановка вопроса, разделявшая сторонников и противников аборта на два непримиримых лагеря, была, как оказалось, необязательна. В проглоченном мною дискурсе были представлены и более интересные взгляды на этот счет. Среди них был, например, такой: душа вообще никуда не залезает, и жизнь тела похожа на путешествие радиоуправляемого дрона. Существовал и более радикальный подход: это даже не путешествие дрона, а просто трехмерный фильм о таком путешествии, каким-то образом наведенный в неподвижном зеркале, которое и есть душа… Как ни странно, эта точка зрения казалась мне самой правдоподобной - наверно, потому, что в моем зеркале к этому времени отразилось очень много чужих фильмов, а само оно никуда не сдвинулось - а значит, действительно было неподвижным. Но что это за зеркало? Где оно находится? Тут я понял, что снова думаю про душу, и у меня испортилось настроение.

Через пару дней в одном из ящиков картотеки нашлась приблудная пробирка. В ней было меньше жидкости, чем в остальных. Ее индекс не совпадал с индексом ящика; я проверил его по каталогу и увидел, что препарат называется "Rudel ZOO". Из записей следовало, что речь идет о германском летчике Гансе-Ульрихе Руделе. Препарат относился не к военному разделу, а к эротическому. Это была единственная сохранившаяся пробирка оттуда.

Дегустация последовала немедленно.

Ничего связанного с боевыми действиями я не увидел - если не считать смазанных воспоминаний об одном рождественском полете над Сталинградом.

Никаких всемирно известных злодеев тоже не было. Материал оказался сугубо бытовым - Ганс Ульрих Рудель был запечатлен во время своего последнего визита в Берлин. В черном кожаном пальто, с каким-то невероятным орденом на шее, он снисходительно совокуплялся с бледной от счастья старшеклассницей возле станции метро "Зоо" - почти не таясь, на открытом воздухе. Кроме эротической программы, в препарате осталось воспоминание об огромном бетонном зиккурате с площадками для зенитной артиллерии. Это сооружение выглядело так нереально, что у меня возникли сомнения в достоверности происходящего. В остальном все походило на стильный порнофильм.

Должен признать, что я посмотрел его не раз и не два. У Руделя было лицо интеллигентного слесаря, а школьница напоминала рисунок с рекламы маргарина. Как я понял, интимные встречи незнакомых людей возле станции "Зоо" стали традицией в Берлине незадолго до его падения. Радости в последних арийских совокуплениях было мало - сказывалась нехватка витаминов.

Меня поразило, что в промежутках между боевыми вылетами Рудель метал диск на аэродроме, как какой-нибудь греческий атлет. Я совсем иначе представлял себе то время.

Еще через несколько дней я все-таки попробовал препарат из литературного раздела. Покойный Брама был большим ценителем Набокова - это подтверждали портреты на стене. В его библиотеке было не меньше тридцати препаратов, так или иначе связанных с писателем. Среди них были и такие странные пробирки, как, например, "Пастернак + 1/2 Nabokov". Было непонятно, что здесь имеется в виду. То ли речь шла о неизвестной главе из личной жизни титанов, то ли это была попытка смешать их дарования в алхимической реторте в определенной пропорции.

Этот препарат мне и захотелось попробовать. Но меня ждало разочарование. Никаких видений после дегустации меня не посетило. Сначала я решил, что в пробирке просто вода. Но через несколько минут у меня начала чесаться кожа между пальцами, а потом захотелось писать стихи. Я взял ручку и блокнот. Но желание, к сожалению, не означало, что у меня открылся поэтический дар: строчки лезли друг на друга, но не желали отливаться во что-то законченное и цельное.

Исчеркав полблокнота, я родил следующее:

После этого вдохновение наткнулось на непреодолимый барьер. Вступление подразумевало какое-то ответное "я тебе…" А с этим было непросто.

Действительно, думал я, пытаясь взглянуть на ситуацию глазами лирического героя - что, собственно, "я тебе" за пиленый тендер с откатом? Приходило в голову много достойных ответов на народном языке, но в стихах они были неуместны. "Мастер языка, - вспомнил я чьи-то слова о Пастернаке, - он не любил мата…" Кроме мата, слово "откатом" рифмовалось с "гадом" и "автоматом". Туда Пастернак не хотел. А в другие места не хотел Набоков.

Я решил, что поэтический эксперимент на этом закончен и встал с дивана.

Вдруг у меня возникло ощущение какой-то назревающей в груди счастливой волны, которая должна была вот-вот вырваться наружу и обдать сверкающей пеной все человечество. Я глубоко вздохнул и позволил ей выплеснуться наружу. После этого моя рука записала:

И это было все. Напоследок только хлопнуло в голове какое-то бредовое трехступенчатое восклицание вроде "хлобысь хламида хакамада", и лампа музы угасла.

Возможно, несовершенство этого опыта было вызвано недостатком эмоционального стройматериала в моей душе. Ведь даже самому великому архитектору нужны кирпичи. А в случае с Набоковым дело могло быть еще и в недостаточности моего английского вокабуляра.

Но эксперимент нельзя было назвать бесполезным. Из него я понял, что существует способ ограничить объем информации, содержащейся в препарате: никаких сведений о личной жизни поэтов в нем не было.

Я решил спросить об этом Митру.

— Ты что, залез в библиотеку? - спросил он недовольно.

— Ну да.

— Не трогай ничего. Тебе на занятиях материала мало? Я могу Иегову попросить, чтобы он тебя загрузил…

— Хорошо, - сказал я, - я не буду больше. Но объясни, как получается, что в образце остается только одно какое-то свойство? Например, только связанное со стихосложением? И никаких картинок?

— Перегонка. Есть специальная технология. Красная жидкость проходит через цилиндрическую спираль в шлеме на голове вампира-чистильщика. Он впадает в особый транс и концентрируется на аспекте опыта, который надо сохранить. При этом все остальные фракции опыта гасятся за счет химических субстанций, которые принимает чистильщик. Так делают, чтобы выделить нужный спектр информации и убрать все остальное. Человеческий опыт вреден и разрушителен. А в больших дозах просто смертелен. Почему, по-твоему, люди мрут как мухи? Именно из-за своего жизненного опыта.

— А почему тогда я глотаю этот опыт ведрами на уроках?

— Это другое, - сказал Митра. - Тебе специально дают неочищенные препараты для того, чтобы ты, так сказать, набрал балласт.

— Зачем он мне?

— Если у корабля не будет балласта, он перевернется и утонет. А если напустить в него немного воды - той же самой, что за бортом - он приобретет устойчивость. Ты должен быть готов к любому переживанию. Это как прививка.

Неприятно, конечно, но ничего не поделаешь. Входит в программу обучения любого вампира.

Даже без запрета я не стал бы дальше экспериментировать с картотекой.

Митра был прав - мне приходилось глотать уйму препаратов во время дневных уроков; заниматься тем же самым в свободное время было бы патологией.

Но меня очень интересовал один вопрос.

Из разговора с Энлилем Маратовичем я понял, что вампиры считают людей чем-то вроде дойного скота, специально выведенного, чтобы служить источником пищи. Мне трудно было в это поверить. И не только потому, что человечеству отводилась слишком жалкая роль.

Дело было в том, что я нигде не видел, так сказать, самого механизма доения. Укус, с помощью которого вампир знакомился с чужим внутренним миром, явно не был достаточен для пропитания. Это был просто анализ крови. Значит, должен был существовать другой метод.

Я пытался представить себе, как выглядит этот процесс. Может быть, думал я, вампиры поглощают красную жидкость, собранную в медицинских целях?

Или где-то в третьем мире существуют плантации, на которых людей разводят специально?

Эти темы часто встречались в масскульте. Я вспомнил фильм "Остров", где наивных инфантильных людей, предназначенных для разделки на запчасти, выращивали глубоко под землей - они ходили по стерильным коридорам в белых спортивных костюмах и надеялись, что им когда-нибудь повезет в жизни… А в фильме "Блэйд-3" была фабрика с запечатанными в вакуумные пакеты коматозниками, производящими красную жидкость на прокорм вампирам, даже не приходя в себя.

Неужели все так и обстоит?

Была и другая загадка. Вампиры ели обычную человеческую пищу. После занятий я несколько раз обедал с Бальдром и Иеговой - и этот процесс не включал в себя никакой готики. Мы ходили в средней руки ресторан на Садовой, где ели суши. Все было вполне по-человечески. Правда, один раз Иегова заказал себе стакан свежевыжатого томатного сока - и, пока он пил его, двигая своим большим кадыком, это казалось мне до того отталкивающим, что я серьезно усомнился в своей способности стать вампиром. Никаких других действий, напоминающих кровососание или хотя бы намекающих на него, ни Бальдр, ни Иегова при мне ни разу не совершили.

Возможно, красная жидкость принималась в особые ритуальные дни?

Я пытался расспросить Бальдра и Иегову о технологии ее потребления, но каждый раз получал тот же самый ответ, который дал мне Энлиль Маратович: об этом рано говорить, всему свое время, дождись великого грехопадения.

Видимо, думал я, меня ждет особая инициация, после которой вампиры признают меня своим и откроют мне свои мрачные тайны. И тогда, думал я, сжимая кулаки, я вместе с ними начну… Возможно, мне даже будет этого хотеться. Какая мерзость…

Впрочем, котлеты тоже казались мне в детстве мерзостью. Но ведь приучили меня к ним в конце концов.

У меня была надежда, что ответ на мои вопросы может найтись где-то в картотеке. Перелистав каталог еще раз, я действительно нашел нечто любопытное.

Это была странная запись на предпоследней странице журнала. В отдельной ячейке находился препарат, обозначенный так:

Ячейка была под самым потолком. Открыв ее, я не увидел привычной рейки с пробирками. Вместо этого я обнаружил красную коробочку, похожую на футляр от дорогой перьевой ручки. Внутри лежала пробирка - такая же, как и все остальные, только с красной пробкой. Я был заинтригован.

Дождавшись вечера, я решился на дегустацию.

Ответа на свой главный вопрос я не нашел. Но узнал много интересного из другой области.

Я понял наконец, почему укусы Брамы и Энлиля Маратовича были неощутимы.

Раньше я думал, что дело в каком-то анестезирующем веществе, которое впрыскивается в ранку, как при укусе больших тропических кровососов. Но я ошибался.

Оказалось, что между укушенным и кусающим возникал мгновенный психический контакт, подобие садомазохистического тандема по схеме "палач-жертва". Этот процесс практически не осознавался жертвой. Тело ощущало укус и понимало все происходящее - но не на уровне человеческой личности, а этажом ниже, в зоне связей и валентностей животного мозга. Выше сигнал не успевал подняться, потому что одновременно с укусом жертва получала как бы сильнейшую пощечину, которая погружала ее в кратковременный ступор и блокировала все стандартные реакции.

Роль пощечины выполняла особая психическая команда, которую посылал язык. У вампиров она называлась "Крик Великой Мыши". Ее природа была мне неясна, но физическим звуком крик не был точно. Команде было много миллионов лет; она обладала такой силой, что мгновенно подчиняла даже крупного динозавра.

Дело здесь было не в насильственном подавлении чужой воли. Скорее, это напоминало своеобразный биологический пакт, выработанный за многие миллионы лет: покорное животное делилось своей кровью, но сохраняло жизнь. Крик Великой Мыши относился к совсем другой земной эре, но древние области мозга еще помнили весь связанный с ней ужас.

К сожалению, препарат из красного футляра был тщательно очищен и не содержал информации о том, кто пользовался этой командой в древности. Зато выяснились некоторые научные детали. Например, я узнал, что эта команда не фиксировалась высшими психическими центрами, поскольку весь связанный с ней процесс занимал всегоРH триста пятьдесят миллисекунд, что было меньше пороговой длительности событий, фиксируемых человеком и другими крупными животными. В памяти укушенного не оставалось ничего - а если и оставалось, то защитной реакцией мозга было немедленное вытеснение.

Что чувствовали люди во время укуса? Реакция чуть-чуть различалась. Это могло быть иррациональное томление, дурное предчувствие, внезапная слабость.

В голову приходили неприятные мысли. Вспоминались умершие родственники, просроченные кредиты и пропущенные футбольные репортажи: ум жертвы сам маскировал происходящее любым доступным способом. Наверное, это был самый необычный из всех изобретенных эволюцией защитных механизмов.

Заодно я узнал тайну своих новых клыков. Они были, как я уже говорил, обычного размера и формы, и практически ничем не отличались от моих собственных - разве что были немного белее. Как выяснилось, кожу жертвы пробивали не сами зубы, а генерируемый ими электрический разряд, нечто вроде искры в зажигалке с пьезо-кристаллом. Электрические железы размещались в небе вампира, по краям от его второго мозга - там, где раньше были миндалины. После разряда над ранкой в коже укушенного возникала крохотная зона вакуума, в которую вытягивалось несколько капель крови. Укус сопровождался резким и практически невидимым рывком головы - вампир ловил капли крови в полете и прижимал языком к небу, после чего начиналась дегустация. На коже укушенного в идеальном варианте не оставалось никаких следов. В крайнем случае туда могла упасть одна или две капельки красной жидкости; кровотечения после укуса не было никогда. Для жертвы он был совершенно безвреден.

Кроме этих сведений, препарат содержал нечто вроде инструкции на тему "как вести себя во время укуса". Это были советы тактического характера.

Вампиру рекомендовалось делать вид, будто он собирается что-то тихо сказать жертве. Следовало соблюдать осторожность: окружающие не должны были думать, что вампир плюет жертве в ухо, шепчет непристойности, вдыхает аромат чужих духов и так далее - сколько защитников общественной морали, столько могло быть и интерпретаций.

И все это ждало меня впереди.

У художника Дейнеки есть такая картина - "будущие летчики": молодые ребята на берегу моря мечтательно глядят в небо, на легкий контур далекого самолета. Если бы я рисовал картину "будущий вампир", она бы выглядела так: бледный юноша сидит в глубоком кресле возле черной дыры камина и заворожено смотрит на фото летучей мыши.