Озирис

Звонок в дверь раздался, когда я доедал завтрак – ровно в десять, одновременно с писком часов. Я никого не ждал.

На пороге стоял шофер Геры в своем камуфляже. Вид у него был даже еще более обиженный, чем в прошлый раз. От него сильно пахло мятными пастилками.

– Вам письмо, – сказал он, и протянул мне конверт желтого цвета, без марки и адреса. В таком же Гера когда-то прислала мне свою фотографию. Я разорвал конверт прямо на лестнице. Внутри был лист бумаги, исписанный от руки:

Я поднял глаза на Ивана.

– А какая теперь машина у Геры?

– «Бентли», – ответил Иван, обдав меня ментоловым облаком. – Какие будут распоряжения?

– Я спущусь через пятнадцать минут, – сказал я. – Пожалуйста, подождите в машине.

Озирис жил в большом дореволюционном доме недалеко от Маяковки. Лифт не работал, и мне пришлось идти пешком на шестой этаж. На лестнице было темно – окна на лестничных площадках были закрыты оргалитовыми щитами.

Такой двери, как в квартиру Озириса, я не видел уже давно. Это был прощальный привет из советской эры (если, конечно, не ретроспективный дизайнерский изыск): стену украшало не меньше десяти звонков – все старые, под несколькими слоями краски, подписанные грозными фамилиями победившего пролетариата: «Носоглазых», «Куприянов», «Седых», «Саломастов» и так далее. Фамилия «Носоглазых» была написана размусоленным химическим карандашом, и это отчего-то заставило меня нажать кнопку. За дверью продребезжал звонок. Я подождал минуту или две, и позвонил Куприянову. Сработал тот же самый звонок. Я стал нажимать кнопки по очереди – все они были подключены к одной и той же противно дребезжащей жестянке, на зов которой никто не шел. Тогда я постучал в дверь кулаком.

– Иду, – раздался голос в коридоре, и дверь открылась.

На пороге стоял худой бледный человек с усами подковой, в черной кожаной жилетке поверх грязноватой рубахи навыпуск. Мне сразу померещилось в нем что-то трансильванское, хотя для вампира у него был, пожалуй, слишком изможденный вид. Но я вспомнил, что Озирис толстовец. Возможно, таков был физический эффект опрощения.

– Здравствуйте, Озирис, – сказал я. – Я от Иштар Борисовны.

Усатый мужчина вяло зевнул в ладонь.

– Я не Озирис. Я его помощник. Проходите.

Я заметил на его шее квадратик лейкопластыря с бурым пятном посередине, и все понял.

Квартира Озириса по виду была большой запущенной коммуналкой с пятнами аварийного ремонта – следами сварки на батарее, шпаклевкой на потолке, пучком свежих проводов, протянутых вдоль древнего как марксизм плинтуса. Одна комната, самая большая, с открытой дверью, выглядела полностью отремонтированной – пол был выложен свежим паркетом, а стены выкрашены в белый цвет. На двери красным маркером было написано:

Похоже, там и правда был духовный и экономический центр квартиры – оттуда долетала бодрая табачная вонь и решительные мужские голоса, а все остальное пространство было погружено в ветхое оцепенение. Говорили в комнате, кажется, по-молдавски.

Я подошел к двери. В центре комнаты стоял большой обеденный стол, за которым сидело четверо человек с картами в руках. На полу лежали какие-то укладки, сумки и спальные мешки. У всех картежников на шеях были куски пластыря, как у открывшего мне дверь молдаванина. Одеты все четверо были в одинаковые серые майки с белым словом «ВТО» на груди.

Разговор стих – картежники уставились на меня. Я молча глядел на них. Наконец самый крупный, быковатого вида, сказал:

– Сверхурочные? Три тарифа или сразу нахуй.

– Сразу нахуй, – вежливо ответил я.

Усатый произнес что-то по-молдавски, и картежники потеряли ко мне интерес. Усатый деликатно тронул меня за локоть.

– Нам не сюда. Нам дальше. Идемте, покажу.

Я пошел за ним по длинному коридору.

– Кто эти люди в комнате?

– Гастарбайтеры, – ответил молдаванин. – Наверно, так правильно назвать. Я тоже гастарбайтер.

Мы остановились в самом конце коридора. Молдаванин постучал в дверь.

– Что такое? – послышался тихий голос.

– Тут к вам пришли.

– Кто?

– Вроде ваши, – сказал молдаванин. – Люди в черном.

– Сколько?

– Одни, – ответил молдаванин, покосившись на меня.

– Тогда пускай. И скажи пацанам, чтобы курить завязывали. Через час обедаем.

– Понял, шеф.

Молдаванин кивнул на дверь и поплелся назад. На всякий случай я постучал еще раз.

– Открыто, – сказал голос.

Я отворил дверь.

Внутри было полутемно – окна были затянуты шторами. Но я уже научился узнавать место, где живет вампир, по какому-то неуловимому качеству.

Комната напоминала кабинет Брамы – в ней тоже была картотека высотой до потолка, только попроще и подешевле. В стене напротив картотеки была глубокая ниша для кровати (кажется, это называлось альковом – слово я знал, но раньше их не видел). Перед альковом стояло самодельное подобие журнального столика – старый обеденный стол красного дерева с отпиленными до середины ножками. На нем была куча разнообразного хлама – какие-то обрезки ткани, линейки, механическая рухлядь, фрагменты плюшевых игрушек, книги, громадные мобильники эпохи первоначального накопления, блоки питания, чашки и так далее. Самым интересным объектом мне показался прибор, похожий на образец научно-технического творчества душевнобольных – керосиновая лампа с двумя круглыми зеркалами, укрепленными по бокам так, чтобы посылать отражение огонька друг в друга.

Рядом с журнальным столом стояло желтое кожаное кресло.

Я подошел к алькову ближе. Внутри была кровать, накрытая стеганым покрывалом. Над ней висел черный эбонитовый телефон сталинской эпохи, окруженный нимбом карандашных записей. Рядом была кнопка звонка – вроде тех, что я видел на лестнице.

Озирис лежал на боку, заложив стопу одной ноги на колено другой, словно тренируя ноги для позы лотоса. На нем был старый хлопковый халат и большие очки. Его голова и лицо напоминали лысеющий кактус: такой тип растительности можно получить, если сначала постричься наголо, а потом неделю не бриться, отпуская щетину на щеках и голове одновременно. Его кожа была вялой и бледной – мне пришло в голову, что он проводит большую часть времени в темноте. Несколько секунд он равнодушно смотрел на меня, а потом протянул для пожатия кисть руки – мягкую, прохладную и белую. Чтобы пожать ее, мне пришлось сильно наклониться вперед и опереться о захламленный стол.

– Рама, – представился я. – Рама Второй.

– Я слышал про тебя. Ты теперь вместо Брамы?

– Наверно, можно сказать и так, – ответил я. – Хотя у меня нет чувства, что я вместо кого-то.

– Присаживайся, – сказал Озирис и кивнул на кресло.

Перед тем как сесть, я внимательно осмотрел пыльный паркет под креслом и даже подвигал кресло по полу. Озирис засмеялся, но ничего не сказал.

Когда я сел, голову Озириса скрыл угол ниши – видны остались только его ноги. Видимо, кресло было установлено в таком месте специально.

– Я от Иштар Борисовны, – сообщил я.

– Как дела у старушки? – благожелательно спросил Озирис.

– Вроде нормально. Только много пьет.

– Ну да, – сказал Озирис. – Что ей теперь остается…

– В каком смысле?

– Тебя это не касается. Можно узнать причину твоего визита?

– Когда меня представили Иштар Борисовне, – сказал я, – она обратила внимание на то, что я много думаю об абстрактных вопросах. О том, откуда взялся мир. О Боге. И так далее. Я тогда действительно размышлял на эти темы. В общем, Иштар Борисовна велела вас найти, потому что вы хранитель сакрального предания и знаете все ответы…

– Знаю, – подтвердил Озирис, – как не знать.

– Может быть, вы дадите мне что-нибудь почитать? Я имею в виду, что-нибудь сакрально-вампирическое?

Озирис выглянул из алькова (его лицо появлялось передо мной, когда он наклонялся вперед).

– Почитать? – спросил он. – Я бы рад. Но у вампиров нет сакральных текстов. Предание существует только в устной форме.

– А нельзя его услышать?

– Задавай вопросы, – сказал Озирис.

Я задумался. Мне казалось, что у меня очень много серезных вопросов. Но сейчас ни один из них отчего-то не приходил в голову. А те, что приходили, казались глупыми и детскими.

– Кто такая Иштар? – решился я.

– Вампиры верят, что это великая богиня, сосланная на эту планету в древние времена. Иштар – это одно из ее имен. Другое ее имя – Великая Мышь.

– За что ее сослали?

– Иштар совершила преступление, природу и смысл которого мы никогда не сумеем понять.

– Иштар Борисовна? – удивился я. – Преступление? Когда я с ней общался, мне…

– Ты общался не с Великой Мышью, – перебил Озирис. – Ты общался с ее сменной головой.

– А что, есть разница?

– Конечно. У Иштар два мозга, спинной и головной. Ее верховная личность связана со спинным мозгом, который не знает слов, поэтому общаться с верховной личностью затруднительно. Вернее, вампиры общаются с ней, когда принимают баблос. Но это очень своеобразное общение…

– Хорошо, – сказал я. – Допустим. А почему для ссылки выбрали нашу планету?

– Ее не выбрали. Она изначально была создана для того, чтобы стать тюрьмой.

– В каком смысле? Где-то на Земле была построена тюрьма, в которой заперли великую богиню?

– У этой тюрьмы нет адреса.

– Вообще-то по логике вещей, – заметил я, – адрес тюрьмы там, где находится тело Иштар.

– Ты не понял, – ответил Озирис. – Тело Иштар – это тоже часть тюрьмы. Тюрьма не где-то, она везде. Если ты начинаешь изучать стену своей камеры в лупу, ты попадаешь в новую камеру. Ты можешь поднять пылинку с пола, увеличить ее под микроскопом, и увидеть следующую камеру, и так много-много раз. Это дурная бесконечность, организованная по принципу калейдоскопа. Даже иллюзии здесь устроены так, что любой их элемент сам распадается на неограниченное число иллюзий. Сон, который тебе снится, каждую секунду превращается во что-то другое.

– Весь мир и есть такая тюрьма?

– Да, – сказал Озирис. – И построена она, что называется, на совесть, вплоть до мельчайших деталей. Вот, например, звезды. Люди в древности верили, что это украшения на сферах вокруг земли. В сущности, так и есть. Их главная функция быть золотыми точками в небе. Но одновременно можно полететь к любой из этих точек на ракете, и через много миллионов лет оказаться у огромного огненного шара. Можно спуститься на планету, которая вращается вокруг этого шара, поднять с ее поверхности кусок какого-нибудь минерала и выяснить его химический состав. Всем этим орнаментам нет конца. Но в таких путешествиях нет смысла. Это просто экскурсии по казематам, которые никогда не станут побегом.

– Секундочку, – сказал я. – Допустим, наша планета была создана для того, чтобы стать тюрьмой, а звезды – просто золотые точки в небе. Но ведь вселенная со звездами существовала задолго до появления нашей планеты. Разве не так?

– Ты не представляешь, насколько хитро устроена тюрьма. Здесь полно следов прошлого. Но все эти следы – просто особенности тюремного дизайна.

– Это как?

– А так. Создание мира включает изготовление фальшивой, но абсолютно достоверной панорамы минувшего. Вся эта бесконечная перспектива в пространстве и времени – просто театральная декорация. Кстати сказать, это уже поняли астрономы и физики. Они говорят, что если пустить в небо луч света, через много лет он прилетит с другой стороны космоса… Вселенная замкнута. Подумай сам, даже свет не может вылететь из этого мира. Ему просто некуда. Надо ли доказывать, что мы в тюрьме?

– Может быть, свет не может вырваться из этого мира, – сказал я, – но ведь мысль может? Ведь вы сами говорите, что астрономы и физики сумели найти границы пространства и времени.

– Да, – ответил Озирис, – сумели… Но что это значит, не понимает ни один астроном или физик, поскольку такие вещи не видны человеческому уму, а только следуют из разных формул. Это все тот же дурной калейдоскоп, про который я говорил – только применительно к теориям и смыслам. Побочный продукт ума «Б», жмых, возникающий при производстве баблоса.

Озирис произносил «жмых» как «змых». Я не был уверен, что точно знаю смысл этого слова – кажется, так назывались отходы масличных растений после выжимки масла. Это был сельскохозяйственный термин. Наверно, Озирис почерпнул его у своих молдаван.

– Подождите-ка, – сказал я, – вы всерьез хотите сказать, что знание человека об устройстве вселенной – это жмых?

Озирис высунулся из своей ниши и посмотрел на меня, как на идиота.

– Я не то чтобы сильно хочу что-то сказать, – ответил он, – но так и есть. Подумай сам, откуда взялась вселенная?

– То есть как – откуда?

– Раньше у людей над головой была сфера с золотыми точками. Как она стала вселенной? С чего все началось?

Я задумался.

– Ну как… Люди стали изучать небо, смотреть на него в подзорную трубу…

– Вот именно. А зачем?

Я пожал плечами.

– Я тебе напомню, – сказал Озирис. – Великие открытия в области астрономии – Галилея, Гершеля и так далее – были сделаны в надежде разбогатеть. Галилей хотел продать подзорную трубу правительству Венеции, Гершель старался развести на деньги короля Георга. Вот оттуда эти звезды и галактики к нам и приплыли. Причем обрати внимание – баблос кончается мгновенно, а жмых остается навсегда. Это как в стойбище охотников на мамонта: мясо съедают сразу, но за годы накапливается огромное количество ребер и бивней, из которых начинают строить жилища. Именно из-за этих ребер и бивней мы сегодня живем не на круглом острове во всемирном океане, как когда-то учила церковь, а висим в расширяющейся пустоте, которая, по некоторым сведениям, уже начинает сужаться.

– И микромир тоже жмых? – спросил я.

– Ну да. Только не думай, что жмых – это нечто низменное. Я имею в виду исключительно происхождение этих феноменов. Их, так сказать, генеалогию.

– Давайте с самого начала по-порядку, – сказал я. – А то мы как-то быстро скачем. Вот вы говорите, что Великую Мышь сослали на Землю. А откуда сослали? И кто сослал?

– Это и есть самое интересное. Наказание Иштар заключалось в том, что она забыла, кто она и откуда. Изначально она даже не знала, что ее сослали – она думала, будто сама создала этот мир, просто забыла, когда и как. Затем у нее появились в этом сомнения, и она создала нас, вампиров. Сначала у нас были тела – мы выглядели как огромные летучие мыши, ну ты в курсе. А потом, когда с климатом стали происходить катастрофические перемены, мы эволюционировали в языки, которые стали вселяться в живых существ, лучше приспособленных к новым условиям.

– Зачем Иштар создала вампиров?

– Вампиры с самого начала были избранными существами, которые помогали Великой Мыши. Нечто вроде ее проекций. Они должны были найти смысл творения и объяснить Великой Мыши, зачем она создала мир. Но этого им не удалось.

– Да, – сказал я. – Понимаю.

– Тогда вампиры решили хотя бы комфортабельно обустроиться в этом мире и вывели людей, создав ум «Б». Тебе объясняли, как он работает?

Я отрицательно помотал головой.

– Ум «Б» состоит из двух отражающих друг друга зеркал. Первое зеркало – это ум «А». Он одинаков во всех живых существах. В нем отражается мир. А второе зеркало – это слово.

– Какое?

– Любое. В каждый момент перед умом «А» может находиться только одно слово, но они меняются с очень высокой скоростью. Быстрее, чем стреляет авиационная пушка. Ум «А», с другой стороны, всегда абсолютно неподвижен.

– А почему там именно слова? – спросил я. – Я, например, практически не думаю словами. Я чаще всего думаю картинками. Образами.

– Любая из твоих картинок тоже сделана из слов, как дом сделан из кирпичей. Просто кирпичи не всегда видны за штукатуркой.

– А как слово может быть зеркалом? Что в нем отражается?

– То, что оно обозначает. Когда ты ставишь слово перед умом «А», слово отражается в уме, а ум отражается в слове, и возникает бесконечный коридор – ум «Б». В этом бесконечном коридоре появляется не только весь мир, но и тот, кто его видит. Другими словами, в уме «Б» идет непрерывная реакция наподобие распада атома, только на гораздо более фундаментальном уровне. Происходит расщепление абсолюта на субъект и объект с выделением баблоса в виде агрегата «М-5». По сути мы, вампиры, сосем не красную жидкость, а абсолют. Но большинство не в силах этого постичь.

– Расщепление абсолюта, – повторил я. – Это что, такая метафора, или это настоящая реакция?

– Это мать всех реакций. Подумай сам. Слово может существовать только как объект ума. А объекту всегда необходим воспринимающий его субъект. Они существуют только парой – появление объекта ведет к появлению субъекта, и наоборот. Чтобы появилась купюра в сто долларов, должен появиться и тот, кто на нее смотрит. Это как лифт и противовес. Поэтому при производстве баблоса в зеркалах денежной сиськи неизбежно наводится иллюзия личности, которая этот баблос производит. А отсюда до «Войны и Мира» уже рукой подать.

– Вы бы попроще, – попросил я. – Где находятся эти зеркала? В сознании?

– Да. Но система из двух зеркал не висит там постоянно, а заново возникает при каждой мысли. Ум «Б» сделан из слов, и если для чего-то нет слова, то для ума «Б» этого не существует. Поэтому в начале всего, что знают люди, всегда находится слово. Именно слова создают предметы, а не наоборот.

– А что, для животных нет предметов?

– Конечно нет, – ответил Озирис. – Кошке не придет в голову выделять из того, что вокруг нее, например, кирпич. До тех пор, пока кирпич в нее не бросят. Но и тогда это будет не кирпич, а просто «мяу!» Понимаешь?

– Допустим.

– Хорошо, – сказал Озирис. – Теперь можно объяснить, что за непредвиденный эффект возник в уме «Б». Этот ум оказался отражением нашей вселенной. Но это только полбеды. Вселенная, в которой мы очутились после этого великого эксперимента, тоже стала отражением ума «Б». И с тех пор никто не может отделить одно от другого, потому что теперь это одно и то же. Нельзя сказать: вот ум, а вот вселенная. Все сделано из слов.

– А почему ум «Б» – это модель вселенной?

– Любые два зеркала, стоящие напротив друг друга, создают дурную бесконечность. Это и есть наш мир. Халдеи носят на поясе двустороннее зеркало, которое символизирует этот механизм.

Я с сомнением посмотрел на керосиновую лампу с двумя зеркалами, стоящую на столе. Она никак не тянула на модель вселенной. Мне пришло в голову, что это устройство может сойти в лучшем случае за первый российский лазер, сконструированный самородком Кулибиным в Самаре в 1883 году. Но тут же я понял, что с таким пиаром этот прибор действительно станет моделью вселенной, где я родился. Озирис был прав.

– Точно так же, как Великая Мышь, – продолжал Озирис, – человек встал перед вопросом – кто он и за что сюда сослан. Люди начали искать смысл жизни. И, что самое замечательное, они стали делать это, не отвлекаясь от основной функции, ради которой их вывели. Скажем прямо, человечество не нашло смысла творения, который устроил бы Великую Мышь. Но зато оно пришло к выводу о существовании Бога. Это открытие стало еще одним непредвиденным эффектом работы ума «Б».

– Бога можно как-нибудь ощутить?

– Он недоступен уму и чувствам. Во всяком случае, человеческим. Но некоторые вампиры верят, что мы приближаемся к нему во время приема баблоса. Поэтому раньше говорили, что баблос делает нас богами.

Он посмотрел на часы.

– Но лучше один раз попробовать, чем сто раз услышать.