Achilles Strikes Back
Энлиль Маратович встретил меня у лифта.
– Успел в самый раз, – сказал он, глядя на мой лоб. – Уже идет жеребьевка.
– Жеребьевка?
– Да. Тебе подбирают халдея для дегустации.
– Кто подбирает?
– Они всегда делают это сами, мы не вмешиваемся. У них есть ритуал, довольно красивый. Бумажки с именами, красный цилиндр… Еще увидишь.
Мы прошли мимо его кабинета и остановились возле дверей, ведущих в круглый зал. Кроме нас, в коридоре никого не было.
– Будем ждать здесь, – сказал Энлиль Маратович. – Когда жеребьевка кончится, к нам выйдут.
– Я хотел бы вытереть лоб. Мне нужна салфетка.
– Ни в коем случае. Поцелуй Иштар – твой билет в новую жизнь. Его должны видеть все.
– Странное место для билета, – сказал я.
– Самое подходящее. На дискотеках ведь ставят на кожу разные цветные печати, чтобы не заморачиваться с бумажками? Вот и здесь то же самое… Дает право на бесплатные напитки, хе-хе…
– Энлиль Маратович, – сказал я, – раз уж вы сами заговорили про напитки. Когда мне дадут баблос?
Энлиль Маратович поглядел на меня с недоумением – которое, как мне показалось, граничило с презрением.
– Ты полагаешь, что уже готов к служению?
Меня развеселил этот вопрос. Ну да, подумал я, конечно. Вампиры – просто еще одна разновидность слуг народа, можно было догадаться. Но вслух я сказал другое:
– А почему же нет. Меня сама Иштар Борисовна хотела угостить. Просто не нашлось.
Энлиль Маратович засмеялся.
– Рама, – ответил он, – Иштар так шутит. Я даже не знаю, как относиться к твоему легкомыслию. В нашем мире не все так просто, как тебе представляется.
– А какие сложности?
– Сейчас узнаешь. У тебя конфета смерти с собой?
– А зачем? – встрепенулся я.
– С собой или нет?
Я отрицательно покачал головой. С лица Энлиля Маратовича исчезла улыбка.
– Тебе Локи говорил, что вампир никогда не выходит из дома без конфеты смерти?
– Говорил. Просто…
– Не трудись оправдываться. В качестве наказания за эту непростительную, я повторяю, совершенно непростительную забывчивость следовало бы отправить тебя на дегустацию с пустыми руками. Получил бы урок на всю жизнь. Я не делаю этого только потому, что происходящее имеет значение для репутации всего нашего сообщества. И рисковать мы не можем…
В руке Энлиля Маратовича появилась конфета в блестящей зеленой обертке с золотым ободком. Таких я раньше не видел.
– Ешь сейчас, – велел он. – А то и эту потеряешь.
Развернув обертку, я кинул конфету за щеку.
– А зачем это?
– Тебе надо будет проникнуть в душу одного из халдеев и открыть собравшимся его самую сокровенную тайну. Сделав это, ты подвергнешься опасности.
– Почему?
– Потому что у халдеев такие души. Когда ты станешь рассказывать публике про то, чего препарируемый стыдится больше всего, он, скорее всего, попытается заткнуть тебе рот. Даже убить. И тогда без конфеты смерти тебе придется плохо.
– Подождите-ка, – сказал я испуганно, – мы так не договаривались! Говорили, что будет просто дегустация…
– Это и есть просто дегустация. Но живая эмоциональная реакция укушенного во все времена была единственным сертификатом подлинности события. Поэтому вынимай из него всю клубничку, понял? Доставай то, что он прячет глубже всего и сильнее всего стыдится. Выверни его наизнанку. Но будь готов к тому, что он попытается тебя остановить.
– А вдруг ему это удастся?
– Боишься?
– Боюсь, – признался я.
– Тогда тебе надо определиться, кто ты, – сказал Энлиль Маратович. – Сопля из спального района или комаринский мужик.
– Кто? – переспросил я.
– Комаринский мужик. Так говорят, если ты не просто вампир, а еще и настоящий мужчина. Так кто ты?
Соплей из спального района я точно быть не хотел.
– Комаринский мужик, – ответил я решительно.
– Докажи. Прежде всего себе. И всем остальным заодно. Это проще, чем ты думаешь. Чего ты боишься? У тебя есть конфета смерти, а у халдея ее не будет.
– А вы мне хорошую дали? – взволновался я. – Не просроченную?
– Узнаем, – улыбнулся Энлиль Маратович.
Вспомнив, что нужно собраться с воинским духом, я сделал требуемую комбинацию вдохов и выдохов и сразу ощутил прыгучую легкость во всем теле. Все было как во время моих занятий с Локи, но кое-что оказалось новым и неожиданным: я чувствовал, что происходит у меня за спиной. Я ощущал очертания коридора, поверхность стен и пола со всеми их неровностями – словно видел их каким-то рыбьим глазом на затылке. Это было головокружительно.
Двери зала раскрылись, и в коридоре появились Мардук Семенович и Локи. По их виду было ясно – произошло что-то неожиданное.
– Ну, кто? – спросил Энлиль Маратович.
– Слушай, – сказал Мардук Семенович, – ваще труба. Они Семнюкова выбрали. Замминистра.
– Бля, – пробормотал Энлиль Маратович, – вот только этого не хватало. Ну, попали…
– Что такое? – спросил я испуганно.
– Так, – сказал Энлиль Маратович, – отдавай конфету… А, ты съел уже… Хе-хе-хе, не бойся, не бойся. Шучу. Слушай, ты его только не до конца убивай, ладно? А то мы понесем тяжелую утрату. Лебединого озера по телевизору, конечно, не будет, но человек все равно заметный.
– Я никого не собираюсь убивать. Мне бы самому в живых остаться.
– А можешь, в принципе, и убить, – продолжал Энлиль Маратович. – Только если красиво. Проведем как автокатастрофу…
И он подтолкнул меня к дверям, за которыми шумели голоса и музыка. Его прикосновение было мягким и дружеским, но я почувствовал себя гладиатором, которого бичами выгоняют на арену.
В зале произошли перемены – теперь его освещало электричество, и он действительно напоминал арену цирка. Фуршетные столы сдвинули к стенам. Халдеи толпились вокруг пустого пятна в центре, образовав живое кольцо. Их было больше – видимо, часть аристократично подъехала ко второму акту. В толпе изредка попадались человеческие лица. Это были вампиры. Они ободряюще улыбались мне среди сверкающих золотым равнодушием личин.
На некоторых халдеях был странный наряд – подобие пушистой юбки то ли из перьев, то ли из длиннорунной овчины. Таких было всего несколько человек, и все они отличались хорошим физическим развитием: видимо, это был халдейский шик для героев фитнеса.
Один из таких полуголых геркулесов стоял в пустом центре зала, скрестив руки на груди. На его металлическом лице играли безжалостные электрические блики. Верхняя часть его тела состояла из волосатых бугристых мышц; солидный пивной животик лишал его облик гармонии, зато добавлял жути. Я подумал, что если бы гунны или вандалы оставили после себя скульптурные памятники, это были бы портреты подобных тел. В черных кущах на его груди висела цепочка с амулетами – что-то тотемное, какие-то зверьки и птицы.
Даже если бы я не понимал ответственности момента, я бы догадался обо всем по глазам смотрящих на меня вампиров. С одной стороны был наш хрупкий мир, защищенный только вековым предрассудком да конфетой смерти – а с другой было беспощадное человеческое стадо… Я решил на всякий случай собраться с духом еще раз. Повторив требуемую комбинацию вдохов и выдохов, я подошел к полуголому халдею, по-военному строго кивнул и сказал:
– Здравствуйте. Как вы знаете, сегодня мы выступаем, э-э-э… в тандеме, так сказать. Наверно, нам следует познакомиться. Мое имя Рама. А как зовут вас? Я знаю только вашу фамилию.
Маска повернулась в мою сторону.
– Мне кажется, – сказала она, – ты должен выяснить это сам. Или нет?
– Значит, вы не будете возражать, если я вас…
– Буду, – решительно ответила маска.
В зале засмеялись.
– В этом случае мне придется применить насилие. Разумеется, в строго необходимых пределах.
– Давай посмотрим, – ответил Семнюков, – как это будет выглядеть.
Я сделал шаг в его сторону, и он встал в небрежную боксерскую стойку. Один удар этого кулака мог убить меня на месте, поэтому я решил не рисковать и не подходить к нему слишком близко спереди.
Я решил подойти к нему сзади.
Это стоило мне боли в мышцах и суставах, зато действительно получилось красиво, как и заказывал Энлиль Маратович. Последовательность движений, которые привели меня в заданную точку, заняла не больше секунды. Но это была очень длинная секунда, растянувшаяся для меня в целое гимнастическое выступление.
Сначала я сделал медленный и неуверенный шаг ему навстречу. Он глумливо раскинул руки в стороны, словно собираясь встретить меня объятиями. И тогда я рванулся вперед. Он даже не понял, что я сдвинулся с места, а я уже проныривал под его рукой. К тому моменту, когда он заметил мое движение, я успел, оказавшись у него в тылу, зеркально скопировать его глумливую позу – прислониться к его спине и раскинуть руки в стороны. Он начал разворачиваться. И тогда, рискуя вывернуть шею, движением одновременно как бы ленивым и неправдоподобно быстрым, я повернул голову и клацнул зубами. Без ложной скромности говорю, что эта секунда была достойна кинематографа – и даже, возможно, скоростной съемки.
Когда Семнюков развернулся ко мне, я был уже вне зоны досягаемости его кулаков. Я так и не повернулся к нему лицом. Но когда он шагнул в мою сторону, я, не глядя, остановил его жестом.
– Стоп, – сказал я, – стоп. Все уже случилось, Иван Григорьевич. Я вас цапнул. Теперь наши функции меняются на противоположные. Мне надо спровоцировать вас на агрессию, а вы должны изо всех сил сопротивляться.
– Весь зал знает, что я Иван Григорьевич, – ответил Семнюков.
Чмокнув несколько раз губами (я делал это для драматизма – и, может быть, еще из подражания старшим вампирам), я сказал:
– Предлагаю джентльменское соглашение. Прямо перед вашими ногами проходит толстая темная линия – я имею в виду орнамент, который украшает пол. Видите?
Я не видел эту линию сам – но точно знал, где она проходит, словно навигационная система в моей голове произвела все требуемые расчеты. У Энлиля Маратовича явно был какой-то особый сорт конфет смерти, командирский.
– Будет считаться, – продолжал я, – что вы проиграли, если вы пересечете эту линию. Идет?
– А зачем мне это джентльменское соглашение? – спросил Семнюков.
– Для того, чтобы недолго побыть джентльменом.
– Интересно, – сказал Семнюков вежливо, – ну что же, попробуем.
Я почувствовал, как он сделал шаг назад.
Нахмурив брови, я изобразил на лице крайнюю сосредоточенность. Прошло около минуты, и в зале наступила абсолютная тишина. Тогда я заговорил:
– Итак, что сказать о вашей душе, Иван Григорьевич? Есть известное мнение, что даже в самом дурном человеке можно найти хорошее. Я так долго молчал, потому что искал это хорошее в вас… Увы. Есть только две черты, которые придают вам что-то человеческое, – то, что вы педераст, и то, что вы агент Моссад. Все остальное невыразимо страшно. Настолько страшно, что даже мне, профессиональному вампиру, делается не по себе. А я, поверьте, видел бездны…
Семнюков молчал. Над залом повисла напряженная тишина.
– Мы знаем, Рама, что ты видел бездны, – сказал за моей спиной голос Энлиля Маратовича. – Их тут все видели. Постарайся не сотрясать воздух впустую. Про эту ерунду всем известно, и никакой это не компромат.
– Так я и не привожу эти сведения в качестве компромата, – ответил я. – Скорей наоборот. Если вы хотите самую грязную, самую страшную, самую стыдную и болезненную тайну этой души, извольте… Я опущу детали личной жизни этого господина, умолчу о его финансовой непорядочности и патологической лживости, потому что сам Иван Григорьевич не стесняется ничего из перечисленного и считает, что все эти качества делают его динамичным современным человеком. И в этом он, к несчастью, прав. Но есть одна вещь, которой Иван Григорьевич стыдится. Есть нечто, спрятанное по-настоящему глубоко… Может, не говорить?
Я чувствовал, как в зале сгущается электричество.
– Все-таки, наверно, придется сказать, – заключил я. – Так вот. Иван Григорьевич на дружеской ноге со многими финансовыми тузами и крупными бизнесменами, некоторые из которых здесь присутствуют. Все это очень богатые люди. Иван Григорьевич тоже известен им как крупный бизнесмен, чей бизнес временно находится в доверительном управлении группы адвокатов – поскольку наш герой уже много лет на государственной службе…
Я почувствовал, как голова Семнюкова задвигалась из стороны в сторону, словно он что-то отрицал. Я замолчал, полагая, что он хочет ответить. Но он не стал говорить.
– Так вот, господа, – продолжил я. – Самая стыдная, темная и мокрая тайна Ивана Григорьевича в том, что доверительное управление, акции и адвокаты – это туфта, и никакого реального бизнеса у него нет. А есть только пара потемкинских фирм, состоящих из юридического адреса, названия и логотипа. И нужны эти фирмы не для махинаций, а для того, чтобы делать вид, будто он занимается махинациями. Кстати, интересное наблюдение, господа – на примере Ивана Григорьевича можно ясно сформулировать, где сегодня проходит грань между богатым и бедным человеком. Богатый человек старательно делает вид, что у него денег меньше, чем на самом деле. А бедный человек делает вид, что у него их больше. В этом смысле Иван Григорьевич, безусловно, бедный человек, и своей бедности он стыдится сильнее всего – хотя большинство наших соотечественников сочли бы его очень богатым. У него придумано много способов скрывать реальное положение дел – есть даже такая нетривиальная вещь, как потемкинский офшор. Но в действительности он живет на взятки, как самый заурядный чиновник. И пусть это довольно крупные взятки, все равно их не хватает. Потому что тот образ жизни, который ведет Иван Григорьевич, недешев. И уж конечно, он не ровня тем людям, с которыми гуляет в Давосе и Куршевеле… Вот.
– А я знал, – сказал мужской голос в группе халдеев.
– А я нет, – откликнулся другой.
– И я тоже нет, – произнес третий.
Иван Григорьевич переступил черту на полу. Кажется, он сделал это незаметно для себя – но роковой шажок увидели многие, и в зале раздались голоса «зашел, зашел!» и «продул!», словно мы были на съемках телевикторины. Иван Григорьевич смиренно кивнул головой, признавая поражение, а потом бросился на меня с кулаками.
Я не видел этого, но чувствовал. Его рука неслась к моему затылку. Я отклонил голову, и его кулак, появившись из-за моей спины, пронесся мимо моего уха. Я увидел на его запястье белый кружок часового циферблата с раздвоенным крестом «Vacherone Constantine».
Самым странным было то, что события в физическом мире происходили крайне медленно, но мои мысли двигались в привычном темпе. «Почему крест раздвоенный?» – подумал я и дал себе команду не отвлекаться. Мне вспомнился совет, который Гектор дал перед поединком Парису в фильме «Троя»: «думай только о его мече и о своем». Но вместо мечей мне вдруг представилась психоаналитическая кушетка. Какая же мерзость этот дискурс…
Все последующее произошло в реальном времени практически мгновенно, но по моему субъективному хронометру было операцией примерно такой же длительности, как, скажем, приготовление бутерброда или смена батарейки в фонарике.
Прежде чем Иван Григорьевич достиг места, где я стоял, я прыгнул в сторону, согнулся в воздухе, и, когда его туша поехала мимо, поймал ее за плечо, позволив инерции его движения рвануть меня за собой. Мы поплыли сквозь пространство вместе, как пара фигуристов. Он был слишком большим, чтобы бить его голым кулаком. Требовалось что-то тяжелое, желательно металлическое. Единственным подобным предметом, до которого я мог дотянуться, была его маска. Я сорвал ее, размахнулся ей в воздухе и обрушил на его голову равнодушное золотое лицо. Сразу после удара я отпустил его плечо, и мы разделились. Маска осталась в моей руке. Ничего сложного во всем этом не было, только от рывков и напряжения болели суставы.
После того, как я приземлился, он сделал несколько шагов и рухнул на пол лицом вперед (я подумал, что он решил уйти от позора, притворившись оглушенным).
Видимо, я не зря вспомнил про Гектора. Мизансцена до того напоминала эпизод из «Трои», где Брэд Питт убивает великана-фессалийца, что я не удержался от соблазна побыть немного Ахиллесом. Шагнув к толпе халдеев, я прижал к лицу маску Ивана Григорьевича, оглядел их и громко повторил слова Брэда Питта:
– Is there no one else?
Ответом, как и в фильме, было молчание.
Маска оказалась неудобной – она давила на нос. Сняв ее, я увидел, что золотой нос расплющен, как от удара молотком. Возможно, Иван Григорьевич не притворялся.
– Рама, – негромко сказал Энлиль Маратович, – не надо перебарщивать. Все хорошо в меру…
Повернувшись к эстраде, он хлопнул в ладоши и скомандовал:
– Музыка!
Музыка сняла охватившее зал оцепенение. К Ивану Григорьевичу подошли несколько халдеев, склонились над ним, подняли и повлекли к выходу. Увидев, что он перебирает ногами, я успокоился.
Халдеи приходили в себя – разбредались по залу, разбирали напитки, вступали в беседы друг с другом. Меня обходили стороной. Я стоял в пятне пустоты с тяжелой маской в руке, не зная, что делать дальше. Энлиль Маратович сурово поглядел на меня и сделал мне знак подойти. Я был уверен, что получу выволочку. Но я ошибался.
– Очень хорошо, – тихо сказал он, хмуря брови. – С этим сучьем только так и можно. Молодец. Напугал их всех до усрачки. Вот что значит молодые мышцы, я так уже не могу.
– Почему только мышцы? – обиделся я. – По-моему, главную роль сыграл интеллект.
Энлиль Маратович сделал вид, что не услышал этого замечания.
– Но это еще не все, – сказал он. – Теперь постарайся им понравиться. Поучаствуй в их разговорах.
С этими словами он погрозил мне пальцем. Со стороны наш разговор выглядел так, словно строгий папаша отчитывает нашкодившего сынишку. Несоответствие мимики словам было забавным.
– Поработать королевой бала? – спросил я.
– Раздеваться не надо, – ответил Энлиль Маратович. – И цепи с пуделем тоже не будет. Достаточно познакомиться с самыми важными гостями – чтобы они знали тебя лично. Идем, я тебя представлю. И улыбайся всем как можно шире – они должны быть уверены, что ты холодная лицемерная сволочь.
