Халдеи

Следующие несколько дней я не видел никого из вампиров. Звонить Гере я не хотел. Я боялся даже того, что позвонит она – после ее укуса я чувствовал себя не просто голым королем, а голым самозванцем, у которого на спине вытатуировано неприличное слово. Особенно стыдно мне было за свои попытки пустить ей пыль в глаза.

Я представлял себе, что она увидит, каким образом был получен снимок скучающего демона с перстнем, и меня корежило. А стоило мне подумать о том, что одновременно с этим она узнает, как я использовал ее фотографию, и меня начинало трясти.

«Чмоки, – бормотал я, – чмоки всему». Мое страдание было настолько интенсивным, что завершилось вполне полноценным катарсисом, который, как это часто бывает, осветил не только сам источник боли, но и его окрестности. Я записал в учебной тетради:

Про сострадание, конечно, я написал из риторической инерции. Во мне оно просыпалось редко – тем не менее, как и все вампиры, я считал, что достоин его в полной мере. Увы, нам, как и людям, в высшей степени свойствен этот недостаток – мы плохо видим себя со стороны.

Я проводил время, слоняясь по ресторанам и клубам. Пару раз я покупал незнакомым девчонкам выпивку и вступал с ними в многозначительные беседы, но каждый раз терял интерес к происходящему, когда следовало переходить к практическим действиям. Возможно, я не был пока готов применить учение Локи на практике. Или, еще вероятнее, все дело было в том, что ни одна из них не походила в достаточной степени на Геру… Придя к таким выводам, я задумался – получалось, если бы мне встретилась девушка, достаточно похожая на Геру, я бы все-таки применил технологию Локи? Словом, на личном фронте все было так запутано, что впору было обращаться к психотерапевту.

Как часто бывает, личная неустроенность компенсировалась избыточными денежными тратами. За эти дни я купил уйму шмоток в «Архетипик Бутик», и даже получил скидку на набор из семи совершенно не нужных мне шелковых галстуков «Nedelka top executive», угадав марку настенной «тачки № 02» – желтой «Ламборджини Диаблеро».

Все это время у меня сгущалось предчувствие, что впереди меня ждет новое испытание, куда серьезней предыдущих. Когда предчувствие достигло достаточной густоты и плотности, произошла материализация. Она приняла форму Митры. Он пришел утром, без звонка. К этому времени я уже почти не был на него зол.

– Я от тебя такого не ждал, – сказал я. – Зачем ты все рассказываешь Гере?

– А что я ей рассказал? – опешил он.

– Про препарат «Рудель Зоо». Что я его вылизал досуха.

– Я такого не говорил, – сказал Митра. – Мы беседовали про разные редкие препараты, и я упомянул, что этот тебе достался по наследству. Насчет того, что ты его досуха вылизал, она сама догадалась. Гера необыкновенно тонко чувствует собеседника.

– Не надо было ей вообще ничего говорить на эту тему. Неужели не понятно?

– Теперь понятно. Извини, не подумал.

– Чем обязан визиту?

– Мы едем к Энлилю Маратовичу. Сегодня плотный день, и ночь тоже. Днем тебя представят богине. А ночью будет капустник.

– Что это такое?

– Ритуальный вечер дружбы вампиров и халдеев. Если коротко о сути, хитрые и бесчеловечные существа устраивают вечеринку, где убеждают друг друга в том, что они простодушные добряки, которым не чуждо ничто человеческое…

– Кто там будет?

– Из тех, кого ты знаешь – твои учителя. Ну и твоя соратница по учебе. Ты, похоже, по ней уже скучаешь?

– Гера там тоже будет? – спросил я нервно.

– При чем тут Гера?

– А о ком ты тогда говоришь?

– Локи принесет свою резиновую женщину… Ой, какой взгляд, я сейчас сгорю, хе-хе… Он не тебе ее принесет, дурачина, это такая традиция. Типа юмор. Одевайся.

Оставив Митру в гостиной, я пошел в спальню и открыл шкаф. После прогулки с Герой все мои купленные с манекенов комбонаряды вызывали во мне отвращение. Теперь они казались тематической подборкой из музея дарвинизма: свадебные перья попугаев, отвергнутых естественным отбором. Я оделся во все черное – таких рубашек у меня не было, и я надел под пиджак хлопчатобумажную футболку. «Это даже хорошо, – думал я, – что Геры не будет. А то решит, что сильно влияет на мои вкусы…»

– Выглядишь как настоящий вампир, – одобрительно сказал Митра.

Он тоже был одет в черное, но куда шикарнее, чем я. Под его смокингом был черный пластрон и крохотная бабочка из алого муара. Он благоухал модным одеколоном «New World Odor» от Gap. Все вместе делало его похожим на отучившегося в Йеле цыганского барона.

Внизу ждала та самая машина, которая увезла нас с Герой из жилища Энлиля Маратовича – черный лимузин неизвестной мне марки. За рулем сидел знакомый шофер. Когда мы залезли внутрь, он вежливо улыбнулся мне в зеркальце. Машина тронулась; Митра нажал на кнопку, и из стенки впереди поднялась стеклянная перегородка, отделившая нас от шофера.

– Кто такие халдеи? – спросил я.

– Это члены организации, которая сопрягает мир вампиров с миром людей. Ее официальное название – «Халдейское общество».

– Зачем они нужны?

– Людей надо держать в узде. Этим и занимаются халдеи. Уже много тысяч лет. Это наш управляющий персонал.

– Как они управляют людьми?

– Через структуры власти, в которые входят. Халдеи контролируют все социальные лифты. Без ее ведома человек может подняться только до определенной карьерной ступеньки.

– Понятно, – сказал я, – масонский заговор? Мировое правительство?

– Типа того, – улыбнулся Митра. – Человеческая конспирология – весьма полезная для нас вещь. Люди знают – есть какое-то тайное общество, которое всем управляет. А о том, что это за общество, с давних пор спорят все газеты. И, как ты понимаешь, будут спорить и дальше.

– А почему халдеи подчиняются вампирам?

– Все держится на традиции. На том, что дела обстояли так всегда.

– И все? – изумился я.

– А как это может быть по-другому? Власть любого короля держится только на том, что вчера он тоже был королем. Когда он просыпается утром в своей кровати, у него в руках нет никаких рычагов или нитей. Любой из слуг, которые входят в спальню, может свернуть ему шею.

– Ты хочешь сказать, что люди могут… Свернуть шеи вампирам?

– Теоретически да, – ответил Митра. – А практически – вряд ли. Без нас исчезнут все фундаментальные смыслы. Человечество останется без скелета.

– Смыслы, скелеты… Это все разговоры, – сказал я. – Людей этим сегодня не удержать. Какие-нибудь реальные средства контроля у нас есть?

– Во-первых, традиция – это очень реальное средство контроля, поверь мне. Во-вторых, мы держим халдеев на поводке, контролируя их красную жидкость. Мы знаем все их мысли, а это производит на людей неизгладимое впечатление. От нас ничего нельзя скрыть. У людей есть понятие – инсайдерская информация. Мы делаем ее, так сказать, аутсайдерской. Это основной товар, который мы обмениваем на человеческие услуги.

– А почему люди ничего про это не знают?

– Как не знают? Знают, и очень давно. Например, советником английских королей много веков был так называемый «лорд-пробователь» – сам понимаешь кто. Про него даже в учебнике истории написано. Естественно, написали какую-то смешную чушь, что он якобы пищу пробовал – проверить, не отравленная ли. Ничего так работка для лорда. Мог бы еще говно вывозить… Полностью перекрыть утечку информации невозможно, но мы можем добиться того, что она будет невероятно искажена. Нам помогает склонность людей считать нас гораздо более сверхъестественными существами, чем мы есть на самом деле. У них кружится голова от близости к бездне. Юмор в том, что по сравнению с той бездной, в которую сегодня ухнули люди, наша не так уж глубока…

Я вспомнил пропасть, над которой парил во время великого грехопадения, и задумался. Действительно, какая бездна была глубже – черный колодец Хартланда, куда я начал спуск, или зияющее очко универсама, где я работал грузчиком? Дело было не в универсаме – любой жизненный выбор, оставленный молодому человеку моих лет, был несомненной норой, ведущей в нижнюю тьму. Различался только наклон коридора. Если разобраться, не вампиры, а люди висели головой вниз, просто глубина называлась у них высотой…

– Халдеи, – пробормотал я, – халдеи… У нас в дискурсе что-то было такое… Это жители Вавилона? Или так бандиты называют официантов?

– Про официантов не знаю. А насчет Вавилона – совершенно верно. Халдейское общество возникло в Вавилоне, отсюда и его название. В нынешнем виде оно существует со времен Нововавилонского царства, когда городом правила халдейская династия. Кстати, именно в этой ближневосточной традиции впервые упоминается Дерево Жизни.

– Дерево Жизни? Что это такое?

– Это дом Великой Богини. Разные религии спорят, где именно она живет – в стволе или в ветвях, но такое дерево есть в каждой стране.

– Что, в каждую страну откуда-то завозят?

– С точностью до наоборот. Отдельная человеческая нация со своим языком и культурой образуется там, где есть такое дерево. Вокруг него, так сказать. Но с другой стороны, все Деревья Жизни – это одно и то же дерево.

– А кто такая Великая Богиня?

Митра засмеялся.

– Узнаешь вечером, – сказал он. – Обещаю, что впечатление будет сильным.

Я почувствовал тревогу, но решил не поддаваться ей.

– Все же я не понимаю, – сказал я, – зачем тайному обществу людей, которое контролирует все социальные лифты, работать на вампиров? Зачем им вообще работать на кого-то, кроме самих себя?

– Я же сказал. Мы читаем в их душах.

– Да ладно тебе. Одна Варфоломеевская ночь, и никто нигде больше не читает. Если халдеи настолько серьезные люди, что могут контролировать весь этот ядерно-финансовый бардак, зачем им кому-то подчиняться? Люди в наше время очень прагматичны. И чем выше они поднимаются на своих социальных лифтах, тем они прагматичнее. Уважение к традиции сегодня не мотивация.

Митра вздохнул.

– Ты все понимаешь верно, – сказал он. – Но верхушка человечества оберегает Дерево Жизни именно из прагматизма.

– Почему?

– Прагматизм – это ориентация на практическое достижение цели. Если цель отсутствует, ни о каком прагматизме нельзя говорить. А цель перед людьми появляется именно благодаря Дереву Жизни.

– Каким образом?

– Это тебе расскажет Энлиль Маратович.

– А что такое баблос? Можешь хотя бы это сказать?

Митра страдальчески наморщился.

– К Энлилю! – прокричал он и замахал руками, словно отбиваясь от стаи летучих мышей.

На нас покосился водитель – видимо, услышал что-то сквозь перегородку или увидел движение. Я повернулся к окну.

За обочиной мелькали блочные восемнадцатиэтажки спальных районов, последние постройки советской эпохи. Я пришел в мир на самом ее закате. Я был слишком мал, чтобы понимать происходящее, но помнил звуки и краски того времени. Советская власть возвела эти дома, завезла в них людей, а потом вдруг взяла и кончилась. Было в этом какое-то тихое «прости».

Странным, однако, казалось вот что – эпоха кончилась, а люди, которые в ней жили, остались на месте, в бетонных ячейках своих советских домов. Порвались только невидимые нити, соединявшие их в одно целое. А потом, после нескольких лет невесомости, натянулись по-другому. И мир стал совершенно другим – хотя ни один научный прибор не мог бы засечь этих нитей. Было в этом что-то умопомрачительное. Если прямо на моих глазах могли происходить такие вещи, стоило ли удивляться словам Митры?

Я понял, что мы приближаемся к дому Энлиля Маратовича, когда вокруг замелькали сосны. Мы снизили скорость. Под колесами стукнул «лежачий полицейский», потом еще один; мы проехали открытый шлагбаум, которого я не заметил в прошлый раз, и затормозили у ворот в высоком заборе. Забор я помнил, а проходную тоже не рассмотрел.

Это было мощное сооружение из кирпича трех оттенков желтого – цвета складывались в замысловатый, но ненавязчивый орнамент. Так мог бы выглядеть черный ход Вавилона, подумал я. Створки ворот, сделанные из похожего на танковую броню металла, медленно открылись, и мы въехали внутрь.

Дорога вела к спуску в подземный гараж, откуда мы поднялись в прошлый раз. Но сейчас мы свернули в боковую аллею, проехали мимо почетного караула старых сосен и оказались на открытом пространстве, заставленном припаркованными автомобилями (у нескольких были мигалки на крыше). Машина остановилась; шофер вылез наружу и открыл дверь.

Дома в обычном понимании слова я не увидел. Впереди было несколько несимметричных белых плоскостей, поднимающихся прямо из земли. В ближайшей к нам плоскости была входная дверь – к ней вела широкая каменная лестница. Сбоку от лестницы был устроен красивый и необычный водопад.

Это был как бы кусочек реки: вода сбегала вниз по широким уступам и исчезала в бетонной щели. В потоке стояли разноцветные лодки из камня, в каждой из которых сидел каменный кавалер и каменная дама с веером. Кажется, это была старинная китайская скульптура – краска оставалась только на лодках и почти совсем слезла с кавалеров и дам. Я заметил, что кавалеры были двух типов. У первого было серьезное сосредоточенное лицо; в руках он держал весло и занимался греблей. Второй, подняв лицо к небу, широко улыбался, а в руках у него была лютня: видимо, он догадался, что от гребли не будет особого толку в связи с характером переправы. Дамы во всех лодках были одинаковыми – напряженно-важными; различался только фасон каменной прически и форма веера в руке. «Переправа, переправа, – вспомнил я старинные строки, – кому память, кому слава, кому темная вода…» Поэт, конечно, немного лукавил, но ведь иначе в то время не напечатали бы.

Мы с Митрой пошли вверх по лестнице.

– У Энлиля необычный дом, – сказал Митра. – Это, по сути, большая многоуровневая землянка с прозрачными потолками.

– Зачем он такой построил?

Митра усмехнулся.

– Говорит, когда люди за стеной, неспокойно. А когда там землица, лучше спишь… Традиционалист.

Как только мы приблизились к двери, она открылась. Миновав ливрейного лакея (я видел такого впервые в жизни), мы прошли по изгибающемуся коридору и оказались в большом круглом зале.

Зал был очень красив. В нем было много воздуха и света, который проходил через прозрачные сегменты потолка и падал на пол, выложенный плитами со сложным геометрическим узором. Обстановка была выдержана в классическом стиле: на стенах висели картины и гобелены; между ними стояли бюсты античных философов и императоров – я узнал Сократа, Цезаря, Марка Аврелия и Тиберия. Судя по паре отколотых носов, это были оригиналы.

Меня удивил камин в одной из стен – несмотря на свои внушительные размеры, он явно был мал, чтобы согреть это просторное помещение. Это была или ошибка архитектора, или какой-нибудь модный изыск – например, врата ада. Возле камина полукругом стояло несколько зачехленных кресел. У противоположной стены зала помещалась небольшая эстрада. А в центре стояли накрытые для фуршета столы.

Я увидел Энлиля Маратовича, Бальдра, Локи и Иегову. Остальных я не знал. Особо сильное впечатление произвел на меня огромный рыжеволосый мужчина, стоявший рядом с Энлилем Маратовичем. Вид у него был решительный и грозный. Для вампира, впрочем, он был слишком румян.

Бальдр, Иегова и Локи ограничились кивками головы издалека. Энлиль Маратович подошел пожать мне руку. Следом мне протянул руку рыжеволосый гигант – и задержал мою ладонь в своей.

– Мардук, – сказал он.

– Мардук Семенович, – поправил Энлиль Маратович и со значением поднял бровь. Я понял, что к рыжему следует относиться с таким же почтением, как к нему самому.

– Эх, – вздохнул рыжий, тряся мою руку и внимательно глядя в глаза, – что же вы такое делаете с нами, молодежь…

– А что мы делаем? – спросил я.

– В могилу гоните, – сказал рыжий горько. – Приходит смена, пора освобождать площадку…

– Брось, Мардук, – засмеялся Энлиль Маратович. – Тебе до могилы еще сосать и сосать. Вот меня молодняк туда толкает конкретно. Я уже половины слов не понимаю, какие они говорят.

Рыжеволосый гигант отпустил наконец мою руку.

– Тебя, Энлиль, в могилу никто никогда не столкнет, – сказал он. – Потому что ты в нее переехал еще при жизни, хе-хе. И все мы в ней сейчас находимся. Предусмотрительный, черт. Ну что, начинаем?

Энлиль Маратович кивнул.

– Тогда запускаю халдеев, – сказал Мардук Семенович. – У вас пять минут на подготовку.

Он повернулся и пошел к дверям.

Я вопросительно посмотрел на Энлиля Маратовича.

– Маленькая торжественная часть, – сказал тот. – Кто такие халдеи, Митра объяснил?

– Да.

– Ну вот и хорошо.

Он взял меня за локоть и повел к сцене с микрофоном.

– У твоего сегодняшнего выступления будет две части, – сказал он. – Сначала тебе надо поприветствовать наших халдейских друзей.

– А что мне говорить?

– Что хочешь. Ты вампир. Мир принадлежит тебе.

Видимо, на моем лице не отразилось особого энтузиазма по этому поводу. Энлиль Маратович сжалился.

– Ну скажи, что ты рад их обществу. Намекни на историческую преемственность и связь времен, только туманно, чтобы чего не ляпнуть. На самом деле совершенно неважно, что ты скажешь. Важно, что ты потом сделаешь.

– А что мне надо сделать?

– Тебе надо будет укусить одного из халдеев. И показать остальным, что ты проник в его душу. Вот эта часть действительно ответственная. Они должны заново убедиться, что ничего не могут от нас скрыть.

– Кого мне кусать?

– Халдеи выберут сами.

– А когда? Прямо сейчас?

– Нет. Потом, ночью. Это традиционный номер в нашем капустнике. Вроде бы такая шутка. Но в действительности самая серьезная часть вечера.

– А халдей будет готов к тому, что я его укушу?

– Это тоже не должно тебя заботить. Главное, чтобы готов был ты.

Слова Энлиля Маратовича намекали на незнакомое мне состояние духа – гордое, уверенное, безразличное. Так, наверно, должен был чувствовать себя ницшеанский сверхчеловек. Мне стало стыдно, что я не соответствую этому высокому образцу и на каждом шагу задаю вопросы, как первоклассник.

Мы поднялись на сцену. Это была маленькая площадка, годная, чтобы разместить какое-нибудь трио виртуозов или микроскопический джаз-банд. На ней стоял микрофон, два софита и черные коробки динамиков. На стене висела темная плита, которую я издалека принял за часть музыкального оборудования.

Но она не имела к музыке никакого отношения.

Это был древний барельеф с полустертой резьбой, закрепленный на стальных скобах. В его центре, над грубо обозначенной поверхностью земли, было изображено дерево с большими круглыми плодами, похожими то ли на глаза с ресницами, то ли на яблоки с зубами. Вокруг размещались фигуры: с одной стороны волк, с другой – женщина с кубком. По краям плиты были вырезаны сказочные животные, одно из которых очень напоминало вампира в полете. Пространство между рисунками было покрыто строчками клинописи.

– Что это? – спросил я.

– Иллюстрация к эпосу о Гильгамеше, – ответил Энлиль Маратович. – Там упоминается Дерево Жизни. Вот это оно и есть.

– А что у этой женщины в кубке? Надо думать, баблос?

– Ого, – сказал Энлиль Маратович, – ты и про это слышал?

– Да. Краем уха. Знаю, что напиток из денег, и все…

Энлиль Маратович кивнул. Похоже, он не собирался углубляться в тему.

– Это вампир? – спросил я и показал на крылатого зверя в углу.

– Да, – сказал Энлиль Маратович. – Этот барельеф – святыня Халдейского общества. Ему почти четыре тысячи лет. Когда-то похожий был в каждом храме.

– А сейчас храмы халдеев еще существуют?

– Да.

– Где?

– Любое место, где установлен такой барельеф, становится храмом. Учти, что для членов общества, которые сюда войдут, это довольно волнующий момент – они встречаются со своими богами… А вот и они.

Двери открылись, и в зал стали входить люди странного вида. На них были одеяния из многоцветной ткани, явно не относящиеся к нашей эпохе – что-то похожее, кажется, носили древние персы. Поражали, однако, не эти экстравагантные наряды, которые при желании можно было принять за чересчур длинные и пестрые домашние халаты, а блестящие золотые маски на их лицах. К поясам халдеев были прикреплены металлические предметы, которые я сначала принял за старые сковородки. Но эти сковородки слишком ярко блестели, и я понял, что это древние зеркала. Лица вошедших были склонены долу.

Я вспомнил фильм «Чужой против Хищника». В нем была сцена, которую я пересмотрел не меньше двадцати раз: космический охотник стоял на вершине древней пирамиды и принимал поклоны от процессии жрецов, поднимающихся к нему по бесконечной лестнице. Это был, на мой взгляд, один из самых красивых кадров американского кинематографа. Разве мог я подумать, что мне самому придется оказаться в подобной роли?

По моей спине прошел холодок – мне показалось, что я нарушил какой-то древний запрет и начал создавать реальность силой своей мысли, действительно осмелившись стать богом… А это, понял я вдруг, единственный смысл, действительно достойный слов «великое грехопадение».

Но мое головокружение продолжалось только секунду. Люди в масках подошли к сцене и стали вежливо аплодировать мне и Энлилю Маратовичу. Жрецы из фильма не делали на вершине пирамиды ничего подобного. Я пришел в себя – повода для паники у меня не было. Если не считать странного наряда вошедших, все происходило вполне в русле какой-нибудь бизнес-презентации.

Подняв руку, Энлиль Маратович добился тишины.

– Сегодня, – сказал он, – у нас грустный и радостный день. Грустный, потому что с нами больше нет Брамы. А радостный он потому, что Брама по прежнему с нами – только теперь его зовут Рама, он очень помолодел и похорошел! С удовольствием представляю вам Раму Второго, друзья мои!

Люди в масках выдали еще один вежливый аплодисмент. Энлиль Маратович повернулся ко мне и жестом пригласил меня к микрофону.

Я откашлялся, пытаясь сообразить, что говорить. Видимо, мне не следовало быть слишком серьезным. Но и чересчур игривым тоже. Я решил скопировать тон и интонации Энлиля Маратовича.

– Друзья, – сказал я. – Я никогда не видел вас раньше. Но я видел вас всех неисчислимое множество раз. Такова связывающая нас древняя тайна. И я сердечно рад нашей новой встрече… Может быть, это не совсем уместный пример, но мне только что вспомнилась одна кинематографическая цитата…

Только тут я сообразил, как нескромно и оскорбительно будет говорить про сцену из «Хищника против Чужого»: получится, что я сравниваю собравшихся с придурковатыми индейцами. На счастье, я сразу же нашелся:

– Помните фильм Майкла Мура, которому Квентин Тарантино когда-то дал главную премию в Каннах? Про президента Буша. В этом фильме Буш сказал на встрече со столпами американского истеблишмента: «Some people call you the elite, I call you my base…». С вашего позволения, я хочу повторить то же самое. С одним небольшим уточнением. Вы элита, потому что вы моя база. И вы моя база, потому что вы элита. Уверен, вы понимаете, насколько неразрывно одно связано с другим. У меня нет сомнений, что и в этом тысячелетии наше сотрудничество будет плодотворным. Вместе мы взойдем на новые вершины и шагнем еще ближе к… э… нашей прекрасной мечте! Верю в вас. Верю вам. Благодарю, что пришли.

И я с достоинством опустил голову.

В зале захлопали. Энлиль Маратович потрепал меня по плечу и отодвинул от микрофона.

– Насчет базы все правильно, – сказал он и строгим взглядом обвел зал, – вот только с одним согласиться не могу. Насчет веры. На этот счет у нас есть тройное правило: никогда, никому и ничему. Вампир не верит. Вампир знает… И Буша этого нам тоже не надо. Как говорит Великая Богиня, «the only bush I trust is mine…»

Энлиль Маратович сделал серьезное лицо.

– Тут, правда, получается противоречие с тем, о чем я только что говорил, – заметил он озабоченно. – Фигурирует слово «trust». Но противоречие только кажущееся. Это слово вовсе не значит, что Великая Богиня чему-то верит. Совсем наоборот. Она так говорит… Ну? Кто догадается первый, почему?

В зале захохотали несколько вампиров. Видимо, в шутке была какая-то непонятная мне соль. Энлиль Маратович поклонился, подхватил меня под руку, и мы сошли с эстрады.

Халдеи разбирали коктейли и переговаривались – все здесь, похоже, были давно и хорошо знакомы. Мне было интересно, как они будут есть и пить в своих масках. Оказалось, проблема решалась просто. Маска крепилась к круглой кожаной шапочке. Приступив к закускам, халдеи просто развернули маски на сто восемьдесят градусов, и золотые лица переехали на их затылки.

– Скажите, Энлиль Маратович, – спросил я, – а в чем смысл вашей шутки – насчет «the only bush I trust is mine»? До меня не дошло.

– Это, Рама, игра слов, – ответил Энлиль Маратович. – А с точки зрения Великой Богини это просто фантомные боли.

Я опять не понял, о чем идет речь. Меня охватило раздражение.

Мардук Семенович пришел мне на помощь.

– По преданию, – сказал он, – Великая Богиня превратилась в золотой дождь. Примерно как Зевс в мифе о Данае. Это, как ты понимаешь, метафора, – в обоих случаях божество превращает себя в деньги. Вернее, не в деньги, а в то, что стоит за ними на самом деле. С тех пор к богине стремятся все человеческие умы. Она и есть тот смутный свет, к которому сквозь века бредет человечество. Фигурально выражаясь, все люди держатся за протянутые к ней нити. Так что ты, Рама, уже с ней знаком.

– Да, – добавил Энлиль Маратович. – Великая Богиня – это вершина Фудзи. Понимаешь?

Я кивнул.

– Но раз богиня стала золотым дождем, тела у нее нет. А раз нет тела, значит, нет и bush'а. Поэтому богиня может смело ему верить. То, чего нет, не обманет никогда.

Шутка, возможно, и не стоила того, чтобы ее понимать. Но дело было не в шутках. Мне надоела эта затянувшаяся игра в прятки.

– Энлиль Маратович, когда вы мне расскажете, как все устроено на самом деле?

– Куда ты спешишь, мальчик? – печально спросил Энлиль Маратович. – Во многой мудрости много печали.

– Послушайте, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и веско, – во-первых, я уже давно не мальчик. А во-вторых, мне кажется, что я в двусмысленном положении. Вы представили меня обществу как полноправного вампира. Но меня почему-то до сих пор держат в потемках относительно самых важных основ нашего уклада, вынуждая расспрашивать о смысле каждой фразы. Не пора ли…

– Пора, – вздохнул Энлиль Маратович. – Ты совершенно прав, Рама, пора. Идем в кабинет.

Я поглядел на собравшихся в зале:

– Мы вернемся?

– Хочется верить, – ответил Энлиль Маратович.