Мия

Он предлагает мне 40 баксов из ящика с трусами. Я закрываю глаза и тру пальцами виски. Блин, ну что за отстой?

– Ты чего? Не бойся, трусы чистые, – смеется он.

У меня нет времени дурачиться. Пока я сидела под одеялом, я придумала план D. Олбани, Аделаида, Сидней. Я посмотрела расписание автобусов с телефона, и можно успеть, но мне нужны чертовы деньги, а сорока баксов мне не хватит.

– А больше нет?

Он кивает на жестянку из-под какао.

– Там мелочь примерно за год. Таскать с собой запаришься, правда. Еще могу предложить коллекцию марок – вдруг там есть ценные экземпляры.

– И все?

Я окидываю комнату взглядом в поисках ценностей. Плакаты, трофеи, мяч с автографом, глобус, гантели, даже турник в дверном проеме. Пахнет дезодорантом и грязными носками. Почему-то в пацанских спальнях всегда пахнет одинаково.

– Что это у тебя?

Он сжимает в руке какую-то с виду железную штуку.

– Эспандер, запястье разрабатывать.

– На фига тебе разработанное запястье?

– Физиотерапевт сказал, что полезно…

Так. Не отвлекаемся. В углу вижу телевизор, игровую приставку и диски с играми. На стене – доска для напоминаний с больничной брошюрой и списком запрещенной еды.

– О, мне тоже такое выдали. Правда, у меня список покороче… Двенадцать месяцев без паштета, вот садисты! Хельга, да как ты выживаешь?

На столе – ноутбук, айпод и сваленные в кучу музыкальные диски. На верхнем я узнаю свой почерк. Леди Гага, в палату № 1. Я беру его в руки и провожу пальцем вдоль контуров букв. Такое ощущенье, что я его подписывала две жизни назад. Помню, еще удивилась, зачем ему Гага. И могла бы отдать ему оригинальный диск, но я тогда дорожила всем, что дарил мне Райс. Так что я переписала его и сунула под дверь палаты. Странно, что он его не выбросил.

Хорошо помню стук в стенку в тот первый день. Как будто он не просто стучал, а пытался что-то сообщить. Я иногда слышала его разговоры с матерью. У него были очень живые интонации. Ни у кого в больнице таких больше не было. Когда никто не видел, и он не знал, что я подсматриваю, у него было очень грустное лицо.

Стоп. Я здесь не ради сентиментов. Кладу диск на место, поворачиваюсь.

– У тебя же есть счет в банке?

– Ты что, шутишь?

– А что, похоже?

– Мия, черт, ну нельзя же так просто… ну то есть… ты что, разве не…

– Что тебе непонятно? У меня время тикает!

Он прислоняется к оранжевым занавескам и скрещивает руки на груди.

– Что мне непонятно? Дай подумаю. Я ничего о тебе не знал целых три месяца. То есть, вообще-то я и до тебя этого не знал, да и видел только через окно в двери. И вот ты сваливаешься мне на голову и просишь денег. Это действительно как-то непонятно.

– Почему это непонятно?

– Потому что это ненормально.

– Да нет больше ничего «нормального», Хельга! Ты что, не въезжаешь? У тебя, у меня – теперь все навсегда ненормально! И потом, я же тебя не граблю. Я, скорее, прошу взаймы.

– Но почему у меня?

– Потому что ты виноват.

– Перед тобой? В чем?

– Ты мне наврал.

– Я тебе не…

Я топаю костылем, и мы оба вздрагиваем. Он упирается взглядом в резиновый наконечник, вдавленный в пол, и замолкает.

– Ты сказал, что мне повезло больше всех в отделении, помнишь?

Он бледнеет и как будто еле удерживает равновесие. Или это я еле удерживаю?..

– Но это было правдой, – говорит он. Я снова топаю костылем. Он быстро добавляет: – Это и сейчас правда! Я ни в чем не виноват.

Вообще-то он прав. Но дело в том, что я – тоже ни в чем не виновата.

– Ты сказал, что тебе можно верить.

Он кивает. Он много чего мне говорил. Ни во что не надо было верить. Ни во что.

– Мне просто нужен друг, – говорю я, смягчая тон. Это неправда, в отличие от следующей части сообщения. – И еще баксов триста, чтобы доехать до Сиднея. Там живет моя тетя Мэри. Она меня ждет.

Я как доеду – сразу все верну Прямым переводом, могу с процентами, если надо.

Он продолжает стоять, сложив руки на груди, и молчит. И смотрит на меня. Высматривает правду. Я стараюсь делать непроницаемое лицо. Главное – не отводить взгляд, иначе я пропала.

– Мия, я не о деньгах беспокоюсь.

Так, так, так, плакать рано, плакать можно потом, в автобусе, когда я буду ехать к чертовой матери отсюда, куда-нибудь далеко, где никто не будет спрашивать, что у меня с ногой, и откуда я приехала, и от чего бегу. Нужно свалить как можно дальше, пока сама не забуду, о чем мне хотелось плакать.

Я выдавливаю из себя улыбку и даже смешок.

– Обо мне точно не надо беспокоиться, Зак, – я специально называю его по имени. Сработало: он тут же расплывается в улыбке. Но мое сердце колотится с такой силой, что он, чего доброго, услышит. Блин, чувак не заслуживает этого дерьма. Но у меня нет выбора.

– Послушай, ты мне друг. Настоящий. Я тебе доверяю. И я обязательно верну деньги, честное слово. Мы договорились с тетей, что я приеду… она живет в месте, откуда виден Харбор-Бридж, там очень круто. И со мной все будет в порядке. Поверь.

Он смотрит на меня своими серо-голубыми глазами. И, кажется, заглядывает глубже, чем мне бы хотелось. Я не знаю, что он там видит.

Потом он расслабляется и кивает.

Черт. Ну трындец обоим.

– Квадроцикл… это номер шесть… в списке… запрещенных вещей!.. – он пытается перекричать шум двигателя, пока мы подскакиваем на каждой выбоине грунтовой дороги. Квадроцикл трясет и кренит то влево, то вправо. Зак за рулем, к его спине прижаты мои костыли, а я сижу, крепко вцепившись в поручни. – Доктора говорят… слишком большой риск… навернуться!..

– Значит, смотри не навернись! – кричу я в ответ.

Квадроцикл подбрасывает, и я стукаюсь подбородком об его плечо. Рот наполняет горьковатый вкус крови.

– Тогда не ерзай! – отвечает Зак.

– Я и не ерзаю!

Мы наконец выезжаем на автостраду, где Зак переключает скорость. Я придерживаю парик рукой и наклоняюсь вперед. Его волосы щекочут мне губы.

– Чего так медленно? – кричу я.

– Это предельная скорость!

Зак ведет квадроцикл по полосе между автострадой и обочиной, а мимо с ревом проносятся большие машины. По правую руку – деревья, деревья, сырный завод, пивоварня, грушевая ферма… я шла этой дорогой вчера вечером из хостела, но ничего этого не видела в темноте. Смотрела на гравий под ногами и переставляла костыли. Это заняло целую вечность. Я устала как собака.

Дальше мы проезжаем крикетное поле и школу, затем сворачиваем в сторону города. Зак избегает главной дороги и выбирает объездной путь. Наконец, мы паркуемся на пустынной стоянке за каким-то зданием.

Он переключает скорость и глушит двигатель.

– Ты как?

Я отпускаю поручни и потягиваюсь.

– Я жива.

– Мама меня убьет…

Я навострилась довольно быстро передвигаться на костылях с рюкзаком за плечами. Зак еле поспевает.

– Откуда в тебе такая прыть?

– Многократная «Спортсменка года» в младших классах, потом два года легкой атлетики.

К старшей школе я стала еще быстрее, была центральной нападающей на нетболе, но потом до меня дошло, что вставать рано утром по воскресеньям – отвратительно. Оказалось, что есть куда более интересные способы проводить выходные.

– А ты всегда такой тормоз? – спрашиваю я, хотя это наезд не по делу. Я видела его фотографии в Фейсбуке, а также ролики, которые выкладывали в группе его футбольной команды. Я знаю: он вообще-то очень быстрый.

Ну, или был быстрым. Постоянно спохватываюсь, что многое осталось правдой только в прошедшем времени.

– Да тебя моя бабушка обгонит!

– Ты же говорила, что она умерла?

– Вот именно!

Вывеска банка! Я прибавляю скорость. Костыли больно впиваются в подмышки, нога ноет, но цель близка, нельзя сейчас раскисать. Никаких дополнительных объяснений насчет денег, никаких долгих прощаний, просто сяду в автобус и все.

Но автоматические двери не раздвигаются передо мной. Я делаю шаг вправо, потом шаг влево, в надежде разбудить сенсорный датчик, но фиг.

– Блин, только не это!

Я достаю телефон, чтобы проверить время. 8:50, ну конечно! Банки еще тупо закрыты. На экране – сообщение от Шаи:

Не ожидала от тебя, подружка

И еще одно от мамы:

Где тебя черти носят?

Удалить. Удалить. Кидаю телефон обратно в рюкзак.

– А как ты добралась сюда без денег?

Я складываю ладони лодочкой и вглядываюсь через стекло. Ну же, где персонал?

– На междугороднем «грейхаунде», Перт-Аде-лаида.

– То есть, у тебя был билет?

Я достаю его из кармана и показываю Заку.

– Водитель останавливался на перекур на каждом долбаном углу. Я здесь вышла, чтобы взять колу в автомате, и увидела рекламу вашей фермы.

– Прямо в автомате с колой?

– Рядом, на стенде с буклетами… Потом пришел трансферный автобус, и я подумала: почему нет?

– Ты была на ферме? Я тебя не видел.

– Ты меня не заметил. Я думала, что сяду потом на другой автобус, но водители задрали придираться. Блин, где все? Я сейчас обдуюсь!

– Все сидят по домам. Сегодня воскресенье.

Черт, и правда. Вот гад, почему он сразу не сказал? Издевается надо мной?

– Я и сам затупил, – оправдывается он. – Не выспался что-то. Но здесь в квартале есть банкомат.

Отлично, но мне дико нужно в туалет. Зак как будто считывает и эту мысль:

– Туалеты там, – он кивает на бежевый домик. – Ты иди, я схожу за деньгами. Встретимся здесь через пять минут.

– А ты крутой чувак, – говорю я.

Он улыбается, и улыбка идет ему больше, чем я могла представить. Я поневоле любуюсь им. Надеюсь таким его и запомнить.

– Давай, иди.

– Ага. Подержишь рюкзак?

Я мчу к туалетам на всех парах. Пожалуй, и на костылях я бы побила пару школьных рекордов.