Когда Аллен открыл дверь перед Ивлин Каррадос, то на фоне ярко освещенной улицы он увидел только темную фигуру. Ее лицо было полностью в тени, и разглядеть что-нибудь на нем было совершенно невозможно. Поэтому, когда она прошла в гостиную, он оказался абсолютно не готов к ее необыкновенной бледности, к затравленному взгляду, к нервически перекошенному рту. Он вспомнил, что она пришла к себе прежде, чем обнаружила отсутствие Бриджет, и с сочувствием отметил, что она отодвинула собственные проблемы и сейчас даже не думала о них. По-видимому, и Бриджет охватило то же чувство, потому что она, негромко вскрикнув, бросилась к матери. Как все обезумевшие матери, леди Каррадос обхватила Бриджет обеими руками, и ее тонкие пальцы двигались необыкновенно выразительно.

— Дорогая моя, — она с жаром, торопливо целовала волосы Бриджет, — как ты могла, Бриджи, так напугать меня, как ты могла!

— Я думала, ты знаешь. Донна, ничего не произошло. Все в порядке, правда-правда. Это касается только Доналда. Я не хотела тебя беспокоить. Донна, дорогая, прости меня, ради Бога!

Наконец леди Каррадос успокоилась и обернулась к Аллену.

— Ивлин, проходите и садитесь, — сказал он. — Беспокоиться вам совершенно незачем. Я бы отвез вашу дочь домой, но у нее было несколько интересных сообщений, и я подумал, что вы могли бы и доверить мне ее на полчаса.

— Да, Родерик, конечно. Если бы я только знала. А где же Доналд? Я полагала, он здесь.

— Он в другой комнате. Не могли бы мы на несколько минут направить к нему Бриджет?

— Пожалуйста.

— Только не мешайте ему, — сказал он Бриджет, когда она выходила из гостиной.

— Хорошо.

— Ивлин, бренди? — спросил Аллен, когда за Бриджет закрылась дверь.

— Никогда. С какой стати?

— Сейчас-то вы и хотите его выпить. Вы полностью созрели для бренди. Поэтому, пока я вам его налью, погрейте руки над огнем.

Он и в самом деле уговорил ее выпить немного бренди и рассмеялся, увидев, как всю ее передернуло.

— Одним словом, — сказал он, — вам нет никакой необходимости переживать за Бриджет. В общем, она чрезвычайно благоразумная молодая особа, и вся ее вина заключается в том, что самый обыкновенный визит она облекла в форму тайного побега.

— Наверное, у меня сдали нервы. Я начала воображать Бог знает что, всяческие ужасы. Мне даже показалось, что в этом преступлении она подозревает Доналда.

— Напротив, она совершенно уверена в невиновности Доналда.

— Тогда зачем она это сделала?

— Я вам лучше расскажу все по порядку. Суть в том, Ивлин, что они стремятся видеть друг друга в розовом свете. Бриджет хотела убедить меня в невиновности Доналда. И потребовала также от него, чтобы он рассказал мне все о некоем третьем, которого мы сейчас касаться не станем. Неприятнее всего то, что встретились они в «Матадоре».

— В «Матадоре»? Как это скверно с их стороны, Родерик! Для дебютантов это просто невозможно. Нет, это и правда на редкость скверно!

С облегчением, хотя и немало подивившись, Аллен отметил, что эта зацепка за правила поведения для дебютанток тотчас заслонила от леди Каррадос все прочие переживания.

— Полагаю, когда я их там обнаружил, они только-только сели за столик, и народу вокруг было мало, потому что для прожженных посетителей еще было слишком рано. Не думаю, чтобы кто-то еще их видел. И я привез их сюда.

— Я очень рада, что вы это сделали, — нерешительно произнесла она.

— Вас что-то беспокоит?

— Да нет. Это Герберт. После этой трагедии, Родерик, он так необычно себя ведет. Весь день просидел дома, не сводя с меня глаз. Я боялась, что он откажется от сегодняшнего обеда в полку, но, слава Богу, он не отказался. После обеда должен состояться ежегодный полковой бал, и на него возложена миссия представлять к награждению или что-то там еще, и это задержит его допоздна. Я бы тоже пошла, но видеть это сейчас не в состоянии. Я бы не смогла выдерживать его еще и эти часы. Он позволяет себе какие-то странные намеки, как будто… Знаете, Родерик, как будто он в чем-то подозревает меня.

— Что он говорит? Расскажите мне.

Она откинулась в кресле и задумалась, и он понял, что уже в который раз ему предстоит играть роль конфидента. «Для человека из C.I.D., — подумал он, — роль несколько странная, хотя чертовски полезная». И он расположился слушать.

— Это началось тотчас после того, как вы ушли. Мы сидели за чаем. Чай подали мне в будуар. Свою секретаршу, мисс Харрис, я попросила присоединиться к нам, мне показалось, что, раз уж она присутствовала там, это облегчит дело. И вполне естественно, что бедненькая мисс Харрис заговорила с Бриджет о Банчи. Но это оказалось на редкость не к месту. Она сказала, что прочла книгу о знаменитых судебных процессах, и при этом каким-то образом упомянула слово «шантаж». Я… Наверное, я вздрогнула, и это заметили. Можете себе представить, тут достанет и одного слова. Когда я подняла взгляд, то прочла в глазах Герберта выражение… как бы это сказать?., ужаса от осведомленности. После чая он не ушел с остальными, а принялся ходить по комнате, следя за мной. Внезапно он спросил: «С Робертом Госпелом ты ведь дружила очень тесно, не так ли?» Я ответила: «Ну, конечно». Затем он попросил показать ему мою банковскую книжку. Это прозвучало уже совершенно нелепо, особенно на фоне еще одного вопроса. Это даже забавно: неужели он заподозрил, будто я содержала бедного Банчи? Но забавным это вовсе не было. Меня это ужаснуло. Обыкновенно он никогда не беспокоился относительно моих денег. Более того, подчеркнуто этого не делал, и потому что разрешал мне пользоваться деньгами, и потому что у меня были свои деньги и те, что мне оставил Пэдди. Я поняла, что раз он взялся за мою банковскую книжку, то для того, чтобы показать, что я сняла крупную сумму — пятьсот фунтов, — подчиняясь требованиям… требованиям…

— Пятьсот фунтов из вашего большого кошелька прошлой ночью. Ивлин, как вы их сняли?

— Я это сделала лично. Обналичила чек на пятьсот фунтов. Я не думаю, чтобы Герберт знал это, или что даже если бы он узнал, то догадался бы, в чем дело. Все это ужасно меня беспокоит. Я отговорилась, сказав, что не могу найти книжку, что, наверное, я отослала ее в банк. Но он едва ли это слышал. Тут он вдруг спросил, не заходил ли к нам Банчи в мое отсутствие? Но это уже полная нелепость. Я ответила, что не знаю. Он сидел и пристально смотрел на меня, пока я прямо-таки не зарыдала, и спросил: «Было ли ему что-нибудь известно о старой мебели?»

Аллен быстро переспросил:

— О старой мебели?

— Я понимаю! Звучит безумно, не правда ли? Я переспросила, как и вы, и Герберт сказал: «Ну, о старинной. О таких вещах, как секретер в моем кабинете». Затем он наклонился ко мне и добавил: «Тебе не кажется, что он что-то знал об этом?» Я ответила: «Герберт, о чем ты говоришь?» И он сказал: «Полагаю я могу говорить откровенно. Я чувствую, что всю жизнь был окружен предателями!» Звучало это, конечно, идиотски, но я была перепугана. Я просто растерялась. Я спросила его, как он может так говорить. Но стоило мне обмолвиться о том, что Бриджет к нему всегда относилась лояльно, как он расхохотался. «Твоя дочь? — сказал он. — Лояльна? И как ты полагаешь, насколько далеко распространяется ее лояльность? Может, тебе подвергнуть ее испытанию?» — леди Каррадос сжала руки. — Он никогда не любил Бриджи, всегда ревновал ее. Я помню, как однажды, года два тому назад, они повздорили, и Герберт всерьез травмировал ее, повредил ей руку. Я бы об этом так и не узнала, если бы не зашла к ней в комнату и не увидела следы на руке. Мне кажется, он видит в ней тень Пэдди. Родерик, как вы думаете, Герберт может знать о нас с Пэдди? Есть ли хоть какая-то возможность того, что шантажист написал именно ему?

— Возможность, конечно, есть, — медленно заговорил Аллен, — но я не думаю, что все так и было. Вы говорите, что перемены в Каррадосе произошли после того, как мисс Харрис и Бриджет упомянули о шантаже, а вы заметно для всех вздрогнули?

— Да.

— А вы не думаете, что ваше явное смятение могло заставить его предположить, что вы сами — жертва шантажа?

— Не знаю. Это что-то уж очень зловеще, — сказала леди Каррадос и рассеянно улыбнулась. — Меня пугает то, что у него совершенно необыкновенное состояние духа.

— Ивлин, когда вы вышли за него замуж?

— Когда? Через два года после смерти Пэдди. Он давно хотел, чтобы я вышла за него. Ведь он очень старый друг нашей семьи. И он всегда был сильно привязан ко мне.

— И, как сейчас, он никогда себя прежде не вел?

— Как сейчас — нет. Конечно, иногда с ним трудно. Он крайне обидчив. Кроме того, он на восемнадцать лет старше меня, и терпеть не может, когда ему об этом напоминают. Здесь следует быть очень деликатным. Полагаю, он тщеславен. Бриджи, я знаю, думает так же.

Мне кажется, — ее мягкий голос, дотоле звучавший спокойно и ровно, на миг дрогнул, но затем она справилась с собой, — мне кажется, вас удивляет, зачем я вышла за него замуж, да?

— Немного да, удивляет. Возможно, вы нуждались в защите и чувствовали это. Но затея была рискованной.

— Все так и было. И было неправильно, теперь я это вижу. Произошло все несправедливо. Несмотря на то, что Герберт прекрасно осознавал, что я его не любила, и принял это рыцарски и смиренно, смириться с этим он так и не смог и постепенно стал внушать самому себе, что он мученик. Иногда это пронизано детской патетикой, и он старается привлечь меня собственными недомоганиями. За ним начинаешь ходить, как за больным. К сожалению, это ужасно раздражает Бриджи. К тому же, хоть Герберт изображает из себя простого человека, он вовсе не таков. Он — клубок комплексов, странных, путаных идей. Знаете, я думаю, что он до сих пор жутко ревнует к памяти Пэдди.

— Вы его часто видели до смерти Пэдди?

— Да. Бедный Герберт, боюсь, он всегда казался самому себе верным другом, рыцарем, продолжавшим обожать меня и после того, как я… я вышла замуж. Видите? Я все еще думаю о себе как о жене Пэдди. Мы часто приглашали Герберта на обеды. Он ужасно утомлял Пэдди, но… мне кажется, Пэдди привлекали некоторые его странности. Фактически они представляли для него очередное блюдо на обед. С его стороны это было дурно, но он всегда был таким веселым, таким обаятельным, что ему прощалось все. Все.

— Понимаю.

— Герберт стремился всячески подчеркнуть, какие жертвы он приносит этой дружбе, причем Пэдди это, конечно, понимал и часто дразнил меня им. Но я была к нему очень привязана. Нет, в ту пору бедный Герберт не был таким обидчивым, он был скорее добрым. Правда-правда. Боюсь, мы оба с Пэдди привыкли злоупотреблять этим.

— Вы уверены, что он ничего не подозревал?

— Абсолютно. Ведь он, можно сказать, был нашим ближайшим другом. Я вам рассказывала, что жила у своей матери, когда Пэдди разбился. Когда мы узнали об этом, она позвонила Герберту. Мы обратились к нему практически инстинктивно, и через несколько минут он уже был с нами. Как бы то ни было, я думаю, именно Герберту я обязана тем, что увидела Пэдди еще живым.

Аллен было открыл рот, но затем закрыл его. Леди Каррадос пристально смотрела на огонь, и не было никаких признаков того, что она осознала важность своего последнего заявления.

— Ну и как же это произошло? — спросил наконец Аллен.

— Разве я вам сегодня не рассказывала об этом? Именно Герберт отвез меня к викарию в Фэлконбридж в день, когда умер Пэдди.

Было час ночи, когда Аллен посадил леди Каррадос, Бриджет и Доналда в такси, облегченно закрыл двери и лег спать. Менее чем двадцать четыре часа прошло с тех пор, как нашел свою смерть Роберт Госпел, и за это короткое время в этом самом сложном деле об убийстве, которое Аллен когда-либо вел, у него в руках были все нити. Кроме одной. Дожидаясь, пока его охватит столь долго откладывавшийся сон, он представил себе всех основных участников этого дела как группу танцующих, которые выполняли столь замысловатые па, что в сумятице индивидуальных движений сбились с общего темпа. Вот посреди всеобщего замешательства встретились и пробираются Доналд и Бриджет; вот Уитерс шагает с краю танцующей группы и поворачивается, чтобы встретить миссис Хэлкет-Хэккет. Ивлин Каррадос танцует, тесно прижавшись к мужу и строго соблюдая такт. Сэр Дэниел Дэйвидсон с видом сельского церемониймейстера с гигантским цветком в петлице медленно рассекает группу танцующих — то в одну сторону, то в другую. Димитрий воровски крадется в такт танцу, предлагая каждому из танцующих бокал с шампанским. Мисс Харрис в роскошном модном платье особыми, мелкими па скачет в центре круга, а генерал Хэлкет-Хэккет, с тревогой вглядываясь в лицо каждого встречного, кажется, ищет себе партнершу. Плавающие движения танцующих становятся тем временем все головокружительнее, фигуры двигаются все быстрее, быстрее, и их мелькание в конце концов становится невыносимым. И вдруг с пугающей неожиданностью они замирают в неподвижности, но прежде, чем провалиться в забытье, Аллен, словно в мгновенной вспышке, успевает разглядеть рисунок танца.