Глава 25

– У меня есть хорошие и плохие новости, – сказал Сильван на следующее утро.

Ее сердце екнуло. Она понимала, что он может заявить ей о том, что лишь развлекался с ней. Что для его страстной натуры просто мало любовных игр с одной женщиной.

– И какая же плохая?

– Может, я просто сообщу тебе эти новости, а ты сама решишь, какая из них покажется тебе отчасти ужасной, а какая отчасти забавной.

Кэйд молча взяла йогурт. Любимый, чуть сладковатый йогурт. Впервые за десять дней она попыталась съесть здоровый завтрак, и Сильван выбрал этот момент, чтобы обрушить на нее противоречивые новости. Вопиющая несправедливость!

– Мы приглашены на вечеринку по случаю дня рождения.

– К кому? И что означает «мы»?

Он выразительно поджал губы.

– Ладно, меня пригласили на вечеринку. Обычно я хожу в гости с подругой. Составишь мне компанию?

Она не часто ходила на свидания. А если и ходила, то очень давно. Это звучало как приглашение на свидание. Нет, скорее это похоже на представление подруги друзьям.

Во Франции такого рода приглашения в порядке вещей?

– А чья вечеринка?

– Моего кузена Тьерри, ему стукнуло полвека.

О, ее представят семье в качестве… подруги?!. Кэйд чувствовала себя так, словно вела машину по извилистой дороге и вдруг обнаружила: земля ушла из-под ног, и ее уже несет по штормовому морю на утлом суденышке.

Она очень не любила бывать на семейных встречах. Старательно избегала их, поскольку ее ужасала атмосфера алчности на традиционных семейных сборищах. Кэйд вообще избегала любых знакомств – как назначенных свиданий, даже любовных, так и дружеских или семейных компаний. Закончив колледж, она дала себе обещание не обременять свою жизнь подобными пустяками. До тех пор, пока… Конечно, сейчас ситуация в корне изменилась.

– А кто там будет?

– Оh, tout le monde.

– То есть?

– Ну, все родственники. Друзья. Полвека все-таки он отшагал.

– А твоя мать приедет из Прованса?

– Это же его пятидесятый день рождения.

– Значит, приедет… – Словно защищаясь от чего-то, Кэйд обхватила себя руками. – А ей известно обо мне?

– О тебе уже известно всем и каждому. Моя мать настроила оповещения «Гугла» на мое имя. Если тебе не хотелось никакой известности, то следовало дважды подумать, прежде чем тайно вламываться в чью-то фирму и пытаться стащить там шоколадные конфеты.

Кэйд поморгала.

– Интересно, известна ли ей моя альтернативная личность? Отличная от Похитительницы Шоколада?

– Tu as une identité alternative? – Сильван выглядел озадаченным.

Барабаня пальцами по столу, Кэйд старалась сохранять терпение.

– Видишь ли, до недавнего времени меня не знали как Похитительницу Шоколада.

Сильван смотрел на нее с видом психолога, пытающегося понять весьма сложного пациента.

– То есть ты считаешь Кэйд Кори и Похитительницу Шоколада разными ипостасями одной личности?

– Можешь просто ответить на вопрос? Твоя мать знает, какое у меня наследство?

– Вероятно. Разве оно не опубликовано на общедоступных сайтах? Может, она и отыскала такие сведения в Интернете.

Кэйд вздохнула:

– Я не имела в виду точные цифры.

– Ты еще жива? – язвительно спросил Сильван после минутного молчания. – Ведь я еще не сообщил того, что можно счесть плохой новостью.

Она схватилась за край стола и откинулась на спинку стула.

– Вечеринка состоится в их замке в Шампани, что примерно в часе езды…

– В замке? – воскликнула Кэйд. – Разве не ты рассказывал мне о деревенском детстве?

– Неужели в Штатах замки баснословно дороги? Да стоимости одной такой квартиры в Париже хватит на покупку полдюжины загородных домов. Правда, если повезет с затратами на ремонт и содержание. В любом случае Тьерри имеет персональный доступ к генеральному директору КПД.

– К какому генеральному директору? – удивилась Кэйд. – При чем тут коэффициент полезного действия?

– Комитета политических действий. По одной легальной церемонии. Между людьми, которых не хотят считать семьей, или – в их случае – не позволяют по закону. Они – геи.

Кэйд потерла лоб, пытаясь переварить услышанное.

– Я еще жду тех новостей, что ты считаешь плохими.

– Держись. Нам придется нарядиться фермерами.

Кэйд безудержно хохотала. Выехав за пределы Парижа, они с Сильваном зашли в большой магазин и выбрали там нелепые зеленые непромокаемые костюмы, которые закрывали их от лодыжек до запястий. Как сказал Сильван, так выглядит «en vrai paysan». Наряды довершили небольшие старомодные шляпы с полями. Также они купили ярко-желтые резиновые боты. Под этими маскарадными костюмами на них были надеты праздничные наряды.

– А зачем вообще надо было вырядиться в такие костюмы? – поинтересовалась Кэйд.

– Полагаю, в нашей семье я единственный представитель, способный удержаться от откровенного хвастовства, – загадочно произнес Сильван, вызвав у Кэйд новый приступ смеха.

– В чем дело? – спросил он.

– Ты не считаешь себя хвастуном? – усмехнулась она.

– В школьные годы я был очень застенчив, – с важным видом заявил Сильван.

Кэйд вспомнила те эффектные зрелища, что он устраивал, изготавливая шоколад. Вспомнила и беззастенчивость, с какой Сильван соблазнял ее в то утро, когда она явилась на его мастер-класс.

– Похоже, тот короткий период закончился очень быстро.

– Я по-прежнему застенчив.

Кэйд не смогла удержаться от смеха.

– Ты скромник?

Сильван кивнул и вновь сосредоточился на дороге. Почему он считает себя застенчивым? Разве его отношение к ней можно назвать хоть в какой-то мере застенчивым или робким?

– А ради чего мы все-таки вырядились в эти жуткие костюмы?

– Им нравятся маскарады. На прошлый Новый год моя мать и сестра приготовили для нас троих коровьи костюмы. Весьма натуральные, даже с выменем.

Кэйд попыталась вообразить элегантного и необузданного Сильвана Маркиза в костюме коровы с выменем. Перед ее мысленным взором возникла фотография из его фотоальбома, на которой он выглядел очень довольным, с усмешкой глядя на свою темноволосую сестру. Почему-то при воспоминании о той фотографии она невольно сжалась, словно летела в пропасть, и от этого ее сердце начало колотиться с такой силой, словно хотело выскочить из груди.

– А когда отец вышел на пенсию, мы придумали шутливую пьесу, где мне за пять минут пришлось сыграть роли гангстера, ковбоя и одной дворняги с коричневыми пятнами – первой папиной собаки. И уверяю тебя, во всем виновата моя сестрица.

Ну да, так она и поверила! Кэйд не сомневалась, что половину этих ролей Сильван придумал сам. Так почему же он считает себя застенчивым?

– Тебе надо посмотреть пьеску, которую мы с сестрой сыграли к восьмидесятилетию нашего деда. Если ты подпоишь меня, то я покажу тебе наш домашний видеофильм.

– Ты считаешь, мне понадобится алкоголь, чтобы добиться от тебя желаемого?

Кэйд с притворным возмущением хлопнула его по плечу. Но оба они улыбались.

– Сельская тема маскарада выбрана потому, что мой кузен всегда мечтал завести козочек.

Кэйд призадумалась, стараясь представить человека, мечтающего о разведении коз. Потом попыталась поуместить его в ранее возникший образ французского замка, в который они ехали. В любом случае перед козами ее воображение пасовало.

– Поэтому нам пришлось объединить усилия… и подарить ему коз. Да вдобавок уток. Он еще хотел осла, но его партнер умолял нас проявить благоразумие. Поэтому мы все наряжаемся фермерами.

Любопытная семейка с богатейшей внутренней жизнью… Если бы они так и не узнали, кто она на самом деле, то там ей удалось бы повеселиться.

– А ты можешь представить меня под вымышленным именем?

Сильван промолчал.

Они ехали по дороге, вьющейся между пологих холмов. Каменные дома группировались в небольшие поселения, где во дворах на веревках даже в ноябре висело выстиранное белье. Вдоль шоссе тянулись тополя, и их устремленное ввысь извечное изящество поразило Кэйд. Перед отъездом Сильван задумчиво посмотрел на свою миниатюрную «Ауди», но выбрал фургон, поскольку только в него могла поместиться изготовленная им огромная и причудливая шоколадная скульптура, некое невероятное изваяние. Неужели он трудился над этим подарком целый день, пока она наносила визит в компанию «Шаке су гу»? Жаль, что ей не удалось побывать тогда в мастерской, чтобы увидеть Сильвана в роли скульптора по шоколаду.

Зазвонил ее телефон, и Кэйд удивилась, что здесь действует сотовая связь.

– Что ты там наболтала своему отцу? – раздался голос ее деда. – Тебе полагалось воспользоваться передышкой! Какие, к черту, исследования?! И не пытайся обосноваться в Европе!

– Дедуля, по-моему, ты давно выражал недовольство тем, что папа не позволяет мне повидать мир и провести пару месяцев в свое удовольствие. – Кэйд покосилась на Сильвана: понимает ли он, о чем она говорит?

– Мне восемьдесят два года, – обиженно заявил дедушка Джек. – Как ты думаешь, сколько еще раз я смогу тебя увидеть, если ты будешь жить в Европе?

Прежде они с дедом виделись ежедневно. Семья Кори жила в огромном белом особняке, стоявшем на холме над городком. Дед заглядывал в рабочий кабинет внучки. А дома врывался даже к ней в спальню и, сияя восторженными голубыми глазами, будил ее, чтобы дать попробовать новейший образец шоколада. Если она переедет в Париж, то они станут встречаться очень редко.

Пролетающие мимо платаны сливались перед ее рассеянным взором в сплошное размытое пятно.

– Я уверена, что буду постоянно летать туда-сюда, – заверила Кэйд, чувствуя, будто в сердце ей вонзается нож.

Руки Сильвана вдруг напряженно сжали руль. Он посмотрел на нее.

– Ты должна сначала вернуться домой. Я покажу тебе один трюк тайного проникновения во французские шоколадные кондитерские.

– Если бы я осталась в Европе, то… И вообще, пока я говорила просто о новых возможностях.

Сильван вновь бросил на нее пристальный взгляд.

– В Европе полно снобов, – заявил дед.

Да, но ей понравились эти снобы. Кэйд посмотрела на четкий профиль Сильвана, тонкие чувственные губы, брови, способные выражать самые разные эмоции. Она будто видела лица других встреченных ею шоколатье, пекарей и сыроваров. Ей нравились их отношения и вера в то, что они лучшие.

– А кого бы ты предпочла видеть каждый день? – вкрадчивым тоном спросил Джек Кори. – Толпу снобов или своего дедушку?

У Кэйд возникло ощущение, будто ее внутренности медленно перемалываются между двумя сдвигающимися каменными жерновами.

– Дедуля, я просто хотела… – Что просто хотела? Какие свои желания она осмеливалась произнести даже мысленно самой себе, не говоря уже о том, чтобы признаться в них деду? – Я просто ищу новые варианты.

Губы Сильвана сжались в узкую полоску.

– Что ж, поищешь их через несколько лет! Когда я умру, – резко возразил дед. – Почему такая спешка?

Жернова продолжали терзать ее внутренности.

– «Марс», – пробормотала Кэйд. – Удельный вес компании в обороте рынка…

А если Сильван… А что Сильван? Она вновь взглянула на него. Черт побери, порой она жила с такой устремленностью к цели, что даже не представляла, как можно закрутить легкий роман с мужчиной.

– Знаешь, Кэйди, я и сам раньше переживал из-за «Марса». И из-за этого дурацкого «Марса» превратил твоего отца в отвратительного трудоголика. В общем, я не собираюсь утомлять тебя, утверждая, что к старости стал более сообразительным, чем все вы… Ты это и сама знаешь. Мне по-прежнему хочется заткнуть «Марс» за пояс. Но теперь семья для меня важнее любых оборотов рынка.

После окончания разговора в салоне повисла тишина, и Кэйд быстро сунула мобильник в сумку.

– Ты подумываешь остаться в Европе? – наконец поинтересовался Сильван. Его голос звучал равнодушно.

Неужели это настолько сразило его, что он не смог даже выразить надежду и восторг?

– Я ищу возможности.

Его пальцы обхватили руль. Губы напряженно сжались.

Кэйд отвернулась к боковому окну и стала смотреть на платаны.

При подъезде к замку они свернули с шоссе на узенькую улочку между каменными домами. Сильван вел машину уверенно, несмотря на то, что расстояние между боковыми зеркальцами фургона и каменными стенами домов не превышало дюйма. Вскоре извилистая улочка привела их к высоким зеленым воротам, ширина которых с трудом позволила фургону проехать внутрь.

– Очевидно, бывшие владельцы побоялись сделать ворота пошире, чтобы приехавшие на грузовике грабители не смогли вывезти все подчистую, – шутливо заметил Сильван.

Он припарковал машину на белой гравиевой дорожке у края двора. Кэйд внимательно разглядывала красивый белый фасад с облупившейся кое-где побелкой, но поддерживаемый в хорошем состоянии, защитные железные оградки украшали дюжину огромных окон, занавешенных белыми кружевными вуалями.

– Napoléon III, – сообщил Сильван.

Сам он возвышался над людьми, суетившимися во дворе.

Все они ринулись к ним. Кэйд пригнулась, желая избежать удара дергающихся вил.

– Oup, pardon, – сказал один из владельцев вил и всадил их зубьями в гравий.

Она оказалась включенной в круг таких причудливо наряженных фермеров, каких ей не приходилось еще видеть в жизни. Одни облачились в странные рубахи и покусывали соломинки. Другие прятались под огромными мягкими шляпами и держали огромные подсолнухи. На третьих красовались яркие подтяжки и резиновые сапоги. Остальные, слегка смущенные, просто надели джинсы и, не придумав ничего лучшего, дополнили обычные наряды яркими бейсболками. В дальнем конце двора появился высокий, худощавый мужчина с тяпками и лопатами, которые он, похоже, собирался раздавать гостям.

– Не называй им моего имени, – шепнула Кэйд на ухо Сильвана.

– Мама! – воскликнул Сильван. – Где папа? Как вы доехали?

Женщина, воплощение элегантности, выглядевшая так, будто ее ввели в заблуждение, нарядив в бесформенный огромный балахон, крепко обняла Сильвана и поцеловала его.

– Ça va, mon petit choux?

– Мама, познакомься с Кэйд Кори.

Негодяй, подумала Кэйд.

Мать Сильвана выглядела как более зрелая версия Шанталь – волосы немного короче, подобающе возрасту, крашеная блондинка, но прическа безупречна и изысканно уложена. Ее наряд отличался тем сдержанным шиком, каким так искусно владеют парижанки, будто их элегантность лишь дело вкуса и не имеет ничего общего с деньгами, пусть даже Сильван, возможно, подарил ей шарфик от Диора, добавивший к костюму изысканное цветовое пятно. Почти незаметный макияж искусно подчеркивал достоинства, а очки скрывали лучики морщинок. Она приветствовала Кэйд парой поцелуев, едва соприкоснувшись с ней щеками.

– Так вы и есть та самая похитительница? – поинтересовалась мадам Маркиз.

Сильван уже отвернулся, чтобы обменяться рукопожатием с каким-то фермером и со смехом получить еще чьи-то поцелуи.

– Все не так просто, – ответила Кэйд.

Идеально выщипанные брови приподнялись. И замерли в ожидании продолжения.

– Мне пришлось совершить нечто поразительное, чтобы привлечь его внимание, – поспешно добавила Кэйд. – Он говорил, что шоколад важнее меня.

– И оказался прав?

Кэйд молчала, пытаясь подыскать верный ответ, когда раздался чей-то радостный голос:

– Bonjour! Неужели вы та самая Похитительница Шоколада? Je m’appelle Natalie.

– Моя сестра, – вновь появляясь рядом, пояснил Сильван, пока стройная брюнетка лет двадцати целовала Кейд в щеки.

Перед ними остановился мужчина, раздающий тяпки и лопаты. Большая мягкая шляпа не скрывала идеальной стрижки его красивых серебристых волос. Громоздкие черные резиновые сапоги покрылись грязью с примесью соломы, старой и новой, будто ими часто пользовались.

– Вы, наверное, Кэйд Кори. А я Фредерик Делоб. Добро пожаловать в наш замок. – Склонившись, он поцеловал ее с радушием, и Кэйд мгновенно успокоилась. – Не желаете ли получить тяпочку?

– Держи. – Сильван вручил Кэйд пару старых рабочих перчаток. – И для завершения общей картины… Ты ведь еще не знакома с моим отцом. Кэйд, je te présente Hervé, mon père.

Высокий седеющий мужчина с букетом смешливых морщинок вокруг глаз подарил ей несколько «безешек» – а точнее четыре «безешки», вложив в них гораздо больше восторга, чем его жена.

– И как это Сильвану удается всегда находить очаровательных женщин? – воскликнул он с такой сердечностью, что Кэйд невольно прониклась к нему симпатией за эту попытку сделать ей комплимент.

Потом, конечно, она подумала, что комплимент имел обобщенное значение. Сколько же хорошеньких женщин Сильван регулярно представлял на семейных вечеринках?

– Спасибо, папа, – отозвался Сильван, довольный этим замечанием, не обратив внимание на то, что Кэйд могло быть обидно попасть в число многочисленных красоток. – Ты не поможешь мне затащить в дом скульптуру? Фред говорит, что Тьерри подъедет через пятнадцать минут.

Присутствующие бурно отреагировали на фантастическую скульптуру Сильвана: огромные крылья и причудливые завитки белого, темного и разноцветного шоколада рельефно обвивали фигурку искусно вырезанной шоколадной козы, сидевшей на задних ногах в центре композиции. Толпа ряженых крестьян выстроилась в два ряда, образовав рукоплещущий коридор, и щелкала фотоаппаратами, пока Сильван и Эрве шествовали с драгоценным подарком к дверям замка.

– Как долго вы пробудете в Париже? – спросила Маргерит, когда мужчины скрылись в доме. – Вы же не можете надолго забывать о своей компании? Собираетесь покинуть Европу со дня на день?

Похоже, эти выходные будут очень долгими!

Пока Сильван с отцом устанавливали скульптуру на задрапированный красной скатертью стол в центре гостиной девятнадцатого века, Маргерит любезно устроила Кэйд экскурсию по другим достопримечательностям зала. Антикварные застекленные шкафы поблескивали драгоценным хрусталем и семейными фотографиями.

– Вот один из моих любимейших снимков, – сообщила Маргерит, открывая стеклянную створку и вытаскивая карточку, чтобы Кэйд разглядела ее. – Наш последний новогодний праздник. Мы нарядились коровами – это получилось очень весело… просто à mourir de rire.

Очевидно, и правда «à mourir de rire», поскольку все на фотографии помирали со смеху. Все три «коровы» – Маргерит, Натали и Сильван – и вдобавок четвертый персонаж. И на этом снимке Сильван улыбался не своей сестре, как воображала Кэйд. Заливаясь смехом, он смотрел вниз, на Шанталь, которой не досталось коровьего костюма, зато она, сверкая глазами, цеплялась за его коровье копыто в каком-то соблазнительно открытом черном наряде.

Кэйд пристально посмотрела на мать Сильвана. Маргерит ответила ей невинным взглядом.

– Изумительно, – промолвила Кэйд.

– Что именно?

– Изумительно, что кто-то может выглядеть так мило в костюме коровы.

Кэйд вернула снимок Маргерит и отошла от нее, размышляя, восприняла ли она комплимент на свой счет или на счет своих детей.

Козы и крестьяне имели огромный успех. Тьерри, настолько же малорослый и пухлый, насколько высок и худощав был его партнер Фред, едва не прослезился от счастья, обнаружив крестьян, ожидавших его приезда. Вспышки камер слепили глаза.

– Кэйд Кори? – воскликнул Тьерри, когда Сильван познакомил их. – Неужели? Voleuse de chocolat? Я поражен. Наконец-то ты привез кого-то интересного.

Только такие знаки внимания и не давали Кэйд совсем упасть духом. Она чувствовала себя воином, переоценившим свои силы. Увы! Сильван, очевидно, привык привозить своих подружек на семейные вечеринки. Она оказалась не менее симпатичной, чем прочие, и, возможно, чуть более интересной, в понимании его родни, но ни в коей мере не являлась своего рода исключением.

Увязая в грязи, Кэйд еле переставляла ноги, когда вся компания отправилась по красивому, пропитанному влагой саду к огороженному выгону, где содержались четыре козы.

– Расскажите мне немного о взломе с проникновением, – попросила Натали, останавливаясь рядом с Кэйд. – Вы пробрались туда через окно по веревке?

– В сущности, я ничего не взламывала.

– Как же?

– Ее адвокаты не хотят, чтобы она делала признания, – пояснил подошедший к ним Сильван. – Прошу тебя, Кэйд, не рассказывай моей сестре, как ты совершила взлом.

– Я могла бы проникнуть к тебе только ради шутки, Сильван, – заявила Натали. – И вообще, у меня нет времени на подобные глупости. Всю жизнь отнимает учеба. Он говорил вам, что я учусь в бизнес-колледже? – обратилась она к Кэйд.

На внимание Сильвана, видимо, общего любимца в семье, уже предъявил свои права другой кузен.

– Правда? – Кэйд почувствовала себя так, словно, слетая с небес на парашюте, приземлилась в комфортную зону.

Она ощущала неловкость, общаясь с матерью своего сегодняшнего кавалера. Зато вполне понимала людей, пытавшихся устроить свою карьеру, разговаривая с ними на приемах.

– А в какой сфере вы будете специализироваться?

– Я пока в процессе поиска, – ответила Натали. – Прохожу разные производственные стадии.

Ах! Симпатичная козочка с большими озорными глазами вдруг слизнула с руки Кэйд немного сена. От неожиданности та ахнула и рассмеялась.

– Значит, пока стажируетесь?

Она – или, вернее, компания «Шоколад Кори» – считалась своеобразным источником поставок практикантов со времен ее учебы в средней школе.

– Но у меня уже есть небольшой опыт работы в шоколадном деле. Сильван позволил мне поработать у него, пока я училась в средней школе. Поэтому я намерена объединить сферу бизнеса с производством шоколада.

– А она неугомонна, – сухо заметил Сильван, вновь подходя к ним. – Предупреждаю: никаких деловых бесед.

– Хорошо! – рассмеялась Кэйд. – Мне как раз нравится настойчивость практикантов.

«Если и есть положение хуже, чем у женского избранника, то это участь благодарного избранника», – подумал Сильван, слишком сильно сжимая ручку большого кухонного ножа, так что резать стало непривычно и даже больно.

В окружении веселой семейной компании он мог ненадолго забыть о своих заботах. Он поставил Кэйд рядом, поручив ей нарезать грибы, отчасти потому, что как только он предоставлял ей свободу действий, то переставал владеть ситуацией. Его матушка могла подсыпать отраву ей в вино. Сестра Натали могла всучить ей свое резюме. И имелись еще безграничные возможности для сложных комбинаций, обусловленных слишком большим количеством выпивки и избыточным наличием задействованного в этом маскараде острозубого садового инвентаря.

Но главное, Сильвану нравилось, что Кэйд стоит рядом с ним, нарезая грибы. Ему нравилась столь тесная близость, позволяющая в любой момент невзначай коснуться ее руки или плеча. Нравилась сосредоточенная осторожность ее резки, словно она боялась отвлечься, чтобы случайно не отрезать плохой ломтик.

И вообще ему было приятно, что Кэйд участвует в общей радостной жизни этой теплой кухни, что они все вместе помогают готовить блюда для сервировки столов и праздничной трапезы.

Он любил подобные сборища. Ни за что на свете не согласился бы пропустить семейный праздник. Все пребывали в хорошем настроении, шутили и смеялись, стараясь, чтобы пятидесятилетие Тьерри стало лучшим днем рождения в его жизни.

– Да уж, Сильван, тебе надо приглядывать за своей похитительницей! Не позволяй ей стащить тут у нас что-нибудь! – воскликнул один из его кузенов.

Сильван рассмеялся, а Кэйд грустно улыбнулась. Не удержавшись, он привлек ее к себе и поцеловал в губы. Заметил, что по крайней мере пятеро присутствующих откровенно оценивали их поведение – включая его мать, отца и сестру. Причем никто из них не выглядел смущенным. Его мать даже из вежливости не отвернулась, а продолжала наблюдать за ними.

Сильван вышел из кухни в ту самую главную гостиную девятнадцатого века, чтобы добавить поднос с очередными закусками на расставленные там большие столы. Вернувшись, он увидел, что один из дядюшек уже пристроился рядом с Кэйд и режет хлеб на его доске.

– Я понял, что вас интересует кустарное производство пищевых продуктов. Мой сын хочет стать пекарем, – верещал шустрый дядюшка.

– Пекарь и шоколатье в одной семье? – Кэйд улыбнулась. – Можно ли желать большего?

– Но в наши дни так трудно раздобыть деньги на открытие собственной пекарни, – деликатно намекнул отец будущего пекаря. На его щеках заиграл легкий румянец.

Сильван догадался, что Тонтон Фабиан старается ради сына, собираясь попросить едва знакомую миллиардершу инвестировать средства в будущую пекарню двадцатилетнего отпрыска. Предприимчивость дядюшки заставила его поморщиться. Кэйд, однако, воспринимала этот разговор как должное.

– Да, финансирование малого бизнеса – дело рискованное. Во Франции ведь сложно открыть новое дело?

– Оно потребовало бы огромных вложений… для кого-то, – объяснил Тонтон Фабиан. – А он у меня талантливый пекарь. Сейчас вот как раз закончил обучение.

– Позволь мне слегка подвинуть тебя, Тонтон, – произнес Сильван, протягивая руку к своему ножу. – Мне нужно нарезать лимоны для лосося. Ах да… будь добр, загляни, пожалуйста, в погреб, посмотри, нет ли там еще crème fraîche? В холодильнике я не нашел.

Дядя Тонтон удалился, выразительно взглянув на племянника, а Кэйд, приподняв бровь, удивленно посмотрела на Сильвана.

– С тобой часто ведут подобные разговорчики на вечеринках? – тихо спросил Сильван, чтобы не ставить своего дядюшку в неловкое положение перед остальной родней.

– Какие именно?

– Часто ли незнакомцы пытаются склонить тебя к финансированию их проектов?

– Конечно. А о чем еще могут говорить люди с незнакомцами на вечеринках?

– Ну, во Франции обычно о еде.

Кэйд рассмеялась.

– Что ж, понятно, тогда я соединила обе темы в одном разговоре. – Она закончила резать грибы и стала мыть руки. – Однако он поднял интересный вопрос, – продолжила Кэйд. – Boulangers, fromagers, шоколатье – вероятно, кустарное пищевое производство нуждается в том же, в чем нуждаются другие, – людям хочется вкладывать деньги в таланты ради процветания искусства. Быть спонсорами.

– Спонсорами? Ты имеешь в виду нечто вроде того, что noblesse oblige?

– Спонсоры помогают развитию искусства.

– Меня лично никто не опекал, – заметил Сильван. – И я тоже не испытываю в этом потребности по отношению к кому-либо.

– Тебе и не нужно, – раздраженно произнесла Кэйд, не понимая, что ее раздражение – признание его таланта.

Сильван подавил улыбку, сжав зубы, чтобы никто не заметил, как распирает его дурацкая гордость. Но его отец, проходивший мимо и услышавший слова Кэйд, многозначительно улыбнулся.

– Не могу поверить, что ты привез ее сюда! – возмущенно заявила Маргерит Маркиз сыну, позвав его во двор покурить.

Сильван не курил. В то время, когда начинали курить все подростки, он увлекся шоколадом. Он слишком дорожил своим тонким обонянием.

– Ты не забыл, что эта женщина обокрала тебя? И мне, видите ли, нужно любезничать с ней?

В гостиной присутствующие еще толпились вокруг закусок, но Натали уже пыталась включить музыку.

– Хотя бы постарайся, мама.

На самом деле Кэйд внешне восприняла спокойно едва прикрытую враждебность матери Сильвана. Означало ли это, что ей наплевать на то, как его мать относится к ней, или просто она ожидала худшего?

– А мне она понравилась, – неожиданно заявил его отец.

Маргерит бросила на мужа негодующий взгляд.

– Juste parce qu’elle est jolie? У него бывали подружки и посимпатичнее, тебе не кажется? Но они не вспыхивали как маков цвет от его взглядов, добиваясь желаемого, а просто флиртовали в приличной манере. Не похищали его сердце.

– Мне нравится, что она высокого мнения о нем, – спокойно ответил Эрве.

– Tu penses! – Сильван пристально глянул на отца, удивляясь, как его отец мог заметить то, что ему не удалось.

Сильван почувствовал, что краснеет. Вот черт, этого еще не хватало. На глазах родителей.

– И мне нравится, что она так рисковала из-за него. Тюрьмой, публичным скандалом. Что она говорила тебе, Марго? Что иначе она не могла никак привлечь его внимание?

Сильван вздрогнул, точно его ударило током.

– Верно, – признала Маргерит, склонив голову. – Откровенное преступление – безусловно, мелодраматический поступок, – произнесла она с видом римской императрицы. – Хотя и грубоватый. Неужели в ее стране женщинам некому преподать науку флирта?

– Она стремилась завоевать меня, – весело заметил Сильван. – А что, она правда говорила, что сделала это для привлечения моего внимания? А не ради моего шоколада?

Мать с досадой посмотрела на него.

– Тебе хочется жить с разбитым сердцем?

– Нет. Не хочется.

– Ты понимаешь, что сам во всем виноват? – обратилась Маргерит к мужу.

– Я раз двадцать говорил ему, что необходимо повысить охрану его кондитерской.

– Да при чем тут кондитерская? В том, что он остался таким naïf в восприятии женщин! Ты и сам такой же.

– Знаешь, – сказал Эрве сыну, – я не хотел рассказывать тебе кое-что о твоей матушке, пока ты не повзрослеешь, но она была и остается… весьма difficile.

– Я и не думала привередничать, – возразила Маргерит. – Все получалось само собой.

– Может, я и наивен, но мне нравится твоя Кэйд, – произнес Эрве.

Его Кэйд… Сильван задумался, как сама Кэйд может отнестись к такому притяжательному местоимению.

– Она поняла, как дипломатично обойтись с твоей матерью, легко поддерживала разговоры о международных сделках, а пару минут назад спокойно спустилась в кишащий пауками погреб, чтобы помочь нам достать шампанское, и она умеет вовремя вставить нужное слово. Отличный набор качеств. По-моему, нашей семье удалось освоить только одно из них – смелость в извлечении шампанского.

– Как раз я обошлась с ней дипломатично, – раздраженно заявила Маргерит. – Просто на всякий случай.

Сильван, перехватив взгляд матери, слегка улыбнулся.

– На какой, интересно, случай?

Мать негодующе фыркнула, недовольная дотошностью ближайших родственников.

– На тот случай, если она окажется… достойной. – Обиженная тем, что ее вынудили признаться в том, что она практично рассматривала некоторую возможность, Маргерит погасила окурок и гордо удалилась, намереваясь найти собеседников, чьи вопросы не будут вызывать у нее досады и раздражения.

Отец и сын посмотрели ей вслед.

– Разве я кажусь тебе наивным? – спросил Эрве у сына.

– По мнению матери, а самому-то мне откуда знать? – отозвался тот.

– Ладно… Не смогу гарантировать, что твое сердце не будет разбито, но по крайней мере на сей раз это будет взаимным. Вынужден признать, Похитительница Шоколада достойна тебя.

В гостиной Натали подключила динамики, и музыка загремела во всю мощь. Сильван рассмеялся и, взяв Кэйд за руку, повел ее в танцевальный зал с выложенным белыми мраморными плитками полом, расставленными вдоль стен диванчиками на изящных ножках и обитыми парчой мягкими креслами.

Натали включила в музыкальное меню популярную музыку последних пятидесяти лет. Она гудела басами из одного динамика и потрескивала писклявыми помехами из другого, что не мешало танцевать под нее в ритме сменяющихся мелодий и поднимать воротники воображаемых кожаных курток, разыгрывая, к примеру, песни героев из мюзикла «Бриолин». Сильван и Кэйд танцевали без передышки.

Около часа ночи они выскользнули в затихший двор, где под звездным небом слышалось лишь шуршание гравия под их ногами. Сильван повел Кэйд в раскинувшийся за особняком сад, который полого спускался к берегу Марны. Они проскользнули в калитку рядом с конусообразным, почти сказочным домиком, который когда-то служил часовней, и оказались на грязной тропинке, бегущей вдоль берега живописной и широкой реки.

– Морозно. – Сильван подтянул шарф Кэйд, убедившись, что укрыл шею. – Но мне хотелось, чтобы ты увидела окрестные красоты.

Озаренные сиянием полной луны темные воды Марны текли обманчиво медленно, ее волны переливались отраженным светом. Они остановились на берегу рядом с плакучей ивой, помахивавшей по-зимнему оголенными тонкими ветвями. Прижавшись к Сильвану, Кэйд завороженно смотрела на воду.

Может, ей захотелось близости или просто согреться от холода? Может, у нее заболели от танцев ноги? Сильван ни о чем не спрашивал, да ни о чем и не думал, ему просто нравилось согревать, поддерживать ее, давая возможность отдыха.

А ведь пару недель назад Сильван воспринимал жизнь по-иному. Жизнь казалась ему прекрасной. А сейчас, когда он, оглядываясь назад, вспоминал ту жизнь без Кэйд, то думал, что жизнь он в этом мире вел самую несчастную и никудышную.

– Мне понравилась твоя родня, – произнесла она.

Он вскинул брови.

– Неужели? Даже моя мать?

– Да. Она совсем не пыталась понравиться мне.

– И ты сочла это подкупающей чертой?

Кэйд кивнула.

– Большинство матерей с ходу начинают проявлять ко мне симпатию вне зависимости от того, смогут ли их сыновья быть счастливы со мной.

– Так ты умеешь подкупать даже чужих матерей?

Она пожала плечами.

– Не удивительно, что ты так упорно считаешь, будто сможешь купить весь Париж.

– На самом деле, – вздохнув, отозвалась Кэйд, – горю желанием заполучить хоть одно местечко в нем.

Сильван не знал, что на это ответить. Сам он не продается, но с удовольствием в любой момент предоставил бы ей местечко в своем доме, если бы она попросила. Неужели теперь это так очевидно?

Господи, он не мог больше выносить неопределенность, страх того, что Кэйд может бросить его. Но как он мог попросить человека, которого знал менее двух недель, обещать ему отказаться от привычной роскоши ради жизни с ним?

Сильван покрепче обнял Кэйд и загляделся на реку, призывая себя к терпению. «Так же терпеливо надо темперировать шоколад, – мысленно сказал он себе. – Твое время еще впереди». Может, он сумеет сделать ей смелое предложение после трех недель? Достаточно ли такого срока для положительного ответа?

Легкое облачко набежало на лунный лик, создав на речных волнах причудливые переливы света и тени. Сильван почувствовал, как глубоко вздохнула прижавшаяся к нему Кэйд. Она мягко взяла его за руку.

– Нет, серьезно, неужели я не смогу убедить тебя отдать мне твое имя?

Сердце успело дважды гулко ухнуть, пока Сильван размышлял, о чем именно она говорит. Он едва не ответил согласием. Но промолчал, вспомнив, чего именно Кэйд добивалась от него.

– Ты имеешь в виду, не продам ли я тебе свое имя для выпуска новой коллекции дурацкого шоколада? – Сильван резко отстранился от нее, шагнув к кромке темной, позолоченной воды. Его вдруг пробрала дрожь, особенно остро ощущалась внезапная потеря близости с Кэйд.

Она нахмурилась, когда до нее дошел смысл этого уточнения. Вероятно, осознала возможность двусмысленности собственного вопроса. Кэйд смутилась, опустила голову и ухватилась за ивовые ветви.

– Да.

Его рука еще хранила память о ее мягком пожатии, но он засунул ее в карман.

– Ты хоть о чем-нибудь еще можешь думать? Неужели мы не можем здесь просто наслаждаться жизнью? Почему это дело так много значит для тебя? Тебе же не нужны деньги. Не нужна Европа.

Кэйд отступила за ветви плакучей ивы. Весной или летом ей удалось бы спрятаться за массой узких стрельчатых листиков, но глубокой осенью листва уже опала.

– Ты не хочешь, чтобы я осталась в Европе?

– Ты знаешь, чего я хочу.

– Или ты…

– Кэйд… Ты способна не смешивать личные отношения с деловыми?

Внезапно ему пришло в голову, что сам он, родившись в обычной семье, рос предоставленный самому себе и лишь в юности решил стать шоколатье. Она же родилась в деловом мире и, вероятно, сейчас впервые пыталась проанализировать свои личные интересы.

– Ты хочешь, чтобы я уехала домой? – тихо спросила она.

Иногда откровенность бывала единственным достойным выходом, неважно, насколько он мог быть опасным.

– Нет.

Кэйд стояла поодаль, настороженно глядя на Сильвана, держась рукой за голые ветки, точно смущенная испуганная нимфа, случайно пробудившаяся до прихода весны.

– Видишь ли, ты можешь приобщиться к тому, чем не владеешь. – Он не сводил с нее глаз. – В любой угодный тебе момент ты можешь, ничего не покупая, стать частью моей жизни.

Ее глаза расширились. Она пристально смотрела на него.

– Я не понимаю тебя, – произнес Сильван. – Разве ты не можешь поступить так, как хочешь?

Ее брови сошлись у переносицы.

– С полной беспечностью, следуя внезапному капризу? Нет. А сколько людей могут пострадать от последствий моего необузданного решения? Думаешь, я просто позволю себе расслабиться и отдаться на волю собственных прихотей?

– Речь не об этом. Я имел в виду, можешь ли ты решить, чего желаешь от жизни, и исполнить свое желание? До сих пор, по-моему, тебе это удавалось. Неужели ты не можешь продолжать в том же духе?

Кэйд нахмурилась.

– В школе нас учили тому, что представляет собой некая американская мечта – погоня за успехом или… счастьем. – Сильван неловко, по буквам произнес это английское выражение, излишне хрипя и грассируя. – Я даже не знаю, как это адекватно перевести на французский.

– На французский лад это звучит скорее эгоистично, – усмехнулась она. – И в том-то все дело. От меня зависят судьбы людей.

– А я и не говорил, чтобы ты поступала безответственно.

Но Кэйд именно так и поступала. Что весьма интересно, учитывая то, как упорно она сопротивлялась проявлению собственного легкомыслия.

– Хотя я лично не против того, что ты тайно проникла в мой бизнес, дала шанс любителям скандалов пополоскать ваше имя в прессе, подвергаясь риску тюремного заключения, – улыбнулся Сильван.

– И, вероятно, этим я истощила фонды безответственного поведения на следующие двадцать четыре года жизни, – промолвила Кэйд.

Сильван вздрогнул.

– Не говори так. Это я вырос на задворках жизни, а ты живешь как принцесса, пойманная в ловушку собственного королевства и не осмеливающаяся осознать своих собственных мечтаний. Кэйд, по-моему, тебе вовсе не нужно покупать Европу или внедряться в европейский бизнес. Наверное, ты просто решила позабавиться, но могу поклясться, что тебе нравится бывать в моей лаборатории, ощущать жизнь во всей ее полноте. Похоже, ты наполовину подавляешь собственную натуру, сосредотачиваясь на фабриках и финансах.

А вторая половина заполнена радостью и страстью. Если она не могла остаться в Париже ради Сильвана, то могла бы ради его шоколада.

Кэйд внимательно посмотрела на него. Потом перевела взгляд на реку, устремив его на дальний берег широкой Марны.

– Моему дедушке уже восемьдесят два года, – вздохнула она.

Сильван мог уговаривать Кэйд выбрать Париж, забыв о жизни в компании, производящей проклятый ширпотреб, но он не в силах убедить ее выбрать его, отказавшись от того, кого она любила. Даже если она позволит себе отдаться чувству любви к нему, он не в силах так поступить с ней. Не вправе сказать, что ей предстоит выбор между ним и кем-то, кого она любила с детства.

– И… я могу сделать многое. Очень многое, – произнесла Кэйд с таким отчаянием, словно это стало ее проклятием, а не подарком судьбы. – Я могу спасать людей. Менять их жизни. Улучшать условия труда целых стран. Работая над шоколадом в Париже… я стану бесполезной. Я просто… полюбила его. Но это не имеет значения ни для кого, кроме меня.

– А ты когда-нибудь делала что-нибудь только ради самой себя?

Брови Кэйд сошлись на переносице, словно вопрос ее озадачил. Сильван понимал, что она размышляет над его словами.

– Я тайно проникла в твою лабораторию, – наконец произнесла Кэйд.

– Мне кажется, что ты преуспела на этом пути, – усмехнулся он. – Может, тебе следует попробовать пойти еще дальше? Перестать думать обо всем, что ты должна делать. Наслаждайся моментом, прочувствуй то, что тебе хочется делать. Безусловно, тебе позволят пару лет просто пожить в свое удовольствие.

Она положила голову ему на плечо и задумчиво посмотрела на струящуюся речную гладь.

– А ты живешь тем, что доставляет тебе удовольствие? – вдруг спросила Кэйд.

Сильван вглядывался в ее лицо, такое бледное на фоне ночи, ощущал приятную тяжесть прижатого к нему тела, стремившегося к его душе. Единственного, чего недоставало этому моменту для полного счастья, так это гарантии, что он сумеет удержать ее.

– Да. – Он ласково убрал с ее лица непослушные волосы, именно так, как ему захотелось в то первое утро в пекарне. – Je suis très content.