2
Через щель в двери сочился желтый свет, образуя на одеяле вытянутую трапецию. Он проснулся в темноте, поднял правую руку и подставил ее под полоску света. Рука, которая когда-то сжимала шеи преступников и проворно строчила протоколы, полностью лишилась своей плоти. Резко выступающие суставы, пальцы скелета. Ладонь, потерявшая былую мягкость, выглядела словно пучок сухих веток. В конечном итоге плоть разрушится, станет костями. Он рассматривал то, что было основой его тела. Основа эта медленно, но верно проступала на поверхности. До чего же удивительное чувство — истощение. Уцуми с восхищением рассматривал голубые вены на тыльной стороне руки. Внутри кровеносных сосудов беспорядочно носились мириады раковых клеток. Когда исчезнет плоть, вместе с ней исчезнут и клетки. Их сожгут вместе с ним в крематории, они превратятся в прах. Так им и надо, подумал Уцуми. Он жалел свое тело, ему так хотелось, чтобы оно продержалось хотя бы чуточку дольше. С другой стороны, мысль о собственном бессилии была ему отвратительна. Лучше уж исчезнуть, прекратить существовать, подумал он.
— Уцуми-сан, не спите?
— Нет.
Касуми осторожно открыла дверь. Она стояла в освещенном дверном проеме, и он мог видеть только ее силуэт.
— Как температура?
— Спала.
Хорошо. Можно поговорить? — Облегченно вздохнув, Касуми вошла в комнату. — Я включу свет?
Она включила свет. В холодном белом свете флуоресцентной лампы комната выглядела по-другому, не как днем. Комната в восемь дзё, с татами, без мебели. Занавесок тоже нет, в черном стекле окна отчетливое отражение лампы. За окном — круглая луна. Уцуми повернул к себе болтающиеся на худом левом запястье часы и посмотрел на циферблат. Шел десятый час. Приняв лекарство, он проспал почти два часа.
— Будете вставать?
— Нет, еще немного полежу.
Касуми, чье тело не знало болезни, еле заметно улыбнулась. Уцуми, изъеденный изнутри раковыми клетками, готов был отдыхать до бесконечности. Касуми села рядом с футоном на татами. Видимо замерзнув, она накинула поверх футболки белую рубашку.
— Странное у меня какое-то чувство. Я ведь здесь уже четыре года не была. Думала, что никогда в жизни сюда больше не войду. И вот снова благодаря вам оказалась в этом доме.
Касуми обвела взглядом комнату. Уцуми рассеянно наблюдал, как на ее лицо набегает тревожная тень, набегает и исчезает. Переживая за Уцуми, который почувствовал себя плохо, Касуми пошла просить у Цутаэ разрешения переночевать на бывшей даче Исиямы. Уцуми ждал, трясясь в ознобе, на заднем сиденье машины. Почти сразу появился Мидзусима на джипе и отвез его на дачу на вершине горы. Уцуми нетвердой от жара походкой поднялся по бетонной лестнице, ведущей к входу в дом, той самой лестнице, по которой четыре года назад в одиночку спустилась Юка; краем глаза увидев гостиную, в которую заходили члены поисковой группы, поднялся на второй этаж в спальню. Мебель, посуда, спальные принадлежности — все осталось нетронутым с того самого времени. Исияма продал дачу вместе со всем скарбом.
— Исияма поселил нас в этой комнате. Отсюда из окна виден сад. Детям нравилось в нем играть. Когда я осталась одна, чтобы искать Юку, тоже в этой комнате спала. Интересно, куда делась занавеска? Раньше здесь висел тюль.
— И после того, как все произошло?
— Да. Я много раз видела ее с улицы, а вот в дом уже четыре года не заходила. Одной было очень тяжело. Все думала, где же в этой темноте притаилось зло, спрятавшее от меня мою девочку. После того что я пережила, мне стало казаться, что я могу вынести все, что угодно. — Взгляд Касуми скользил по черному небу. — Где же она может быть? Ведь четыре года прошло, а мы так и не знаем, куда она исчезла. Может, умерла? Ходили слухи, что ее закопали где-то в горах, и тогда выходит, что преступник кто-то из местных. Если так, то кто? И почему он это сделал? Я знать хочу. Очень хочу. И вместе с тем, если вдруг найдутся ее останки, как я буду жить дальше, не представляю. Искать ее стало смыслом моей жизни. Я все это время жила верой в то, что она жива. Никому не дано понять, что я чувствую, — все бормотала и бормотала Касуми, одно и то же, одно и то же.
Уцуми вспомнил о своем сне наяву. Рассказывать о нем он не собирался.
— Я этот дом немного другим запомнила. Все чуть-чуть другое: и прихожая, и лестница, и гостиная, и кухня, и сад. Мне казалось, что дом большой, а он оказался на удивление маленьким, и лестница более крутая, чем я ее запомнила. А еще я все время была уверена, что качели в саду белые. А тут посмотрела — выкрашены в светло-зеленый цвет. И свет — только что заметила, — настольная лампа с абажуром. Память человеческая — ненадежная штука. Так я, должно быть, и Юку забуду. Интересно, как выглядит девочка, которую я ищу? Странно это — не знать лицо собственного ребенка.
Касуми подняла взгляд на лампу и завершила свой монолог глубоким вздохом. После разговора с Исиямой она выглядела подавленной. Уцуми решил, что его приезд с другой женщиной стал для нее потрясением, но сейчас, слушая Касуми, подумал, что дело, похоже, в другом. Эта женщина продолжала дрейфовать в океане одиночества и никак не могла выбраться из него. Уцуми подумал, что чувствует то же самое.
— О чем вы говорили с Исиямой-сан?
— Да мы и не говорили особо. Он задумчивый какой-то был, погружен в свой собственный мир. Да и я подумала, что говорить-то нам, в сущности, не о чем. Мы друг другу больше не интересны, нет ничего, что бы нас связывало. Непонятно, что это за страсть такая была между нами?
— Так оно, наверное, и бывает, — скривился от яркого света Уцуми; глаза его никак не могли привыкнуть.
Касуми, будто разговаривая сама с собой, повторила за ним:
— Так оно, наверное, и бывает.
— Здорово у него получилось стать альфонсом. Я до сих пор под впечатлением.
— Почему? — Касуми пристально посмотрела на Уцуми, будто он сказал что-то неожиданное; ему стало как-то жутковато, таким пронзительным был взгляд, устремленный на него. — Почему вы так думаете?
— Даже если человек в бегах и вынужден скрываться, захотеть стать альфонсом… Я себе этого представить не могу.
Уцуми снова почувствовал беспричинное раздражение, как и тогда, когда впервые увидел легкомысленный облик Исиямы. Он бы никогда не стал таким, в какой бы тяжелой ситуации ни оказался. Касуми, сидевшая на полу, поджав под себя ноги, села более непринужденно.
— Это не имеет никакого отношения к тому, что его преследуют. Уверена. Просто он стал свободным, не в пример мне. Потому-то мне так тяжело на душе.
— Неужели? А я-то считал, что стать альфонсом значит потерять свободу. Совместная жизнь — цепочка компромиссов. Разве не так? Я бы лучше жил один. Это точно.
— Ну, может, для вас так оно и есть. Исияма же не считает, что это компромисс. Он, возможно, получает от этого удовольствие. То, что приносит человеку удовольствие, приближает его к свободе. Исияма-сан сейчас так считает. И только я всегда буду продолжать искать Юку, — медленно произнесла она, оглядываясь по сторонам, будто в поисках подходящих слов.
Пытаясь удержать тяжелую голову на весу, Уцуми из последних сил пытался наблюдать за Касуми. Когда он отрывал голову от подушки, перед глазами все начинало плыть — после того, как температура спала, понизился и гемоглобин в крови. Мышцы шеи у него тоже ослабли.
— А что, постоянно искать Юку разве так уж тяжело? — явно стараясь ее задеть, поинтересовался Уцуми.
Он не мог избавиться от ощущения, что, когда Касуми рассказывала про поиск дочери, она будто говорила: «Мне повезло, что есть чем заняться». Будто очнувшись, Касуми бросила на Уцуми презрительный взгляд, поднялась с татами и пошла открывать окно. Она молчала, видимо, сердилась. Прохладный воздух, принесший запах гор, коснулся его плеч. Лежа на спине, он уставился в окно на открывшееся его взору ночное небо. На черном небе вырисовывалась ущербная луна. Касуми обернулась.
— Исияма просил передать вам его впечатление о том, что произошло тогда.
— И что же он сказал?
— Он меня не понимал. Вот такое впечатление.
— Это еще что означает? — усмехнулся Уцуми.
Стоя к нему спиной, Касуми резко захлопнула окно. Воздух в комнате сразу сжался. В голове Уцуми будто раздался легкий щелчок. Он вспомнил, что, когда сегодня встречался с Мидзусимой и Цутаэ, напрочь забыл спросить их впечатление.
«Уцуми-сан, к возрасту это не имеет никакого отношения. Люди и молодыми умирают». Это небрежно брошенное замечание Цутаэ привело его в ужасное замешательство. Он умрет молодым. Он все еще продолжал жить, не смирившись с этим фактом. Вернувшись в реальность, Уцуми уставился на босые ноги Касуми, торчащие из-под джинсов. Ноги у нее были красивой формы, кожа — белой.
— Я… поняла.
— Что? — поинтересовался Уцуми, не отрывая глаз от ее ног.
— Исияма уже не может исцелить меня.
Уцуми поднял взгляд на Касуми. Она перехватила его и кивнула.
— Вам спокойней, когда вы со мной? — спросил Уцуми.
— Да.
— Потому что я умираю?
— Верно, — с нежностью в голосе ответила Касуми.
Она снова уселась рядом с его футоном, расстеленным на полу, и выпалила показавшийся ему детским вопрос.
— Вот вы скоро умрете, а что вы чувствуете? — спросила она и, замерев, стала ждать ответа.
В наступившей тишине было лишь слабо слышно ее ровное дыхание.
— Думаете, такие вопросы можно задавать умирающим? — невольно рассмеялся Уцуми. — Как бы ответить? Ну, во-первых, ужасно страшно, как это все произойдет.
— Что еще? — безжалостно давила Касуми.
— Еще? Как бы это сказать… полностью перестаешь доверять собственному телу. Обычно человек полагается на свой организм. Тот сам знает, сколько человек может, например, продержаться без сна. Вот эту самую уверенность и начинаешь постепенно терять.
— Еще? — Касуми заглядывала ему в лицо, будто говоря, что, пока он ее не убедит, она его не отпустит.
— Еще перестаешь полагаться на свои ощущения — не понимаешь, чего боишься, что ненавидишь. Видимо, оттого, что ты знать не знаешь, что такое смерть. Оно и понятно. Умирать ведь ни разу не приходилось. А еще начинают злить здоровые и потому беспечные люди. У самого-то у меня времени не так много осталось.
— Я тоже вас раздражаю?
— И вы тоже.
— Похоже, вы в своих ощущениях хорошо разобрались, — только и произнесла Касуми, продолжая рассматривать Уцуми.
— У меня смятения никакого с самого начала не было. Важно только, как я приму саму смерть.
Уцуми будто пытался найти подтверждение сказанному у себя в душе. «И при всем этом стоит другому человеку что-нибудь сказать, так сразу приходишь в смятение», — злорадствовало его второе «я».
— Понятно. Поэтому-то вы такой же, как и я.
Уцуми отвел взгляд.
— Ну, не знаю, как там у вас, но я пока смириться с реальностью собственной смерти не могу.
— Я тоже не могу смириться с реальностью потери дочери. Все четыре года не могу.
И это говорила Касуми, у которой блестят глаза, из которой бьет жизненная энергия? Может, что-то в его словах вдохновляет ее? Он умрет, а она будет продолжать жить. Уцуми разозлился.
— Может, стоит поиски прекратить. Заканчивайте вы с этим.
— И что? И что мне делать?
— Ну, этого я не знаю. Сами думайте.
— Есть такие вещи, о которых думай не думай, ничего не придумывается.
«Я психотерапевтом не нанимался!» Уцуми почувствовал, что ему ни до кого нет дела, он устало закрыл глаза. Касуми засобиралась уходить.
— Пойду приму ванну. Уцуми-сан, вы как?
— Я обойдусь.
Из-за разговора, происшедшего только что между ними, он решил недоговаривать, что просто не хочет расходовать на это силы. Уцуми повернулся на бок, а Касуми не мешкая вышла из комнаты. Уцуми слышал звук ее бодрых шагов, когда она спускалась по лестнице, когда ходила туда-сюда по первому этажу. Уцуми продолжал прислушиваться. Касуми зашла на кухню, зачем-то открыла холодильник и только потом направилась в ванную, расположенную в конце коридора. Хлопнула дверь ванной.
В этом не таком уж просторном доме, где, если хорошо прислушаться, можно было узнать о передвижениях любого человека, четыре года назад Исияма и Касуми украдкой от других домочадцев смогли тайно встречаться. Невероятная дерзость! Что за идиоты, брезгливо подумал Уцуми.
Люди вытворяют что-то немыслимое, размышлял Уцуми удивленно, едва ли не восхищенно. Каждый раз, сталкиваясь с каким-нибудь безрассудным преступлением, он запрятывал свое удивление в дальний угол и просто пытался раскрыть преступление. А ведь в центре любого, самого непонятного преступления всегда было что-то очень простое. Он считал себя блестящим полицейским, а такой простой вещи не понимал. Уцуми обессиленно засмеялся, уткнувшись в матрас.
Сна не было ни в одном глазу, и Уцуми решил встать. Выходя из комнаты, он споткнулся о футон и чуть не упал. Ступня резко ткнулась в татами. Ощущение от прикосновения к его упругой поверхности было другим, не таким, как раньше. Он терял вес. Что толку в его открытиях, если его жизнь подходит к концу? А может быть, он и понял это именно потому, что она подходит к концу? Уцуми с отвращением подумал: чем слабее становится его тело, тем сильнее обостряются ощущения.
Уцуми вышел в коридор. Заглянул в две комнаты, расположенные тут же, на втором этаже. В основной спальне стояла двуспальная кровать. Здесь спали жена Исиямы, Норико, с детьми. Еще одна маленькая комната, покрытая татами, в шесть дзё, выходила на запад. Здесь, видимо, спал Исияма. Понятно, что в этой комнате, когда прямо за стенкой спала его семья, Исияма устраивать свидания не мог. Интересно, где же они встречались? Воображение Уцуми рисовало непристойные картинки.
Он спустился на первый этаж, сходил в туалет и сел на диване в гостиной. В тишине слышался только плеск воды из ванной комнаты, где была Касуми. Где-то должна быть еще одна комната. Уцуми поднялся с дивана, прошелся по коридору. Сбоку, в прихожей, он увидел еще одну дверь, ведущую то ли в кладовку, то ли в гардеробную. Уцуми заглянул внутрь. В нос ударил запах плесени, ему показалось, что его ноздри забиты частичками этой вони. Уцуми передернуло. Он зажег свет и осмотрелся. Похоже, комната служила для хранения постельных принадлежностей. У самого входа грудой были навалены подушки и матрасы. Вдобавок под окошком, расположенным высоко от пола, стояла простенькая кровать. Уцуми скинул льняное белье, лежащее на кровати, и прилег. Видимо, здесь, забыв о своих семьях, что спали прямо у них над головой, сплетались в жарких объятиях Касуми и Исияма. Что же произошло в тот день в этом доме? Или, может, вне его?
Неожиданно ему вспомнился его сон. Страх Юки и преступление Идзуми. Он вздрогнул от живо всплывших в памяти деталей. Как же страшно! Нет, Уцуми не боялся самого преступления, которое, может быть, совершил Идзуми. Он в своей жизни повидал немало безжалостно изуродованных тел, расследовал множество жестоких убийств. Его больше пугало что-то в глубине его самого. В том сне ему будто передались ощущения преступника. Такое он испытал впервые в жизни. А ведь он думал, что знает себя как облупленного. Что еще оставалось в нем, о чем он не догадывался? Неужели приближение смерти обнажило в нем эти способности? Он терял доверие к себе самому, как теряешь доверие к своему телу, в котором без всяких на то причин вдруг поднимается температура. Появление новых способностей напомнило ему собственный скелет, постепенно проступающий наружу по мере того, как тело утрачивает плоть. И если допустить, что эти новые способности часть его самого, получалось, что проявились они благодаря его физической слабости. Удивительно, подумал Уцуми.
Без стука открылась дверь. В комнату заглянула Касуми, вышедшая из ванной. С волос на плечи свежей футболки капала вода — видимо, мыла голову. Щеки разрумянились.
— Вот вы где.
Уцуми молча посмотрел на Касуми. Касуми в ответ на его взгляд рассмеялась.
— Маленькая комнатенка, правда? Еще и плесенью пахнет.
В руках Касуми держала стакан с водой и пакетик со снотворным.
— Уцуми-сан, вы примите снотворное, а то не заснете.
Ну и местечко она выбрала, подумал Уцуми, а Касуми подошла к кровати, на которой он лежал, и протянула ему лекарство.
— Я наверху спать буду, — сказал он.
Во взгляде Касуми блеснула озорная искорка.
— А давайте спать в этой комнате.
Уцуми, избегая ее взгляда, посмотрел на пол, покрытый тонким слоем пыли. Уж не пригрезилось ли ему сегодня все это потому, что вчера ночью Касуми что-то нашептывала ему на ухо. И если это так, почему бы и нет. А вдруг и сегодняшний разговор спровоцирует новый сон? Вдруг снова проявится его новая способность и воображение нарисует новую, неведомую ему действительность? Что из увиденного им во сне было правдой, он не знал. Ладно, будем считать, что все так и было, подумал Уцуми. Никогда не знаешь наверняка, на что способен другой человек. Уцуми взял из рук Касуми стакан и лекарство, помедлив, проглотил. Касуми забрала у него стакан и спросила:
— Через сколько примерно лекарство подействует?
— Минут через двадцать, — соврал Уцуми.
В последнее время лекарство помогало плохо. Прежде чем он засыпал, проходило иногда больше получаса. Он хотел успеть услышать как можно больше, хотел, чтобы ее слова отложились у него в памяти.
— Я скоро вернусь.
В темноте наверняка летали споры плесени. Уцуми стал всматриваться, не видно ли их в лунном свете, льющемся из окна под потолком. Ведь когда все чувства так обострены, он должен различать самые крохотные детали. Или даже видеть невидимое. А вдруг где-то здесь обитает призрак Юки? Давай выходи, если ты здесь. Перед смертью ему захотелось получить незабываемых впечатлений от жизни. Уцуми напряженно всматривался в темноту, готовый ко всему, даже к встрече с привидением. Но было темно и тихо. В конце концов у него устали мышцы вокруг глаз, и Уцуми резко зажмурился. Что за глупости лезут ему в голову! Что-то с ним не так. Уцуми решительно тряхнул головой, пытаясь припомнить ощущение от прикосновения ладонью к прохладному стальному столу, припомнить запах потных немолодых мужских тел в его полицейском управлении. Не успели воспоминания воскреснуть, как открылась дверь и вошла Касуми, переодевшаяся для сна. Когда она легла рядом, кровать скрипнула. Уцуми немного подвинулся.
— Бедняжка! Какой же вы худой! — Касуми погладила выступающую под футболкой ключицу.
В Касуми ярко пылало пламя жизни. Его тело неожиданно покрылось гусиной кожей, и ненависть к Касуми переполнила его сердце.
— Уйдите отсюда! — со злостью закричал он.
— Не хочу. — Касуми крепко вцепилась в его тощее тело. — Не уйду.
Запах от ее свежевымытых волос был навязчивым и раздражающим. Уцуми грубо схватил ее за плечо и оттолкнул.
— Иди спи одна.
— Не хочу, мне страшно. Я все время боялась, когда осталась здесь одна. И никто не пришел на помощь.
— Я тоже не собираюсь помогать.
— Почему? — Касуми приподнялась и сверху заглянула ему в лицо. — Почему? Я же вам помогаю.
Уцуми был сражен. Он решил помочь этой женщине в поиске ее ребенка, увидев передачу по телевизору. Но сейчас он впервые осознал, каковым было его истинное намерение. Он хотел быть спасенным ею. Хотел быть спасенным потерявшей ребенка женщиной, чья душа не знала покоя. В это мгновение тепло от прикосновения к плечу Касуми показалось ему таким приятным. Тепло просочилось с поверхности под кожу, потом распространилось на внутренние органы, добралось до костей. Делай то, чего раньше никогда не делал, скомандовал сам себе Уцуми. И целиком доверился ей.
Он закрыл глаза, и Касуми заговорила, восприняв это как сигнал:
— Вечером, накануне дня, когда исчезла Юка, вернее сказать уже в начале этого дня, мы с Исиямой договорились встретиться в этой комнате в два часа ночи. Еще до приезда мы решили, что будем, если подвернется случай, тайком встречаться именно здесь, но я не думала, что у нас хватит на это смелости. Но в тот день кое-что случилось, что придало нам решимости.
— Что именно? — поинтересовался Уцуми, не открывая глаз.
— Норико-сан догадалась.
Удивленный Уцуми заглянул в блестящие в темноте глаза Касуми.
— Жена Исиямы знала?
— Да. Она проницательная женщина, и мы ее явно недооценивали. А может, просто не осознавали, что недооценивали. Мы ни о чем не могли думать, кроме как о себе. Вам трудно в это поверить, наверняка осуждаете нас, но мы и в самом деле не могли ничего с этим поделать. Будто буря играла нами — не могли ни избежать, ни переждать в спокойном месте. Только и оставалось, что встретить ее и стоять, раскачиваясь на ветру.
— Буря, — прошептал Уцуми; он умрет, так и не испытав ее. — А от чего вас так раскачивало?
— Да от самих себя, — ответила Касуми и тихонько шевельнулась.
— Что же это было такое в вас самих?
— Не знаю, но мое внутреннее «я» нашептывало мне, что ради Исиямы я готова бросить детей.
— Вы бросили своих детей?
Уцуми схватил Касуми, чья голова лежала на его чахлой груди, за плечи. Он был в ужасном смятении.
— Да, в мыслях я однажды их бросила. В тот момент, — проникновенным голосом продолжила Касуми. — Страшно, правда?
— Да нет, — поспешно качнул головой Уцуми, но сердце у него билось часто. Ему наверняка взбрело в голову, что Касуми что-то сделала с Юкой.
— И после этого, на следующее утро, Юка исчезла. Будто Господь Бог услышал мои мысли.
— А вы тут… — Уцуми сглотнул слюну. Голос у него осип, и он не смог договорить. — Неужели вы прямо здесь?.. Мне этого не понять.
Стоило ему замолчать, и Касуми тихонько просунула свою руку ему под футболку. Ее горячая ладонь дотронулась до его кожи. Плотные, мягкие и такие тонкие пальцы пробежались по его телу, от которого остались лишь кожа да кости. Они медленно пересчитали ребра, задержались в том месте, где между ребрами бился пульс — над левой грудью, где сердце, — постучали в такт сердцу, опустились ниже грудной клетки, где от отсутствия плоти образовалась глубокая впадина; обнаружили шрам и стали тихонько, будто успокаивая его, трогать выступающее уплотнение плоти. Уцуми сжал пальцы Касуми.
— Прекрати!
Касуми уткнулась лицом в его заострившееся плечо, закрыла глаза и стала правой рукой гладить его по волосам — левая так и осталась лежать, зажатая в его руке. От кончика волос к коже головы будто пробежал тонкий электрический разряд. Уцуми с трудом сдержался, чтобы не застонать.
— Зачем ты это делаешь?
— Тебе больно?
— Не поэтому.
Ему казалось, что Касуми терзает его увядающее тело. Он попытался увернуться от ее рук, но стал задыхаться и, когда Касуми снова прикоснулась к шраму на животе, почувствовал, что устал и у него больше нет сил. Покой в душе и сон пришли почти одновременно.
Он проснулся от звука работающего пылесоса. На мгновение ему показалось, что он дома и это приехала его неугомонная жена. Он по привычке потянулся за градусником, лежащим в изголовье. Рука коснулась прохладной спинки кровати. Постепенно он начал припоминать, что произошло. У него поднялась температура, и он заснул в гардеробной комнате на бывшей даче Исиямы. Температуры не было, чувствовал он себя тоже неплохо. Почувствовав, что продрог, Уцуми натянул на себя одеяло. Холодный воздух стлался по полу, в комнате было прохладно. В такие дни иногда у него тянуло под ложечкой, будто от силы земного притяжения, и он знал, что это закончится острыми болями. Но что-то не давало ему покоя, и это не было связано только с его самочувствием. Это что-то было связано с тем, что сказала ему Касуми после того, как он принял снотворное. Было это сном или явью? С недавних пор ему стало трудно отличать одно от другого. Лежа на боку, он стал рассматривать прямоугольник неба в окошке под потолком. Сегодня небо было затянуто тучами — погода резко переменилась. Облака висели низко, скрывая где-то в глубине солнце. Он и не заметил, когда умолк пылесос.
Стеклянная раздвижная дверь, ведущая на веранду, была открыта настежь. Воздух с улицы принес в гостиную прохладу. Касуми сидела на стуле перед столом, обняв себя за колени, и пила чай из пластиковой бутылки. Волосы собраны сзади, одета в темно-синюю футболку с длинными рукавами. Выглядит молодо, но лицо бледное, потухшее.
— Доброе утро! Как самочувствие?
Уцуми кивнул — все, мол, нормально. На столе стоял ковшик с жиденькой рисовой кашей, которую вчера вечером принес Мидзусима.
— Уцуми-сан, лекарство у вас еще есть?
Уцуми посмотрел на Касуми, пытаясь понять, что она имеет в виду. Касуми отсутствующим взглядом смотрела в сад.
— Не против, если мы здесь ненадолго задержимся?
— А это возможно?
— Я поговорю с Цутаэ-сан. Мне возвращаться все равно некуда.
— Я не против.
— Я сегодня утром попробовала воспроизвести по минутам все, что делала Юка в тот день, когда исчезла. Проснулась чуть раньше семи, спустилась к даче Тоёкавы, потом, как сделали в тот день дети, вернулась обратно в дом, подождала несколько минут и снова спустилась вниз по бетонной лестнице.
— И что?
— Когда спустилась по лестнице вниз, то поняла, что не знает, куда идти дальше, так и осталась стоять посреди дороги. Потом стала смотреть на дом.
Уцуми представил себе Касуми — вот она стоит на дороге, запрокинув голову и глядя на окна второго этажа. Может быть, точно так стояла там и Юка, досадуя на еще спящую мать. А может быть, она смотрела на окна маленькой северной комнаты, той самой, дверь которой выходит в прихожую. Смотрела и гадала, что же там произошло.
— И что потом?
— Ни с чем вернулась на дачу, — пробормотала Касуми. — Сколько ни думай — все пустое. Что еще я могу сделать? Моя девочка исчезла. Думаешь, кто-то взял ее и увел, а ведь может быть и так, что она сама по себе исчезла.
— Думаете, пятилетний ребенок может исчезнуть по собственной воле?
— Не знаю.
Не сказав больше ни слова, она стала накладывать ему кашу. Уцуми подумал, не рассказать ли ему все-таки про вчерашний сон наяву. Но по прошествии дня его воспоминания стали немного расплывчатыми, детали поблекли. Уцуми представил себе пристань, уходящую в морскую даль. Омываемый волнами мост, ведущий в никуда. Неужели его снам, навеянным рассказами Касуми, а затем дорисованным им самим, суждено стать пристанью, ведущей в никуда? Уцуми так и не рассказал ей о своем сне про Идзуми. Потратив на завтрак в три раза больше времени, чем Касуми, он съел в три раза меньше, чем она, каши. Чтобы не допустить резкого понижения уровня сахара в крови, он прилег в гостиной прямо на пол. По деревянному полу стлался прохладный воздух, спина замерзла. Уцуми терпел — лежал, глядя в потолок. Касуми, не обращая на него внимания, убрала со стола и поднялась на второй этаж.
— Извините, — со стороны сада в дом заглянул мужчина.
Это был Мидзусима в рабочем костюме цвета хаки, с черным подносом в руках. Видно, принес обед, приготовленный Цутаэ. Воображение нарисовало что-то липкое в меде и сахаре — Уцуми чуть не стошнило.
— Уцуми-сан, как себя чувствуете?
— Уже нормально. Извините, что доставил вам столько хлопот, — поприветствовал его Уцуми, лишь слегка приподняв с пола голову.
Мидзусима разулся и вошел в дом.
— С открытой дверью-то не холодно? Сегодня не по-летнему прохладно, может, закрыть?
Он закрыл дверь, как-то смущенно засуетился, ставя поднос на стол. Видимо, ему показалось странным, что Уцуми не встал его поприветствовать, а продолжал лежать на полу.
— Мидзусима-сан, — заговорил Уцуми. — Я вот вчера забыл спросить.
— Что именно?
— Ваше впечатление от того происшествия.
— Впечатление?
— Ага. Хотел спросить о вашем впечатлении, — сказал Уцуми, глядя на идеально белые носки Мидзусимы.
Мидзусима остолбенел.
— Даже не знаю, что и сказать. Как бы там ни было, это трагедия.
— Ну, мы не знаем, трагедия это или нет, так ведь? Может, девочка где-то тут рядом, жива-невредима. Нам это неизвестно.
— Так-то оно так… — Мидзусима стал оглядываться, не видно ли где Касуми. — А госпожа Мориваки где?
— Нет ее. Как раз удачный момент. Расскажите, что думаете.
— Ой, я расстроился. Вообще-то я здорово был расстроен. Про меня же, сами знаете, всякие беспочвенные слухи ходили, что я девочками несовершеннолетними увлекаюсь, что имел за это дисциплинарные взыскания и был уволен из армии. Думаю, что я доставил много хлопот и Идзуми-сан, и хозяйке.
«Увлекаюсь несовершеннолетними девочками» Мидзусима произнес так тихо и скороговоркой, будто это казалось ему чем-то отвратительным.
— То есть это все только слухи? И вы совсем не по этому делу?
— Конечно. Да вы мой послужной список проверьте, и все будет ясно как божий день. Я вам с полной ответственностью говорю, все это вранье. Про меня с хозяйкой тоже разное говорят, и не все правда. Знаете, как тяжело это слышать! Это происшествие всю нашу жизнь исковеркало. Мы же здесь живем. Тем, кто в Токио вернулся, не понять, как тяжело нам, тем, кто здесь остался и кому приходится всякое выслушивать. Я думаю, что Идзуми-сан от этих треволнений и покончил с собой. Это ж все чистая ложь, что он из ревности ко мне застрелился. Исчезновение ребенка много всяких слухов порождает. Кто говорит, что я это сделал, кто — что Идзуми-сан, а некоторые и на хозяйку напраслину возводят. Цена ниже плинтуса упала, никто покупать не хочет. Туристы на экскурсию стали приезжать! Есть и такие, что говорят, будто она в нашем саду похоронена. Нет этим людям прощения. Эти слухи от продавцов из киосков, что рядом с озером, пошли. Босс-то хотел здесь устроить для себя рай на земле на старости лет. А что получилось? Развал один. От отчаяния он это сделал, я вам точно говорю. Неловко такое говорить, но после того, как Исияма-сан купил здесь дачу, одни сплошные несчастья. Эти люди для меня как ходячая зараза. Ужасно, что я это говорю! Но ведь после того, как Идзуми-сан застрелился, хозяйка была вне себя от горя. Даже думала последовать его примеру. Я ведь потому и решил служить ей верой и правдой, что увидел, в каком она состоянии. Я могу жить вместе только с тем человеком, которого почитаю.
— А что, в армии такого человека не нашлось?
— Послушайте, Уцуми-сан, армия — это работа. — Мидзусима бросил на Уцуми косой взгляд, демонстрируя презрение к его провокационному вопросу. — Я же говорю о личной жизни.
— А Идзуми-сан, на ваш взгляд, каким человеком был?
Неожиданно Уцуми почувствовал острую боль в животе. Зря он, наверное, лежит на холодном полу. Тем не менее позу менять он не стал, боясь отрыжки желчью, а чтобы отвлечься, стал глубоко дышать.
— Босс? Босс был чистейшей души человек.
— Как ребенок, что ли? — обливаясь липким потом, не забывал подтрунивать Уцуми.
Мидзусима с серьезным видом возразил:
— Называть его ребенком было бы неверно. Чистой он был души человек. После того происшествия он ведь как сказал: «Мидзусима, все пропало. Я в ответе за то, что здесь произошло».
— Получается, что, застрелившись, он взял на себя ответственность?
Уцуми скривился от боли, но Мидзусима, видимо приняв его гримасу за усмешку, не смог скрыть раздражения. Для учтивого человека, каким он хочет казаться, Мидзусима, пожалуй, слишком вспыльчив, подумал Уцуми.
— Ну зачем вы так.
— А что я плохого сказал?
— Дело не в том, что вы что-то плохое сказали, просто есть люди, которым когда говоришь, что он взял на себя ответственность, сразу начинают подозревать, что вроде как он и есть преступник. Я много раз повторял, что и Идзуми-сан, и госпожа, и я, когда девочка исчезла, были дома, — голосом, полным отчаяния, настаивал Мидзусима. — Ошибки тут быть не может. Как раз в это время позвонил участковый Вакита. Было, наверное, самое начало девятого. У него на следующий день должен был быть выходной, и они с Идзуми-сан договаривались поехать на рыбалку.
— О, я его знаю.
Уцуми припомнил лицо Вакиты. Розовощекий, флегматичного вида парень на деле оказался шустрым малым, отдавал толковые указания поисковому отряду. После того случая его перевели в другой район, туда же, где служил Уцуми, и он стал следователем. Уцуми вспомнил, как Вакита сам подошел к нему и заговорил о том, как бы ему хотелось работать следователем.
— Вы себе даже представить не можете, как тот звонок нас всех троих выручил. Не представляю, что бы про нас начали говорить в этой деревне, если бы не звонок. Страшно подумать!
— А что, по-вашему, случилось с Юкой?
Мидзусима скрестил руки на груди — рабочая одежда в рукавах была ему явно тесновата.
— Кто-то похитил ее — ничего другого мне в голову не приходит. Приехал какой-нибудь чужак, забрался на гору с вечера, как тот охотничий пес, что подох рядом с дачей Тоёкавы, спрятался в лесу, стал наблюдать, увидел Юку и похитил. Может, я и ошибаюсь. А потом что случилось, не знаю. Тут и пешком-то минут за тридцать вполне можно с горы спуститься. А дальше уже и совсем просто.
— Свидетелей-то нет.
Мидзусима усмехнулся.
— Это ж ребенок. Если тело сложить, размером-то оно совсем небольшое. Вон, собака эта охотничья была, наверное, килограммов двадцать. Ребенок примерно столько же весит.
— Что-то вы уж больно хорошо в этом разбираетесь, — мрачно произнес Уцуми. — Хотите сказать, что по телосложению девочки смогли определить ее вес?
Мидзусима, ничего не ответив, прошелся по гостиной, разглядывая окна и двери.
— Рамы совсем никуда не годятся. Если зимой заледенеют, придется заменять.
— Мидзусима-сан, а почему вы только об этом доме так заботитесь?
Мидзусима, как раз открывший окно и рассматривавший раму, обернулся.
— Вы себе, Уцуми-сан, вообще представляете, что будут про нас говорить, если мы снесем этот дом и расчистим участок? Скажут: «Ага, Мидзусима скрывает улики!» Так что я из упрямства за этим домом ухаживаю. Делаю вид, что очень переживаю из-за того, что произошло. Говорю всем, что хочу оставить этот дом как есть и ждать, пока девочка не вернется. И буду и впредь этой линии придерживаться. Так и Идзуми-сан говорил. Я его покойную волю исполняю. И еще потому, что мне здесь жить, да и у хозяйки, кроме этой земли, ничего нет.
— А если хозяйка умрет?
На злобный выпад Уцуми Мидзусима лишь слабо улыбнулся, открыл раздвижную дверь, ведущую на веранду, и принялся обуваться.
— Ну, тогда, так как это все будет принадлежать мне, я все распродам и куда-нибудь уеду.
Мидзусима вышел в сад и скрылся из виду. Уцуми медленно встал с пола и, поглаживая по-прежнему беспокоящий его живот, решил подняться на второй этаж, чтобы найти лекарство. На лестнице сидела Касуми. Лицо у нее было белым как мел.
— Уцуми-сан, поехали в Саппоро. С меня хватит. Тошно мне здесь, — бросила Касуми и бегом поднялась на второй этаж.
