Шон

Для субботы просыпаюсь рано, где-то после завтрака. Принимаю душ и типа помню про этот семинар и вроде еще успеваю. Скуриваю пару сигарет, смотрю, как спит французишка, расхаживаю по комнате. Не могу поверить, что у меня сосед по имени Бертран. Иду к Тишману, потому что больше нечего делать. По субботам полнейший отстой, и я еще ни разу не сходил ни на одну пару, так что со скуки не помру. Иду к Тишману, но прихожу не в тот корпус. Потом припоминаю, что, наверное, это в Дикинсоне, но иду не в ту аудиторию, в итоге отправляюсь куда следует, хотя аудитория и не похожа на ту, которая нужна. Это преподский кабинет, и там никого. Я немного опоздал и думаю, не поменяли ли аудитории. Если поменяли, то забью на этот предмет – не хочу иметь дело с таким дерьмом. Хотя в офисе тянет шмалью, и я остаюсь неподалеку на случай, если кто-нибудь вернется и принесет еще. Устраиваюсь за партой, ищу какие-нибудь приметы, о чем вообще предмет. Но не вижу ничего. Поэтому возвращаюсь к себе обратно в комнату. Жабы нет. Может, сходить на встречу Анонимных алкоголиков в Бингем, но там тоже никого, и, пошатавшись по общей комнате – подождав, покурив, побродив,- возвращаюсь к себе. Может, прокатиться, в Манчестер съездить. По субботам отстой.

Я была вчера на занятии (не так чтобы невыносимом, из-за тебя) и заметила спину Фергюса (хотя, если бы это была твоя спина, я бы заметила ее раньше), и я написала особе рядом со мной (особе, которую я никогда раньше не видела и не замечала, особе, которая меня не знает и которой на меня наплевать, особе, которая бы раздвинула ноги для тебя, а может, это уже произошло, как у всех, как у всех, у меня…), что у Фергюса красивая спина, и она написала что-то, и там было написано: «Да… Но ты на лицо посмотри». Какая примитивная, бессмысленная жестокость! От этого дурацкого ответа захотелось заорать, и я подумала о тебе. Я оставила еще одну записку в твоем ящике, еще одно теплое слово о желаниях моего сердца. Ты, наверное, считаешь меня полоумной балаболкой, но я не такая. Повторяю, я не такая. Я просто хочу Тебя. Должно же быть что-то, что тебе нужно от меня. Если бы только Ты знал. Записки, которые я оставляю, писать непросто. Я едва сдержалась, чтобы не попрыскать на них своими духами – пытаясь завладеть одним из твоих чувств: слухом, речью, обонянием и т. д. После того как я отношу эти записки в твой ящик, я сжимаю зубы, зажмуриваю глаза, мои руки превращаются в острые коготки, я становлюсь пациентом в вечном кресле зубного. Однако для этого нужна смелость – кураж, который не отпускает, вытягивает жилы. Твое прикосновение, или мое воображаемое прикосновение, одновременно и отталкивает, и странным образом наполняет меня чувством. Оно жалит. Эти чувства кусаются. Мои глаза всегда готовы видеть тебя. Они хотят прикоснуться к тебе, и уложить тебя в мягкие белые льняные простыни, и почувствовать себя в безопасности и в твоих руках, сильных руках. Я бы взяла тебя с собой в Аризону и даже познакомила бы тебя со своей матерью. Семена любви проросли, и если мы не сгорим вместе, то я сгорю одна.