15. Собака и гастрономический магазин
Тем временем Марго занималась тем, что влюблялась в хоккейную команду Нью–Йоркского университета. Она направляла свою любовь и на тренера, пока об этом не узнала его жена, потом рассыпала свое чувство среди мужского состава клуба карате. Ее любовь была так жадна, что поглотила половину факультета. Потом она поглотила Джейсона. Но Джейсон был бойфрендом Сяо Чэнь. После того как Марго отбила преданных неотесанных бойфрендов у чертовой дюжины коннектикутских блондинок, она начала перевозить свои вещи в комнату Джейсона. У Сяо Чэнь не было оснований так уж удивляться поведению Марго. Просто это был тот случай, когда ученик превзошел учителя. Достаточно сказать, что их дружба с треском лопнула.
Я же с каждым днем начинала все сильнее и сильнее ненавидеть Марго.
«Марго, — сказала бы я ей, — как же я тебя ненавижу! Позволь перечислить, что именно мне ненавистно:
1) я ненавижу твой поддельный американский акцент;
2) я ненавижу твою псевдоприверженность феминизму и твою благоговейную преданность распутству;
3) я ненавижу, что ты лжешь папе. Когда он выяснит, что ты получаешь плохие оценки, это будет для него огромным ударом;
4) я ненавижу твой стереотипный подход к жизни и твой низкий голос курильщика. Я ненавижу его, потому что ты никогда не слышала моего;
5) но больше всего, Марго, я ненавижу все это, потому что некогда я была тобой».
Подошло время экзаменов. Я собрала группу ангелов, и мы ломали головы, как заставить наших Подопечных решительно взяться за дело и добиться лучшего будущего.
Но Боб не пропускал маленьких эскапад Марго наверху с каждым Томом, Диком и Гарри, попадавшимся ей на пути. Он решил, что ему тоже может повезти. Итак, в ночь перед первой письменной экзаменационной работой Марго он пригладил свою кудлатую «афро»,[29] заправил лучшую футболку в самые тугие джинсы и постучал в ее дверь.
— Марго?
— Я сплю.
— Нет, не спишь, потому как если бы спала, ты не отвечала бы.
— Уходи, Боб.
— У меня есть вино. Красное. «Шабли».
Дверь распахнулась. Марго в ночной рубашке и с самой неискренней улыбкой.
— Разве кто–нибудь говорит «шабли»?
Боб рассмотрел бутылку, потом взглянул на Марго.
— Э–э… Да.
— Ну так входи.
Я преуспела в том, чтобы помешать осуществиться желаниям Боба, но ценой моего успеха стало то, что оба они вырубились на кухне. Слишком много «шабли» нагоняет на белого мужчину сон, как говаривал Боб.
Меньшего успеха я достигла, заставляя Марго прислушаться к моим ответам на ее экзаменационную работу. Она сидела в комнате для экзаменов, согнувшись над столом, мысленно перебираясь через зазубренную стену своего похмелья. Я воздела руки и отошла к окну. В передней части комнаты за столом экзаменатора сидел Тоби. Я устроилась на столе с ним рядом и стала наблюдать, как он пишет.
Я узнала некоторые из фраз: позже они появились в его первом романе «Черный лед». Несколько раз Тоби с нетерпеливым восклицанием зачеркивал слово или фразу жирными, карающими линиями, а Гайя клала руку ему на плечо и ободряла, чтобы он продолжал. Один раз я увидела, как она потянулась вперед, когда Тоби глубоко пробороздил пером страницу, но не смогла прикоснуться к нему. А несколько минут спустя ей это удалось. Я внимательно наблюдала. Когда мысли Тоби следовали за идеями, возникающими в его мозгу, аура Тоби внезапно сжималась, и на мгновение его окружал толстый, похожий на лед барьер. Один или два раза барьер держался около десяти секунд. Гайя окликала Тоби снова и снова, пока барьер словно бы не растаял. Но он не исчез в эфире — он растаял и исчез в Тоби.
— Что это такое? — некоторое время спустя спросила я Гайю.
— Это страх, — метнула она на меня быстрый взгляд. — Тоби боится, что недостаточно хорош. Ты никогда не встречала такого в Марго?
Я покачала головой. В таком виде — не встречала.
— Думаю, страх принимает различные формы.
— Такова манера Тоби, — пожала плечами Гайя. — Это его защищает. Но я беспокоюсь. В последнее время страх защищает его от хороших вещей. И я не могу к нему пробиться.
Я кивнула.
— Может, нам поработать над этим вместе?
— Может быть, — улыбнулась она.
Гайя не оставляла попыток вытряхнуть Тоби из его раковины, но щит продолжал подниматься, и стоило Тоби задействовать свои страхи, только он сам мог растопить этот щит. Не было способа с этим бороться. Опусти он свой щит, то мог бы заметить Марго, которая собирала вещи и уходила на час раньше.
Я последовала за ней на улицу. Она обхватила себя руками и посмотрела на Гудзон. Потом начала идти, быстро, пока не сорвалась на бег, и в конце концов мы обе помчались во всю прыть. Пот каплями выступил на лице Марго, волосы развевались, как хвост кометы.
Мы бежали и бежали, пока наконец не очутились на мосту Джорджа Вашингтона. Марго задыхалась, хватая ртом воздух, ее сердце бешено стучало. Она вгляделась в поток машин внизу, потом перегнулась через решетку ограждения и посмотрела на очертания Манхэттена на фоне неба. Солнце все еще стояло высоко, заставив ее поднять руку, чтобы защитить глаза. Марго выглядела так, будто кого–то искала, щурясь на башни–близнецы, потом на сорок пятый пирс. Наконец потащилась к скамье и опустилась на нее.
Ее окружали сожаление и смятение, вспыхивавшие, как маленькие световые разрывы. Когда она села, обхватив колени, сотни маленьких розовых огоньков взметнулись из ее сердца, кружась вокруг и просачиваясь в ауру. Глаза Марго были крепко закрыты, она думала о маме, и подбородок ее дрожал. Все, что я могла сделать, — это положить руку ей на голову. Ничего–ничего, малышка. Все не так уж плохо. Когда я села рядом с ней, она положила голову на руки, ее локти упирались в бедра, и заплакала — то были длинные, бездонные всхлипывания. Иногда самое длинное расстояние — это расстояние между отчаянием и смирением.
Пока Марго сидела там, дюжина велосипедистов промчалась мимо, а солнце прошло через разные оттенки золотого, и город засиял бронзой, а Гудзон запылал.
Я порылась в памяти в поисках этого момента, но не нашла его. Поэтому я перестала искать и заговорила:
— Ты думаешь о том, чтобы прыгнуть с моста, малышка? Но, скажу я тебе, команда самоубийц на один шаг тебя опередила. — Я похлопала по решетке ограждения.
Марго снова начала плакать. Я смягчила тон. Не то чтобы она могла меня услышать. Но, возможно, она могла меня почувствовать.
— В чем дело, Марго? Почему ты все еще тут? Почему не берешься за ум, не учишься, как обещала, не добиваешься успеха? — Но тут я поняла, что пустилась в изречения типа: «Мир — твоя устрица», — и вздохнула. Я сменила тактику. — Все эти парни, с которыми ты спишь, хоть кто–нибудь из них делает тебя счастливой? Ты любишь кого–нибудь из них?
Она медленно покачала головой и пробормотала:
— Нет. — Слезы капали с ее лица.
— Тогда зачем это делать? — настаивала я. — Что, если ты снова забеременеешь? Или подцепишь СПИД?
Марго подняла глаза, вытерла лицо, а потом засмеялась.
— Разговариваю сама с собой. Я действительно схожу с ума. — Она наклонилась над своими сложенными руками, глядя теперь за линию горизонта, вглядываясь как можно дальше. — Мы и вправду совсем одни в этом мире, так ведь, — тихо проговорила она.
Это не было вопросом. И тогда я вспомнила сильное, обнажающее душу желание быть спасенной. Я вспомнила, что чувствовала на том мосту — как будто я в миллионах миль от земли, на голой скале посреди пустого пространства. И никто за мной не придет.
Только тут была я. Я обхватила Марго руками, потом почувствовала поверх своих рук еще руки, и еще, и, подняв глаза, увидела Ирину и Уну — духов, пришедших с другой стороны. Они обнимали меня и Марго, тихо говоря, что все в порядке, они здесь, они ждут. Я заплакала и прикоснулась по очереди к их рукам, желая удержать их как можно дольше. А они целовали меня, обнимали и говорили, что они всегда тут и по мне скучают. Я плакала до тех пор, пока мне не показалось, что сердце мое разорвется. Свет вокруг сердца Марго замерцал, как свеча в море.
В конце концов она встала, крепко сжав зубы, медленно пошла вниз по спуску с моста и взяла такси, чтобы поехать домой, а звезды прятали свои секреты за непроницаемым облаком.
Плохие новости, конечно, заключались в том, что Марго завалила экзамены. В этом поражении было и кое–какое достижение: она провалила больше экзаменов, чем любой другой студент в том году. Можно сказать, что ее провал был колоссальным.
Боб швырнул ей книгу и закатил попойку, и они вдвоем наслаждались раздражающе отвратительным вечером празднования ее потрясающей университетской катастрофы.
Хорошими новостями было то, что Марго могла пересдать экзамены за первый курс. Я ухитрилась достучаться до нее, чтобы побудить составить план. Марго никак не могла сказать Грэму, что растратила сотни фунтов на затяжное похмелье. Поэтому решила пойти еще на пару работ, копить все лето, а потом самостоятельно заплатить за второй раунд своего первого курса.
Она нашла работу в ирландском пабе, официанткой вечерами в будни, и еще одну работу — выгуливать собак для богатых людей в Верхнем Ист–Сайде. Я бросила один лишь взгляд на гавкающий помпон на конце поводка и застонала. Мы направлялись, без сомнения, к Соне.
Существовало две причины, почему я не очень препятствовала воссоединению с Соней Хемингуэй.
Во–первых, Соня была забавной личностью. Высокая, фигуристая, с доходящими до задницы рыжими волосами, как на валентинке, — она расчесывала эти волосы по полчаса каждое утро, — Соня любила места, где пьют и курят травку, любила сильнодействующие наркотики и полуправду. У нее не было никаких долговременных целей. А еще она приходилась дальней родственницей Эрнсту Хемингуэю — сей факт — или не факт — она навязывала модельерам, торговцам наркотиками и всем, кто только ее слушал. Это оплачивалось. Среди выгод от ее баек была головокружительная карьера натурщицы и непрерывный буран галлюциногенного белого порошка.
Во–вторых, передо мной стоял вопрос: был у нее роман с Тоби или нет? Я решила, что, имея возможность раскусить этот экзистенциальный, пикантный кусочек, вполне могу воспользоваться своим преимуществом.
Но мы двигались в противоположном направлении. Собака — Париж — послушно бежала рядом с Марго, поводок был в полном порядке.
Я повернулась и осмотрела улицу в поисках Сони. Та все еще была на другой стороне Пятой авеню.
«Может, мне лучше вмешаться», — подумала я.
Я наклонилась и взъерошила пушистые уши Парижа, потом прижала руку к его лбу.
— Пора пообедать, не так ли, мальчик?
Париж с энтузиазмом закапал слюной.
Я тут же послала в его голову образы самой разнообразной собачьей кухни.
— Что щекочет твое воображение, а? Индейка? Бекон?
Жареная индейка и бекон на вертеле появились в голове Парижа. Он гавкнул.
— Подожди, я знаю, — сказала я. — Мегатонна салями!
И тут Париж рванул бегом. Немножко быстрее, чем я рассчитывала, и с удивительной силой. Он дернул Марго вперед, прямо через дорогу, заставив два такси и «Шевроле» резко остановиться всего в нескольких дюймах от Марго. Она завопила и выпустила поводок. Париж метнулся вперед — его маленький хвост вертелся, как пропеллер, — и заставил еще одну машину круто остановиться, а велосипедиста — перелететь через руль в ларек с хот–догами. Велосипедист не был доволен.
Марго робко перешла дорогу, в знак извинения подождав, пока загорится сигнал для пешеходов. Едва очутившись на другой стороне, она метнулась к гастрономическому магазину. Я стояла у дверей и смеялась — переживать это во второй раз было куда веселее.
Париж направился прямиком к свежей партии свинины в задней части магазина и с энергией маленькой собаки, торопящейся ухватить самый большой кусок, перевернул бачок с питьевой водой, разлив содержимое по полу всего магазина. Хозяин злобно закричал и замахал Парижу, веля убираться. Париж радостно послушался, зажав в зубах кусок мяса.
Марго схватила Парижа, несколько раз шлепнула его по носу и потащила обратно в магазин, чтобы извиниться. Она оказалась лицом к лицу с хозяином, который старался собрать раскиданные повсюду остатки мяса.
— Простите, пожалуйста! Я за все заплачу, обещаю! Пожалуйста, составьте список, и я возмещу вам все, как только смогу, уж как–нибудь.
Хозяин сердито сверкнул глазами и ответил — по–итальянски, — чтобы она засунула себе свои извинения туда, где никогда не светит солнце.
Марго обратила взор на девушку в углу с длинными рыжими волосами, всю мокрую после эскапады Парижа, — та осматривала свою одежду и смеялась. Это была Соня.
— О, извините за случившееся, — обратилась к ней Марго. — Это не моя собака…
— Вы англичанка, да? — Соня выжала рыжие волосы.
— Вроде как, — пожала плечами Марго.
— Ваш язык не очень похож на королевский английский.
— Я очень сожалею насчет вашей рубашки. Она погублена?
Соня подошла к ней. У нее была привычка нарушать правила личного пространства. Она приближалась к совершенно незнакомому человеку — в данном случае к Марго — и вставала так близко, что они почти стукались носами. Соня поняла — и этот урок в ее юные годы дался ей нелегко, — что люди в ответ идут на конфронтацию. Иногда в хорошем смысле, иногда нет, неважно — зато она добивалась внимания, которого хотела.
— Эй, Вроде Как Англичанка, у тебя сегодня вечером есть свидание?
Марго сделала шаг назад. Она видела белки глаз Сони, красную помаду на ее зубах.
Соня снова шагнула вперед. Париж лизнул ее руку.
— А я, похоже, нравлюсь твоему псу.
К Марго вернулось хладнокровие.
— Извиняюсь насчет вашей рубашки. Она симпатичная.
Соня опустила глаза на свой фиолетовый гофрированный шелковый топик, прилипший к груди.
— Неважно, у меня целая куча таких. Вот. — Невесть откуда она извлекла черную визитку и сунула ее под ошейник Парижа. — Можешь возместить мне ущерб, придя сегодня вечером ко мне на вечеринку. — Соня дерзко подмигнула Марго и вышла на Пятую авеню, вода все еще капала с нее.
Без собаки, без понятия, что к чему, Марго появилась тем вечером у дома Сони в Карнеги–Хилл, вглядываясь в адрес на черной визитной карточке. Она нажала на звонок. Дверь немедленно распахнулась, чтобы явить взгляду Соню в обтягивающем, как кожа, леопардовом платье.
— Вроде Как! — завопила она, втаскивая Марго внутрь.
Я захихикала. «Вроде Как». Какая дерзость.
Соня представила Марго своим гостям — ей пришлось прокричать их имена сквозь пение Боба Марли,[30] ревевшего через гигантские динамики в передней части дома, — пока наконец не добралась до человека, которого представила как «мистер Шекспир, который любит проводить мои вечеринки, закопавшись в книги».
Я затаила дыхание. Это был Тоби.
— Здравствуйте, — сказала Марго, протягивая руку загородившемуся книгой человеку в кресле.
— Привет, — ответил тот из–за книги. А увидев ее, повторил: — Привет! — но уже с восклицательным знаком. — Тоби, — произнес он, вставая.
— Марго, — ответила Марго. — Думаю, мы уже встречались.
— Я оставлю вас поболтать, — бросила Соня и унеслась.
Марго и Тоби посмотрели друг на друга, потом неловко отвели глаза. Марго села и взяла книгу, которую он только что читал. Тоби потеребил ременные петли на поясе брюк, прежде чем сесть рядом с ней.
Взгляд, брошенный им на Соню, которая флиртовала и смеялась на другом конце комнаты, подтвердил мои подозрения: он всегда предпочитал ее мне, с самого начала.
— Итак, — начала Марго. — Вы — Тоби.
— Да, — ответил он. — Да, я Тоби.
Это и в самом деле было так неловко? Наша первая встреча всегда вспоминалась мне куда более динамичной. И все продолжалось в том же духе.
— Соня ваша любовница?
Тоби несколько секунд моргал, потом открыл и закрыл рот.
— Э–э… как бы описать наши отношения… В младенчестве она воровала мои соски. А как–то она разделась догола и забралась в мою кроватку, но если не считать этого, наши отношения всегда были довольно платоническими.
Марго кивнула и улыбнулась. Гайя шагнула вперед и наклонилась над плечом Тоби.
— Марго — Та Самая, Тоби.
Она просто взяла и сказала это. И больше того, Тоби ее услышал. На мгновение он повернулся к Гайе, его сердце быстро заколотилось во внезапном озарении, переданном его душе. А я наблюдала за этим, сраженная изумлением и смирением.
Гайя знала, что я была Марго, она наблюдала, как я обвиняю ее сына в убийстве. И все же она поощряет его быть с Марго. Тоби повернулся к Марго, внезапно ему захотелось узнать ее получше. А Марго стала внимательно читать его книгу.
— Вы любите книги, я так понимаю?
— Угу. — Марго перевернула страницу.
— Знаете, все в наши дни такие противники Шекспира, но нельзя не любить «Ромео и Джульетту», так ведь?
Я засмеялась. Когда дело касалось легкой болтовни, Тоби был полным недотепой.
Марго, однако, была склонна к энергичной беседе. Она подняла глаза от книги, скрестила ноги и очень серьезно посмотрела на него.
— «Ромео и Джульетта» — это шовинистическая фантазия о любви. Я думаю, что Джульетта должна была бы вылить с того балкона бочку кипящего масла.
Улыбка Тони пожухла, как папоротник в пламени. Он отвел взгляд, ища ответ. Марго возвела глаза к потолку и встала, чтобы уйти.
Гайя немедленно оказалась рядом с сыном, что–то ему шепча. Я наблюдала, как Марго ищет, с кем бы еще поговорить в этой комнате, с кем–нибудь, более склонным набивать себе цену, и почувствовала, как сама мысленно поднимаюсь на защиту Тоби.
Ничего из шепота Гайи не дошло до Тоби. Чувства его из–за внезапно овладевшего желания наладить отношения с Марго были хаотичными. Он нервничал, был напряжен и сомневался, почему его так тянет к женщине, которая совершенно не в его вкусе.
— Тоби, вели ей сделать прыжок с разбега, — шагнув вперед, уверенно произнесла я.
Я сказала это еще раз, затем еще раз. Гайя посмотрела на меня так, будто я совсем потеряла рассудок.
Наконец Тоби встал.
— Марго! — крикнул он, когда она пошла прочь. — Марго! — повторил он, и она остановилась.
Пауза в музыке. Несколько человек повернули головы, чтобы посмотреть на них двоих. Тоби указал на Марго.
— Ты ошибаешься, Марго. Эта пьеса о родственных душах, преодолевших все препятствия. Она о любви, а не о шовинизме.
Музыка заиграла снова; первые такты «Я пристрелил шерифа».[31]
Соня выгнала всех со стульев и кресел, чтобы побалдеть под музыку. Марго смотрела через толпу на Тоби, ища его взгляд. На мгновение ей захотелось бросить ему какое–нибудь бесцеремонное замечание. Но что–то в его взгляде помешало ей это сделать. Поэтому она пошла прочь, покинула дом через парадный вход и вернулась в свою комнатку над «Баббингтон букс».
