Артур
Ярость Артура закипала все больше с той секунды, когда дверь Грин-Холла закрылась за ним. Первая часть его пути до Хайнхеда меньше всего годилась, чтобы утишить ее. Ветка Уолсолл — Кэннок — Раджли Лондонской северо-западной железной дороги слагалась из непрерывной цепи провокаций: от Стаффорда, где Джорджа приговорили, через Раджли, где он учился, Хеднесфорд, где он якобы угрожал прострелить голову сержанту Робинсону, через Кэннок, где эти дурни в полицейском суде признали его виновным, Уайрли и Чёрчбридж, где это все началось, а затем мимо лугов, где пасся скот, возможно, Блуитта, через Уолсолл, где, конечно же, можно найти зародыш заговора, и в Бирмингем, где Джорджа арестовали. Каждая станция на пути таила весть, одну и ту же весть, написанную Энсоном: я и мне подобные владеем тут землей, и людьми, и правосудием.
Джин никогда еще не видела Артура в таком бешенстве. Вторая половина дня, и он гремит сервизом, рассказывая о произошедшем.
— И знаешь, что он еще сказал? Он посмел заявить, что моей репутации не принесет пользы, если мои… мои дилетантские рассуждения станут достоянием гласности. С такой пренебрежительностью я не сталкивался с того времени, когда был бедствующим врачом в Саутси и пытался убедить богатого пациента, что он совершенно здоров, а он настаивал, что находится при смерти.
— И как ты поступил? В Саутси, имею я в виду.
— Как поступил? Повторил, что он совершенно здоров, а он ответил, что платит врачу не для того, чтобы услышать подобное. И тогда я посоветовал ему найти специалиста, который определит у него любую болезнь по выбору.
Джин смеется, представляя себе эту сцену, но к ее веселости примешивается легкое сожаление, что ее там не было и не могло быть. Впереди их ждет общее будущее, это святая истина, но внезапно она огорчается, что у нее с ним нет и капельки общего прошлого.
— Так что же ты будешь делать?
— Я совершенно точно знаю, что буду делать. Энсон вообразил, будто я подготовил свое заключение с намерением направить его в министерство внутренних дел, где оно покроется пылью и будет мимоходом упомянуто в отчете о какой-нибудь внутренней проверке, когда мы все давно сойдем в могилу. В эту игру я играть не намерен. Я опубликую все, что мне удалось установить, настолько широко, насколько возможно. Я обдумал план в поезде. Я предложу мое заключение «Дейли телеграф», и они, надо полагать, будут счастливы его напечатать. Но на этом я не остановлюсь. Я попрошу их указать «без копирайта» так, чтобы другие газеты — и особенно мидлендские — могли его перепечатать in extenso без гонорара.
— Великолепно. И так великодушно.
— Это между прочим. Вопрос в том, что окажется наиболее эффективным. А кроме того, я изложу теперь позицию капитана Энсона в этом деле со всей ясностью. Покажу, как он с самого начала следовал своим предрассудкам. Если ему требуются мои «дилетантские рассуждения» касательно его действий, он их получит. Они ему обеспечены и на суде, если он вздумает вчинить мне иск за клевету. И вполне возможно, он, когда я с ним разделаюсь, обнаружит, что его профессиональное будущее далеко не таково, как он воображает.
— Артур, если позволишь…
— Что, моя милая?
— Может быть, не стоит превращать это в личную вендетту против капитана Энсона.
— Не вижу почему. Значительнейшая часть первоначального зла исходила от него.
— Я о том, Артур, милый, что ты не должен допустить, чтобы капитан Энсон отвлек тебя от твоей главной цели. Ведь в таком случае капитан Энсон первым начнет потирать руки.
Артур глядит на нее не только с удовольствием, но и с гордостью. Не просто полезный совет, а и чертовски умный вдобавок.
— Ты совершенно права. И бичевать Энсона я буду не больше, чем того потребуют интересы Джорджа. Однако от бичевания его это не избавит. И я покрою стыдом и его, и всю его полицию, продолжив вторую часть моих расследований. Кое-что начинает выясняться об истинном виновнике, и если мне удастся продемонстрировать, что он с самого начала орудовал под носом у Энсона и что тот пальцем о палец не ударил, ему останется только одно: подать в отставку, верно? К тому времени, когда я покончу с этим делом, стаффордширскую полицию я реорганизую сверху донизу. Вперед на всех парах!
Он перехватывает улыбку Джин, которая кажется ему одновременно и восхищенной, и ласковой — действенная комбинация.
— И, кстати, милая моя, я думаю, нам пора назначить дату свадьбы. Иначе люди могут счесть тебя отчаянной кокеткой.
— Меня, Артур, меня?
Он смеется и берет ее руку. Вперед на всех парах, думает он, а не то котельный отсек взорвется.
Вернувшись в «Под сенью», Артур схватил свое перо и стер Энсона в порошок. Письмо к священнику: «…надеюсь обеспечить нарушителю дозу тюремного заключения» — можно ли вообразить более грубое априорное предупреждение со стороны официального лица? Артур почувствовал, что в нем закипает гнев, пока он переписывал эти слова, и еще почувствовал остужающую прохладу совета Джин. Он должен делать то, что наиболее полезно Джорджу; он должен избегать дифамации; и еще он должен сделать выносимый Энсону вердикт неопровержимым. С подобной пренебрежительностью он давно не сталкивался. Ну, Энсон почувствует, каково это.
Нет (начал он), я не сомневаюсь, что капитан Энсон был искренне честен в своей неприязни к Джорджу Идалджи и не сознавал своей предубежденности. Было бы нелепо думать иначе. Однако люди на подобных постах не имеют права на подобные чувства. Одни слишком могущественны, другие слишком слабы, а последствия слишком ужасны. По мере того как я прослеживаю ход событий, эта неприязнь их начальника просачивалась все ниже, пока не пропитала всех его подчиненных. И когда они схватили Джорджа Идалджи, то отказали ему в самой элементарной справедливости.
До возникновения дела, на протяжении его, а также и после высокомерие Энсона было столь же безгранично, как его предубежденность.
Я не знаю, какие последующие доклады капитана Энсона помешали министерству внутренних дел восстановить справедливость, однако я знаю, что после вынесения приговора сокрушенного человека не только не оставили в покое, но прилагались все возможные усилия, лишь бы очернить его, а также его отца, лишь бы отпугнуть всякого, кто был бы склонен заняться этим делом. Не успел мистер Йелвертон взяться за него, как он получил письмо за подписью капитана Энсона, датированное 8 нояб. 1903 года и содержащее следующее: «Необходимо предупредить вас, что вы только впустую потратите время на попытку доказать, что Джордж Идалджи в силу своего положения в обществе и якобы достойного характера не мог быть виновным в авторстве оскорбительных и омерзительных писем. Как и я, его отец прекрасно осведомлен о его склонности рассылать анонимные письма, и несколько человек испытали это лично на себе».
Однако и Идалджи, и его отец заявили под присягой, что первый ни разу в жизни не написал анонимного письма, а запрос мистера Йелвертона о фамилиях этих «нескольких человек» остался без ответа. Взвесьте, что письмо это было написано непосредственно после приговора и что предназначалось оно для того, чтобы в корне пресечь движение за милосердие. Ничем не лучше, чем пинать человека, сбитого с ног.
Ну, если это не прикончит Энсона, подумал Артур, значит, его ничем не пронять.
«Дейли телеграф» публиковала результаты розысков Артура два дня подряд, 11 и 12 января. Редакция отлично расположила статьи, а наборщики были на высоте. Артур еще раз перечитал все свои слова до самого громового заключения.
Дверь захлопнулась перед нашими лицами. Теперь мы взываем к последнему трибуналу, трибуналу, который никогда не ошибается, если все факты изложены ему честно. Мы спрашиваем общественность Великобритании, должно ли подобное продолжаться?
Отклик на статьи был колоссальным. Вскоре рассыльный с телеграммами мог бы находить дорогу в «Под сенью» с завязанными глазами. Поддержку выразили Барри, Мередит и другие писатели. Страницу читательских писем «Телеграф» заполнили дебаты о зрении Джорджа и недосмотре защиты, не указавшей на него. Мать Джорджа добавила собственные показания:
Я все время говорила солиситору, занимавшемуся защитой, о крайней близорукости моего сына, которой он страдал с детства. Я считала, что одна она была достаточным доказательством, даже если бы не имелось других, невозможности того, чтобы он дошел до луга по так называемой «дороге», непроходимой по ночам даже для людей с хорошим зрением. Я была так в этом уверена, что крайне расстроилась, когда, давая показания, не получила возможности рассказать про его плохое зрение. Мне дали очень короткое время, и полагаю, процесс всем надоел… Зрение моего сына всегда было настолько плохим, что он, когда писал, наклонялся к самому листу, а книгу или документы держал у самых глаз, а когда выходил гулять, лишь с трудом узнавал людей. Когда мне надо было где-нибудь с ним встретиться, я всегда помнила, что не он будет меня высматривать, а я его.
Другие письма содержали требования отыскать Элизабет Фостер, анатомировали характер капитана Энсона и подробно останавливались на обилии шаек в Стаффордшире. Один корреспондент разъяснил, как легко лошадиные волоски могли проникнуть наружу с изнанки пальто. Были письма от пассажира, ездившего в одном вагоне с Джорджем в уайрлийском поезде, а также от Наблюдающего из Хемпстеда, и еще от Друга парсов. Мистер Арун Чундер Датт, член Парламента (Кембридж), пожелал указать, что калеченье скота глубоко чуждо восточным натурам. Чоури Музу, член Парламента (Нью-Кавендиш-стрит), напомнил читателям, что вся Индия следит за этим делом и что на кон поставлены имя и честь Англии.
Три дня спустя после второй статьи в «Телеграф» Артур и мистер Йелвертон были приняты в министерстве внутренних дел мистером Гладстоном, сэром Маккензи Чэмберсом и мистером Блэкуэллом. Было заранее обговорено, что беседа будет носить неофициальный характер. Длилась она час. Потом сэр А. Конан Дойль указал, что ему и мистеру Йелвертону «был оказан любезный и сочувственный прием» и что, по его «твердому убеждению», министерство внутренних дел сделает все возможное, чтобы внести полную ясность в это дело.
Отказ от копирайта поспособствовал распространению этой истории не только в Англии, но и по всему миру. Агентство, снабжавшее Артура вырезками упоминавших про него статей и заметок, еле справлялось, а он успел привыкнуть к повторявшемуся снова и снова заголовку, который научил его распознавать на разных языках входящий в заголовок глагол: «ШЕРЛОК ХОЛМС РАССЛЕДУЕТ». Выражения поддержки — а иногда и несогласия — приходили с каждой почтой. Предлагались самые фантастические истолкования этого дела. Например, что преследование Джорджа подстроили другие парсы в отместку Сапурджи за измену вере предков. Ну и разумеется, пришло еще одно письмо, почерк которого теперь стал таким знакомым:
Я знаю от детектива из Скотленд-Ярда, что вас, если вы напишете Гладстону и скажете, что все-таки считаете Идалджи виновным, в следующем году произведут в лорды. Разве не лучше быть лордом, чем рисковать потерять почки и печень? Подумайте обо всех зверских убийствах, которые совершены, так почему вы должны стать исключением?
Артур заметил орфографические ошибки, пришел к выводу, что напугал писавшего, и перевернул лист.
Доказательство того, о чем я вам толкую, в писанине, которую он тиснул в газеты, когда его выпустили из тюрьмы, где его следовало бы держать вместе с его папашей и всеми чернокожими и желтомордыми евреями. Никто не мог бы так ловко скопировать его писанину, слепой ты дурень.
Столь грубая провокация всего лишь подтверждала необходимость вести наступление на всех фронтах. Никакого ослабления усилий. Мистер Митчелл написал, подтверждая, что Мильтон был действительно в программе уолсоллской школы в период, интересующий сэра Артура; хотя и поспешил добавить, что старейшие учителя не помнят времени, когда бы в стаффордширских школах не преподавали великого поэта, как преподают и теперь. Гарри Чарльзуорт сообщил, что отыскал Фреда Уинна, когда-то одноклассника сына Брукса, а теперь маляра в Чеслин-Хей, и наведет у него справки насчет Спека. Три дня спустя пришла телеграмма с заранее согласованным кодом: ПРИГЛАШЕНЫ ОБЕДАТЬ ХЕДНЕС-ФОРД ВТОРНИК ЧАРЛЬЗУОРТ ТОЧКА.
Гарри Чарльзуорт встретил сэра Артура и мистера Вуда на станции в Хеднесфорде и проводил их в трактир «Восходящее солнце». В баре они познакомились с долговязым молодым человеком в целлулоидном воротничке и с обтрепанными манжетами. На рукаве его пиджака виднелись беловатые пятна, которые, подумал Артур, вряд ли были оставлены лошадиной слюной или даже хлебом с молоком.
— Расскажи им, что ты рассказывал мне, — сказал Гарри.
Уинн неторопливо поглядел на незнакомцев и постучал по своему стакану. Артур послал Вуда за необходимым подбодрением голосовых связок их осведомителя.
— Я учился в школе со Спеком, — начал он. — В классе он всегда был последним. И всегда что-нибудь вытворял. Поджег скирду как-то летом. Любил жевать табак. Как-то вечером я ехал в поезде с Бруксом, и тут в то же купе вбежал Спек, прямо в конце вагона сунул голову в окно и разбил стекло вдребезги. И давай хохотать над тем, что натворил. Ну, тут мы все перешли в другой вагон. А пару дней спустя явились из железнодорожной полиции и заявили, что мы разбили окно. Мы оба сказали, что его разбил Спек, так пусть и платит за него, и они его поймали, когда он срезал петли с окна, так что пришлось ему и за них заплатить. Тут папаша Брукса начал получать письма, будто мы с Бруксом оплевали какую-то старуху на станции в Уолсолле. Он всегда всем пакостил, ну, Спек. Потом его забрали из школы. Не помню, исключили его или нет, ну да разницы никакой.
— И что с ним стало? — спросил Артур.
— Через год-другой, как я слышал, его вроде бы отправили в море.
— В море? Вы уверены? Абсолютно уверены?
— Ну, так говорили. Во всяком случае, он пропал.
— И когда это произошло?
— Я же сказал: через год-другой после того случая. Скирду он, наверное, поджог в девяносто втором.
— Значит, в море он отправился в конце девяносто пятого — начале девяносто шестого?
— Ну, точнее сказать не могу.
— Приблизительно?
— Точнее сказать, чем уже сказал, не могу.
— Вы не помните, из какого порта он отплыл?
Уинн покачал головой.
— Или когда он вернулся? Если он вернулся?
Уинн снова покачал головой.
— Чарльзуорт сказал, что вам будет интересно. — Он снова постучал по своему стакану, но на этот раз Артур проигнорировал намек.
— Мне интересно, мистер Уинн, но извините, если я скажу, что в вашем рассказе есть неувязка.
— Да неужто?
— Вы учились в уолсоллской школе?
— Да.
— Тогда как же объясните тот факт, что мистер Митчелл, нынешний директор, заверил меня, что в школе за последние двадцать лет не было ученика с такой фамилией?
— А-а! — сказал Уинн. — Так Спеком его прозвали мы, уж не помню почему. Может, оттого, что был он такой замухрышка. Нет, настоящая его фамилия была Остер.
— Остер?
— Ройдон Остер.
Артур взял стакан мистера Уинна и протянул его секретарю.
— Чего-нибудь вдобавок? Мистер Уинн? Глоток виски, может быть?
— Очень будет благородно с вашей стороны, сэр Артур. Очень благородно. А я все думал, могу ли я взамен попросить вас об одолжении.
Он сунул руку в рюкзачок, и Артур покинул «Восходящее солнце» с полдесятком эссе из местной жизни (я думаю назвать их «Виньетки»), пообещав дать отзыв об их литературных достоинствах.
— Ройден Остер. Новое имя в деле. Как нам его отыскать? Какие-нибудь идеи, Гарри?
— Ну да, — сказал Гарри. — При Уинне я не хотел про это упоминать, не то бы он тут все пиво вылакал. Могу дать вам подсказку. Он был подопечным мистера Грейторекса.
— Грейторекса!
— Их двое было — братья Остер, Уолли и Ройден. Один из них учился в школе с Джорджем и со мной, хотя который, я за давностью не припомню. Но мистер Грейторекс сможет вам про них рассказать.
На поезде они проехали назад две станции до Уайрли и Чёрчбридж, а затем прошли пешком до фермы Литтлуорт. Мистер и миссис Грейторекс оказались добродушной, очень пожилой парой, гостеприимной и открытой. Ну, хотя бы на этот раз, почувствовал Артур, дело обойдется без пива и скребков для обуви, без необходимости высчитывать, стоит ли полученная информация два шиллинга и три пенса или два шиллинга и четыре пенса.
— Уолли и Ройден Остеры были сыновьями моего арендатора Питера Остера, — начал мистер Грейторекс. — Довольно буйные шалуны. Нет, это, пожалуй, несправедливо, буйным был только Ройден. Помнится, его отцу как-то пришлось заплатить за скирду, которую он поджег. Уолли был скорее странным, чем буйным. Ройдена исключили из школы — в Уолсолле. Они оба учились там. Ройден был хулиганом и лентяем, насколько я понял, хотя подробностей я не знаю. Питер записал его в уисбечскую школу, но это не помогло. А потому он отдал его в ученики к мяснику по фамилии Мелдон, если не ошибаюсь. В Кэнноке. Затем, к концу девяносто третьего года, началось мое личное участие. Отец мальчиков умирал и попросил меня стать опекуном Ройдена. Самое меньшее, что я мог бы сделать, и, естественно, я обещал Питеру сделать все, что в моих силах. И я делал, что мог, но с Ройденом не было никакого сладу. Сплошные неприятности. Воровство, порча и битье вещей, постоянное вранье… Не удерживался ни на какой работе. В конце концов я предложил ему выбрать: либо я перестану давать ему деньги и сообщу о нем в полицию, либо он отправится в море.
— Нам понятно, какой выбор он сделал.
— Так что я устроил его юнгой на «Генерала Робертса», принадлежавшего Льюису Дэвидсу и компании.
— И когда это произошло?
— В конце тысяча восемьсот девяносто пятого года. В самом конце. По-моему, отплыло судно тридцатого декабря.
— Из какого порта, мистер Грейторекс? — Артур уже знал ответ, но тем не менее нетерпеливо наклонился в предвкушении.
— Из Ливерпуля.
— И как долго он оставался на «Генерале Робертсе»?
— Ну, против обыкновения, он нашел для себя что-то. Примерно через четыре года получил лицензию третьего помощника. А затем вернулся домой.
— То есть мы оказываемся теперь в тысяча девятьсот третьем году?
— Нет-нет. Раньше. Еще в первом, я уверен. Но дома он тогда пробыл недолго и устроился на скотовоз, плавающий из Ливерпуля в Америку. Проплавал на нем десять месяцев. А уж потом вернулся домой навсегда. То есть в тысяча девятьсот третьем.
— Плавал на скотовозе! А где он теперь?
— В том же доме, где жил его отец. Но он сильно изменился. Начать с того, что он женат.
— Вы когда-нибудь подозревали его или его брата в том, что они писали письма от имени вашего сына?
— Нет.
— Почему нет?
— Не было никаких оснований. И на мой взгляд, он слишком ленив, а возможно, и лишен достаточного воображения.
— И… разрешите мне догадаться. У них был младший брат, возможно, сыпавший грязными ругательствами, предположил бы я.
— Нет-нет, их было только двое.
— Или юный приятель с такими же привычками, часто бывавший с ними?
— Нет. Ничего подобного.
— Так-так. А Ройден Остер восставал против вашей опеки?
— Да, частенько. Не мог понять, почему я отказался отдать ему сразу все деньги, оставленные для него отцом. Не то чтобы сумма была велика. Обстоятельство, которое тем более укрепило меня в решении не допустить, чтобы он ее растранжирил.
— А второй мальчик — Уолли, — он был старшим?
— Да, ему сейчас около тридцати.
— Так, значит, Гарри, в школе вы учились с ним?
Чарльзуорт кивнул.
— Вы сказали, что он был странным. В каком смысле?
— Странным. Не совсем здесь. Точнее я объяснить не могу.
— Какие-нибудь признаки религиозной мании?
— Я ничего такого не замечал. Он был умным, Уолли. Башковитым.
— Он изучал Мильтона в уолсоллской школе?
— Об этом я ничего не знаю.
— А по окончании школы?
— Некоторое время был учеником электромонтера.
— Что давало ему возможность ездить по окрестным городкам?
Вопрос этот как будто поставил мистера Грейторекса в тупик.
— Несомненно. Как и множеству других.
— И… братья все еще живут вместе?
— Нет. Уолли год-два назад уехал из страны.
— И куда же?
— В Южную Африку.
Артур обернулся к своему секретарю.
— Ну, почему все так внезапно принялись уезжать в Южную Африку? У вас случайно нет его тамошнего адреса, мистер Грейторекс?
— Вообще-то был. Да только мы слышали, что он умер. Недавно. В прошлом ноябре.
— А! Жаль-жаль. А дом, где они жили вместе, где Ройден живет теперь…
— Я могу проводить вас туда.
— Нет, не сейчас. Я имел в виду… дом стоит на отшибе?
— Как и многие другие дома.
— Так что можно приходить и уходить не на глазах у соседей?
— О да.
— И до сельской местности оттуда близко?
— Безусловно. Сразу же сзади начинаются луга. Но так расположены и многие другие дома.
— Сэр Артур! — Миссис Грейторекс в первый раз нарушила свое молчание. Обернувшись к ней, он заметил, что она покраснела и выглядела гораздо более взволнованной, чем в начале их встречи. — Вы ведь подозреваете его? Или их обоих?
— Улики накапливаются, если выразиться помягче, сударыня.
Артур приготовился к возмущенному возражению миссис Грейторекс, к отказу дольше терпеть его подозрения и клевету.
— В таком случае мне следует рассказать вам то, что я знаю. Примерно три с половиной года назад — в июле, я помню, в июле перед тем, как арестовали Джорджа Идалджи, — как-то днем я проходила мимо дома Остеров и зашла к ним. Уолли отсутствовал, но Ройден был там. Мы заговорили о располосовываниях. Тогда все только о них и говорили. Через какое-то время Ройден подошел к шкафчику на кухне и показал мне… инструмент. Подержал передо мной и сказал: «Вот чем они убивают скот». Мне стало нехорошо от одного только взгляда, и я велела ему убрать его. Я сказала: «Ты ведь не хочешь, чтобы подумали на тебя, верно?» И он убрал его назад в шкафчик.
— Почему ты не рассказала мне? — спросил ее муж.
— Я подумала, что слухов ходит и так уже слишком много и незачем добавлять к ним новые. Мне просто хотелось поскорее забыть этот случай.
Артур скрыл свою реакцию и спросил невозмутимо:
— А вы не подумали обратиться в полицию?
— Нет. Когда я оправилась от шока, то пошла прогуляться и поразмышляла. И решила, что Ройден просто хвастал. Притворялся, будто знает что-то. Вряд ли он показал бы мне эту штуку, если бы сам ею пользовался. И ведь он мальчик, которого я знаю всю его жизнь. Ну, он был немного буйным шалуном, как сказал мой муж, но, покинув море, он угомонился. Обзавелся невестой, готовился к свадьбе. Ну а теперь женат. Однако у полиции он был на заметке, и я подумала, что, если пойду и расскажу, они заведут на него дело. С уликами или без.
Да, подумал Артур, и из-за вашего молчания они взамен завели дело на Джорджа.
— Я все-таки не понимаю, почему ты не рассказала мне, — сказал мистер Грейторекс.
— Потому что… потому что ты всегда относился к мальчику строже, чем я. И я знала, что ты сразу сделаешь скоропалительные выводы.
— Выводы, которые, пожалуй, были бы верными, — ответил он не без едкости.
Артур перешел в наступление. Свои супружеские разногласия они могли выяснить и потом.
— Миссис Грейторекс, а что это был за инструмент?
— Лезвие, что-то вроде такой длины. — Она отмерила примерно фут. — И оно загибалось в рукоятку, будто огромный перочинный нож. На фермах такие не употребляются. И такое ужасное лезвие. С изгибом.
— Как сабля или серп?
— Нет-нет, само лезвие было прямым, и край его был совсем не острым. Но к концу была выпуклость, которая выглядела крайне острой.
— Вы не могли бы нарисовать его для нас?
— Конечно. — Миссис Грейторекс выдвинула ящик кухонного стола и на листке линованной бумаги уверенно начертила абрис.
— Вот тут оно тупое и здесь, где прямое. А тут, где выпуклость, жутко острое.
Артур посмотрел на остальных. Мистер Грейторекс и Гарри покачали головами. Альфред Вуд повернул листок к себе и сказал:
— Два против одного, это конский ланцет. Из больших. Полагаю, он украл его со скотовоза.
— Вот видите, — сказала миссис Грейторекс. — Ваш друг сразу же сделал скоропалительные выводы. Как сделала бы их и полиция.
На этот раз Артур не сумел сдержаться.
— Взамен они сделали скоропалительные выводы о Джордже Идалджи.
При этих словах лицо миссис Грейторекс снова покраснело.
— И простите мой вопрос, сударыня: вы не подумали о том, чтобы сообщить в полицию про этот инструмент… тогда, когда они обвинили Джорджа.
— Я об этом думала, да.
— Но ничего не сделали.
— Сэр Артур, — ответила миссис Грейторекс, — не припомню, чтобы вы были в наших местах, когда располосовывали скот. Всеобщая истерия. Слухи то про того, то про этого. Слухи про грейт-уайрлийскую шайку. Слухи, что от коров они перейдут к молодым женщинам. Разговоры про языческие жертвоприношения. Некоторые говорили, что причина в новолунии. Да, я сейчас вспомнила, как жена Ройдена мне говорила, что молодой месяц действует на него как-то странно.
— Это верно, — сказал ее муж задумчиво. — Я это тоже замечал. В новолуние он хохотал, как сумасшедший. Сначала я думал, что он просто выламывается, но как-то застал его таким, когда он был совсем один.
— Но как вы не видите… — начал Артур.
— Смеяться — не преступление, — перебила его миссис Грейторекс. — Даже смеяться как сумасшедший.
— Но разве вам не кажется…
— Сэр Артур, я невысоко ставлю проницательность и компетентность стаффордширской полиции. Думаю, тут мы с вами сходимся. И если вас тревожит незаслуженное тюремное заключение вашего молодого друга, так меня тревожит, что подобное могло произойти с Ройденом. И, вероятно, вашему другу это не помогло бы избежать тюрьмы, скорее за решеткой оказались бы они оба как члены одной шайки, существовала она или нет.
Артур решил принять этот упрек.
— Но оружие? Вы посоветовали ему его уничтожить?
— Конечно, нет. Мы не упоминали про него с того дня по этот.
— В таком случае, миссис Грейторекс, могу ли я попросить вас хранить это молчание еще несколько дней? И последний вопрос. Фамилии Уокер или Глэдуин говорят вам что-нибудь? В связи с Остерами?
Супруги покачали головами.
— Гарри?
— Глэдуина я вроде бы припоминаю. Работал у возчика. Но уже много лет его не видел.
Гарри было велено ждать новых инструкций, а Артур и его секретарь вернулись на ночь в Бирмингем. Конечно, было бы удобнее остановиться в Кэнноке, но Артур предпочитал быть уверенным в приличном бокале бургундского под конец тяжкого трудового дня. За обедом в отеле «Императорская фамилия» ему внезапно вспомнилась фраза в одном из писем. Его нож и вилка со стуком упали на тарелку.
— Когда потрошитель бахвалился, что никто не сумеет его поймать, он написал: «Я остер, так уж остер».
— «Я Остер, так уж Остер», — повторил Вуд.
— Вот именно.
— Но кем был ругающийся мальчишка?
— Не знаю. — Артур несколько расстроился, что данная интуиция не нашла подтверждения. — Может быть, соседский мальчишка. Или, возможно, тот или другой Остер его придумал.
— И что мы предпримем теперь?
— Будем продолжать.
— Но я думал, что мы… что вы все выяснили. Ройден Остер — потрошитель. Ройден Остер и Уилли Остер писали письма вместе.
— Я согласен, Вуди. А теперь объясните мне, почему им был Ройден Остер?
Вуд ответил, по очереди загибая пальцы:
— Потому что он показал миссис Грейторекс конский ланцет. Потому что нанесенные животным раны, рассечение кожи и мыши, но не проникавшие до кишок, могли быть нанесены только таким необычным инструментом. Потому что он работал мясником, а также на скотовозе, и потому знал, как обращаться с животными и как их резать. Потому что он мог украсть ланцет с судна. Потому что вспышки писем и рассечений соответствуют его присутствию в Уайрли и отсутствию; потому что он много раз был замечен в жестоких проделках. Потому что на него влияет новолуние.
— Превосходно, Вуди, превосходно. Исчерпывающее обвинительное заключение, отлично поданное и опирающееся на умозаключения и косвенные улики.
— А? — разочарованно сказал секретарь. — Я что-то упустил?
— Нет. Ройден Остер — вот кого мы искали, в этом у меня ни малейших сомнений нет. Но нам требуется более конкретное доказательство. И в первую очередь нам нужен конский ланцет. Нам необходимо его заполучить. Остер знает, что мы здесь, и если у него есть хоть капля здравого смысла, ланцет уже выброшен в самое глубокое из здешних озер.
— А если нет?
— Если нет, то вам и Гарри Чарльзуорту придется обнаружить его и сберечь.
— Обнаружить?
— Обнаружить.
— И сберечь?
— Разумеется.
— Вы можете что-нибудь посоветовать относительно нашего модус операнди?
— Откровенно говоря, мне кажется, лучше, если я буду знать поменьше. Но, думается, в этих местах люди обычно свои двери не запирают. А если возникнет необходимость в финансовых улаживаниях, то мне представляется желательным, чтобы потребовавшаяся сумма появилась в расходной книге «Под сенью» в той графе, которую изберете вы.
Вуда заметно раздражила такая высокомерная небрежность.
— Остер вряд ли отдаст его нам, если мы постучим в дверь и скажем: «Извините, можем мы попросить вас продать нам ланцет, которым вы располосовывали животных, чтобы мы могли предъявить его полиции?»
— Нет, конечно, не спорю, — сказал Артур со смешком. — Так не годится. Вам потребуется побольше воображения, вам обоим. Больше тонкости. Или же, если на то пошло, так и чуть больше прямолинейности. Один из вас может увести его в пивную, а другой тем временем… Она упомянула кухонный шкафчик, не так ли? Но, право же, я должен предоставить все вам.
— А вы внесете за меня залог, если потребуется?
— Я даже дам вам наилучшую характеристику.
Вуд медленно покачал головой.
— Я все еще никак не могу опомниться. Вчера вечером в этот час мы не знали ничего. Вернее, у нас были только кое-какие подозрения. А теперь мы знаем все. Хватило одного дня. Уинн, Грейторекс, миссис Грейторекс — и вот, пожалуйста! Возможно, доказать нам не удастся, но мы знаем, как все происходило. И за один день!
— Это не должно было произойти таким образом, — сказал Артур. — Мне ли не знать. Сколько раз я писал про такое. Это не должно было раскрыться через цепь простых шагов. Это должно казаться абсолютно неразрешимым с начала и до самого конца. А тут вы распутываете узел с помощью одного блистательного примера дедукции, абсолютно логичного и все же абсолютно поразительного, и тогда ощущаешь великое торжество.
— Которое вы не ощущаете?
— Сейчас? Нет. Я испытываю почти разочарование. Более того: я действительно испытываю разочарование.
— Ну, — сказал Вуд, — душе попроще вы должны разрешить поторжествовать.
— Охотно.
Позднее, когда Артур докурил свою последнюю трубку и отправился на боковую, он лежал в постели и размышлял о произошедшем. Он поставил себе головоломную задачу, а сегодня справился с ней; и тем не менее не испытывал ликования. Пожалуй, гордость и ту теплоту, когда отдыхаешь от трудов, но не счастье, не говоря уж о торжестве.
Ему припомнился день, когда он женился на Туи. Он ее, разумеется, любил и на первых порах надышаться на нее не мог, дожидаясь завершения брака. Но когда они сочетались браком в Торнтон-ин-Лонсдейл, а у его плеча стоял этот молодчик Уоллер, он ощутил… как бы это сформулировать, не выказав неуважения к ее памяти? Он был счастлив ровно настолько, насколько выглядела счастливой она. Вот что было правдой. Конечно, позднее, всего лишь день-другой спустя, он начал испытывать счастье, на которое надеялся. Но в самое мгновение — гораздо меньше, чем ожидал.
Вот, возможно, почему при каждом повороте своей жизни он всегда искал какую-то неразрешимую задачу. Новое дело для борьбы, новую кампанию — потому что предыдущий успех приносил лишь кратковременную радость. В подобные моменты он завидовал простоте Вуди, завидовал тем, кто способен почивать на лаврах. Но его путь всегда был другим.
Итак, что остается сделать теперь? Надо добыть ланцет. Надо получить образчик почерка Ройдена Остера — может быть, от мистера и миссис Грейторекс. Он должен выяснить, причастны ли к делу Уокер и Глэдуин. Вопрос о женщине и ребенке, подвергшимся нападению. Надо исследовать школьную карьеру Ройдена Остера. Надо попытаться точнее связать поездки Уолли Остера с местами, откуда отправлялись письма. Он должен показать конский ланцет, едва его получит, ветеринарам, осматривавшим зарезанных животных, и попросить у них профессиональную оценку. Он должен спросить Джорджа, что он помнит об Остерах, если помнит.
Он должен написать Мам. Он должен написать Джин.
Теперь, когда его голова переполнилась всяческими «надо», он погрузился в безмятежный сон.
Вернувшись в «Под сенью», Артур чувствовал себя примерно так, словно завершал книгу: почти все на своих местах, творческая упоенность почти позади, и теперь остается только дорабатывать, обеспечивать полную герметичность. В последующие дни начали прибывать результаты его поручений, запросов и зондирования. Первый прибыл в форме пакета в оберточной бумаге, перевязанный шпагатом, точно покупка из лавки Брукса. Однако он понял, что находится под оберткой. Понял по лицу Вуда.
Он развернул пакет и медленно раскрыл конский ланцет во всю его длину. Зловещий инструмент, выглядящий особенно пугающим из-за тупости прямых его краев и отточенности смертоносной выпуклости, где ланцет действительно был остер так уж остер.
— Омерзительная штука, — сказал Артур. — Могу я спросить…
Но его секретарь прервал вопрос, покачав головой. Сэр Артур не мог получить свое и так, и эдак, сначала не зная, а затем пожелав узнать.
Джордж Идалджи написал, что совершенно не помнит братьев Остер — ни в школе, ни после; не сумел он найти и причины, почему они могли бы питать вражду к нему или к его отцу.
Более удовлетворительным было письмо от мистера Митчелла, содержавшее школьную характеристику Ройдена Остера:
Рождество 1890. Первый класс. Успеваемость — 23-й из 23-х. Очень умственно неразвит и физически слаб. Освобожден от французского и латыни.Пасха 1891. Первый класс. Успеваемость — 20-й из 20-ти. Туп, домашние задания не выполняются, некоторые успехи в рисовании.24 июня 1891. Первый класс. 18-й из 18-ти. Начинает делать некоторые успехи. Наказан тростью за дурное поведение в классе, жевание табака, ложь и увиливания, придумывание кличек.Рождество 1891. Первый класс. Успеваемость — 16-й из 16-ти. Неудовлетворителен, часто лжив. Постоянно жалуется или жалуются на него. Пойман на обманывании и часто отсутствует без разрешения. Успехи в рисовании.Пасха 1892. Второй класс. Успеваемость — 8-й из 8-ми. Ленив и дурно себя ведет. Ежедневные наказания тростью, написано отцу, подделывал отметки одноклассников и сознательно лгал об этом. Наказан тростью 22 раза за этот триместр.24 июня 1892. Прогуливал занятия, подделывал письма, подписи, забран отцом из школы.
Вот так, подумал Артур: подделка писем и подписей, обманывание, ложь, придумывание кличек, общее дурное поведение. И далее: заметьте дату, когда его исключили… или забрали из школы, как вам больше нравится: 24 июня 1892 года. То есть когда началась кампания против Идалджи, против Брукса и против уолсоллской школы. Артур почувствовал нарастающее раздражение — он сумел установить все это путем нормального процесса, логичного наведения справок, тогда как эти болваны… Он был бы рад поставить к стене всю стаффордширскую полицию, начиная от главного констебля и суперинтендента Баррета, продолжая инспектором Кэмпбеллом и сержантами Парсоном и Аптоном вплоть до самого жалкого новичка, и задать им простой вопрос. В декабре 1892 года в уолсоллской школе был украден большой ключ и подкинут в Грейт-Уайрли. Кого было более логичным заподозрить: мальчика, который за несколько месяцев до того был с позором изгнан из школы после полутора лет тупости и хулиганства, или прилежного, успевающего в учебе сына священника, никогда не учившегося в уолсоллской школе, никогда в ней не бывавшего и не питавшего к этому учебному заведению ни малейшей вражды? Ответьте мне на это, старший констебль, суперинтендент, инспектор, сержанты и констебль Купер. Ответьте мне на это вы, двенадцать достойных и верных людей в суде квартальных сессий.
Гарри Чарльзуорт прислал сообщение о происшествии, имевшем место в Грейт-Уайрли поздней осенью или в начале зимы 1903 года. Миссис Джервис Хендли возвращалась вечером со станции Уайрли, сходив туда купить газеты для продажи. С ней была ее маленькая дочка. На дороге их остановили двое мужчин. Один схватил девочку за горло, держа в руке что-то поблескивающее. И мать, и девочка закричали, и он бросился бежать, крикнув своему приятелю, который ушел вперед: «Ладно, Джек, я с тобой». Девочка заявила, что этот человек еще прежде нападал на ее мать. По описанию, лицо у него было круглое, без усов, рост примерно 5 ф. 8 д., темная одежда, блестящая фуражка с козырьком. Описание соответствовало описанию Ройдена Остера, который в то время носил костюм моряка, а затем сменил его. Далее предполагалось, что Джеком был Джек Харт, непутевый мясник, известный приятель Остера. В полицию было сообщено, но ареста не последовало.
В постскриптуме Гарри добавил, что Фред Уинн снова был у него и в обмен на пинту пива вспомнил еще кое-что. Когда он, Брукс и Спек учились в уолсоллской школе, про Ройдена Остера все знали одну вещь: стоило ему остаться в пустом купе поезда, как он переворачивал подушки сидений и ножом распарывал их снизу, чтобы конский волос обивки вывалился наружу. Потом дико хохотал и укладывал подушки на место.
В пятницу 15 марта после шестинедельной задержки, возможно, предназначенной показать, что министр внутренних дел не поддается никакому нажиму, от кого бы он ни исходил, было объявлено о создании комиссии расследования. Ее задачей было рассмотреть различные аспекты в деле Идалджи, вызвавшие общественную тревогу. Министерство внутренних дел, однако, желало подчеркнуть, что расследование комиссии ни в коей мере не означает пересмотр дела. Свидетели вызываться не будут, как не потребуется и присутствие мистера Идалджи. Комиссия рассмотрит материалы, находящиеся в распоряжении министерства, и вынесет решение относительно некоторых моментов процедуры. Сэр Артур Уилсон, кавалер ордена Индийской империи 2-й степени, высокородный Джон Ллойд Уортон, председатель суда квартальных сессий графства Дарем, и сэр Альберт де Ратцен, председатель лондонского магистрата, приготовят доклад для мистера Гладстона с елико возможной поспешностью.
Артур решил не допустить, чтобы эти господа благодушно пережевывали вслух «некоторые моменты процедуры» в обществе друг друга. К своим доработанным статьям в «Телеграф» — которые сами по себе доказывали невиновность Джорджа — он добавит личный меморандум, доказывающий виновность Ройдена Остера. Он опишет свое расследование, суммирует собранные улики и перечислит тех, кого следует расспросить для их пополнения: в первую очередь мясника Джека Харта из Бриджтауна и Гарри Грина, находящегося в данное время в Южной Африке. Кроме того, миссис Ройден Остер, которая может подтвердить воздействие новолуния на ее мужа.
Он пошлет Джорджу копию меморандума, не дополнит ли он что-либо. А Энсон у него попрыгает. Всякий раз, стоило ему вспомнить это долгое препирательство за коньяком и сигарами, как из горла у него вырывался неудержимый рык. Их стычка была шумной, но в целом бесполезной — будто два скандинавских лося сцепились рогами в лесу. И все-таки его шокировали самодовольство и предрассудки человека, которому следовало бы стоять выше них. И еще, в заключение, попытка Энсона напугать его историями о привидениях. Как мало главный констебль понимал своего противника! У себя в кабинете Артур достал конский ланцет, открыл его и обвел лезвие карандашом, прижав его к листу кальки. Чертеж этот, помеченный «в натуральную величину», он отправит главному констеблю и попросит его высказать свое мнение.
— Ну, вы получили свою комиссию, — сказал Вуд, когда они вечером вытащили свои кии из стойки.
— Я бы сказал: они получили свою комиссию.
— Иными словами, вы не слишком удовлетворены?
— Я не теряю надежды, что даже эти господа должны будут признать факты, колющие им глаза..
— Но?
— Но… вы знаете, кто такой Альберт де Ратцен?
— Председатель лондонского магистрата, если верить моей газете.
— Да, конечно. Конечно. А кроме того, он родственник капитана Энсона.
Назад: Энсон
Дальше: Артур и Джордж
