***
ЙЯАААГГГГXXXX — Ленитроп возносит охапку шуб: метнуть и дёру, — но майор сияет.
— Здрасьте, товарищ. Как раз поспели к Атомному Чили Дуэйна Клёви! Тащите лавку, присаживайтесь, a? Йяаa-xа-ха-ха! Тут эта малышка, как-ее-там, — хмыкнув и помацав девчушку, пока та размещает свою ношу на неимоверной меховой куче, занявшей почти весь подвал, — она бывает нескромна. Надеюсь, вам не кажется, будто мы тут чем-то незаконным занимаемся — то есть в вашей зоне и все такое.
— Отнюдь, майор, — нащупывая русский акцент, который выходит, как у Белы Лугоши. Но Клёви все равно извлекает пропуск: по большей части написан от руки, а там и сям наставлено печатей. Ленитроп вглядывается в рукописную кириллицу по низу страницы и разбирает подпись Чичерина. — А. Я пару раз координировался с полковником Чичериным.
— А слыхали, что было в Пенемюнде? Какие-то подлюки проникли и выкрали Шпрингера прям из-под носа у полковника. Во как. Дер Шпрингера знаете? Это бяка, товарищ. Стока стульев оседлал, что свободным предпринимателям, нам вот со стариной Драным Зубциком уж не уместиться.
Старина Драный Зубцик, кого мамаша, миссис Зубцик, назвала Клейтоном, ныкается за кипой норковых манто, целя,45-м в живот Ленитропу.
— Слышь, кореш, он нормальный, — окликает его Клёви. — Прита-щик-нам еще шампани, будь добёр. — Зубцик — жиртрест под стать Клёви, носит роговые очки, а макушка у него блестит, как и вся морда. Они стоят, обняв Друг друга за плечи, два улыбчивых толстяка. — Иван, перед собой ты видишь 10000 калорий в день, — показав большим пальцем на два пуза и подмигнув. — Зубцик у нас будет Царской Цацей, — и оба покатываются со смеху. Но это правда. Зубцик и в самом деле нашел способ нажиться на передислокации. У Специальных Служб он скоро выхарит исключительный контракт на организацию праздников Нептуна на каждом транспорте, что меняет полушария. Сам Зубцик будет Царской Цацей везде, где только сможет, — это уже вписано. Он грезит о поколениях пушечного мяса — один за другим они с трудом подползают на коленках целовать ему пузо, а он жрет ножки индеек и рожки мороженого и пальцы вытирает о волосы «головастиков». Официально он — один из американских промышленников, прикомандированных тут к Техслужбе, разведывает германское машиностроение, в частности — тайное оружие. Дома у него фабрика игрушек в Натли, Нью-Джерси. Кто забудет неимоверно популярного «Смачного Самурая» — в этого пупса заливаешь кетчуп, потом тычешь штыком в какую-нибудь щель доступа, после чего он разлетается на куски — на 82 куска, реалистично мягкий пластик — по всей комнате? и-или «Сэма-Шаркуна» — развивающую игру, в которой нужно подстрелить негритоса, пока не улизнул через забор с арбузом, тренировка рефлексов для мальчиков и девочек всех возрастов? В данный момент предприятие само собой управляет, но Зубцик устремлен в будущее. Потому и занялся мехами, а Михаэлькирхе — перевалочная база всего региона.
— Сокращение. Надо капитализировать — хватит продержаться, — плещет шампань в золотые потиры, — пока не увидим, куда идет. Я-то сам думаю, у этого V-оружия большое будущее. Разовьется так, что мама не горюй.
В старой церкви пахнет пролитым вином, американским потом и недавно горевшим кордитом, но все это новые инородные элементы, коим не удалось грубо покончить с доминирующим католическим ароматом: ладаном, воском, эпохами кроткого блеянья с уст паствы. Входят и выходят детишки, приносят меха и уносят, болтают с Людвигом, а вскоре зовут его с собой пошарить в товарных вагонах на сортировке.
У Зубцика в штате — где-то сорванцов 30.
— Я мечтаю, — признается он, — всех этих детишек привезти в Америку, в Голливуд. Мне кажется, они сумеют пристроиться в кинокартинах. Слыхали о Сесиле Б. Де Милле — он продюсер? Мой зять с ним корешится. Можно, наверно, обучить их петь, например, детский хор, заключу с Де Миллем комплексную сделку. А он их будет брать на крупные массовки — моления там, оргии…
— Ха! — возопляет Клёви, фыркая шампанским, зенки таращит. — Нормально ты себе мечтаешь, старик! Продашь цуциков Сесилу Б. Де Миллю, так уж они точняк не петь будут. Он этот кодлячок на галеры сдаст! Ияаа-ха-ха — ну да, прикуют их к веслам, тока и будут жопы рвать, тащить какого-нибудь Генри Уилкоксона к закату драться с греками или персами какими.
— На галеры? — ревет Зубцик. — Да ни в жись, ей-богу. Де Миллю тех цуциков с мехом похерить!
На окраине городка — остатки батареи A4, торчат, где торчали, когда войска драпали на юг, пытаясь избежать англо-русских клещей. Клёви с Зубциком хотят посмотреть, и Ленитроп тоже приглашается. Однако сперва — Атомное Чили Дуэйна Клёви, кое оборачивается проверкой мужских достоинств. Бутыль шампани под рукой, только пить из нее — признак слабости. Бывали времена, когда Ленитроп поддался бы искушению, но теперь ему даже задумываться не надо. Пока два американца — ослепшие, носы горят, истекают потопом соплей — переживают то, что авторитетный «Путеводитель скупердяя по Зоне» уместно определяет как «Götterdämmerung для слизистых оболочек», Ленитроп сидит и хлебает шампань, как газировку, кивает, щерится и то и дело бормочет «да, да» для пущей убедительности.
На объект они выезжают в зеленом, зело улыбчивом штабном «форде». Едва протиснувшись за руль, Клёви превращается в клыкастого алконавта: ииииррррр резины на дороге остается столько, что хватит на презерá для целой дивизии, с нуля до 70, не успевает эхо стихнуть, велосипедистов старается таранить налево и направо, скот в панике разбегается, а Драный Зубцик тем временем радостно улюлюкает, в каждом кулачище — по бутылке шампани, подстегивает Клёви, тот ревет «Розу Сан-Антоньи», любимую свою песнюху, а Зубцик в окно предостерегает во всю глотку:
— Не еби мозг Малышу, не то не ебателем станешь ты, но ебомым, — что занимает некоторое время и провоцирует лишь редкие «хайль-гитлеры» изумленных старушек да маленьких детишек на обочинах.
Объект — обуглившийся пятак, зазеленевший новыми сорняками посреди рощицы буков с нечастой ольхой. Безмолвно стоит закамуфлированный металл в призрачной толпе запоздалых одуванчиков, серые головы шушукаются, ждут пресветлого ветра, что понесет их к морю, до самой Дании, по всей Зоне. Ободрали всё. Транспортные средства вернулись к распотрошенным средам проектирования самых первых своих чертежей, хотя вокруг по-прежнему висит слабый запах топлива и смазки. В клубках кабелей и шлангов незабудки неистово сини и желты неистово. В автомобиле управления пуском устроили гнездо ласточки, а паучиха уже начала заплетать паутину стрелы установщика Meillerwagen собственной.
— Блядь, — грит майор Клёви. — Русские спиздили всё — без обид, товарищ. — Они идут, пиная зеленые и лиловые сорняки, проржавленные пищевые жестянки, слежавшиеся опилки и щепки. Землемерные вехи — к верхушке каждой приколочен белый лоскут — по-прежнему цепочкой уходят к передатчику управляющего луча в 12 километрах. На восток. Стало быть, это русских они пытались тут остановить…
Запыленная приборная доска автомобиля управления пуском мигает красным, белым и синим. Ленитроп падает на колено. Мандала Шварцкоммандо — KEZVH. Ленитроп поднимает голову — ему лукаво и жирно ухмыляется Клёви.
— Ну дак. Мог бы и сразу допетрить. На вас же знаков различия нету. Бляааа… да вы — да вы советская KP! Чой-та? — Ленитроп на него только смотрит. — Эй. Эй, вы кого это зацапать тут хотите? А? — Улыбка пропадает. — Скажи-ить-ка, я надеюсь, это ж не полковника Чичерина. Он-то, знаете ли, хороший русский.
— Уверяю вас, — поднимая мандалу, с крестом на вампира, — единственный мой интерес — разобраться с проблемой вот этих черных бесов.
Улыбка возвращается на место — вместе с жирной рукой на плечо Ленитропу.
— В кошки-мышки с ними будете играть, када ваши товарищи подоспеют?
— В кошки-мышки? Мне кажется, я не…
— Да всё вы поняли. Лана вам. Чего ради тада эти мумбыюмбы за городом лагерем стали? Эй, Иван, ёк-карный бабай, веселуха ж бует. Я ж весь день ее кольту надраивал, — поглаживая стрелковое оружие в кобуре. — Я се из ан-наво такого задроты енотовую шапку сделаю, и не мне вам грить, что сзаду на ней станет болтаться, ага? А? — Это так развлекает Драного Зубцика, что он чуть не давится от хохота.
— Вообще-то, — Ленитроп сочиняет на ходу, — мое задание — в подобных операциях координировать разведку, — что бы это ни значило. — Я здесь для того, чтобы произвести рекогносцировку позиций неприятеля.
— Да какие уж приятели, — кивает Зубцик. — У них пухи и все такое. Черномазому в руки только одно доверить можно — метлу!
Клёви хмурится:
— Вы — вы ж не ждете, что мы туда с вами пойдем, ну. Мы вам подскажем, как добраться, товарищ, но это ж сума спятить — переться туда одному. Подождали б до вечера? Выход, кажись, запланирован на полночь? Ну и дождались бы.
— Мне важно собрать определенную информацию заблаговременно, — непроницаемо, непроницаемо, хорошо, хорошо… — Не мне вам говорить, насколько это важно… — тяжкая пауза Лугоши, — …для всех нас.
Что ж, этим он заработал указания, как найти Шварцкоммандо, и его подбросили до города, где предприниматели подхватывают парочку Рьяных Фройляйн и отправляются к закату гулеванить. Ленитроп стоит в струе их выхлопа, бормочет.
В следующий раз тортиком не отделаешься, засранец…
Только через час он пешкодралом добирается до лагеря — по широкому лугу, чья окраска темнеет, будто зеленый колер потек и впитался в ворс… Ленитроп различает тень всякой травинки, что тянется к теням на восток… чистый молочный свет колоколообразной кривой взметывается над солнцем, что почти село, прозрачная белая плоть блекнет сквозь множество синего, от зеленовато-голубого до темно-стального в зените… зачем он здесь, зачем он это? Что он тут, прям как лемминг Урсула, — влезает в чужую частную вражду, когда он должен быть… что он там должен… э…
Ага! ага, что там с этим «Имиколексом G», со всяким Ябопом, и вдоба-авок «S-Gerät», Эния же крутой сыскарь, пойдет без никакой подмоги и наперекор всему, отомстит за друга, убитого Ими, вернет себе ксиву и отыщет таинственную железку, но вот теперь это ПРОСТО КАК…
ИС-КАТЬ ИГОЛКУ В СТОГЕ СЕЕЕЕ-НА!
Сссссс — сотканнуюиз лучей-луны,
(Где-то) ж должна быть тыыы!
Шаги перешептываются в сорняках и луговой травке, мычит в точности, как Фред Астер, задышливо, выше голову, раздумывая, велики ли у него шансы вновь отыскать Джинджер Роджерз по сю сторону красивой кончины…
И тут х-хабах — нет-нет, погоди, ты же должен сейчас планировать трезво, взвешивать варианты, ставить цели в этой критической поворотной точке твоего…
Йя — та-та, ИСКАТЬ ИГОЛКУ В…
Ненене лана те, Джексон, хватит вола вертеть, надо сосредоточиться… Итак «S-Gerät» — ладно, если найду этот «S-Gerät» и каким концом к нему прицеплен Ябоп, если это разнюхаю, ага ага теперь «Имиколекс»…
— поискать (хм-м) солонку для шафрана…
Ой…
Примерно тогда, словно по чьему-то простому томленью, небо перечеркивает одинокий стежок — первая звезда.
Пускай я успею их вовремя предупредить.
Они наваливаются на Ленитропа меж деревьев — жилистые, бородатые, черные, — тащат его к кострам, у которых кто-то играет на мбире, чей резонатор вырезан из куска немецкой сосны, а язычки — из рессор расфига-ченного «фольксвагена». Женщины в белых хлопковых юбках с набитыми темно-синими цветами, в белых блузках, отделанных тесьмой передниках и черных платках хлопочут с кастрюлями и сковородками. У кого-то — ожерелья из скорлупы страусовых яиц, на которых ножами награвировали что-то красное и синее. Над огнем сочится огромный шмат говядины на деревянном вертеле.
Энциана нет, но есть Андреас Орукамбе — напряженный, как провод под током, во флотском пуловере и армейских рабочих штанах. Ленитропа он помнит.
— Was ist los?
Ленитроп ему сообщает.
— Должны быть здесь в полночь. Не знаю, сколько их там, но вам, наверное, лучше убраться.
— Наверное. — Андреас улыбается. — Вы ели?
За ужином спорят: идти или остаться. Это не принятие тактического решения, как Ленитропа учили на офицерских курсах. Очевидно, здесь в ход идут иные соображения, что-то такое, о чем зонгереро знают, а Ленитроп нет.
— Мы должны идти, куда идем, — позже объясняет ему Андреас. — Куда хочет Мукуру.
— А. А, я думал, вы тут ищете чего-то, как и все. 00000, например?
— Она у Мукуру. Он ее прячет, а мы ищем там, где он хочет.
— Слушайте, у меня на этот «S-Gerät» есть наводка. — И он пересказывает им историю Греты Эрдман — Пустошь, химзавод, имя Бликеро…
Это уже не просто звоночек. Целый гонг. Все со всеми переглядываются.
— Значит, — очень осторожно говорит Андреас, — так звали немца, что командовал батареей, на которой использовали «S-Gerät»?
— Я не знаю, использовали его там или нет. Бликеро отвез женщину на завод, где «S-Gerät» либо собирали, либо производили деталь — из какого-то пластика, называется «Имиколекс G».
— И она не сказала где.
— Только «на Пустоши». Попробуйте найти ее мужа — Миклоша Танатца. Может, он видел пуск, если тот вообще случился. Тогда произошло нечто экстраординарное, но я так и не выяснил что.
— Спасибо.
— Нормально. Может, теперь и вы мне кое-что скажете. — Он вытаскивает прихваченную мандалу. — Что это значит?
Андреас кладет ее на землю, поворачивает так, чтобы К смотрело на северо-запад.
— Klar, — касаясь каждой буквы, — Entlüftung — это женские буквы. Северные. В наших селеньях женщины жили в хижинах на северной половине круга, мужчины — на южной. Сама деревня была мандалой. Klar — оплодотворение и рождение, Entlüftung — дыхание, душа. Zündung и Vorstufe — мужские знаки, деятельность, огонь и подготовка или строительство. А в центре — Hauptstufe. Загон, где мы держим священный скот. Души предков. Тут то же самое. Рождение, душа, огонь, строительство. Мужское и женское — вместе… Четыре стабилизатора Ракеты составляют крест — тоже мандалу. Номер один показывает, куда она полетит. Два — это тангаж, три — рыскание и крен, четыре — тангаж. Каждая противолежащая пара стабилизаторов работала вместе и двигалась в противоположных смыслах. Единство противоположностей. Вы понимаете, отчего нам могло казаться, будто она с нами говорит, хоть мы и не ставили ее на стабилизаторы и ей не поклонялись. Но она ждала нас, когда много лет назад мы пришли на север, в Германию… пускай смятенные, пускай лишенные корней, мы и тогда знали, что наш удел связан с ее судьбою. Что мы обойдены армией фон Троты, дабы сумели найти Агрегат.
Ленитроп отдает ему мандалу. Может, подействует, как та Энцианова мантра: mba-kayere (я обойден), mba-kayere… оберег на сегодня против Клёви, против Чичерина. Мезуза. Надежный пропуск через дурную ночь…