Глава 29

– Что? – заорал Аллан.

– Покаяние, – спокойно повторила я. – Или изгнание. Прямо сейчас ты выйдешь перед всеми и признаешься, как морочил им головы, как оклеветал меня, как лгал и мне, и Мораг, и нашему Основателю – всем без исключения.

– Ах ты… сучка, вот ты кто, сестренка!

Аллан с проклятиями отшатнулся от окна, подле которого рядом со мной стояли Мораг, Софи и Рики, и заметался по библиотеке из угла в угол, то и дело запуская растопыренную пятерню себе в шевелюру. Потом он завертелся волчком возле деда, который сидел в кресле и загораживал собою дверь в коридор. За стенкой, в классной комнате, Жобелия по-прежнему беседовала с детьми. Служба в честь полнолуния была приостановлена, Капли читала вслух выдержки из «Правописания», а мы держали совет в библиотеке. Здесь, среди книжных полок и запаха старинных книг, я всегда чувствовала себя уверенно.

Бухнувшись на колени перед нашим дедом, Аллан стал трясти подлокотники кресла.

– Сальвадор! Основатель! Дедушка! – кричал он. – Останови ее! Неужели ты не видишь, что она затевает?

Дед покачал головой и отвернулся. Он пробормотал что-то себе под нос, но я не расслышала.

Вскочив на ноги и замахнувшись кулаком, Аллан бросился ко мне. Рики, похоже, сообразил, от кого тут все зло, и с грозным видом выступил вперед. Аллан остановился в нескольких шагах. Его серое облачение было такого же покроя, как у деда.

Глядя в глаза моему брату, я сохраняла бесстрастное выражение лица и не повышала голос.

– Ты перед всеми скажешь правду о том, как подбросил мне в мешок жлоньиц, – продолжала я. – Кроме того, ты должен признаться, что прямо здесь, в самом сердце Общины, не раз звонил по мобильному телефону, чтобы обтяпывать свои грязные дела и дурить Мораг и дядю Мо.

– Ха! – рассмеялся Аллан мне в лицо. – Не многовато ли я тебе должен? Больше ты ничего не хочешь?

– Еще я хочу, чтобы ты признался, как распускал слухи, будто я соблазняла деда, и как ты пытался на него повлиять, чтобы подогнать «Правописание» под свои корыстные, далеко идущие планы.

– Спятила! – Вытаращив глаза и тяжело дыша, он оглядел присутствующих, покрылся испариной и снова захохотал. – Она спятила! – сообщил он Софи, Мораг и Рики, а потом повернулся к Сальвадору, который не сводил взгляда со своего внука. – Она спятила! Совсем сдурела, говорю я вам! Слышите, что она мелет? Или вам все равно?

– Ты отметаешь эти обвинения? – холодно спросил Сальвадор.

– Полностью! – выкрикнул Аллан и развернулся ко мне.

Я медленно подняла глаза на Мораг, которая стояла рядом со мной, сложив руки на груди. Аллан переводил взгляд с нее на меня, а потом часто-часто заморгал.

– Мне кажется, дедушка, – сказала я, – ты собирался попросить у моего брата ключ от его конторского стола. С этим ключом он не расстается – носит его на шее.

– Что скажешь, Аллан? – спросил дед.

Аллан повернулся к нему лицом.

– Раз так, – бросил он и набрал побольше воздуха, – хорошо. – Он издал короткий, нервный смешок. – У меня действительно есть мобильник. Подумаешь! Велика важность. Я им пользуюсь для общего дела. Для общего дела. И вообще, он лежит у меня на всякий пожарный… Ладно, допустим, из писем Мораг вымарана пара строчек, но, дедушка…

Ноги сами понесли меня к нему.

Он, видимо, услышал мои шаги, но не успел развернуться; я сгребла обеими руками складки его ризы и стала молотить кулаками ему в грудь. Аллан даже попятился и уперся плечами в дверной косяк, рядом с дедовым креслом. Я подняла глаза: его глаза были навыкате, из открытого рта прямо мне в лицо вырывалось затрудненное дыхание.

Я впечатала его в дверной наличник, дрожа от ярости.

– Послушай, брат, – зашипела я, все еще держа его за грудки. – Ты, кажется, туго соображаешь. Мне известен каждый твой шаг. Твои подлости я знаю наперечет, и дед тоже. Этот разговор состоялся с его ведома. От первого слова до последнего. Подтверди, дедушка! – потребовала я, не глядя в его сторону.

Аллан не выдержал моего взгляда и униженно смотрел в пол.

– Да, это правда, Исида, – вполголоса ответил дед.

Глаза Аллана, готовые вылезти из орбит, опять устремились на меня. Над верхней губой выступили капли пота.

– Что, брат, теперь дошло? – спросила я. – Не отступлю ни на йоту. Никаких компромиссов, никаких уговоров. Будешь делать, как скажу я, как скажет дедушка, или вылетишь отсюда к чертовой матери! – От моего резкого толчка он стукнулся затылком об откос – Усек?

Будь у меня побольше силенок, я бы, наверно, оторвала его от пола. По правде говоря, мне удалось его одолеть только потому, что моя вспышка ярости застала его врасплох.

Теперь он смотрел на меня в упор. Его лицо стало бледным как мел. Дыхание пахло мятой. Судорожно сглотнув, он попытался отцепить мои руки.

– Полегче, Айсис, – дрожащим голосом заговорил он. – Зачем так переживать? Побереги свои…

– Ах ты, кусок дерьма! – Я дошла до белого каления. – Хотел меня погубить; собирался извратить все, чем жива Община; врал без зазрения совести, в угоду своим грязным замыслам, а теперь шутить вздумал?

Одной рукой я оттянула ворот его ризы, а другой рванула цепочку, на которой болтался ключ. Аллан завопил; цепочка лопнула у него на загривке. Я отступила назад, а он, испепеляя меня взглядом, потирал шею. На скулах перекатывались желваки.

– Шутить так шутить, Аллан. – У меня защипало в глазах, уши сверлил пронзительный звон; я взвесила в кулаке цепочку с ключом. – Либо ты прилюдно во всем покаешься, и немедленно, либо уберешься отсюда ни с чем. Если ты не скажешь людям правду, это сделаем за тебя мы с дедом. Заберем твой мобильник, устроим обыск в конторе и у тебя дома, перевернем все вверх дном, а с утра пораньше, к открытию банка, отправимся в Стерлинг, чтобы ты не смог наложить лапу на общие деньги, понятно? По-моему, ты оказался… как это говорится, – не при делах. Тебе ведь знакомо такое выражение, брат?

Трясущимися руками Аллан поправил ворот и снова обратил взгляд на Сальвадора, понуро сидящего в кресле.

– Дедушка! – Аллан чуть не всхлипывал. – А как же недавние откровения, которые должны войти в священный текст? Их ведь нужно…

– Спустить в унитаз, братец, – сказала я. – Вместе со всеми твоими планами.

Аллан даже не посмотрел в мою сторону.

– Дедушка! – повторно воззвал он. – У нее мозги набекрень. – Он нервно хохотнул. – Ты ведь не допустишь…

– Молчать! – рявкнул дед, глядя в пол.

Его голос заполнил всю библиотеку. Даже я вздрогнула. А про Аллана и говорить нечего: он пошатнулся и судорожно задергался, как будто через него пропустили ток.

Дед медленно поднял глаза и повернулся к моему брату.

– Делай, что она говорит. – Он тряхнул головой и буркнул себе под нос: – Не тяни время. – Его глаза опять вперились в пол.

Аллан непонимающе уставился на деда, потом перевел взгляд на меня. В его лице не было ни кровинки. Губы задергались, но слова вылетели не сразу.

– И что я буду иметь… – хрипло начал он, но вынужден был пару раз сглотнуть. – Что я буду иметь, если… если соглашусь на это… нелепое покаяние?

Я сделала глубокий вдох и выдох. В упор посмотрела на деда. Момент настал.

– Ты сохранишь почти все, что принадлежит тебе сейчас, Аллан, – объяснила я. – Вернее, то, что, по нашему мнению, принадлежит тебе. Полагаю, тебя ждет искупительное паломничество в Ласкентайр, но после этого ты сможешь вновь заняться бухгалтерией фермы. Разумеется, отныне у меня будет неограниченный доступ ко всем гроссбухам и счетам. И вообще ко всей документации. Но самое главное – я буду собственноручно подписывать все чеки и санкционировать расходы.

– Но такого даже дед не требует! – запротестовал Аллан.

Ну и что? А я требую. – Я помолчала. – На тебе, Аллан, будет управление фермой, а я займусь делами Общины и всего Ордена; на положение деда это никак не повлияет: он останется нашим Основателем и Блюстителем. К тому же ему не придется снисходить до рутинных обязанностей, которые до сих пор оставались в твоей компетенции. Их я беру на себя. Надо оповестить всех членов Общины, что теперь они подчиняются Основателю и мне. – Тут я пожала плечами. – Ну и, возможно, какому-нибудь официальному органу: выборному правлению или комитету. Это мы решим. Я попрошу, чтобы люди высказали свои предложения. У тебя тоже будет право голоса, когда ты вернешься из паломничества.

Теперь Аллан выглядел почти уморительно. Он то открывал, то закрывал рот и моргал глазами, не в силах постичь происходящее. Напоследок он с умоляющим видом обернулся к деду.

– Дедушка? – Голос у него дрожал.

Но дед по-прежнему смотрел в пол.

– Как скажет Светлейшая Исида, так и будет, – негромко изрек он.

Аллан вытаращил глаза.

Я обернулась к окну, возле которого ожидали остальные. Рики совсем заскучал. Мораг так и стояла, сложив руки на груди. Несмотря на свой хмурый вид, она все же подбодрила меня еле заметным движением губ. Софи оцепенела от ужаса, но, когда я подмигнула, на ее лице мелькнула широкая, хотя и немного нервная улыбка. Я опять повернулась к Аллану.

Мертвенно-бледный, он вытянул перед собой руки. Его голос прозвучал как из бочки:

– Как скажешь.

Сидя в небольшом деревянном кресле, установленном на возвышении в зале собраний, я обводила глазами изумленные лица. Мой брат стоял передо мной на коленях; он сдвинул в сторону таз с теплой водой, принял из рук деда полотенце и принялся осушать мне ступни.

После возвещенного дедом публичного покаяния лицо Аллана все еще было мокрым от слез. Признание вины было кратким, но всеобъемлющим; по-моему, брат сказал все как на духу. Ответом ему стало гробовое молчание, которое вскоре сменилось таким оглушительным ревом, что деду пришлось употребить всю мощь своего авторитета (и голоса), чтобы унять собравшихся.

Дед потребовал тишины еще раз, чтобы возвестить запоздалую церемонию, безосновательно отмененную несколько дней назад, при моем возвращении; он доверил Мораг поднести к возвышению таз с водой и полотенце. Кое-кто ахнул, когда она отделилась от дальней стены актового зала, но одного грозного взгляда Основателя хватило, чтобы навести порядок.

Пока Аллан при потрясенном молчании зала вытирал мне ступни, по его лицу покатились свежие слезы, отчего церемония несколько затянулась.

Наконец дело было сделано, Аллан спустился со ступенек и занял место среди паствы, а я, босая, поднялась с кресла и выпрямилась во весь рост; тогда дед в очередной раз призвал к тишине и, оставив меня у аналоя одну, сел на скамью в первом ряду.

Такое неслыханное развитие событий вызвало новую волну ропота и аханья. Мне пришлось выждать.

В наступившей тишине я оглядела знакомые лица и улыбнулась. Мои побелевшие пальцы вжимались в гладкую, твердую деревянную поверхность аналоя.

Почему-то мне пришла на память лисица, которую я подняла с земли много лет назад. Вспомнилось едва ощутимое, легкое, как перышко, шевеление. С той самой минуты меня не покидал вопрос, что же я тогда почувствовала – свой собственный пульс или удар сердца зверька; а если это было лисье сердце, то почему животное оставалось неподвижным до нашего прихода (даже когда Аллан ткнул тельце палкой), и правда ли то, что лисицу настигла смерть и только мой Дар – действуя на расстоянии, без прикосновения, что вдвойне удивительно, – вернул ее к жизни.

Неужели мой Дар оказался реальностью? Неужели он – подлинный? Можно ли утверждать наверняка? Все эти вопросы – или, точнее, разные стороны одного вопроса – касались состояния дикого зверька, которого мы с Алланом еще детьми нашли в скошенной траве.

Трудно сказать. Какое-то время я рассчитывала, что ответ обозначится сам собой, но теперь свыклась с мыслью, что останусь в неведении, – и словно гора с плеч: а так ли это важно? На самом деле важно было совсем другое, глядя на эти потрясенные, озадаченные, изумленные, а подчас даже испуганные лица, я ощущала, что воздействую на расстоянии, и это была ощутимая сила, это был знак веры – моей веры в себя вкупе с нашей общей Верой.

Истина, промелькнуло у меня в голове. Истина – вот самая могущественная власть. Это наивысшее имя, которое мы даем нашему Создателю.

Глубоко вздохнув, я вздрогнула от резкого, мимолетного головокружения, которое зарядило меня энергией и бодростью, придало сил, спокойствия и мужества.

Я прочистила горло и сказала:

– Хочу поведать вам одну историю.