Книга: Умм, или Исида среди Неспасенных
Назад: Глава 27
Дальше: Глава 29

Глава 28

Припарковав машины у ворот, мы двинулись пешком по тенистой аллее. У меня сосало под ложечкой, сердце стучало гулко, как в пустоте.
– Хочешь, я с вами пойду? – предложила Софи, когда мы поравнялись с ее домом.
– Да, пожалуйста, – сказала я.
– Тогда вперед. – Она подмигнула.
Общими усилиями мы перевели Жобелию по мосту через реку Форт. Заметив плачевное состояние этой переправы, она хихикнула:
– Да, теперь верю: тигры здесь не пройдут!
Ступая по извилистой дорожке, мы медленно приближались к постройкам. Жобелия одобрительно кивнула при виде подправленной садовой стены, но осталась недовольна состоянием газона вокруг оранжерей и обругала виновниц потравы – двух козочек, которые лежали на траве, лениво пережевывая жвачку, и взирали на нас с беспардонным равнодушием.
Калитка, ведущая в сад, была закрыта. Так обычно и бывало перед большой вечерней службой. Мне пришло в голову, что нам все равно предпочтительнее выбрать окольный путь, и мы открыли дверцу оранжереи, чтобы пройти насквозь.
По пути Жобелия нюхала цветы и тыкала пальцем в кадки. Казалось, она ищет, к чему бы придраться. Я вытерла вспотевшие ладони о штанины брюк.
Тут меня как ударило. Пропустив остальных вперед, я поравнялась с Жобелией, которая разглядывала сложную систему трубок для подачи питательного раствора.
– Бабушка, – негромко окликнула я.
– Что, милая?
– Хочу спросить: ты кому-нибудь рассказывала об этой книжечке, о деньгах и прочем… кроме меня?
На миг она пришла в недоумение, а потом отрицательно покачала головой:
– Нет, что ты, никогда. – Привстав на цыпочки, она понизила голос: – Но я рада, что поделилась с тобой, честно скажу. Прямо гора с плеч. А теперь, как по мне, лучше об этом и не вспоминать.
Я вздохнула. Все это хорошо, но моя уверенность дала трещину. Если мне до сих пор не приходило в голову задаться этим вопросом, сколько еще деталей я упустила из виду? Но пути назад не было. Софи, Рики и кузина Мораг ожидали у выхода из оранжереи. Я попыталась улыбнуться и осторожно взяла Жобелию под локоток.
– Идем, бабушка.
– Идем, идем. Труб-то понавешали, а? Запутано все.
– Это правда, – сказала я, – все очень запутано.
Выйдя из оранжерейной духоты и влажности, мы оказались как раз у той самой двери, через которую я несколько дней назад пробралась в контору. Теперь надо было идти дальше, вдоль сараев, мимо старых автобусов и фургонов, переоборудованных под спальни и дополнительные теплицы. Жобелия постучала костяшками пальцев по металлическому каркасу.
– Ржавеет, – фыркнула она.
– Да, бабушка. – Я не стала доказывать, что каркас изготовлен из алюминия.
Мы вошли во двор с северной стороны и направились к особняку. В воздухе плыло нежное пение на языках, и у меня в горле застрял ком. Собравшись с духом, я на ходу заглянула в окна классной комнаты. Там кто-то рисовал на доске цветными мелками. Похоже, сестра Анджела. Дети, сидя за партами, не сводили с нее глаз; некоторые тянули руки. Малышка Флора, старшая дочь сестры Гэй, поерзала на парте и заметила меня. Я помахала. Она радостно заулыбалась, помахала в ответ, высоко подняв ручонку, и что-то выкрикнула. Все детские головы тут же повернулись в нашу сторону.
Я придержала дверь главного входа, пропуская бабушку Жобелию, Софи, Рики и, наконец, кузину Мораг.
– Как ты? – спросила я. Она похлопала меня по руке:
– Нормально. А ты?
– Поджилки трясутся, – призналась я.
Парадный холл полнился звуками пения на языках, доносившимися с левой стороны, из-за двойных дверей актового зала. Дверь с противоположной стороны вестибюля открылась. На пороге с изумленным видом стояла сестра Анджела. Она по очереди оглядела Рики, Мораг и Жобелию. У нее отвисла челюсть.
– Сестра Анджела, – сказала я, – это Рики. Это сестра Жобелия. Сестру Мораг, надеюсь, представлять не надо. Ты позволишь? – Я кивнула в сторону классной комнаты.
– Неужто это крошка Анджела? – спросила Жобелия, когда мы гуськом входили в дверь. – Ты, поди, меня не помнишь.
– А… вообще-то… так… да… но… дети, дети!
Анджела, повысив голос, захлопала в ладоши. Она представила гостей ученикам, и малыши – их было более десятка – послушно сказали: «Здравствуйте». Между тем пение на языках стихло.
– Будь добра, скажи моему деду, что его хочет видеть сестра Жобелия, – попросила я Анджелу.
Она кивнула и вышла из класса.
Жобелия опустилась на учительский стул:
– Надеюсь, отметки у всех хорошие?
– Да-а-а! – ответил ей нестройный детский хор.
Я взяла со стола чистый листок бумаги для заметок и сделала на нем короткую запись. Тут вернулась сестра Анджела.
– В общем… – Она не могла решить, к кому ей обращаться: ко мне или к Жобелии. – У него сейчас…
Она не договорила: в класс ворвался мой дед.
– Ты ничего не перепутала?.. – с порога начал он.
На нем была самая лучшая, молочно-белая риза. При виде меня он остановился как вкопанный, но его лицо выражало скорее удивление, чем злость. Я склонила голову и сунула ему в руку маленький бумажный листок:
– Здравствуй, дедушка.
– Что?.. – Поглядев на этот листок, а потом на Жобелию, он растерялся.
Жобелия приветственно взмахнула рукой:
– Здравствуй, миленький.
Дед впился в нее глазами и выдавил:
– Жобелия…
После паузы он перевел взгляд на Софи и Рики, а потом уставился на Мораг, которая, сложив руки на груди, сидела на краешке учительского стола.
Стоя рядом с дедом, я шепнула:
– Разверни листок, дедушка.
– Это еще что? – Оправившись от первого потрясения, он гневно сверкнул глазами и побагровел. – Тебе, кажется, было ясно сказано…
Я положила руку ему на локоть и ровным тоном произнесла:
– Подожди, дедушка. Все изменилось. Посмотри на этот листок.
Нахмурив брови, он все же сделал то, что я просила.
Моей рукой на бумажке был выведен номер.
954024.
Я вдруг испугалась, что таким способом деда будет не пронять: слишком много воды утекло, кое-что просто забылось. И действительно, он с озадаченным видом, не говоря ни слова, разглядывал эту записку.
Черт побери, подумала я. Всего-навсего цепочка цифр. Утратившая для него всякий смысл. О чем я только думала? Видно, он не вспоминал этот номер все сорок пять лет и уж тем более не держал его перед глазами. Ай, Ай, какая же ты идиотка.
Это был личный армейский номер моего деда.
Мне показалось, прошла целая вечность. Но пока я кляла себя последними словами и соображала, как до него достучаться, он изменился в лице; злость мало-помалу отступила. Дед вдруг обмяк, будто из него выпустили воздух, но потом, сделав над собой усилие, расправил плечи. Однако глубокие морщины состарили его на добрых пять лет. У меня защипало в глазах; к горлу подступила дурнота.
Дед смотрел на меня широко раскрытыми, блестящими глазами. Он побледнел как полотно. Разжавшиеся пальцы выронили записку. Подняв ее с полу, я почувствовала, что деда качнуло, взяла его под руку и подвела к столу. Мораг подвинулась, и он опустился на край столешницы, опустив глаза и часто дыша.
Жобелия подхватила его под руку с другой стороны:
– Что с тобой, миленький? На тебе лица нет. Да и то сказать, стареем мы, верно?
Дед пожал ей пальцы, а потом обратился ко мне.
– Сделай одолжение… – Тут он обвел взглядом Мораг, Софи и Анджелу. – Вы нас извините?..
Он встал. Казалось, ему было невдомек, что он опирается на мою руку. Насупившись, он заглянул мне в лицо, как будто не мог припомнить, где мы встречались, и я перепугалась, что с ним сейчас случится удар или инфаркт, а может, и кое-что похуже. Но он произнес:
– Не откажешься немного пройтись?.. – и с усилием сделал шаг в сторону от стола.
Я держалась рядом. На пороге он обернулся:
– Еще раз просим нас извинить.
В вестибюле он помедлил – видимо, собирался с духом.
– Давай-ка сделаем кружок по саду.
– Кружок по саду, – повторила я. – Да, так будет лучше…
***
И мы с дедом в последних проблесках дневного света вышли в сад, где я открыла ему все, что узнала о его прошлом, рассказала, из каких источников мне это известно, и умолчала лишь о том, кто именно и каким образом подтолкнул меня к этим поискам. Я показала ему копию газетного очерка и предупредила, что второй экземпляр отправлен Иоланде для передачи ее поверенным. Время от времени дед рассеянно кивал.
Еще я сказала, что Аллан долгое время всех обманывал, а этого спускать нельзя. Дед не выразил ни особого возмущения, ни даже удивления.
В дальнем уголке регулярного сада, возле спуска к реке, у нас есть каменная скамья, откуда виден илистый берег, поросший кустарниками и тростником. За рекой тянутся поля, огороженные лесополосой, а еще дальше, в заоблачной дали, встает гряда холмов, уходящая к горизонту.
На мгновение дед спрятал лицо в ладони, и я подумала, что вот-вот услышу рыдания, но он с тяжелым вздохом опустил руки на колени и, повесив голову, стал разглядывать сбегающую к реке тропинку. Некоторое время я его не тревожила, а потом осторожно приобняла за плечи, готовая к тому, что он с негодованием отпрянет, сбросит мою руку и разразится гневной тирадой, но этого не произошло.
– Когда-то я совершил ошибку, – заговорил он вполголоса, без всякого выражения. – Одну-единственную ошибку, Исида; по глупости… В ту пору я был другим, не таким, как сейчас. Все последующие годы я старался… старался искупить свою вину… и у меня это получилось. Так я считаю.
Он говорил – и не мог остановиться. Я поглаживала его по спине и время от времени поощряла к продолжению. У меня по-прежнему мелькала мысль, как бы с ним не случился приступ, но, вообще говоря, даже не верилось, насколько легко далась мне эта беседа и до чего я дошла в своем цинизме. Я не стала спорить, когда он заявил, будто в жизни только и делал, что расплачивался за свое преступление. Мне нужно было выиграть время, чтобы сделать окончательный выбор – либо в пользу разрушительной правды, либо в пользу лжи во спасение.
Я ощущала себя этаким Самсоном, которому ничего не стоит сокрушить стены храма. Перед глазами возникли дети, ученики сестры Анджелы: имела ли я право обрушить камни нашей веры на их невинные головы? Наверное, нет, равно как и не вправе была решать, стоит ли воспитывать их по законам веры, которая зиждется на низменной лжи.
Можно было, конечно, поступить так, как делают очень многие: поставить во главу угла свои корыстные интересы… да только трудно представить, куда бы завел меня такой курс. С одной стороны, я все еще вынашивала планы мести: потрясти нашу веру до самого основания, употребить власть, настоящую власть, которая, как я теперь убедилась, сосредоточена у меня в руках, и направить ее против тех, кто причинял мне зло, а потом, наблюдая за разрухой и хаосом как бы отстраненно, с высоты своего положения, приготовиться собрать обломки, чтобы склеить их по-новому.
С другой стороны, я ужасалась собственным апокалиптическим замыслам и желала только одного: чтобы все, по возможности, вернулось на свои места, будто этой заварухи не было и в помине, но чтобы залогом моего прочного положения сделались знания и тайная власть, а не наивность и блаженное неведение.
А с третьей стороны, мне хотелось бежать прочь сломя голову.
Что же выбрать?
Дед наконец-то распрямил спину.
– Итак, – сказал он, повернувшись в сторону особняка. – Говори, Исида, чего ты хочешь.
Сидя на холодной каменной скамье, я и сама стала жесткой, бесчувственной и холодной, как камень.
– А как ты думаешь? – равнодушно ответила я вопросом на вопрос.
Он обратил на меня взгляд, полный муки, и я на мгновение почувствовала себя стервозной и мелочной.
– Не рассчитывай, что я уйду, – быстро проговорил он, рассматривая гравий под ногами. – Это было бы нечестно по отношению к нашим. Люди мне доверяют. Полагаются на мою силу. На мое слово. Мы не вправе их бросить. – Он стрельнул глазами в мою сторону.
Я не отреагировала.
Тогда он воздел глаза к небу.
– Могу подвинуться. Дать тебе место. Разделим ответственность. Ведь я был вынужден с этим жить, – посетовал он. – Столько лет вынужден был с этим жить. Теперь твой черед взвалить на себя этот груз. Если справишься.
– Думаю, справлюсь, – ответила я.
Он опять стрельнул на меня взглядом.
– Что ж, по рукам. Остальным ничего знать не надо. – Он кашлянул. – Для их же блага.
– Пожалуй.
– А как быть с Алланом? – Дед по-прежнему отводил глаза.
Ночной ветерок разносил птичьи трели над лужайками, цветниками и гравиевыми дорожками, но вскоре улетел в другую сторону.
– Уверена, это он подбросил мне в рюкзак баночку жлоньица, – сказала я. – Хотя мог бы поручить расправу кому-нибудь другому. И письмо от кузины Мораг тоже подделал он.
– Подделал?
– Она не писала два месяца. У нее не было намерения приезжать на Праздник, это правда; но все остальное – фальсификация.
Я рассказала, что поездка, которую планировали Мораг и ее менеджер, сорвалась в последнюю минуту. Рассказала, как Аллан оклеветал меня перед Мораг, чтобы она на пушечный выстрел не приближалась ко мне и к Общине.
– Значит, он обзавелся мобильным телефоном? – качая головой, переспросил дед, когда разговор зашел о происках Аллана. – То-то я вижу: что ни ночь, крадется в контору. – Он тяжело вздохнул и вытер нос платком. – Ну, думаю, женщина у него, или наркотиками балуется, или еще что-то…
Ссутулившись, дед уперся локтями в колени и стал комкать в ладонях носовой платок.
– До меня дошли слухи, что во время моего отсутствия он… помогал тебе в пересмотре «Правописания», – сказала я.
Мы встретились глазами, но дед не выдержал моего взгляда.
– Скажи, дедушка, какие конкретно изменения подсказал Аллан?
Похоже, ему было физически трудно выдавливать слова; он стал отчаянно жестикулировать:
– Он… Мы с ним…
– Попробую угадать, – сказала я, пряча волнение. – Ты услышал глас Божий: надо восстановить правило первородства, чтобы после твоей смерти управление Орденом перешло по наследству к Аллану, а не ко мне. – Я сделала паузу, ожидая ответа, но дед промолчал. – Так или не так?
– Да, – тихо отозвался он. – Примерно так.
– А високосники… какова будет наша роль? Что нас ждет при новом порядке?
– Всеобщее уважение, – сказал он, отводя глаза. – Но…
– Но без власти.
Дед молча кивнул.
Мне было видно только его спину. Он все так же теребил платок.
– Полагаю, надо вернуться к прежним правилам, не возражаешь? – тихо спросила я.
– Вот, значит, какова твоя цена, – с горечью произнес он.
– Можно и так сказать, если угодно, – подтвердила я. – Моя цена – восстановление в правах. Мое восстановление в правах. Этого я и добиваюсь.
Он взвился и опять полыхнул гневом:
– Нельзя же, в самом деле… – начал он на повышенных тонах, но быстро осекся.
– Вот что мне приходит в голову, дедушка, – сказала я мягко и терпеливо. – Если как следует прислушаться, то глас Божий обязательно присоветует тебе что-нибудь дельное. Как ты считаешь?
Некоторое время дед сидел молча, а потом оглянулся на меня: его глаза увлажнились.
– Я не какой-нибудь шарлатан, – с глубокой обидой возразил он. – Мне ясно помнится, какие ощущения, какие слова… снизошли на меня тогда, в самом начале. Просто с тех пор…
Мерно покачивая головой, я раздумывала, стоит ли упоминать о видениях Жобелии, но в конце концов только и сказала:
– Никто не обвиняет тебя в шарлатанстве.
Он в который раз отвел глаза, намотал на пальцы носовой платок, потом досадливо фыркнул и убрал его в карман.
– Что тебе нужно от Аллана?
Я объяснила.
Он кивнул.
– Что ж, – облегченно выдохнул он, – раз так, поставим его перед фактом.
– Это наш долг, – подтвердила я.
– У твоего брата есть… кое-какие идеи, – с некоторым сожалением произнес дед.
– Интересно, какие же? Как вымогать деньги у наших последователей?
– Не это главное. Он разработал планы совершенствования Ордена и нашей веры. По его мысли, нам необходимо двигаться вперед, в следующее столетие. Основа для дальнейшего роста уже заложена: теперь нужно проповедовать наше учение, перенимать опыт других конфессий, активизировать деятельность миссионеров за рубежом и осваивать новые регионы в Европе, в Америке и в странах третьего мира – для начала, к примеру, получить там лицензии на занятие бизнесом. Мы могли бы создать уникальный рынок продуктов питания, извлечь немалую выгоду из… – Видя, что я отрицательно качаю головой, он умолк.
– Нет, – отрезала я. – Это все не по мне, дедушка. Он открыл рот, собираясь поспорить, но тут же потупился, вздохнул и втянул голову в плечи:
– Как знаешь. – И больше ничего не добавил.
– Скажи, а эти… прошения о подачках уже разосланы? – спросила я, не скрывая презрения.
Дед украдкой покосился в мою сторону.
– Нет еще, – устало ответил он. – Мы решили дождаться Праздника и посмотреть, кто к нам приедет. А там, по возможности, договориться лично.
– Ясно. Мне кажется, нам ни к чему такие договоры – ни устные, ни письменные. Как ты думаешь?
Он опять ссутулился.
– Думаю, теперь они не понадобятся.
– Вот и хорошо, – сказала я. – Кстати, мое полноправное участие в Празднике любви теперь тоже не понадобится, поскольку на примете уже есть пара новобрачных: Мораг и Рики. А я для этого еще не созрела. И, возможно, никогда не созрею. Впрочем, поживем – увидим. – Помолчав, я добавила: – Ты уж извини.
Не знаю, дошел ли до него смысл моих слов: он только пожал плечами и тряхнул головой:
– Дело твое.
– Значит, договорились. – Меня охватило бьющее через край ликование. – Что ж, – я положила руки на колени, – не пора ли нам обратно?
– Пошли. – Дождавшись, когда я встану, он тоже поднялся со скамьи.
В небе запел жаворонок.
– Давай зайдем в библиотеку и вызовем туда Аллана, – предложила я. – Посмотрим, как он будет выкручиваться. Не возражаешь?
– Не возражаю, – уныло ответил он.
– Отлично.
Я пошла по дорожке, но вскоре спохватилась, что не слышу дедовых шагов. Обернувшись, я увидела, что он стоит на месте и смотрит мне вслед с какой-то странной ухмылкой.
– Что такое, дедушка?
Он кивнул, точно в ответ своим мыслям, и сощурил глаза. Мне стало не по себе: а вдруг он сейчас отбросит маску спокойствия и взбунтуется, начнет браниться и кричать или, еще того хуже, бросится на меня с кулаками.
Напружинившись, я уже была готова дать деру.
Между тем его улыбка становилась шире, а глаза изучали мое лицо: вроде как оно казалось ему незнакомым. Когда он заговорил, в его голосе, если не ошибаюсь, звучало восхищение:
– Гляди-ка. – Он опять кивнул сам себе. – Вот что значит моя порода!
Наши глаза встретились. Я с улыбкой предложила ему руку. После некоторого колебания он взял меня под локоть, и мы неспешно, бок о бок, двинулись к дому.
Назад: Глава 27
Дальше: Глава 29