J
Конец, который не конец
И это наконец случается.
Стук сотрясает дверь, и я понимаю — точно по мою душу. Потому что уже поздно и стук уверенный. Надев ботинки, чтоб уж быть наверняка готовым, иду открывать.
«Дыши глубже, Эд Кеннеди».
Я и дышу.
— Сиди здесь, — приказываю Швейцару, который приплелся в прихожую.
Но нет, он идет за мной к двери.
Открываю. На пороге мужчина в костюме.
— Вы Эд Кеннеди?
Мой гость абсолютно лыс, но очень усат.
— Да, — говорю, — это я.
Он подходит поближе.
— А у меня кое-что для вас есть. Можно войти? — спрашивает он.
Манеры у него дружелюбные, и я решаю: раз уж ему так хочется, пусть заходит. Отступаю в сторону, пропуская мужчину. Он высокий, средних лет, голос вежливый и очень уверенный.
— Кофе?
Но он любезно отклоняет мое предложение:
— Нет, спасибо.
И тут я замечаю дипломат у него в руке.
Он садится, открывает его, и там обнаруживаются завернутый в бумагу обед, яблоко и конверт.
— Сэндвич? — предлагает он.
— Нет, спасибо.
— Ну и правильно. У жены получаются ужасные сэндвичи. Даже я съесть не смог.
Он быстро переходит к делу и протягивает конверт.
— С-спасибо.
Голос у меня дрожит.
— Вы его откроете?
— А кто вас послал?
Я сверлю его взглядом, и мужчину это явно обескураживает.
— Вы конверт-то откройте.
— Кто вас послал?
Впрочем, я все равно не могу больше терпеть. Пальцы самопроизвольно вскрывают конверт, и глазам моим предстает бумага, исписанная знакомым почерком:
Дорогой Эд.Конец уже близок.Думаю, тебе пора сходить на кладбище.
— На кладбище? — бормочу я.
И понимаю: завтра годовщина смерти отца.
Моего отца.
— Это, — спрашиваю я мужчину, — мой отец вас послал?
— Извините, не понимаю, о чем речь.
— Что значит — не понимаете?
Мне стоит большого труда не вцепиться ему в плечо.
— Меня… — выговаривает он.
— Что — вас?
— Меня сюда просто прислали.
— Кто?
Но мужчина лишь поникает головой. И говорит — очень жестко:
— Я не знаю. Я не знаю, кто он.
— Это мой отец все устроил? — упорно продолжаю я выспрашивать. — Это он все организовал перед смертью? Это он…
И тут у меня в ушах звучат мамины слова: «Ты похож на него».
А может, отец оставил кому-нибудь указания? Ну, чтобы подстроить все это? Он ведь часто бродил ночью по улицам, я видел, уже когда водил такси. Отец ходил, чтобы протрезветь. Время от времени я его подвозил домой…
— Вот откуда он знал все адреса… — бормочу я.
— Простите?
— Ничего, ничего…
Разговор окончен, потому что я выбегаю на улицу. И мчусь вниз по дороге, к кладбищу. Вокруг стоит темно-синяя ночь. Небо забетонировано облаками.
Вот и ограда кладбища. Я сворачиваю к могиле отца. Над ней стоят охранники.
Или не охранники?
Нет.
Это Дэрил и Кейт.
Я замираю на месте, а они внимательно меня разглядывают. Наконец Дэрил говорит:
— Эд, мои поздравления.
Я пытаюсь выровнять сбитое после долгого бега дыхание.
— Мой отец? — выдыхаю.
— Ты действительно очень на него похож, — снизошел до объяснений Кейт. — И дорога тебе была, прямо как у него, к такой же смерти. И к жизни, в которой не сбылось ни одно ожидание.
— Это он вас послал? Он все подстроил перед смертью?
На вопрос отвечает Дэрил. Он подходит поближе и говорит:
— Знаешь, Эд, ты прямо как твой папаша — ни грамма оптимизма. Извини, но что есть, то есть.
— Я понял.
— Нас наняли, чтобы испытать тебя. И посмотреть, сможешь ли ты избежать такой же жизни.
И он тычет пальцем в надгробие.
— Правда, есть один нюанс, — вступает в беседу Кейт. — Твой отец к этому не имеет никакого отношения.
Смысл его слов доходит до меня очень медленно.
Итак. Это не Одри. И не отец.
Толпы вопросов выстраиваются у меня в голове в длиннющие очереди, как на выходе со стадиона после футбольного матча или концерта. Они толкаются, пихаются и пробиваются вперед. Некоторые пытаются пролезть в обход. Другие смирно сидят на своих местах, ожидая, когда толпа поредеет и они смогут ко мне подобраться.
— Тогда что здесь делаете вы? — интересуюсь я. — Вы-то как узнали, что я примчусь сюда прямо сейчас?
— Тот, кто нанял, тот и сказал, — невозмутимо отвечает Дэрил.
— Сказал, что ты сюда придешь, — снова вступает Кейт.
Замечательный у них сегодня дуэт. Согласованный.
— Вот мы и пришли.
И он улыбается — я бы сказал, сочувственно.
— Он ни разу не ошибся, всегда все правильно говорил.
Я пытаюсь осмыслить сказанное.
— Ну…
Начало хорошее, а вот что говорить дальше?
Ага, вот и нужные слова:
— И кто вас нанял?
Дэрил лишь качает головой:
— Эд, не знаю. Мы просто делаем, что приказано. — И он закругляется: — В общем, Эд, тебе сказали прийти сюда, чтобы ты понял: так, как умер твой отец, ты, Эд, умирать не хочешь. В общем, как-то так. Понял?
Я киваю в ответ.
— А теперь мы должны тебе кое-что сказать. А потом исчезнуть из твоей жизни.
Я напрягаюсь:
— И что же это?
Они уже идут прочь.
— Просто подожди еще немного.
Я стою как дурак.
А что мне еще делать?!
Дэрил и Кейт шествуют по дорожке и растворяются в темноте. Все, они ушли. Я их больше никогда не увижу.
— Спасибо, — бормочу я.
Но они меня, конечно, не слышат. А жаль.
Через несколько дней я понимаю, что ожидание разрушает мне мозг. Я не могу больше ждать! Мне плохо! И тут ко мне в такси садится парень в джинсах, пиджаке и бейсболке. А я еду с работы — рано утром, почти на рассвете.
Он садится на заднее сиденье.
Все как обычно.
Я спрашиваю, куда едем.
Все как обычно.
И тут он говорит:
— Шиппинг-стрит, двадцать шесть.
А вот это совсем необычно.
От этих слов меня перекашивает, и я еле успеваю затормозить.
— Езжай, езжай, — говорит он, не поднимая глаз. — Я же тебе сказал, Эд: Шиппинг-стрит, двадцать шесть.
И я еду.
Мы не обмениваемся ни единым словом. Вот и наш пригород. Я еду очень осторожно, глаза нервно моргают. Сердце бьется как сумасшедшее.
Вот и поворот на мою улицу. Я останавливаю машину перед своим домом.
И тут парень на заднем сиденье снимает бейсболку и смотрит на меня. И я вижу его лицо в зеркале заднего вида.
— Так это ты! — ору я.
— Ага.
Это даже не шок. И не крайнее изумление. Это вообще черт-те что! Я даже двинуться не могу! Все мысли из головы повылетали! Потому что на заднем сиденье расположился неудачливый грабитель из самого начала моего рассказа — тот, что пытался взять банк. Те же рыжие усишки, та же страшная до невозможности рожа.
— Шесть месяцев-то уже прошло, — объясняет он.
Дружелюбно так объясняет.
— Но…
— Ты, главное, вопросов не задавай, — перебивает он. — Езжай дальше. На Эдгар-стрит, сорок пять.
Я делаю, как он говорит.
— Теперь на Харрисон-авеню, тринадцать.
И так, один за другим, мы с незадачливым грабителем объезжаем все адреса. Миллы, Софи, отца О’Райли, Энджи Каруссо, братцев Роуз.
— Ну что, припоминаешь? — всякий раз спрашивает он.
А я возвращаюсь мыслями к каждому адресу, к каждому посланию.
— Да, — отвечаю. — Как же не вспомнить.
— Отлично. Теперь на Глори-роуд. Клоун-стрит. А потом к дому твоей мамы. Ариэль-стрит. Последние три адреса ты и сам знаешь.
Мы катаемся по пригороду от улицы к улице, а солнце ползет вверх по небу. Подъезжаем к дому Ричи, потом к детской площадке с нестриженой травой, потом к дому Одри. И каждый раз меня захлестывают воспоминания. Временами мне даже хочется остановиться и погрузиться в них полностью.
Остаться там, вместе с ними, навеки.
Стоять с Ричи по колено в реке.
Смотреть, как Марв качает дочку.
Танцевать с Одри в разгорающемся пламени рассвета.
— А теперь куда? — спрашиваю я, когда мы возвращаемся к моему дому.
— Вылезай, — говорит он.
Ну что ж, делать нечего.
Я спрашиваю:
— Это ты все подстроил? Специально пытался ограбить банк, чтобы…
— Эд. Пожалуйста. Просто заткнись.
Мы стоим рядом с машиной в утреннем солнечном свете.
Он роется в кармане пиджака и что-то достает. Зеркальце.
— Помнишь, что я сказал на суде?
— Помню.
У меня даже слезы на глаза навернулись.
— Повтори, что ты помнишь.
— Каждый раз, поглядевшись в зеркало, вспоминай: ты — покойник.
— Вот именно.
Незадачливый грабитель отступает на шаг и оглядывает меня. Потом криво улыбается и отдает зеркальце. Я смотрю на свое отражение.
— Ну, что скажешь? Разве сейчас в зеркале отражается покойник?
Я барахтаюсь в потоке воспоминаний — столько лиц, столько мест. Я обнимаю девочку на крыльце. Захожу к чудесной пожилой леди, которая ждет своего Джимми. Смотрю, как бежит девушка, — ее ноги в крови, но она все равно стремится к победе…
Я смеюсь вместе со священником. Вижу перепачканные мороженым губы Энджи Каруссо. Ощущаю, как зарождается верность друг к другу в братьях Роуз. Смотрю на ночь, которая озаряется огнями силы и славы, и как мать выплевывает мне в лицо правду о своем разочаровании — и о своей любви. И мы сидим с одиноким стариком в кинозале.
Я смотрю в зеркало и вижу, как мы с другом стоим по колено в реке. А вот Марвин Харрис раскачивает свою дочку, и она подлетает все выше и выше. А вот мы с Одри кружимся в танце любви — всего три минуты, но все же…
— Ну? — спрашивает он снова. — Все еще покойника видишь?
— Нет, — отвечаю я на этот раз.
— Ну что ж, значит, оно того стоило, — говорит грабитель.
И я понимаю: он отправился в тюрьму ради всех этих людей.
И ради меня тоже.
А парень уже поворачивается, чтобы уйти, и говорит:
— Прощай, Эд. Иди в дом. Так надо.
И уходит.
Как Дэрил и Кейт. Я знаю, что больше его не увижу.
Назад: J Неделя за неделей
Дальше: J Папка
