Книга: Иисус: Возвращение из Египта
Назад: 19
Дальше: 21

20

Как только мама мне разрешила, я искупался в микве, где вода сейчас была очень холодная и высокая, скрывающая меня с головой, и надел чистые одежды, а потом поднялся по холму к дому великого рава Берехайи. Слуги сказали мне, что он в синагоге, и я отправился туда, не забыв омыть руки в источнике, потому что никто ведь не знал, что я только что вымылся в микве.
Я вошел и сел с краю, удивившись, что в синагоге собралось необычно много народу для этого дня недели. Но вскоре я понял, что все они слушают не раввина, а мужчину, который пришел в Назарет, чтобы рассказать о последних событиях в Иерусалиме. Он был фарисеем, богато одетым, с густой проседью в волосах, прикрытых накидкой.
Среди собравшихся я заметил моего брата Иакова, и Иосифа, и Клеопу. Здесь же были и мои старшие братья.
Рав Берехайя улыбнулся, увидев меня, и жестом велел мне сидеть спокойно, пока мужчины разговаривают.
Незнакомый мне фарисей говорил по-гречески, но время от времени вкратце повторял сказанное на нашем языке.
К началу его рассказа я опоздал и поэтому слушал с середины.
— Этот Сабин, римский прокуратор, приказал своим людям окружить храм, и евреи рассыпались на крыше колоннады. Они бросали в римлян камни. Воздух то и дело прорезали стрелы. Но римские стрелы не могли достать евреев, потому что те сидели слишком высоко. Тогда этот Сабин, этот безбожник, единственной целью всех деяний которого было одно — найти царские сокровища в отсутствие царя, этот жадный человек тайком поджег колоннады, да-да, прекрасные колонны нашего храма с их покрытой лаком позолотой. Они вспыхнули, и евреи оказались в огне. Пожар разошелся мгновенно. Огнем охватило даже крышу храма, колонны пылали сверху донизу. И все золото сгорело в огне. И люди на крыше погибли. Сможем ли пересчитать всех погибших?
Мой страх снова возвращался ко мне. Несмотря на то что в комнате было тепло, я дрожал, как от холода.
— …И римляне бросились прямо в огонь, чтобы добраться до сокровищ Господа, а евреи, беспомощные, могли только смотреть. Римляне ворвались прямо в хранилища. Они обокрали, в своей неутолимой жадности, дом Господа.
Все было так, как я видел в моем сне. Я опустил голову и зажмурился. А фарисей продолжал говорить, и я видел то, о чем он рассказывал.
Битва сменялась новой битвой, римским легионам не было числа, вдоль дорог вырастал лес крестов.
— Распято две тысячи человек, — сказал фарисей. — Римляне ловили и тех, кто пустился в бегство. Они забирали любого по малейшему подозрению и распинали. Кто знает, были ли эти люди виновны? Ведь римляне не могут отличить среди нас хороших от плохих! Они не знают. А арабы, сколько же деревень сожгли они на своем пути, прежде чем римский военачальник Вар отослал их домой! Не сразу римляне поняли, что арабам нельзя поручать поддерживать мир и порядок.
Затем мы выслушали длинный перечень имен и названий — какие поселения сгорели, какие семьи лишись крова…
Я не мог открыть глаза. Я видел языки пламени на фоне ночного неба. Я видел бегущих людей. Наконец на мое плечо опустилась рука, и я услышал голос рава Берехайи:
— Слушай внимательно.
— Хорошо, ребе, — шепнул я.
Я взглянул на фарисея, расхаживающего перед собранием, пока люди горячо обсуждали одного из главарей мятежников — Симона, который спалил дворец в Иерихоне и которого теперь преследовал Грат, военачальник Ирода, перешедший на сторону римлян. Правление Симона закончилось. Но было еще много других…
— Они прячутся в пещерах, что на севере! — взмахнул рукой фарисей. — Их никогда не поймают.
Люди перешептывались, кивали.
— Их там целые семьи, целые кланы разбойников. А теперь говорят, что Цезарь разделил нас между детьми Ирода, и эти наши будущие правители, если их можно так назвать, уже плывут на всех парусах в наши порты.
Я видел ночное море под полной луной. Мой сон становился явью.
Посланник замолчал с таким видом, как будто он мог много еще чего добавить, но не стал этого делать.
— Мы будем ждать правителя, которого нам назначат, — сказал он наконец.
С задних рядов раздался чей-то голос:
— Пусть правят священники храма!
Его возглас подхватили другие мужчины:
— Священники знают Закон и живут по Закону. Почему мы не имеем священников из дома Садока, как должны иметь по Закону? Говорю вам, очистите храм от скверны, и пусть священники снова правят нами.
Мужчины подскочили со своих мест. Они кричали друг на друга. Поднялся такой шум, что ничего не было слышно.
Со своего места встал и рав Иаким. Только когда поднялся на ноги старый рав Берехайя, замолчали мужчины.
— Мы послали наши просьбы Цезарю, — проговорил рав Берехайя. — Цезарь принял решение, и мы скоро узнаем какое. До тех пор подождем.
Он оглядел всех присутствующих, повернулся в одну сторону, потом в другую, пока не обвел взглядом каждого.
— Кто знает родословную священника, что в этот час служит в храме? — спросил он. — Кто знает, есть ли сейчас первосвященник?
Его слова встречены были одобрительными кивками. Мужчины стали рассаживаться по скамейкам.
После этого все стали задавать вопросы посланнику-фарисею, а он отвечал на них.
Я незаметно выскользнул из синагоги на улицу. На теплом воздухе моя дрожь прекратилась. Я прошел через деревню и поднялся на один из холмов.
Небо висело надо мной огромное, и по нему плыли белые корабли-облака.
В траве пестрели полевые цветы, высокие и низкие. Оливковые деревья были увешаны плодами.
Я лег на траву и прикоснулся к цветкам, что росли поблизости. И я посмотрел наверх, сквозь ветви оливкового дерева. Мне так хотелось увидеть небо, составленное из кусочков. Счастье охватило меня. Вдалеке, кажется, в деревне, ворковали голуби, я слышал, как жужжат пчелы в ульях. Я слышал, как растет трава, хотя, конечно, это было невозможно, я понимал. Это все были звуки единения и мягкости — звуки, так непохожие на звуки города.
Мне вспомнилась Александрия. Мысленно я снова оказался у огромного открытого храма в честь Августа Цезаря возле порта, где так много садов и библиотек. Я много раз видел этот храм, когда мы ходили в портовые склады за нужными нам материалами.
Я вспомнил и наши процессии, которыми мы, евреи Александрии, самая большая часть населения города, отмечали перевод Писания на греческий язык. Язычники, наверное, никогда ничего подобного и не видали! И мы пели об этом в наших псалмах.
И я вспомнил море.
Да, я часто вспоминал обо всем этом… но эту землю я любил. И я познал любовь этого места ко мне, любовь густых лесов, поднимающихся вверх по склонам холмов, где росли кипарисы, платаны и лавры. А ведь не так давно я даже не знал их названий. Меня научил им Иосиф.
Из глубины сердца полилась моя молитва:
— Отец Небесный, благодарю тебя за все это.
Разумеется, долго побыть в одиночестве мне не удалось. Меня нашел Клеопа.
— Не надо огорчаться, — сказал он мне.
— Я не огорчаюсь, — ответил я, поднимаясь с земли. — Я совсем не огорчаюсь. Наоборот, я очень счастлив.
— А-а, — протянул Клеопа. — Просто мне показалось, что все эти разговоры в синагоге расстроили тебя.
— Нет, — покачал я головой. — А вот это, — указал я на место, где только что лежал, — это мое счастливое место. Я прихожу сюда, чтобы подумать, и мои мысли обращаются в молитвы.
Ему понравилось то, что я сказал. Мы стали вместе спускаться с холма.
— Хорошо, — сказал Клеопа. — Тебя не должны огорчать эти битвы и поражения. Римляне доберутся до каждого мятежника в Иудее. Тот дурак, Симон, лишь один из них. Но они поймают и Афронга, царя-пастуха, и его братьев. Они разыщут и тех воров из Галилеи. Они сейчас попрятались в пещеры в верховьях Иордана. Но когда им что-нибудь понадобится, они выйдут оттуда, и ты услышишь, как они с воплями пронесутся по деревням. О, не бойся, ничего подобного в Назарете не случится, если только… Кого бы ни поставили царствовать в Иудее, Архелая или Антипа, Цезарь — тот судья, к кому мы пойдем. Скажу тебе одну вещь о Цезаре. Он не хочет, чтобы в Иудее были беспорядки. И эти Ироды будут править до тех пор, пока здесь нет беспорядков.
Я остановился и взглянул на него:
— Ты хочешь, чтобы все так и оставалось? Чтобы мы всегда имели над собой Цезаря?
— А что здесь плохого? — спросил он. — Кто еще будет поддерживать мир?
Острый нож страха вонзился мне в живот.
— Неужели на престол Давида не сядет наш царь? — проговорил я.
Дядя Клеопа долго смотрел на меня, прежде чем ответить.
— Я хочу мира, — произнес он наконец. — Я хочу строить, и штукатурить, и красить, и кормить своих детей, и быть со своей семьей. Вот что я хочу. И этого же хотят римляне. Знаешь, они вовсе не плохие люди, римляне. Они поклоняются своим богам. Их женщины скромны. У них свои традиции, у нас свои. Ну не думаешь же ты, что все язычники — это необузданные злодеи, которые сжигают своих детей, чтобы накормить Молоха, и каждый день совершают в своем доме кощунство?
Я засмеялся.
— Конечно, мы сейчас в Галилее, где у людей бытуют такие представления, — продолжал он. — Стоит же побывать в городе, подобном Александрии, стоит посетить Рим, как начинаешь понимать, что это иллюзии. Ты знаешь это слово?
— Знаю, — гордо кивнул я. — Выдумки. Сны.
— Ах, — вздохнул он. — Ты единственный, кто понимает меня.
Я снова засмеялся, довольный похвалой.
— Слушай меня, я твой пророк, — сказал дядя.
— Ты будешь моим пророком? — тут же спросил я.
— А что? Чего ты хочешь?
— Ответь на мои вопросы. Почему меня остановили у входа в синагогу? Почему Иосиф не хотел говорить, где…
— Нет, — оборвал меня Клеопа и покачал головой. Он сжал голову руками и нахмурился. — Я не могу. Иосиф не хочет, чтобы я говорил с тобой об этом.
— Иосиф запретил мне спрашивать об этом у него самого, запретил даже просто спрашивать.
— А ты знаешь почему?
— Он не хочет, чтобы я знал, — ответил я, пожимая плечами.
Дядя Клеопа опустился передо мной на колени и взял меня за плечи обеими руками. Он смотрел мне прямо в глаза.
— Просто он сам не понимает, — сказал он. — А если человек что-то не понимает сам, он не может объяснить это другим.
— Иосиф? Не понимает?
— Да, так я сказал. Но помни: это только для твоих ушей.
— А ты понимаешь? — поинтересовался я.
— Я пытаюсь, — ответил он, поднял брови и улыбнулся. — Ты знаешь меня. Ты знаешь, что я пытаюсь. А Иосиф ведет себя по-другому: он ждет. Ждет, когда Господь сам все объяснит. Иосифу не нужно понимать, потому что он полностью доверяет Господу. Послушай, есть одна вещь, которую я могу рассказать тебе, и ты хорошенько запомни, что я тебе сейчас скажу. С твоей матерью говорил ангел. И к Иосифу являлись ангелы. Но ко мне ангелы не приходили.
— Ко мне тоже не приходили, но… — Я умолк на полуслове. Я не мог рассказать об этом — ни о Елеазаре в Египте, ни о том, как прекратился дождь, и уж конечно, не о том, что случилось, когда Клеопа стоял в Иордане, а я прикоснулся к нему рукой. Не мог я рассказать, что ночью на берегу Иордана я видел множество других существ, заполнявших всю темноту вокруг меня.
Клеопа погрузился в задумчивость. Он медленно поднялся и посмотрел через поля на горы, поднимающиеся на востоке и на западе.
— Скажи мне, что случилось! — попросил я тихим голосом. Я молил его: — Расскажи мне все.
— Давай лучше поговорим о сражениях, восстаниях, о царях из рода Иродов. Это гораздо проще, — ответил мой дядя. Он все еще смотрел вдаль.
Потом он обернулся ко мне:
— Я не могу рассказать тебе то, что ты хочешь знать. Я ведь и сам всего не знаю. Если же я попытаюсь рассказать тебе хотя бы часть, то за это твой отец прогонит меня из дома. Ты знаешь, он так и сделает. А я не хочу, чтобы в нашем доме были неприятности. Тебе сейчас сколько лет, восемь?
— Не совсем, — ответил я, — но скоро будет восемь!
Он улыбнулся.
— Да, скоро ты станешь совсем взрослым! — согласился он. — Теперь я вижу, как ты вырос. Как же это я раньше не замечал? Слушай же, когда-нибудь, до того, как умереть, я расскажу тебе все, что знаю. Обещаю тебе… — Дядя снова замолчал, задумавшись.
— Что?
На его лицо опустилась тень мрачной решимости.
— Вот что я тебе скажу, — начал он. — Сохрани это в своем сердце. Настанет день… — И тут он затряс головой и отвернулся.
— Говори же, ну! Я слушаю.
Когда он вновь обернулся ко мне, на губах его играла обычная насмешливая улыбка.
— Вернемся к Цезарю Августу, — сказал он. — Какая разница, кто собирает налоги и ловит воров? Какая разница, кто стоит у городских ворот? Ты видел храм. Разве можно восстановить и очистить храм, если римляне не наведут в Иерусалиме порядок? Ирод Архелай отдает приказ убивать прямо в храме. Воры и мятежники стоят на галереях храма и пускают стрелы. Я согласен на римский порядок, да, пусть здесь будет мир, какой был в Александрии. Скажу тебе еще кое-что о римлянах. Их чаша полна, а это очень хорошо, когда у того, кто правит тобой, полная чаша.
Я ничего не ответил ему, но я впитывал каждое слово и запомнил их все до единого.
— Что они сделали с Симоном, с тем бунтовщиком, которого поймали?
— Его обезглавили, — ответил Клеопа. — И по-моему, он легко отделался. Хотя меня не волнует, что он сжег два дворца Ирода. Дело не в этом. Мне не нравится все остальное: беззаконие, разрушения…
Он замолчал и внимательно посмотрел на меня.
— Ох, ты же еще слишком мал, чтобы понять это, — пробормотал он.
— Ты говорил это десятки раз, — заметил я.
Он рассмеялся.
— А я понимаю, — настаивал я. — У нас нет еврейского царя, который бы правил нами всеми, у нас нет царя, которого бы мы любили.
Он печально кивнул, глядя на небо, на бегущие облака.
— Для нас ничего не меняется, — сказал он.
— И это ты уже говорил.
— И скажу еще не раз. Завтра я возьму тебя с собой в Сепфорис, ты поможешь мне закончить стены в доме, который мы строим. Это легкая работа. Я уже обозначил контуры и сам смешаю краски. Тебе надо будет только закрасить. И ты будешь работать, как работал в Александрии. Вот чего мы хотим, не так ли? Хотим работать, и любить Господа всем сердцем, всей душой, и следовать его Закону.
Мы снова зашагали к нашему дому.
Я не поделился с дядей Клеопой тем, что тревожило меня. Как ни хотелось мне рассказать ему о странном сне, я не мог этого сделать. А если я не мог рассказать об этом Клеопе, значит, не мог рассказать никому. Я не смогу расспросить старого раввина о человеке с крыльями и о видениях горящего храма, которые он мне показал.
И кто поймет ту ночь у Иордана, полную иных существ?
Мы уже почти спустились с холма. В ближайшем к нам саду пела женщина, у ее ног играли малыши.
Я остановился.
— В чем дело? — спросил Клеопа. — Пойдем, — потянул он меня за рукав.
Я не послушался.
— Дядя, — обратился я к нему. — О чем ты собирался сказать мне там, наверху? Скажи сейчас.
Он застыл.
Еле слышно я проговорил:
— Мне надо знать.
Дядя Клеопа молчал, но в нем произошла еле уловимая перемена: он как будто смягчился. Когда он наконец заговорил со мной, его голос был удивительно добр:
— То, что я скажу, сохрани в своем сердце. Настанет день, и тебе придется давать ответы.
Мы смотрели друг на друга. Я первый отвел взгляд.
«Мне придется давать ответы!»
Перед моими глазами вдруг вспыхнул закат над рекой Иордан, полыхнул огонь в воде, но не страшный, а сказочно красивый, и я снова ощутил присутствие тех, иных существ, бесчисленным множеством окружавших меня.
И ко мне на мгновение, как молния, пришло понимание. Я понял все!
Оно исчезло сразу же, только появившись. И я чувствовал, что должен отпустить его, это понимание. Да, я должен отпустить его.
Мой дядя все еще пристально смотрел на меня.
Он нагнулся и откинул волосы у меня со лба. И поцеловал меня.
— Ты улыбаешься? — спросил он удивленно.
— Да, — согласился я. — Ты прав.
— В чем?
— Я слишком мал, чтобы понять, — сказал я.
Со смехом он ответил на это:
— Тебе меня не одурачить!
Он выпрямился, и мы пошли дальше.
Назад: 19
Дальше: 21