Глава пятнадцатая
Король в изгнании
— Похоже, мне удалось выяснить то, что явно не предназначалось для посторонних, — сказал Хулио, когда они с Кораль сидели на террасе клуба. — Боюсь, то, что я узнал, тебе очень не понравится.
Он начал говорить, наблюдая за тем, с каким выражением лица Кораль рассматривала рисунки Николаса. Она внимательно слушала пересказ признания сына. Ее глаза наливались яростью. Растерянность на лице матери сменилась ужасом, а затем — суровой решительностью.
Нико тем временем играл очередную партию в главном зале клуба. На этот раз его соперником был Лоренсо, который готовил его к районному турниру.
Рассказ Хулио занял примерно минут тридцать, хотя ему самому показалось, что говорил он как минимум несколько часов без перерыва. Все это время Кораль слушала его, не проронив ни звука. Ее словно парализовало. Лишь тонкие пальцы, будто жившие своей жизнью, продолжали нервно теребить застежку сумочки. То, о чем поведал Хулио, нанесло сильнейший удар в сердце матери, оставило страшные шрамы в ее душе и почти лишило способности дышать.
Наконец Омедас замолчал. Теперь ему оставалось только ждать. Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к гулу голосов, доносившемуся из окон клуба, и к шелесту ветра, ласково шевелящего зеленый навес над террасой. Облака бежали по небу довольно быстро, отчего на тротуаре то появлялись, то исчезали их расплывчатые тени.
Кораль услышала пронзительный возглас, донесшийся из помещения, вздрогнула и посмотрела в ту сторону. Хулио успокоил ее. Он прекрасно знал этот голос. Герман обычно именно так выражал свой восторг, когда видел, как кто-то из игроков делал неожиданный и красивый ход.
Кораль больше не шевелилась. В эти минуты она была похожа на дикое животное, недавно пойманное и посаженное в клетку. Женщина словно понимала, что деваться ей уже некуда, но при этом все еще не могла примириться с потерей того, что составляло ее жизнь еще совсем недавно. Она осмысливала осторожные формулировки Хулио. Постепенно они начинали приобретать для нее все более четкий и прозрачный смысл.
«Наконец все встало на свои места. К сожалению, правда оказалась очень горькой. Что ж, в конце концов, я могла бы что-то предположить, о чем-то догадаться».
Кораль упрекала себя в том, что не выяснила все сама, причем давно, когда этот кошмар только начинался. В этом она видела свою вину, потому что считала себя ответственной за все, что происходило в ее семье.
По щеке женщины медленно скатилась слеза. Она поняла, что больше не может оставаться здесь, в этом водовороте дурных вестей и кошмарных впечатлений, готова была уйти куда глаза глядят.
«Впрочем, нет, — мелькнуло в голове у Кораль. — Сначала я должна увидеться с Дианой, поговорить с ней, а заодно и с Николасом. Кроме того, мне нужно будет о многом подумать. От меня требуется срочно принять решение, пожалуй самое важное за всю мою жизнь».
Диана наконец забралась в кровать. Почему-то сегодня ее укладывала мама, к тому же раньше, чем обычно. На самом деле Кораль хотела, чтобы девочка уже уснула к тому времени, когда Карлос вернется домой. Даже в слабом свете ночника было видно, как изменилось за последние часы ее лицо. Материнские руки дрожали, поправляя сбившуюся простыню на детской кроватке.
— Мама, а можно попозже?
— Нет. Завтра придется рано вставать. Не забывай, нам с утра еще в детский сад ехать.
— Но ведь папа укладывает меня в десять. Он должен скоро прийти.
— Нет, дочурка, ты ляжешь спать пораньше. Сегодня особенный день, не такой, как все другие.
Кораль открыла ящик комода и стала собирать дочери одежду на следующий день. Почему-то в стопке нижнего белья она не нашла красные трусики, недавно купленные для Дианы. Кораль покопалась в других ящиках. Мать предположила, что Арасели могла в спешке перепутать, когда раскладывала поглаженное постельное и нательное белье по разным стопкам. Вдруг она с ужасом вспомнила, что это происходило уже не в первый раз. Время от времени маленькие детские трусики куда-то пропадали. Эта догадка словно оглушила ее. Кораль замерла на месте и даже оперлась о комод, чтобы не упасть на пол.
Из оцепенения ее вывел голос дочери:
— Мамочка, что с тобой?
Кораль резким движением задвинула ящик и постаралась сделать вид, что с нею все в порядке.
— Ничего, доченька, все хорошо.
— А папа когда придет?
— Скоро. Ты ложись и засыпай, а когда проснешься, он уже будет здесь.
Она наклонилась над кроваткой, поцеловала Диану в щеку и вышла из комнаты. Догадки, мучившие ее, требовали подтверждения или же опровержения, причем убедительного.
Женщина решительным шагом направилась в кабинет Карлоса, намереваясь обыскать его от пола до потолка. При этом ее тошнило от отвращения. Кораль стала один за другим открывать ящики, дверцы стеллажей, боксы для папок с бумагами. Она обыскала весь кабинет в поисках тайников, переворачивала вещи, переставляла их с места на место, но детского белья нигде не было видно.
«Нет, так легко я не сдамся», — подумала Кораль и сама ужаснулась тому, что все это происходило с ней на самом деле.
Она испытывала даже что-то вроде азарта, стремясь найти то, чего лучше было бы не искать. Ее взгляд еще раз пробежал по всем шкафам и стеллажам и вдруг остановился на антресоли высокого модульного шкафа для книг и бумаг. Кораль придвинула к нему банкетку и открыла верхнюю дверцу. За ней, в самой глубине ящика, виднелась старая обувная коробка. Мать сняла с нее картонную крышку и с ужасом обнаружила то, что искала, — несколько пар детских трусиков. Кораль в страхе поняла, что некоторые из них пропали и уже больше года назад. Ей снова стало плохо, у нее закружилась голова. Она с ужасом представила себе, какую страшную психологическую травму получила Диана, сама того не осознавая. Эта мысль переполнила чашу материнского терпения, и она тихо заплакала.
Кораль долго сидела на банкетке с обувной коробкой на коленях и детскими трусиками в руках. Встать и что-то сделать было выше ее сил. При этом больше всего на свете ей хотелось вскочить, забрать с собой детей, убежать из этого дома и спрятаться с ними в каком-нибудь укромном месте, где муж никогда не сможет разыскать их.
Примерно через полчаса домой вернулся Карлос. После работы ему пришлось заехать к врачу, известному нейрохирургу из больницы, имя которой дал Рамон-и-Кахаль. Результаты обследования не оставляли сомнений. Диск между позвонками С3 и С4 был смещен, вследствие этого давил на спинномозговой канал, что, в свою очередь, отдавалось болью в плече и по всей руке.
Со временем это смешение могло вызвать еще более серьезные осложнения в силу того, что ненормальное положение позвонков воздействовало на целый пучок крупных нервов, проходивших через эту зону. Врач почти в категорической форме настаивал на операции. Консультация затянулась дольше предполагаемого.
Нейрохирург подробнейше обрисовал Карлосу невеселые перспективы, связанные с его здоровьем, если тот не согласится на оперативное вмешательство с целью ликвидации последствий перенесенной травмы. При этом, судя по предположениям медика, операция должна была полностью избавить пациента от болевых синдромов.
Из врачебного кабинета Карлос вышел с назначением на операцию в руках. При этом он дрожал с ног до головы. Ему становилось плохо от одной мысли о том, что его загривок будут сверлить дрелью. В этом подавленном состоянии он вернулся домой, открыл дверь и с порога наткнулся на то, что просто добило его. Ему показалось, что операция уже началась, причем проводить ее решили без наркоза.
Этот удар нанес ему не кто-нибудь, а собственный сын.
— Эй, ты что делаешь? — воскликнул Карлос, поставил портфель на пол и с суровым видом шагнул в сторону Николаса.
Кораль по-прежнему сидела в кабинете с детским бельем в руках, тихонько плакала и вдруг услышала внизу, в гостиной, крик Нико. Он вывел ее из состояния унылой прострации. Так кричать сын мог только от сильной боли.
Мать стремительно сбежала вниз по лестнице. Вскоре Диана проснулась от крика и топота и выглянула из своей комнаты.
В гостиной Кораль Арсе увидела сына, лежащего на полу. Из разбитого носа Нико текла кровь. Карлос стоял перед ним и потирал ладонью кисть руки, которой был нанесен этот сильный мужской удар. Николас смотрел на отца снизу вверх.
Кораль подбежала к сыну, помогла ему встать на ноги, после этого резко обернулась к мужу и гневно спросила:
— Ты его ударил?
Карлос молча кивнул. Было похоже, что он уже жалел о том, что сделал. Муж хотел объяснить жене, почему так поступил, но она была в ярости, а потому не дала ему и рта раскрыть.
— Ты чудовище! Не хочу больше тебя видеть!
Мать отодвинула сына от отца так, словно само физическое соседство с Карлосом могло стать для ребенка причиной всяческих болезней и напастей.
В этот момент по лестнице спустилась Диана, босиком, в одной ночной рубашке.
Бледная, явно напуганная девочка тихонько спросила:
— Что случилось?
Кораль Арсе стоило огромных трудов хотя бы частично скрыть от малышки эмоции, обуревавшие ее в тот момент.
— Ничего, дочурка, просто мы уезжаем. Сегодня переночуем у бабушки с дедушкой.
Диана увидела отца, сидящего на стуле, закрыв лицо руками, и сразу погрустнела.
— Папа?.. — обратилась она к Карлосу, но не получила ответа.
Было похоже, что он действительно страшно переживал из-за того, что натворил.
Кораль быстро собрала самые нужные вещи. Ярость и отчаяние на какой-то момент вернули ей способность к действиям, внешне осмысленным и логичным. Впрочем, одежду она складывала в сумки и чемоданы как-то чересчур уж быстро, не слишком разбирала, что берет и зачем, многие вещи просто скомкала и даже не попыталась расправить их. Ее и детские комнаты остались после сборов в полном беспорядке.
Черный «фольксваген поло» взревел, вырулил из гаража и остановился перед калиткой, где Кораль уже ждали дети. Пока створка отъезжала в сторону, Кораль усадила сына и дочь в машину и села за руль. Как только ворота открылись достаточно широко, мать выехала на улицу. Она уже молча решила, что к родителям не поедет, а спрячется сама и укроет детей в другом месте, там, где Карлос не сможет их найти.
Он стоял в дверях и обреченно наблюдал, как уезжала от него жена, забравшая с собой детей. Он понимал, что сейчас не сможет помешать ей сделать это. Боль в основании черепа становилась все сильнее. У Карлоса потемнело в глазах. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.
Всю дорогу Кораль вела машину одной рукой, а во второй держала мобильник. Когда они приехали, Хулио уже ждал их у подъезда. Мужчина и женщина не задали друг другу никаких вопросов, лишь на мгновение обнялись так, словно и не расставались на долгие годы.
Хулио прикрыл глаза и ощутил запах волос Кораль. Он почувствовал, как она прижалась к нему. Ни один из них не смог бы сейчас ответить на вопрос, сколько продолжалось это прекрасное мгновение.
В квартире Хулио Омедаса было две комнаты для гостей. Брату и сестре отвели одну, а Кораль другую, ту, что находилась рядом со спальней хозяина дома. Пока мать распаковывала чемоданы, а Нико помогал ей разложить вещи хотя бы в каком-то подобии порядка, Диана бегала по всей квартире, исследуя каждый уголок нового для нее дома.
Все эти странные события и пребывание в новом, незнакомом помещении подействовали на нее возбуждающе. Девочке совсем не хотелось спать, хотя в любой другой день она в это время уже несколько часов была бы в кровати. Кораль даже пришлось одернуть дочь и строго сказать, чтобы та шла в комнату, выделенную детям, и оставалась там.
Это скромное жилище сразу же пришлось Кораль по душе. Она почувствовала себя здесь своей. В этой квартире ей нравилось все — стены, оклеенные обоями с текстурой под пальмовый лист, льняные занавески, да и вообще мягкая, пастельная гамма, напоминающая загрунтованные холсты или голубовато-сизый дым.
Главным предметом мебели в гостиной был огромный книжный шкаф, в котором, как ей показалось, не было ни единого свободного места. Рядом со стеллажом висела репродукция какой-то картины, заключенная в рамку. Кораль сразу же обратила на нее внимание.
На холсте была изображена сцена из жизни при дворе короля Филиппа Второго. Персонажи щеголяли в ярких костюмах, все детали интерьера были прописаны тщательно, до мельчайших подробностей. С такой точностью мог бы прорабатывать эти мелочи, например, Веласкес.
Кораль пыталась успокоиться, привести в порядок свои мысли и чувства. Она с трудом приходила в себя, оказавшись в чужом доме с двумя детьми и грузом страшных нерешенных проблем. Женщина не хотела говорить о своих трудностях, но была готова вести беседу на любую другую тему, лишь бы не молчать и не возвращаться мыслями к собственным кошмарам. Картина, висевшая в гостиной у Хулио, показалась ей идеально подходящей для начала разговора.
Омедас, в свою очередь, с удовольствием поддержал беседу:
— Это репродукция одной из картин Луиджи Муссино, итальянского художника конца девятнадцатого века. Купил я ее в музее Монте деи Паски, в Сиене. Если присмотришься, то увидишь, что на столике, там, в глубине, в левом углу, стоит шахматная доска.
Кораль подошла к репродукции вплотную. Хулио подал ей лупу. Женщина присмотрелась и действительно увидела изображение шахматной доски с расставленными фигурами.
Николас услышал, что разговор зашел о шахматах, и присоединился к взрослым. Он тихо подошел к ним и стал слушать. Все, что касалось шахмат, было ему безумно интересно.
— Это историческая партия. Ее сыграли при дворе Филиппа Второго лучшие шахматисты той эпохи, Джованни Леонардо — это тот, что в коротких шароварах, — и Руй Лопес.
— Руй Лопес?.. Это он разработал испанский дебют? — не сдержавшись, влез в разговор взрослых Нико.
Омедас кивнул и продолжил:
— В то время шахматы были игрой чести. Надо заметить, что церковь не одобряла эту забаву, считая ее греховной. В общем-то, святые отцы были не так уж и неправы.
— Почему? — изумленно спросила Кораль.
— Общеизвестным является тот факт, что эту игру придумал дьявол, самый одаренный и способный из ангелов.
— Поэтому Бог с тех пор недолюбливает шахматы? — спросил Нико теперь уже с улыбкой.
— Именно поэтому. Он никак не может простить падшему ангелу, что тому первому пришла в голову эта блестящая идея.
Нико рассмеялся, а Хулио вдруг подумал, что, наверное, говорит слишком много.
Он хлопнул себя ладонью по лбу и спросил у Кораль:
— Может быть, ты хочешь чего-нибудь выпить? Извини, что я сразу не предложил. Так переволновался, что все позабыл. Тоже мне, гостеприимный хозяин.
Кораль постепенно начинала расслабляться. Она очень боялась, что ее семья станет обузой для Хулио, и несколько раз повторила, что завтра же начнет подыскивать съемную квартиру. Омедас, в свою очередь, утверждал, что они могут оставаться здесь сколько угодно. Их присутствие в доме ему ничуть не помешает.
Хулио говорил это абсолютно искренне. Он чувствовал себя во многом ответственным за то, в каком состоянии находилась теперь Кораль, хотя и нисколько не был виноват в том, что произошло.
Этот спавший вулкан рано или поздно должен был проснуться. Так уж получилось, что он оказался в курсе страшной тайны и теперь всей душой хотел облегчить страдания женщины, утереть слезы с ее щек, сделать более счастливой ее долю. Омедас прекрасно понимал, что Кораль по-прежнему осмысливала случившееся и продолжала винить себя за то, что вовремя не распознала опасность, грозившую ее детям.
Он видел перед собой не просто женщину, а мать, которая, подобно волчице, была готова защищать свое потомство любой ценой, даже отдать за него собственную жизнь. Ему было не по себе. В то же время Омедас был счастлив оттого, что любимая женщина оказалась рядом с ним, пусть и в силу странного, даже чудовищного стечения обстоятельств.
«Все же… она здесь, рядом, совсем близко».
Кораль искала убежища не столько в этом доме, сколько в человеке. Никто, кроме Хулио, не смог бы понять, что с ней происходит, только ему одному не нужно было ничего сейчас объяснять. Перед самым близким человеком нет необходимости держать ответ, вот почему она не могла представить себя рядом с кем-нибудь другим. Они с Хулио понимали друг друга с полуслова, порой даже просто по глазам. Для Кораль это было очень важно, когда она с огромным трудом восстанавливала в себе способность связно мыслить, заново выстраивала в мозгу последовательность событий, встреч и происшествий.
Эти переживания вконец измотали женщину. Она была вынуждена признаться сама себе, что сегодня ей не удастся толком ничего продумать или принять сколько-нибудь здравое решение.
«Хорошо еще, что дети пока не доставляют мне никаких хлопот», — подумала мать.
Нико и в самом деле полностью взял на себя заботу о Диане, которую позвали ужинать. Чтобы развлечь сестру, брат стал строить ей смешные рожицы. Это получалось у него на редкость хорошо и необычно в основном благодаря разбитому, все еще красному носу, из которого торчали ватные тампоны. Диана в притворном ужасе закрывала ладошками лицо, сквозь пальчики смотрела на гримасы брата и весело смеялась.
Хулио приготовил на ужин салат, в который порезал авокадо и высыпал горсть свежих гранатовых зерен. Блюдо получилось если не изысканным, то хотя бы исполненным в эффектной цветовой гамме. Кроме того, у него в холодильнике со вчерашнего дня оставался томатный суп гаспачо.
Вскоре все сели за стол. Ужин получился тихим и спокойным. Только Диана, уже клевавшая носом, время от времени развлекала всех своими простодушными вопросами, порой задаваемыми совершенно не к месту. Хулио украдкой поглядывал на Кораль и никак не мог поверить, что все это происходит на самом деле.
Наконец дети уснули. Впервые за долгое время Нико перед тем, как лечь в постель, поцеловал мать в щеку. Кораль едва не покраснела от удовольствия.
«Вот уж действительно — день ярких эмоций и потрясений», — подумала она.
Наконец они остались с Хулио вдвоем.
— Поскольку вся ваша компания явилась ко мне сегодня без приглашения и предварительного уведомления, нам придется довольствоваться весьма скромным десертом. В нашем распоряжении имеется только шербет из ямайской груши с киви и чиримойей, немного черники с нектаром из гуайявы, что отлично подходит в качестве закуски к предлагаемому куантро, и некоторое количество глазированных китайских яблок.
Кораль слабо усмехнулась.
— Я думаю, куантро без закуски меня более чем устроит.
Хулио подал ей бокал с ликером, в который добавил колечко апельсина и несколько кубиков льда. Все это действительно не только устраивало гостью, но и нравилось ей. Кораль всегда была готова довольствоваться малым, лишь бы не расходовать слишком много сил на обладание чем бы то ни было. Хулио налил того же ликера и себе, чтобы поддержать гостью.
Они потягивали куантро и время от времени бросали друг на друга пытливые, напряженные взгляды, порой как бы случайно, поверх бокалов, иногда — откровенно и неприкрыто.
Они сидели в креслах, стоявших под прямым углом друг к другу. Ноги их почти соприкасались. Омедас видел рядом с собой красивую женщину, немного растрепанную, испуганную и очень уставшую. Она казалась ему далекой, отстраненной и словно навсегда потерянной. Почти такой Кораль запомнилась ему тогда, после их встречи в кафе «Ван Гог». Она точно так же сидела за столиком, держала кофейную чашку на ладони и не знала, что сказать.
В этот момент у гостьи зазвонил мобильник. Она посмотрела на дисплей и тотчас же выключила телефон. Это был Карлос.
— Не хочу его ни видеть, ни слышать. Стоит только подумать!..
Кораль просто передернуло от отвращения. Хулио Омедас продолжал молча смотреть на нее. Она заставила себя выпрямиться и высоко поднять голову. При этом женщина по-прежнему не понимала, как могло получиться, что она прожила столько лет рядом с таким чудовищем, ни о чем не догадываясь. От одной этой мысли ей становилось плохо.
Хулио не знал, как поступить, подсесть к Кораль поближе, положить ей руку на плечо и нежно прижать к себе или же просто поцеловать ее прямо в губы. Ему очень хотелось быть еще ближе к ней. Он мечтал сдуть ей прядь волос со лба, убрать ее волосы за ухо, погладить Кораль по щеке, поцеловать в глаза, осушить губами слезы.
Все же Омедас предпочел остаться там, где сидел. Слишком острыми оказались переживания, чересчур много событий произошло за один день. Сейчас Хулио, истерзанный и измученный, наверное, не меньше, чем Кораль, боялся все испортить. Ему оставалось только прикрыть глаза и наслаждаться ощущением близости Кораль, возможностью ничего не предпринимать и самим процессом ожидания.
Как ни странно, спокойствие Хулио, пусть даже не совсем естественное, частично передалось и Кораль. Она воспринимала Омедаса как того самого единственного верного и надежного друга, который мог дать ей все и не требовать взамен ничего, внимательного и нежного, готового прийти на помощь в любую минуту. Он понимает тебя без слов, принимает такой, какая ты есть. В данный момент ей было нужно именно это.
Хулио прекрасно понимал ее, хотя мысленно продолжал задавать себе один и тот же вопрос: «Любит ли она меня? Если нет, то почему в самый трудный момент приехала именно ко мне и попросила помощи?»
В любом случае этот вечер был не самым подходящим для того, чтобы торопить события и требовать от судьбы невозможного. Омедас это прекрасно понимал.
— Постарайся отвлечься, — негромко произнес он. — Хватит мучить себя мыслями и переживаниями. Давай обсудим все завтра.
Кораль дотянулась до шахматного трофея, стоявшего на стеклянном столике. Этим пластмассовым конем, взвившимся на дыбы, Хулио гордился, пожалуй, больше, чем всеми другими наградами. Он получил его за победу на турнире в театре Эредия, в провинции Сантьяго-де-Куба. Эти соревнования проходили уже десять лет назад. Тогда в финальной серии из шести партий он сумел одолеть венгра Гарова, одного из величайших шахматистов современности. Победу ему принес один из вариантов гамбита Алехина.
Хулио начал пересказывать Кораль ход партии, которую, естественно, помнил наизусть. Он много раз перебирал ее в мыслях ход за ходом, в мельчайших подробностях. Это событие оказалось одним из самых примечательных в его жизни.
Кораль тем временем постепенно отключалась и погружалась в сон. Она уже опустила голову на грудь, не убирала со лба упавшие пряди волос. Ее приоткрытые губы лишь мерно вздрагивали при каждом вдохе и выдохе. Хулио жадно смотрел на них и страстно мечтал поцеловать.
— Так нет же, этот толстый венгр пришел в себя после моего лихого наступления и начал контратаку, бросив в прорыв ладью с королевского фланга. К тридцать восьмому ходу я уж подумал, что дело совсем плохо. Даже мой ферзь оказался не у дел. Противник зажал его своими фигурами. Он стоял как украшение, совершенно никчемный и не опасный для венгра.
Кораль дышала размеренно, как это делают только во сне. Ее грудь чуть заметно приподнималась и снова опускалась. Омедас смотрел на нее. Он погрузился в сладкие воспоминания, в то же время боялся пропустить хоть одно мгновение из того, что происходило в его доме сейчас, прямо у него на глазах. Эта женщина невероятной красоты была здесь, рядом с ним.
— Он прекрасно понимал, насколько сложное у меня положение. В такой ситуации порой упираешься локтями в стол, смотришь на доску и чувствуешь, будто у тебя в голове один за другим щелкают предохранители. Мозг словно отказывается работать, а в качестве дежурной лампочки остается лишь одна мысль: «Сопротивление бесполезно, нужно сдаваться». Но в тот раз все вышло иначе. Я поверил своей интуиции и даже не понял, а скорее почувствовал, что успех зависит от моего слона на ферзевом фланге и двойного хода пешки на g4. Это было похоже на спасительное видение. Мне и самому неведомо, как оно на меня снизошло. Придумать такое я, само собой, не мог. Самое интересное заключается в том, что я действительно не ошибся. Из этих двух ходов родилась просто блестящая комбинация.
Он наклонился к Кораль, прикрыл ее пледом и выключил свет.
Говорить со своим адвокатом Кораль Арсе отказалась — в немалой степени по той причине, что он работал и на Карлоса. Хулио посоветовал ей обратиться к дежурному районному судье и подать заявление, в котором были бы изложены все основные обстоятельства случившегося и причины, по которым Кораль забрала детей из дома. С точки зрения Омедаса, такая вот бумага, поданная вовремя, оказалась бы лучшей страховкой на тот случай, если Карлос сам обратится в судебные органы и потребует разобраться, почему его жена, не подавая на развод, покинула семейное жилище и лишила его возможности общаться с детьми.
Поначалу Кораль была готова выполнить эту рекомендацию, но реально представила себе, как все это будет происходить, и засомневалась в необходимости такого шага. Вполне логично было предположить, что судья, ознакомившись с заявлением, выпишет ордер на обеспечение изоляции детей от отца и предыдущего места жительства до выяснения всех обстоятельств. Кроме того, в этом же постановлении обязательно будет присутствовать пункт, запрещающий Карлосу появляться в том месте, где временно находятся его супруга и дети. В таком случае ей непременно придется предоставить судебным органам адрес квартиры Хулио и объяснить, почему она оказалась именно в этом доме, а не в каком-либо другом.
Картина вырисовывалась довольно странная. Чтобы получить на руки судебное постановление, в котором был бы прописан запрет для Карлоса приближаться к ее временному жилищу, ей следовало оповестить как судебные органы, так и мужа о том, где она сейчас находится. С другой стороны, в этом постановлении у нее сейчас не было никакой нужды. Карлос и так не знал, где она находится. Даже если бы он догадался о том, что она переехала к Хулио, то адрес психолога все равно был ему неизвестен.
Кроме того, Кораль просто физически становилось плохо при мысли о том, какие вопросы будет задавать ей судья. Нет, сейчас она не была готова к таким беседам. Еще больше ее пугал тот факт, что какой-то посторонний врач будет осматривать Диану. Скорее всего, никаких следов насилия обнаружить не удастся. Девочка чувствовала себя хорошо, на ее теле не было ни синяков, ни ссадин, ни царапин. Кораль сама прекрасно это знала хотя бы потому, что внимательно осмотрела девочку, купая ее накануне.
«А еще судья наверняка потребует, чтобы с ребенком поговорил психолог, имеющий лицензию, позволяющую работать в судебных органах. Бедная Диана даже не поймет, о чем с ней будут говорить. Хорошо еще, если эти непонятные вопросы покажутся ей просто скучными. Тогда она не станет пытаться вникать в их суть. Если психолог окажется настойчивым да при этом бестактным, то он вполне сумеет заставить малышку задуматься о том, что она в силу возраста не воспринимала, не пыталась оценить логически. Нет уж, лучше пускай дочка остается в неведении относительно того, что с нею происходит, и чем дольше, тем лучше.
Все улики и обвинения, выдвинутые мною, будут расценены как косвенные и субъективные, — подумала Кораль. — Карлос, вызванный на допрос, естественно, будет все отрицать. Он никогда в жизни не признается, что совершал развратные действия в отношении приемной дочери, и все претензии, выдвинутые в его адрес, окажутся голословными».
Кораль имела некоторое представление о том, как работали лицензированные психологи, участвующие в подобных процессах. Они воспользуются отработанными методиками, сопоставят обвинения, изложенные в заявлении, с психологическим портретом Карлоса и попытаются обнаружить в его поведении какие-нибудь объективно выраженные патологические изменения.
Все это не даст никакого результата. По итогам любых тестов Карлос, разумеется, будет признан абсолютно нормальным человеком. Психологи покопаются в его прошлом и также не найдут ничего подозрительного или предосудительного. За ним не числится никаких склонностей к извращениям, отклонений от общепринятых норм поведения, неадекватных поступков. Естественно, все эти процедуры, тесты и беседы только разозлят мужа, но ни в коей мере не послужат тому, чтобы вырвать у него признание.
Кораль очень живо представила себе, как Карлос объясняет судье, что все изложенное в заявлении является лишь домыслом его жены, оговором, не подтвержденным ни объективными данными, ни каким-либо признанием со стороны предполагаемой жертвы. Более того, он наверняка скажет, что все это существует лишь в болезненном воображении жены, к тому же заявит, что все это она затеяла, чтобы провести бракоразводный процесс на выгодных для себя условиях.
Кораль была уверена, что адвокаты сумеют настоять, чтобы Карлос поступил именно так. Формально он вполне мог обвинить ее в супружеской неверности и в желании прикрыть собственное неблаговидное поведение положениями закона, защищающего интересы несовершеннолетних детей. Судья выслушает такие слова и, скорее всего, откажет в возбуждении дела по заявлению Кораль. Она останется совершенно безоружной в том случае, если Карлос действительно решит выдвинуть обвинение в супружеской измене и подаст на развод, сопроводив заявление требованием отдать ему детей. Нет, на данный момент Кораль явно не была готова вступать на столь зыбкую почву и склонялась к тому, чтобы на время воздержаться от обнародования перед кем бы то ни было тех проблем, что возникли у нее в семье.
Он на самом деле ничего не знал и не понимал. Возвращаясь с работы, Карлос неспешно вел машину по пустынным улицам Ла Моралехи. Его мир, такой привычный и уютный, рухнул именно в тот момент, когда этот человек был абсолютно беззащитен. Прошло уже два дня с тех пор, как жена ушла от него, забрав с собой детей, а он до сих пор никак не мог понять, почему это произошло. Кто бы мог подумать, что единственная пощечина, выданная распоясавшемуся сыну, вызовет у Кораль такую резкую и неадекватную реакцию. Более того, по правде говоря, Карлосу и в голову никогда не приходило, что жена способна вот так просто взять и уйти от него. В общем, его мир не только пал жертвой хаоса, но и напоследок оказался весьма несправедливым к нему.
Карлос понятия не имел о том, где сейчас находились его жена и дети. Сначала он связался со всеми родственниками, затем стал обзванивать друзей и подруг, заглядывая в записную книжку. Никто ничего не знал. Карлос чувствовал, что сходит с ума.
Вдобавок ко всем этим неприятностям Карлос чувствовал себя день ото дня все хуже и хуже. Психологическая и моральная травма примешивались к последствиям физических повреждений, полученных в той злополучной аварии.
«Надо же! — думал он. — Вот уж не повезло так не повезло».
Его желудок уже отказывался переваривать анальгетики, которыми Карлос пытался заглушить боль. Он безумно устал от всяческих процедур, анализов и обследований.
В общем, дело шло к логическому концу. На следующий день Карлос должен был приехать в клинику, где ему собирались делать операцию. Он в очередной раз вспомнил об этом, представил себе дрель, впивающуюся в затылок, и покрылся холодным потом. Карлос усиленно пытался успокоиться, повторял сам себе, что операцию будет проводить известнейший нейрохирург с безупречной репутацией, клинической историей и с огромным опытом.
Стараясь по возможности не поворачивать голову, он аккуратно припарковался к дверям гаража, поднялся по ступенькам заднего крыльца и вошел в дом. В этот момент со двора до него донеслись какие-то звуки. Лишь страшная боль не позволила Карлосу со всех ног побежать на этот звук. Он как мог быстро вышел на парадное крыльцо и увидел у калитки Кораль с большой сумкой на плече. Судя по всему, она приходила забрать какие-то вещи, не имела ни малейшего желания дожидаться Карлоса и уж тем более говорить с ним о чем бы то ни было.
— Кораль! Вернись! — взмолился он.
Она испуганно оглянулась, но явно решила не останавливаться и лишь прибавила шагу. Карлос попытался догнать ее. Двигался он короткими дергаными шагами, чем-то напоминая при этом куклу-марионетку.
— Кораль, подожди, ради бога! Куда же ты?
Кораль подбежала к машине. Карлос, весь в поту и с искаженным от боли лицом, пытался догнать ее. Жесткий воротник впивался в шею при каждом шаге, поддерживающий корсет страшно сдавливал грудь. У него возникло ощущение, что если он оступится сейчас при очередном шаге, то не просто упадет, а развалится на мелкие кусочки.
Кораль швырнула сумку в машину и быстро села за руль. Карлос встал перед капотом автомобиля и не дал ей уехать.
Он согнулся почти вдвое от боли, терзавшей его, упер руки в колени и несколько секунд простоял неподвижно, хватая ртом воздух. У него кружилась голова, ему стоило немалых усилий просто удержаться на ногах без посторонней помощи.
Кораль вышла из машины, явно не намереваясь помочь мужу.
Ее голос звучал сухо и строго:
— Карлос, все кончено. Перестань бегать за мной. Нам не о чем говорить.
Карлос Альберт взмахнул руками, словно призывая супругу к спокойствию. Ему самому сейчас требовалась передышка. Прежде чем начать говорить, он должен был успокоить дыхание.
— Кораль, умоляю тебя, — начал он. — Выслушай меня, пожалуйста!
— Я все решила. Не хочу больше тебя видеть. Никогда.
«Нет, это не она, — пронеслось в голове Карлоса. — Это не та Кораль, которую я знаю».
Этот ледяной взгляд не мог принадлежать той женщине, с которой он прожил столько лет. Чтобы разобраться в происходящем, убедить ее в чем-то, ему было нужно время. Но Кораль не собиралась ждать. Она уходила, а он даже физически не мог догнать ее, не был в состоянии удержать ее рядом с собой, хотя бы попытаться это сделать.
— За что, почему ты так поступаешь? Неужели ты меня не знаешь? Что плохого я могу сделать тебе или детям? Посмотри на меня! Видишь, в кого я превратился! Я же теперь просто развалина!
Кораль отрицательно покачала головой и повернулась, чтобы снова сесть в машину. Ни боли Карлоса, ни его проблемы со здоровьем ее не интересовали.
Он подошел к машине и продолжал говорить через открытое окно:
— Это потому что я Нико ударил? Прости меня, Кораль! Честное слово, я сам прекрасно понимаю, что зря это сделал. Так уж получилось! Просто не сдержался! Прости же ты меня наконец!
— Ты чудовище! Мне противно даже видеть тебя!
— Кораль! — жалобно взвыл он.
— Даже не пытайся разыскивать меня и детей! Держись от нас подальше!
Кораль резко нажала на педаль газа, и машина сорвалась с места. Карлос, опиравшийся в тот момент о борт автомобиля, чуть было не упал, когда потерял точку опоры. Он все равно не мог понять, что вызвало такие перемены в отношении Кораль к нему.
«Ну почему, почему она вдруг решила разом порвать со всем, что нас связывало?»
Полными слез глазами он продолжал следить за черной машиной, пока она не скрылась из виду за поворотом. Этот автомобиль, как ворон, уносил в клюве его сердце. От резкого движения всем телом, которое он сделал, чтобы удержаться на ногах, боль стала совершенно нестерпимой. Кроме того, Карлос даже не столько почувствовал, сколько увидел, как бессильно опускались его онемевшие руки. Некоторое время с соседней улицы еще доносился звук мотора удаляющейся машины, затем все стихло.
В рабочем кабинете психолога Карлос появился все в том же жалком и беспомощном виде. Жесткий медицинский воротник по-прежнему давил ему на шею, рубашка насквозь промокла от пота. По его лицу сразу было видно, что он страшно мучился как морально, так и физически. Впрочем, это жалкое зрелище не вызвало у Хулио Омедаса ни капли сочувствия.
— Ты уж извини, что я без предупреждения, — сказал Карлос. — Просто поговорить с тобой хотел. Очень нужно, — добавил он после паузы.
Хулио видел, что Патрисия внимательно наблюдала за столь необычным посетителем. Ему сейчас больше всего не хотелось, чтобы в разговоре с Карлосом прозвучало имя Кораль.
— Ты как себя чувствуешь?
— Спасибо, намного лучше. Операция прошла успешно, но на некоторое время все равно пришлось взять больничный. Грыжу диска удалили, а взамен выдали вот этот амулет. — Он показал пальцем на новый жесткий воротник, разгружавший шейные позвонки и помогавший ему поддерживать шею и голову в правильном положении.
Хулио вовсе не горел желанием беседовать с Карлосом, но отделаться от него было сейчас не так-то легко. В итоге Омедас пошел на компромисс. Он сказал незваному гостю, что должен закончить кое-какие дела, но пообещал, что через четверть часа присоединится к нему в соседнем кафе, где Карлос вознамерился ждать его, сколько потребуется.
Хулио тянул время, пока это было прилично, затем все же заглянул в кафе, где они договорились встретиться. При этом его так и подмывало наплевать на все договоренности и уйти домой, чтобы избежать общения с мужем Кораль. Ему стоило больших внутренних усилий все-таки перешагнуть порог бара.
Заведение было на редкость унылым и безвкусно оформленным — полированная алюминиевая стойка, музыкальный автомат и телевизор, по которому передавали какой-то футбольный матч. Официант, завороженно следивший за этой баталией, даже не оглянулся, когда в кафе появился новый посетитель.
Карлос ждал Хулио, сидя за стойкой. При этом он рассеянно чертил концентрические круги на столешнице, рядом с рюмкой, стоявшей перед ним. Под потолком жужжал вентилятор, отчего у Карлоса слегка шевелились волосы на затылке. В помещении почему-то пахло тем дезинфицирующим раствором, который обычно используется в бассейнах.
Посмотрев на все это, Хулио вышел за дверь и даже сделал несколько шагов по направлению к своей машине. Вернуться его заставила мысль о том, что отвязаться от Карлоса ему все равно так легко не удастся. Кроме того, Омедасу было любопытно, знал ли Карлос о том, что Кораль с детьми переехала к нему. Если, как говорится, кинуть его сейчас, то ситуация может стать еще хуже. В общем, он собрал в кулак всю силу воли и приготовился поучаствовать в самом настоящем празднике вранья. Хулио оставалось только надеяться, что этот человек не станет устраивать ему сцену ревности.
Омедас увидел, насколько Карлос пьян, и немного успокоился. По крайней мере, физической опасности этот человек сейчас не представлял. Он вряд ли смог бы неожиданно схватить бутылку и врезать ею собеседнику по голове, не говоря уже о том, чтобы свалить Хулио с табурета хорошим ударом.
Психолог подсел к Карлосу и попросил себе водки. Бармен, неотрывно смотревший рыбьими глазами вверх, в ту точку, где под потолком висел телевизор, налил ему полную рюмку, ни на миг не оторвав взгляд от экрана. Следовало признать, что он не пролил ни капли.
— Она ушла от меня, — сказал Карлос хриплым печальным голосом, при этом его взгляд был унылым и просительным. — Ушла, а если точнее — сбежала и детей с собой забрала. По-моему, это ненормально. А ты что скажешь?
Хулио издал удивленный возглас, словно эта новость действительно поразила его, более того, даже изобразил на лице сочувствующее, участливое выражение, прямо как в самодеятельном драмкружке. Он взялся за рюмку не для того, конечно, чтобы догнать Карлоса по дозе. Омедас хотел просто выиграть время и придумать ответ. При этом сказать нужно было что-то такое, что не выдало бы его злорадства по отношению к той ситуации, в которой оказался Карлос.
Тот внимательным, вместе с тем каким-то отсутствующим взглядом смотрел на вращающиеся лопасти старого, давно не мытого вентилятора, затем провел ладонью по затылку, тяжело вздохнул и залпом выпил очередную рюмку.
— Не знаю, что делать. Еще немного, и я с ума сойду. Она просто исчезла. Представляешь себе? В один прекрасный день собралась и ушла. Никаких объяснений или требований. По телефону она не отвечает. Я пытался звонить ей из автомата, но она отключается, едва услышав мой голос. Арасели тоже ничего о ней не знает. Вот скажи, это у меня паранойя начинается или же во всей этой ситуации действительно есть что-то странное?
— Скорее второе, — ответил ему Хулио. — Я серьезно. Здесь что-то не так. Ты лучше скажи, вы с ней перед этим ссорились?
— Да нет же. Это-то и странно. Был один небольшой инцидент, но мы ведь даже не успели с ней на эту тему поругаться или, поспорить.
— А что произошло?
— Ну я… это… к Николасу руку приложил.
— Ты что, ударил его?
Карлос Альберт тяжело задышал и внимательно посмотрел на свои потные ладони.
— Понимаешь, он такое устроил! Просто вывел меня из себя. Представляешь, прихожу я домой, а он, оказывается, влез на мое любимое кресло, причем с ногами. Ты видел это кресло — такое цвета бордо. Оно мне от отца досталось, и вся семья знает, что сижу в нем только я. Да, есть у меня на этот счет маленький сентиментальный пунктик. Повторяю, Нико это прекрасно знает. Так вот, он услышал, что я пришел домой, влез на кресло, то есть встал на сиденье ногами и — можешь себе представить! — стал мочиться на него. Видел бы ты при этом его довольную рожу и совершенно хамскую усмешку!
Из музыкального автомата донеслись звуки вступления к какой-то старой и хорошо знакомой песне.
«Кажется, это „Птички“, — подумал Хулио. — Странно узнать об этом инциденте от Карлоса. Интересно, почему Кораль не рассказала мне о том, что произошло в тот вечер у них дома? По всему выходит, что Карлос не догадывается об истинных причинах, заставивших жену так неожиданно уйти от него».
В бар зашли двое пожилых мужчин, явно постоянные клиенты. Они поздоровались с барменом и заняли столик в глубине помещения. Официант тотчас же принес им пару рюмок, блюдце с маслинами и коробку домино.
— Нет, ты представляешь себе? Он же сознательно спровоцировал меня! Это же… это хуже, чем подойти и плюнуть мне в лицо! Ну и как, спрашивается, я должен был отреагировать? Сложить руки и смотреть, как сынок развлекается?
Мысленно Хулио не мог не согласиться с Карлосом. В такой ситуации он и сам, наверное, забыл бы про все педагогические методики и закатил бы парню хорошую оплеуху.
— Вот я и врезал ему. В общем-то, всего одна пощечина и была! Виноват, не сдержался. Но я же потом извинился перед ней. Впрочем, в тот момент я готов был отметелить его до полусмерти. Можно сказать, что сопляку еще повезло.
— Я думаю, ему и так хватило.
— Господи, она ведь мне этого никогда не простит. Я все равно не понимаю, как можно быть такой жестокой, ничего не сказав, уйти от меня и лишить возможности общаться с детьми. Особенно я переживаю, что не вижу Диану!
— Ладно, что сделано, то сделано. Нечего винить себя в том, что случилось. В конце концов, ты поддался эмоциональному порыву. Это вполне объяснимо, учитывая то, что я сейчас услышал.
— Да, сорвался. Нервы в последнее время совсем ни к черту! Твою мать! Нельзя же из-за этого говорить, что я плохой отец и мне нельзя общаться с детьми! — все громче говорил Карлос.
Пенсионеры, игравшие в домино, повернули головы и посмотрели в их сторону.
Карлос не обратил на них никакого внимания и продолжал говорить в полный голос:
— Я люблю своих детей и никогда не сделаю им ничего плохого!
Хулио рефлекторно поднял руку, чтобы ободряюще похлопать Карлоса по плечу, но вдруг почувствовал прилив отвращения и столь же автоматически отшатнулся от собеседника.
Так они просидели еще немного.
Карлос продолжал пить рюмку за рюмкой и жаловаться на свою жизнь.
— Слушай, может быть, Кораль сама умом тронулась от всего этого? — Судя по всему, ему пришла в голову очередная пьяная идея. — Может быть, жена всерьез думает, что я плохо действую на сына и бью его, когда она этого не видит? Она тебе ничего такого не говорила?
— Я об этом ничего не знаю. С тех пор как ты сказал, что психотерапия прекращается, я не получал никаких новостей о том, что происходит у вас в семье.
— В последнее время все просто свихнулись на так называемых правах ребенка. Ах, какие мы стали деликатные и чувствительные! Собственному сыну пощечину дать нельзя — того и гляди по судам затаскают! А он, значит, может издеваться над тобой как хочет. Вот раньше пороли нас как хотели, и что? Выросли все нормальными людьми. Лупили нас, конечно, в основном за дело, но иногда доставалось и по пустякам, скорее для профилактики. Я помню, и у нас в семье такое случалось. Между прочим, отец у нас был просто образцовым главой семейства. Он время от времени воспитывал меня не только на словах, но и при помощи физических методов, а я за это не стал уважать его меньше. Он был одним из лучших в Мадриде адвокатов и уж в чем, в чем, а в юридической стороне воспитания детей разбирался великолепно. А сейчас — ты только посмотри! Они вьют из нас веревки, навязывают свой образ жизни. Если ты с этим не согласен, то тебя сразу же объявляют ретроградом, извращенцем и чуть ли не садистом. К чему мы все идем? Вот скажи мне, к чему? Ты только представь себе, этот сопляк просто, извини за выражение, нассал мне в душу. Он обгадил чувство моего человеческого достоинства. Кто, спрашивается, будет стоять на страже моих интересов? Где тот закон, который защитит меня?
Его руки тряслись все сильнее. Прежде чем поднести рюмку ко рту, он успел расплескать едва ли не половину ее содержимого.
— Моя жена сошла с ума! — громко объявил Карлос и нервно рассмеялся.
Его пьяный смех показался Хулио очень неприятным.
— Эй, мсье, еще виски!
Тут Омедас жестом дал понять бармену, что с его друга, наверное, хватит.
— Давай я лучше отвезу тебя домой. Ты устал. Тебе надо отдохнуть. Воротник этот, нервы… Что-то ты плохо выглядишь.
— Это все сынок мой постарался. Он и шею мне поломал, и сердце, и жизнь.
Карлос сделал попытку подняться со стула, но передумал и остался сидеть. Он повернулся к Хулио и посмотрел на него полузакрытыми глазами.
— А ведь в последнее время она вела себя очень подозрительно, — заявил он вдруг. — Ты же, конечно, и сам это заметил. В мой адрес стали поступать обвинения, что я не люблю сына, меня волнует только Диана. Я, видите ли, перестал к нему относиться как отец и целиком сосредоточился на приемной дочери. Потом началась вся эта хрень, которая тебе хорошо известна.
— Не понял. Какая хрень?
— А теперь этот мерзавец наверняка доволен по уши и потирает руки. Ну и ладно, я все равно не могу его разлюбить. Ненависти у меня к нему нет. Я же понимаю, что он болен. Ты и сам это говорил. Причина в том, что творится в обществе. Ощущение вседозволенности до добра не доводит. Жаль, мы не лечили его таблетками с самого начала. Вот ты, спрашивается, почему настаивал, чтобы мы не давали ему таблетки? Ах да, ты же у нас психолог. Все вы, как известно, терпеть не можете лекарства и свято верите в свои заумные рассуждения.
Хулио попросил счет. Карлос швырнул банкноту на стойку и настоял, что заплатит за обоих.
— Черт, где же моя машина? — сказал он, выходя из кафе и едва держась на ногах. — Ну да, вроде вспомнил, где-то здесь. Не то за тем углом, не то за этим. В общем, придется прогуляться по окрестностям. Я отвезу тебя до дома. Ты, кстати, где живешь?
— Да ты с ума сошел! Посмотри на себя! Куда тебе за руль? Давай лучше я тебя отвезу.
Они покружили по окрестным улицам минут десять и наконец нашли машину Карлоса. Тот настойчиво рвался за руль, и Хулио пришлось посадить его на пассажирское место фактически силой. По правде говоря, вся эта беседа изрядно ему надоела.
У Карлоса начал заплетаться язык, что, естественно, не улучшило настроения Омедаса.
— Нет, скажи мне честно, Хулио, что ты обо мне думаешь? Неужели я действительно чудовище?
— Ну да, конечно. Страшное и ужасное.
— Тебе смешно, а моя жена всерьез считает, что я какой-то выродок. Она хочет защитить от меня моих же детей. Кораль сама мне так сказала.
Перед глазами Хулио замелькали огни вечернего города. Никогда раньше ему не приходилось водить такую шикарную машину. Впрочем, он не садился за руль после пары рюмок водки. Ему казалось, что машина сама знает, куда ехать, нужно только не мешать ей. В каком-то смысле это даже было правдой. Навигационная система GPS проложила кратчайший путь до Ла Моралехи. Хулио оставалось только рулить и аккуратно нажимать на педаль газа.
— Едем к тебе домой?
— Нет, домой не поедем. У меня его вообще больше нет. Нет семьи, значит, нет и дома. Не хочу я туда ехать, мне там страшно и грустно. У меня украли все. Похитили мою любимую дочку. Отвези меня в гостиницу. Точно, поехали в «Палас». Меня там знают. Приду к консьержу и скажу: «Быстро давай мне самый лучший номер». Куда они денутся? Дадут люкс как миленькие.
Хулио продолжал ехать в выбранном направлении, не обращая внимания на пьяную болтовню пассажира.
— Вполне возможно, что она уже там. Я серьезно. Ей всегда нравился «Палас». Там кафе хорошее и люстры красивые. Наверняка сейчас приедем, заглянем в книгу постояльцев и найдем ее имя. Все, решено. Едем в «Палас»!
После этого Карлос на несколько минут замолчал. Хулио приоткрыл окно с его стороны, чтобы вечерний воздух помог пьяному немного протрезветь.
Вскоре Карлос действительно чуть-чуть пришел в себя и завел уже не столь бессмысленный разговор:
— Как ты думаешь, она вернется? Знать бы только, где ее искать. Мне бы поговорить с ней. Пусть объяснит, что происходит. Эй, Хулио! — Он звал психолога так, словно того не было рядом, улыбаясь как висельник, стоящий на краю эшафота. — Хулио!
— Что?
— Позвонил бы ты ей, что ли! Поговорил бы с ней. Постарайся убедить, чтобы она со мной встретилась, сама объяснила, что произошло. Вы ведь с ней отлично ладите. Она тебя послушается. Не хочу я обращаться к адвокатам. Если до этого дойдет — считай, что между мной и Кораль все кончено. Мало того что это само по себе противно, так ведь и юристы свое дело знают. Они не остановятся, пока людей до развода не доведут. А я хочу быть с Кораль, как раньше. Я люблю ее! Не знаю, как можно без нее жить!
Хулио представил себе, что Кораль слышит этот монолог, и почему-то ему показалось, что слова Карлоса ни в малейшей степени не тронули бы ее.
— Ладно, успокойся.
— Мне нужно, чтобы жена меня простила! Передай ей, что я сделаю все, что она захочет, пусть только вернется.
Вскоре Карлос уткнулся лбом в боковое стекло и уснул. Хулио пришлось помочь ему выйти из машины и отвести к дому. Он боялся, что если Карлос упадет, то придется вызывать «скорую». Омедас фактически тащил его на себе — по дорожке, по ступенькам крыльца, через террасу, порог и по всему вестибюлю. Наконец Хулио опустил Карлоса на диван. Тот упал как подкошенный и сразу же затих. Вид у него был весьма жалкий.
Пока Хулио набирал номер, чтобы вызвать себе такси, Карлос успел отключиться и громко захрапел.
