Мечты сбываются. Моя фея-крестная поработала сверхурочно и заставила их осуществиться! Я провела выходные с мамой, и это было ЗАМЕЧАТЕЛЬНО! Она говорит, что хочет, чтобы я жила с ней всегда-всегда-всегда! Как только Илень сможет все официально оформить.

Илень не думала, что мама объявится. Она ничего не говорила, только я ведь не тупая. Догадалась! Кэм подвезла меня к офису Илень. Она сказала, что, если я хочу, она может подождать со мной, только мне этого не хотелось. Как-то странно быть вместе с Кэм в такой момент. Она ведет себя по-прежнему и не просит меня остаться. Хотя прошлой ночью я слышала, как она плакала. Лежала и прислушивалась к странным звукам из-под одеяла, этим сдавленным рыданиям, и вдруг поняла, что не могу этого больше слышать. Я вылезла из кровати и уже собиралась побежать через коридор. Уже хотела прыгнуть в постель к Кэм, обнять ее и сказать…

А что сказать? В этом-то все и дело. Я не могла ей сказать, что никуда не пойду, потому что я должна идти. Моя мама — это моя мама. Но и Кэм тоже не посторонний мне человек. Не совсем посторонний. И я знаю маму всю свою жизнь, а Кэм всего лишь шесть месяцев. Ведь это нельзя сравнивать, правда?

Поэтому я не побежала и не прижалась к ней. Притворилась, что мне нужно пописать, и пошла в туалет. Когда я пришлепала обратно, рыдания прекратились. Может, все это мне только померещилось?

Не знаю, что это я все о грустном да о грустном, когда я такая счастливая-пресчастливая? Мама меня не подвела. Она пришла за мной к Илень.

Она опаздывала, и мне срочно потребовалось пойти в туалет, а Илень своими кроличьими зубками до крови прикусила губу. И вдруг подъехало такси, и из него вышла мама и побежала на своих высоких каблуках, а ее чудные белокурые волосы подпрыгивали на плечах. Ее грудь в обтягивающем свитере тоже колыхалась. Она крепко обняла меня, и я вдохнула ее чудный теплый запах пудры и сигарет. Она сказала, что проспала, а затем опоздала на поезд, но все объяснения я пропустила мимо ушей. Я просто была счастлива, что она все-таки пришла!

Хотя по моему поведению этого нельзя было сказать.

— Эй, эй, не плачь, малышка, а то придется выжимать мой свитер, — пошутила мама.

— А я и не плачу. Никогда не плачу. Просто иногда у меня бывает аллергия. Я тебе говорила, — объяснила я и взяла бумажную салфетку Илень.

Затем мама оторвала меня от себя, и вместо того, чтобы трястись в автобусе, а потом на поезде, мы сели в такси и доехали до ее дома. До дома моей мамы. Только теперь это будет и мой дом тоже.

Мы все ехали и ехали, и это стоило совсем недешево. Но знаете, что сказала мне мама?

— Ничего, родная. Ты этого заслуживаешь.

У меня чуть опять не началась аллергия. А мама приготовила для меня не только самое длинное путешествие на такси. Погодите, я еще опишу все подарки! Она даже лучше, чем фея-крестная! А дом у нее как сказочный дворец. Даже лучше, чем я себе представляла.

Ну, скажем, он не такой красивый снаружи. Мама живет в большой башне, и на улице валяются старые шины, груды мусора, а еще бегают грязные дети. Мамина квартира находится на самом верхнем этаже, а лифт идет так быстро, что не каждый желудок это выдержит. Вот почему я почувствовала себя немного странно — из-за скорости и еще из-за того, что в лифте пахло мочой. У меня перехватило дыхание. Мне показалось, что стены лифта меня сожмут и раздавят, и от меня почти ничего не останется. Мне хотелось, чтобы кто-то пришел и быстро меня оттуда вытащил и отнес в «пещеру летучей мыши». Я только пискнула, но мама заметила выражение моего лица.

— Что это с тобой, Трейси? Уж не боишься ли ты лифта? Такая большая девочка!

Она засмеялась. И я тоже хотела рассмеяться, но получилось так, будто я плачу. Только, конечно, я не плакала! Но все сразу изменилось, как только я вышла из старого вонючего лифта и оказалась у мамы в квартире.

Там все красное — и ковер, и бархатные шторы, и подушки, как я и надеялась. Диван из белой кожи — та-а-кой классный, а перед ним лежит белый меховой коврик. Первое, что мама заставила меня сделать, — это снять туфли. Сначала я не заметила ни мерцающего света, ни картин с изображением красивых женщин на стенах, ни музыкального глобуса, ни фарфоровых статуэток, потому что мой взор был прикован только к дивану. И не из-за того, что он был обтянут белой кожей, а потому, что в его углу лежала целая куча подарков, завернутых в розовую бумагу и перевязанных золотой лентой.

— Подарки! — выдохнула я.

— Правильно, — сказала мама.

— У тебя что, день рождения?

— Конечно нет, глупая, это все для тебя!

— Но у меня сегодня не день рождения.

— Я прекрасно знаю, когда ты родилась. Я ведь твоя мама! Нет, эти подарки я купила специально для моей маленькой девочки!

— Ах, мама, — сказала я. — Ах, мама, мама, мама!

— Ну же, разве ты не хочешь их открыть?

— Еще как хочу! — ответила я и начала срывать с них красивую бумагу.

— Эй, эй, один лист стоит девяносто девять пенсов. Осторожнее!

Я постаралась открывать осторожно. Руки дрожали. Открыла первый сверток. Там была фирменная футболка. Специально для меня! Я сдернула с себя старую и еле втиснулась в новую, соответствующую моему новому статусу.

— Надо было купить тебе футболку на один или два размера больше. Я все забываю, как ты выросла, — сказала мама. — Дай-ка мне ее сюда, я ее поменяю.

— Нет, нет, она замечательная! Как раз моего размера. Посмотри, можно открыть пупок и выглядеть ужасно сексуально! — По этому случаю я даже станцевала, чтобы как следует продемонстрировать обновку, и мама скрючилась от смеха.

— Ты ужасно смешная, Трейси. Ну же, открой остальные подарки!

Она подарила мне пушистого розового кролика. Он такой забавный, если вы, конечно, любите мягкие игрушки. Илень отдала бы за него все на свете. Я назвала его Зефир и заставила говорить робким шепелявым голоском. Мама снова засмеялась и сказала, что у меня получается не хуже, чем у ребят по телевизору.

Следующий подарок оказался огромной коробкой конфет из белого шоколада. Я сразу съела две. Ням-ням! Шлеп-шлеп! Я хотела, чтобы и мама попробовала, но она сказала, что сидит на диете и что все конфеты для меня. Я могу есть столько, сколько захочу. Я съела еще две. Ням-ням! Шлеп-шлеп! И вдруг почувствовала, что меня начинает тошнить. Конфеты были замечательные и, наверное, очень дорогие, но не такие, как «блошки». Знаю, когда я вырасту, они станут моими любимыми.

Последнему подарку не нужно было дожидаться, пока я вырасту. Он был самым большим, и мама оставила цену на коробке, поэтому я знала, что он самый дорогой и самый необыкновенный. Это была кукла. Не просто старая кукла, как вы понимаете, а самая замечательная викторианская кукла с кудрявыми волосами и в шелковом платье в цветочек. В фарфоровой ручке у нее был зонтик.

Я держала в руках коробку и смотрела на нее.

— Ну как? — спросила мама.

— Ну, она очаровательна. Самая красивая кукла на свете, — сказала я, пытаясь сделать свой голос таким же веселым, как мяч Футболиста, только ничего у меня не получилось, и я смогла ответить совсем не так выразительно, как мне бы хотелось.

— Ты любила кукол, хотя была озорным ребенком. Помнишь, я купила тебе чудную большую куколку с золотыми локонами? Ты ее просто обожала и никак не хотела с ней расстаться. Как ты ее звала? Розой, Нарциссом?

— Феей Колокольчик.

— Ну вот тебе и сестра для Колокольчика.

— Здорово, мама, — сказала я, и в животе у меня ёкнуло.

— Колокольчик еще жива? — прищурилась мама.

— М-м-м. — У меня по-настоящему заболел живот, как будто бы кукла уколола его своим острым зонтиком.

— Ты ее привезла с собой? — продолжала допрос мама, зажигая сигарету.

— Давай покурим, мама, пожалуйста, — сказала я, пытаясь отвлечь ее внимание.

— Не глупи! Ты же не собираешься начать курить, Трейси, это дурная привычка.

Как и все мамы, она начала читать мне нотацию, и я вздохнула с облегчением. Но маму не так-то просто было сбить с толку.

— И где же она сейчас, эта Колокольчик? —настаивала мама.

— Я… я не знаю, — сказала я. — Дело в том, что мне пришлось ее оставить в детском доме.

— Они не разрешили тебе взять с собой твою собственную куклу?

— Она… она сломалась.

— Ты ее сломала?

— Нет, клянусь, мама, это не я. Ее сломала одна девчонка в детском доме. Она выколола ей глаза, остригла локоны и поцарапала лицо.

— Ты подумай! Ну и место! Немедленно позвоню Илень-Мигрень. Эта кукла стоила целое состояние!

— Прошло уже столько лет с тех пор, мама.

— Столько лет? — Мама покачала головой. Казалось, у нее нелады со временем. Она вела себя так, будто сдала меня в детский дом только в прошлый вторник, а ведь я жила и там, и в приемных семьях с самого детства. У меня вот такая толстая папка с личным делом.

— Ну ладно, — сказала мама. — Теперь у тебя есть новая кукла. Еще лучше Колокольчика. Так как ты ее назовешь? Только не надо называть ее каким-нибудь глупым именем типа Зефир. Кукла красивая, и для нее нужно придумать красивое имя.

— Назову ее… — Я изо всех сил пыталась придумать, но у меня ничего не получалось.

— А какое у тебя любимое имя? Должно ведь оно у тебя быть! — воскликнула мама.

— Камилла, — не подумав, ответила я.

Мама напряглась.

Я сделала БОЛЬШУЮ ОШИБКУ.

— Ту женщину зовут Камилла, да? — спросила мама, глубоко затягиваясь сигаретой.

— Нет, нет! — быстро сказала я. — Ее зовут Кэм, никто никогда не называет ее Камиллой. Нет, мама, мне нравится это имя, потому что в детском доме была маленькая девочка по имени Камилла.

Я говорила правду. Я любила ту малышку, Камиллу, и я ей тоже нравилась, правда нравилась. Мне всегда удавалось ее рассмешить. Стоило только состроить смешную рожицу или сильно надуть щеки, как Камилла заливалась звонким смехом и хлопала в пухлые ладошки. Я полюбила имя Камилла задолго до того, как встретилась с Кэм. Во всяком случае, Кэм никогда не называют Камиллой. Она этого не выносит. Ей кажется, что это имя звучит высокопарно и претенциозно. Еле удалось уговорить маму поверить мне.

— Камилла, — произнесла мама так, будто речь шла о какой-то заразной болезни, — неужели это твое любимое имя? Тебе оно нравится больше, чем Карли?

— Конечно нет. Карли — самое красивое имя, наверное, потому, что так зовут тебя. Но я не могу назвать куклу Карли, потому что Карли — это ты. Может быть, назвать ее Кудряшка?

Я вытащила куклу из коробки и тряхнула ее так, что разлетелись ее локоны.

— Да, назову ее Кудряшка.

— Осторожно, так и у этой куклы глаза выпадут!

Мама забрала у меня куклу и поправила на ней шелковые юбки.

— Не я той кукле глаза выковыривала!

— Все равно играть с куклой нужно осторожно. — И мама отдала мне ее обратно.

Я держала куклу на вытянутых руках и не знала, что мне с ней делать.

— Привет, Кудряшка-очаровашка! Кудряшка — кудрявая башка!

— Это имя ей не очень подходит. Она не обычная, а коллекционная кукла, Трейси. Разве тебе не нравятся ее локоны?

— Нравятся, они очаровательные.

— Пора и твоими волосами заняться. Поди сюда.

Мама покопалась в сумочке и вытащила маленькую щетку для волос.

— Причешемся! — И вдруг она вцепилась этой щеткой мне в волосы.

— О-о-о-о-о-о-й!

— Сиди смирно! — сказала мама и слегка ударила меня щеткой по макушке.

— Ты мне голову оторвешь!

— Чепуха! Такое впечатление, что ты несколько недель не причесывалась! Не голова, а воронье гнездо.

— О-о-о-о-о-о-й!

— Ты так же себя ведешь, когда тебя Кэм причесывает?

— Она меня не причесывает.

Мама вздохнула и покачала головой:

— Не знаю, ей столько платят, а она за тобой совсем не следит. Ходишь как оборвыш.

— Кэм не очень интересуют вопросы внешности, — сказала я и попыталась сидеть смирно, хотя мне показалось, что сейчас она с меня снимет скальп.

— Этого следовало ожидать! — сказала мама. — А вот мне не все равно, как ты выглядишь!

— Мне тоже не все равно, мама, — сказала я. — Ой! Ничего, ничего, не останавливайся. Мы, женщины, должны страдать ради красоты, правда?

Мама снова расхохоталась, хотя я и не собиралась шутить.

— Какая ты смешная! — сказала она. Затем помедлила и постучала гладкой стороной щетки по ладони. — Ты ведь меня любишь, правда, родная?

— Очень-очень! — крикнула я что есть мочи.

Однако маме этого было недостаточно:

— Больше всех?

— Да! — заверила я маму, хотя, когда я произнесла эти слова, у меня заболело горло. — Да, конечно! Ты ведь моя мама!

Она протянула руку, погладила меня по лицу и нежно сжала мне подбородок:

— А ты моя маленькая девочка, — сказала она. — Хотя ты так быстро растешь! — Она провела пальцем по моим губам: — Они все потрескались. Тебе нужно пользоваться бальзамом для губ. Смазывать их хоть чуть-чуть.

Она снова покопалась в сумочке среди косметики.

— Ах, мама, а ты можешь меня по-настоящему накрасить?

Мама склонила голову набок. Ее это забавляло.

— Думаю, это тебя немного оживит.

— Конечно, я хочу быть такой же яркой, как ты.

Она засмеялась:

— У нас разные оттенки кожи, но, конечно, я могу сделать так, чтобы ты выглядела немного поярче. У тебя очень милое лицо, но ты должна следить за собой, когда хмуришься. Ты же не хочешь, чтобы в моем возрасте у тебя все лицо было в морщинах? Улыбнись, Трейси!

Я улыбалась до тех пор, пока у меня уши не зашевелились.

— Может быть, достаточно бледно-розовой помады и немного румян?

— Я хочу ярко-красную помаду, как у тебя! — И я сама обследовала содержимое ее сумочки.

— Прекрати, Трейси! — сказала мама, пытаясь у меня ее отобрать. — Ты мне всю косметику испортишь!

В сумочке я нашла красный кошелек из искусственной крокодиловой кожи.

— Ты хочешь взять у меня денег?

— У тебя есть в кошельке моя фотография? — спросила я, заглядывая внутрь. Там была фотография, но, конечно, не моя.

— Кто он? — спросила я.

— Отдай мне кошелек, — строго сказала мама.

— Кто этот парень? — просила я, возвращая ей кошелек.

— Он для меня никто, — сказала мама и вытащила фотографию из пластмассовой рамки. — Вот что я о нем думаю, — сказала она и порвала фотографию на мелкие кусочки.

— Это мой папа?

— Нет! — удивленно сказала мама, как будто она забыла, что у меня вообще был папа. — Нет, это мой друг. Мой бывший.

— Тот, который ушел к молодой девушке?

— Тот самый, — сказала мама. — Слизняк! Кому он нужен, я тебя спрашиваю?!

Я сказала, что, наверное, он сумасшедший, если ушел к кому-то от такой красивой женщины, как мама. Ей это очень понравилось. Мы вместе сидели на диване, и я аккуратно посадила Кудряшку к себе на колени и одной рукой обняла Зефира. Мама дала мне еще одну шоколадную конфету. Мне она не очень понравилась, но я ее все равно съела и облизала мамины тонкие пальцы с длинными ногтями. Ей стало щекотно, и она взвизгнула.

— У нас с тобой все будет хорошо, правда, Трейси? — спросила мама, и мне показалось, что она спрашивает всерьез.

— Нам будет просто здорово вместе! — сказала я.

— Мы будем жить вместе, да?

— Да, да, да!

— Тебе этого правда хочется? — допытывалась мама.

— Больше всего на свете! — ответила я.

Мы крепко обнялись, мама и я. Из-за этого Кудряшка и Зефир немного помялись, но мама на этот раз не стала ворчать. Казалось, что мы обе завертелись в нашем маленьком мире, и он, подхваченный вихрем, понесся в открытый космос.