Пьян!

Он сидел на садовой скамье в треугольном скверике под названием Айлингтон-Грин. Рядом с ним расположился мистер Шарп; каждый держал в руках большую бутылку и цедил сидр прямо из горлышка. Мистер Шарп курил. Стивен почувствовал, что напился.

— Вот я и говорю, — разглагольствовал мистер Шарп, тыча в воздух сигаретой, — какого рожна им всем здесь надо? Они-то... правда ведь?

Стивен покивал — на тот случай, если мистеру Шарпу действительно требовался ответ. Но в большинстве своем его вопросы были риторическими. Стивен не мог вспомнить, о ком именно рассуждает сейчас мистер Шарп. О евреях? О нефах? О попрошайках?

Мистер Шарп был невысок ростом, лет примерно пятидесяти пяти, с изрядными залысинами и серо-розоватыми щеками, заросшими седой щетиной; на этом фоне его глаза казались совсем желтыми. Он был одет в огромное, не по размеру, пальто и рабочие сапоги. К Грауту он подсел еще в пабе, в «Нэгс-Хед», чтобы побеседовать о том о сем. Обычно Стивен избегал завсегдатаев, между тем по виду мистера Шарпа сразу было ясно, что он здесь свой. Стивен и сам изрядно набрался, да к тому же мистер Шарп весьма благожелательно отнесся к его соображениям о заговорах (ибо Граут еще не потерял надежду найти собрата по несчастью, чтобы совершить побег вместе) и вдобавок выразил сердечную радость, когда Стивен признался, что у него сегодня день рождения. По правде сказать, у него даже слезы навернулись на глаза оттого, что мистер Шарп долго тряс его руку и несколько раз подряд зычным голосом пожелал ему всего самого хорошего.

После этого за выпивку платил Стивен, но он был не против, поскольку мистер Шарп в данный момент сидел без работы и бедствовал. Продемонстрировав мистеру Шарпу пачку банкнот, Граут объяснил, что утром получил расчет.

— Вот черти, — горячился мистер Шарп, брызгая слюной, — вот гады. Зуб даю, это все профсоюзы, ты согласен?

У Граута не было в этом полной уверенности, но на всякий случай он сказал мистеру Шарпу, что ни о чем не жалеет. Он еще добавил, что все деньги, конечно, тратить нельзя, надо оставить сколько-то на квартплату, на еду, то да се, а пособие по безработице еще неизвестно когда выдадут. Мистер Шарп это одобрил, но предупредил, что необходимо быть начеку: евреи только и ждут, как бы человека облапошить, а черномазые того и гляди, полоснут по горлу ни за грош.

В три часа паб закрылся, и они пошли в сквер, взяв на вынос пару бутылок портера. Стивен презентовал мистеру Шарпу пачку сигарет и коробок спичек.

— Благородный ты человек, Стив, — сказал мистер Шарп, и Стивену было почти так же приятно, как в тот раз, когда полицейский назвал его «сэр». Он шмыгнул носом, в глазах защипало.

Портера хватило ненадолго, и тогда мистер Шарп предложил заскочить в «Маркс-и-Спаркс» на Чепел-Маркет — в винный отдел — и взять пару бутылок сидра. Благо напиток недорогой. А если еще Стив ему одолжит... ну, хоть пятерку... нет, лучше десятку, как настоящий друг, такой отзывчивый и все такое... Он непременно вернет в среду, сразу как получит пособие.

Стив рассудил, что это будет по справедливости, и вручил мистеру Шарпу даже не одну десятку, а две.

— Возьмите двадцать, — сказал он.

Мистер Шарп был сражен наповал и снова стал повторять, что Стив благородный человек. Он сбегал в магазин и вернулся с четырьмя бутылками сидра и блоком сигарет.

Хоть Стивен и выпил лишнего, он вовсе не помрачнел, как обычно с ним случалось; наоборот, он испытывал несказанное блаженство, сидя на скамье под деревом в сквере Айлингтон-Грин, тем более что проносившиеся мимо машины не причиняли ему ровным счетом никакого вреда. Приятно было поговорить со знакомым человеком, да еще с таким, который стоит за тебя горой, не насмешничает и не задирается, который относится к тебе с сочувствием, но без жалости; который поздравил тебя с днем рождения. Он прощал мистеру Шарпу даже его говорливость.

— Взять, к примеру, моего бывшего босса, так? — говорил мистер Шарп, рисуя в воздухе затейливые узоры дымящейся сигаретой. — Нормальный мужик, веришь? Семь шкур дерет, но справедливый: если кто опоздал или еще как-то провинился, лучше ему на глаза не попадаться, веришь? Была у него текстильная фабрика, поневоле приходилось якшаться со всякими еврейскими воротилами. Кому ж это понравится, да только дело есть дело, так ведь? А в прошлом году он разорился, веришь? Пришлось ему уволить и меня, и всех наших ребят, веришь? Говорят, это все из-за кризиса, но я-то чувствую, тут профсоюзные ищейки руку приложили. Раньше он с ними не церемонился, доложу я тебе, на порог не пускал, и поделом, такое мое мнение, но он всю дорогу опасался, что получит нож в спину, он ведь не дурак, умный мужик, веришь? Вот он и говорит, дескать, кризис его доконал, кислород, говорит, перекрыли, я бы, говорит, вас нипочем не отпустил, вы, мол, за меня горой. Так оно и было. Войдите, говорит, в мое положение, ну, мы прибавки не стали требовать, веришь? Даже прошлый год смолчали, когда нам зарплату урезали, а все потому, что дело свое любили, веришь? Не то что эти профсоюзные клопы, мы-то люди надежные, да. Так вот, мистер Инглис нам и говорит: кислород, мол, перекрыли. У него фамилия такая была, Инглис. Он, бывало, говорил: Инглис — почти что Инглиш. Вот так прямо и говорил. — Мистер Шарп расхохотался.

Стивен снял синюю каску и вытер лоб. Он чувствовал, что скоро придется пойти по малой нужде. К счастью, в другом конце сквера находилась общественная уборная.

— Да, мужик он что надо, этот мистер Инглис. А знаешь, что он мне сказал? Я, говорит, за последние пять лет ни пенса себе в карман не положил. Это все троцкисты, подлюги, против начальства прут, а у самих-то что за душой? Ничего. Уж я-то знаю, у меня племянник есть, троцкист, веришь? Паразит чертов. Я ему как-то раз чуть зубы не выбил. Стал на меня наезжать, что я, мол, расист, веришь? А я ему говорю: слышь, сынок, говорю, я с чернозадыми сколько лет работал, а кое с кем даже и закорешился, не в пример тебе; с Ямайки ребята были, не то что эти «паки» вонючие; нормальные мужики, не все, конечно, но это дела не меняет: какого рожна им тут надо? А меня, выходит, можно расистом обзывать, что ли? Козел паршивый. Я прямо так ему и сказал. Прямо в глаза. — Мистер Шарп воинственно тряс головой, заново переживая давнюю перепалку.

Стивен теребил в руках кожаный ремешок каски. Ему было жарко, но почему-то казалось, что беды большой не будет, если немного посидеть с непокрытой головой, тем более что строительных лесов поблизости не наблюдалось. Он положил каску на скамью, между собой и мистером Шарпом, который продолжал говорить без остановки:

— О чем бишь я? А, вот, вспомнил, мистер Инглис за пять лет ни пенса в карман не положил, а завистники все талдычили: у него, мол, денег куры не клюют, на «роллс-ройсе» раскатывает, веришь? И невдомек им, что машина-то не его, она у компании в собственности. И дом не его, на жену записан, веришь? Ему бы не зазорно было и на «мини» ездить, да только люди его бы не поняли, веришь? Кругом-то одни евреи.

Стивен покачал головой, понимая, что от него ждут именно этого. Упоминание о «роллс-ройсе» его очень огорчило, он уже готов был рассказать мистеру Шарпу, какую смертельную опасность таит в себе эмблема «роллс-ройса», но решил повременить.

— Но вот что радует, — продолжал мистер Шарп, со смаком затягиваясь очередной сигаретой, — он ведь снова встал на ноги, я его на днях видел, когда работу искал; открыл новое дело на Айлингтон-Парк-стрит, одежду шьет, станки чинит. Ясное дело, работают у него одни азиатки косоглазые, но мистер Инглис так говорит: я бы и рад белых набрать, да обленились они, веришь? За такие гроши разве белые бабы пойдут работать? А спрашивается, почему обленились? Да потому, что им государство пособие платит, а они еще на стороне подхалтуривают, вот в чем причина. Мистер Инглис — он бы рад назад принять и меня, и других ребят, работали бы себе в мастерской, да только профсоюзы, будь они прокляты, житья не дают, веришь? Что мистер Инглис против них может? Ну, возьмет он на работу пару опытных людей, а остальные-то все равно будут с улицы — либо узкоглазые, либо молодежь зеленая, за которую ему государство приплачивает, чтоб обучал, ну и все такое.

Стивен согласно кивнул. Он наблюдал, как играет кружевная тень от листвы на блестящей синей поверхности его каски. Это был самый замечательный оттенок синего цвета. Стивен любовно переложил каску к себе на колени.

— А племянник мой, болван, и говорит: они, мол, наших рабочих мест не занимают, придурок недоделанный. Не иначе как одна конобля на уме; зуб даю — если рукав засучит, у него там все вены исколоты. Я и сам эту дурь пробовал, когда на флоте служил, веришь? Пришли мы в какую-то чертову дыру, к узкоглазым... меня-то эта дрянь не цепляет, я еще из ума не выжил, чтоб злоупотреблять, нет. По мне, лучше выпить да закурить. — Затянувшись, мистер Шарп отхлебнул сидра.

Но мысли Граута крутились вокруг ящиков от пива. Когда-то у него такая штуковина стояла дома — подобрал за пабом на Эссекс-роуд; сейчас из сквера как раз была видна та часть улицы. Сначала этот ящик показался ему бесценной находкой, поскольку он давал возможность не зависеть от припаркованных автомобилей. Стивен даже прихватил его с собой, когда шел искать работу; было это примерно год назад. Как только ему становилось трудно дышать, а припаркованных машин поблизости не оказывалось и защиты от лазерных осей ждать было неоткуда, он просто-напросто опускал ящик на землю где придется и взбирался на него с ногами. Долгожданная безопасность!

Да, придумка была отличная, но прохожие почему-то смотрели на него как на психа. Молодежь обзывалась, женщины с детьми шарахались в сторону, а в какой-то момент к нему привязалась целая шайка мальчишек. В конце концов, он выбросил ящик в канал, до глубины души уязвленный — но не реакцией прохожих, а слабостью собственного характера: у него не было сил сопротивляться, сносить все это презрение, сохранять достоинство.

Пусть это не прошло безболезненно, зато он утешал себя мыслью, что приобрел ценный опыт. Ему стало ясно: они еще больше отточили свою хитрость, еще изощреннее стали чинить ему преграды. Теперь простой изворотливости были недостаточно. Требовалось сосредоточиться на планах побега, на поисках Ключа и Выхода. Он подумал: а не спросить ли мистера Шарпа про «Хотблэк Дезиато» — похоже, его новый друг досконально знал этот район, хотя Стивен раньше не встречал его ни в пабе «Нэгс-Хед», ни в других близлежащих местах... но он сказал, что живет поблизости. Может, он хоть что-то подскажет.

А все-таки, подумалось Стивену, ящик от пива был не такой уж замечательной придумкой; они сразу поняли, что он идет на них с открытым забралом, что он их презирает. Впредь он решил действовать более тонко.

— ...вот ведь козел какой, веришь? Козлом меня обозвал... — продолжал мистер Шарп, а Стивен только кивал.

Ему срочно требовалось отлучиться. Он снял каску и повесил ее на спинку скамьи. Хотел было поставить на асфальт недопитую бутылку, а она упала и покатилась, расплескивая сидр, но он тут же ее подхватил. Со второй попытки бутылка встала как вкопанная.

— Оп! — сказал Стивен.

— Эй, Стив, — мистер Шарп ткнул его в бок своей бутылкой, — аккуратнее надо! Это ведь живительная влага, разве мыслимо хоть каплю пролить, а? Даром что у тебя день рождения, — захохотал мистер Шарп.

Стивен тоже вежливо посмеялся и поднялся со скамейки. У него даже заболел живот. Он с трудом сделал шаг вперед — и угодил правой ногой в пластиковый пакет, в котором мистер Шарп принес купленные бутылки и сигареты.

— Стоять! — весело закричал ему мистер Шарп и вытянул вперед руку, словно готовясь его подхватить.

— Я в гальюн, — сказал Стивен, хлопнул мистера Шарпа по вытянутой руке и нетвердой походкой отправился дальше.

— Эй, Стив, отлей там за двоих, — закричал ему вслед мистер Шарп, давясь от хохота; Стивен еще раз вежливо посмеялся.

Самочувствие у него было вполне приличное, и живот болел, в общем-то, не сильно — ну вроде как аппендицит или что-нибудь такое. Просто скрючило в три погибели. К счастью, до будки общественного туалета было совсем близко.

Зайдя за дверь с буквой «М», он от души, не торопясь, справил малую нужду и испытал невероятное блаженство. Да, он понимал, что напился, но, по крайней мере, его не мутило. И вообще, самочувствие было отменное. Хорошо, когда есть с кем поговорить, когда собеседник тебя понимает. Повезло, что он познакомился с мистером Шарпом. Стивен медленно и тщательно причесался. Жаль только, что негде вымыть руки, они стали какими-то липкими, но это не страшно. Чтобы просветлело в голове, он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.

Выйдя из туалета, он уперся взглядом в кафе «У Джима», расположенное через дорогу. Ему пришло в голову угостить мистера Шарпа обедом. Это было бы здорово. Стивен слегка качнулся и пошел тем же путем через сквер. В сквере околачивалось немало праздношатающихся личностей, некоторые выглядели совсем нищими и опустившимися; Грауту стало их жалко.

Когда он добрался до скамьи, мистера Шарпа на прежнем месте не оказалось.

Стивен стоял, покачиваясь, и внимательно изучал пустую скамью. Вначале он усомнился, туда ли пришел. И действительно, его любимой синей каски нигде не было видно, а ведь он повесил ее на спинку скамьи. Пластиковый пакет вместе со всем содержимым тоже пропал. Стивен был заинтригован. Он принялся разглядывать другие скамьи, стоявшие поблизости. На них расположились какие-то бродяги. Граут почесал голову. Что могло случиться? Может, это все-таки не та скамья, может, он пошел не в ту сторону? Но нет, земля была усыпана серым пеплом, а под скамьей, у бордюра между асфальтом и газоном, валялась пустая бутылка из-под сидра. Его собственная недопитая бутылка исчезла.

Он огляделся. По Эссекс-роуд с ревом неслись машины; от красных автобусов, снующих по Аппер-стрит, мельтешило в глазах. Что же все-таки произошло? Не иначе как мистера Шарпа замели полицейские, приняв его за бродягу. Оставалось только надеяться, что к его исчезновению не приложили руку Мучители: это было бы слишком явно, против всяких правил. Неужели сыграло свою роль то, что он и мистер Шарп успели сдружиться?

Стивен все крутил головой, ожидая увидеть, как мистер Шарп машет ему рукой с другой скамейки, зовет допить сидр, успокаивает. Скорее всего, мистер Шарп пересел в другое место. Наверняка так оно и было. Стивен оглядел все скамьи без исключения, но увидел только нищих и бомжей. Может, это они чего сотворили с мистером Шарпом?

Нет, все-таки здесь не обошлось без Мучителей. Это их подлая уловка, типичная подначка. Стивен не думал, что здесь замешаны евреи, хотя мистер Шарп сказал бы именно так. Это Мучители. Он еще до них доберется. Размотает клубок прямо сейчас.

Граут подошел к бродяге, оказавшемуся ближе всех. Это был неопрятный патлатый старик, который спал на траве, окружив себя полиэтиленовыми мешками.

— Что случилось с моим другом? — напрямую спросил Граут.

Бродяга открыл глаза. Его лицо казалось черным от загара и грязи.

— Кабы знатье, сынок, — отозвался он.

Проклятье! Пьяный шотландец, сообразил Граут.

— Что здесь произошло? — настойчиво повторил он.

— Чой-то, сынок? — Шотландец попытался приподняться с газона, но не смог. — Чесслово, ниче не видел. Задремал, чесслово. Добра вашего я не трогал, сынок. Собак-то на меня не спускай. Чесслово. А спать имею право, вот так-то, сынок. Я по миру изрядно поколесил, сынок, даже за кордоном бывал.

Граут не совсем понял, что стоит за последним заявлением, и только покачал головой.

— Вы уверены, что здесь ничего не. произошло? — спросил он, тщательно выговаривая слова, чтобы показать этому пьяному шотландцу, как разговаривают приличные люди. Однако в его голосе прозвучала скрытая угроза. — Абсолютно уверены?

— Говорю тебе, сынок, — ответил шотландец, — вздремнул я тут малость. Мое дело сторона.

Теперь он вполне проснулся и делал немалые усилия, чтобы говорить разборчиво. Граут решил, что старик и вправду ничего не знает. Сокрушенно вздыхая, он вернулся все к той же скамье и опять стал озираться вокруг.

Со стороны Аппер-стрит ему помахал какой-то бомж, развалившийся на скамье. Граут направился к нему. Этот был еще дряхлее и грязнее, чем шотландец, кемаривший на газоне в окружении своих мешков. Куда же подевались опрятные люди? — подумал Граут.

— Дружка ишшете, мыстер?

Час от часу не легче! Ирландец! Какого рожна им всем тут надо? Куда же подевались англичане?

— Да, я разыскиваю своего друга, — с холодным достоинством ответил Стивен.

Ирландец кивком указал на вершину треугольника, ограниченного газонами, в сторону автобусной остановки на Аппер-стрит.

— Вон туда потопал. И пожитки прихватил, — сообщил ирландец.

Граут был озадачен.

— Зачем? Когда? — Он снова почесал в затылке. Ирландец только покачал головой:

— Мне-то откуда знать, мыстер. Только вы отошли — вскочил да и с глаз долой; я-то себе думал, может, повздорили, всяко бывает.

— А моя каска... — спохватился Граут, все еще не в состоянии постичь мотивы действий мистера Шарпа.

— Синяя-то? — уточнил ирландец. — Да он ее в пакет засунул.

— Мне... — запнулся Граут и медленно побрел в том направлении, которое указал ирландец.

Он вышел из сквера, подождал, пока схлынет поток транспорта, потом пересек Аппер-стрит и зашагал по проезжей части, не поднимаясь на тротуар, потому что боялся, как бы сверху что-нибудь не свалилось ему на голову именно в тот момент, когда он оказался без каски. Изнутри его стало разъедать отвратительное, тошнотворное, болезненное чувство; точно так же он чувствовал себя когда-то в детском доме, когда всех ребят, с которыми он подружился, отдали на усыновление или перевели в другие места, — всех, кроме него; точно то же самое он испытал и в Борнмуте, когда потерялся во время прогулки. Не может быть, чтобы со мной произошла такая неприятность, да еще в день рождения, думал он. Только бы не в день рождения.

Он шел все по той же стороне улицы, огибал уткнувшиеся капотом в тротуар автомобили и приближался к автобусной остановке, не теряя надежды отыскать мистера Шарпа. Почему-то он решил, что тот непременно наденет синюю каску, и поймал себя на том, что ищет глазами именно каску, а не мистера Шарпа, которого — он только сейчас это осознал — не сумел бы даже описать в полицейском участке. На ходу он не мог отделаться все от того же мерзкого чувства, которое росло у него внутри, словно живая тварь, ворочалось и кусалось. Его неотступно окружали толпы людей: они кишели на тротуаре, у автобусных остановок, на пандусах; черные, белые и желтые, мужчины и женщины, которые везли сумки на колесиках или несли ящики с инструментами; молодые мамаши толкали перед собой коляски или тащили младенцев на руках. Дети постарше носились вокруг родителей, визжали и орали. Прохожие жевали гамбургеры, доставая их из пластиковых коробок, или хрустели чипсами, шурша фольгой; кто шел с бумажными мешками, кто со свертками; старые и молодые, толстые и тонкие, рослые и приземистые, невзрачные и разодетые; у него закружилась голова, словно алкоголь и душный воздух начали расплавлять его организм, словно боль изнутри выкручивала его, как мокрое полотенце, сжимала и стискивала. Он шел, спотыкаясь, толкая прохожих, и только высматривал синюю каску. У него возникло ощущение, что он вот-вот расплавится совсем, перестанет быть собой, растворится в осаде чужих лиц. Он прижался к тротуару, убедился, что поблизости нет автобуса, и шагнул на разметку автобусной полосы, чтобы повернуть назад, туда, откуда пришел, скрыться от толпы; спотыкаясь и покачиваясь, он возвращался к скверу. Время от времени он оглядывался через плечо, но сзади так и не было ни одного автобуса, который мог бы въехать на свою полосу и запросто его задавить; в его сторону неслись только машины, которые, ревя двигателями, срывались с перекрестка, когда зажигался зеленый свет. До Граута донесся кашель и хрип мотоцикла. Он не остановился, он шел обратно в сквер в надежде, что мистер Шарп уже туда вернулся. Где-то здесь повсюду раньше были выбоины, которые он заделывал своими руками.

Его оглушал рев моторов. Грауту все было нипочем. И хрипящий мотоцикл, и ревущий дизель. На какой-то миг он от головокружения совсем потерял ориентировку, впал в смятение и безошибочно понял, что бывал здесь и раньше, все это уже видел. Подняв глаза к небу, он споткнулся, однако голова прояснилась, и он не угодил под колеса транспорта, хотя был к этому близок. Вдруг раздался страшный грохот, как будто машина врезалась в какую-то преграду, но, скорее всего это был просто грохот пустого грузовика или самосвала, который, не сбросив газ, наехал на бугор ограничения скорости или попал колесом в выбоину. Граут медленно обернулся с каким-то странным ощущением, чтобы посмотреть, не была ли это часом одна из тех выбоин, что заделывал Дэн Эштон со своими подручными. Он готов был заложиться, что так оно и есть.

На тротуаре завизжала какая-то женщина.

Он снова поднял глаза к голубому-голубому небу и увидел, как из этой голубизны выплывает какой-то округлый предмет, несущий на себе яркие отблески небосвода.

Крутящийся цилиндр.

Мимо пронесся мотоцикл, за ним грузовик. Граут замер как вкопанный, думая только об одном: моя каска... моя каска...

Слетевшая с грузовика алюминиевая бочка с пивом опустилась прямо ему на голову.