24

Стоя в ванной, он в сотый раз осматривал свое лицо в зеркале, терпеливо проходясь кровоостанавливающим карандашом по каждой царапине и припудривая царапины антисептиком. Он проделывал все это хладнокровно и уверенно, словно речь шла не о его лице и руках. Если ему случалось встретиться глазами с отражением в зеркале, он тут же отводил взгляд — как в тот день в поезде, когда старался не смотреть в глаза Бруно.

Вернувшись в комнату, Гай рухнул на кровать. Завтра воскресенье. Есть неполных два дня, чтобы отсидеться дома. Может, уехать в Чикаго на пару недель? Сказать, что по работе… Нет, сразу уезжать нельзя, подозрительно. Сразу после вечера. После минувшей ночи.

Если бы не исцарапанные руки, Гай мог бы решить, что ему все приснилось. Он ведь не хотел, его заставили. Он действовал по воле Бруно. В мыслях он осыпал Бруно проклятиями; проклинал бы его вслух, если бы были силы. Самое любопытное, он совсем не чувствовал вины — возможно, именно потому, что исполнял чужую волю. Но что это за штука такая, вина, если после смерти Мириам она была острее, чем теперь? Теперь же он чувствует лишь усталость и равнодушие. Может, именно это и положено чувствовать после убийства? Он пытался уснуть, однако перед глазами стояли лица двух рабочих в лонг-айлендском автобусе, они всю дорогу таращились на Гая, а он делал вид, что спит, закрываясь от них газетой. Как же ему было тогда стыдно — куда больше, чем сейчас, наедине с собой…

Самая большая статья была в «Джорнэл-Американ», в ней фигурировало описание убийцы со слов дворецкого: мужчина ростом метр восемьдесят пять сантиметров, весом около восьмидесяти килограммов, в темном пальто и шляпе. Гай прочел это с некоторым удивлением: дворецкий накинул ему лишних десять сантиметров роста, а весил он на самом деле не более шестидесяти пяти. И шляпы во время бегства на нем не было. Он пропустил абзац, в котором рассказывалось о Сэмюэле Бруно, и с огромным интересом стал читать домыслы о том, как убийца скрылся с места преступления. По версии газеты, он ушел от погони по Ньюхоуп-роуд до городка Грейт-Нек и там затерялся — скорее всего, сел на ночной поезд в ноль восемнадцать. На самом же деле Гай бежал на юго-восток. Он вздохнул с облегчением, как будто теперь ему ничего не угрожало. И тут же одернул себя. Безопасность — иллюзия.

Тотчас навалилась паника, совсем как тогда ночью, когда он спрыгнул из окна спальни во двор. Газета вышла несколько часов назад. А вдруг в полиции уже обнаружили свою ошибку? Вдруг они уже идут по следу? И прямо сейчас на пороге!.. Гай прислушался; из-за двери не доносилось ни звука. Чувствуя жуткую усталость, он сел и заставил себя сосредоточиться на статье. В ней подчеркивалось то, что преступление было совершено с необыкновенным хладнокровием, и высказывалось предположение, что убийца — кто-то из своих. Никаких отпечатков пальцев, единственные улики — следы ботинок размера девять с половиной и черные полосы от подошв на белой штукатурке забора. Гай спохватился: надо как можно скорее выбросить одежду и обувь, в которой он был. Но где взять силы? Странно, что они промахнулись с размером ботинок, на мокрой земле наверняка остались четкие следы. Газета отмечала «необычно малый калибр пули». От револьвера тоже надо избавиться. Эта мысль его опечалила — с красивым маленьким револьвером расставаться не хотелось. С трудом поднявшись, он пошел за новой порцией льда для компресса.

Во второй половине дня позвонила Анна, звала пойти с ней в воскресенье на какую-то вечеринку в Манхэттене.

— Вечеринка у Хелен Хэйберн, я тебе про нее говорила.

— Ну да, помню, — соврал Гай. — Прости, мне совсем туда не хочется.

На него нашло какое-то оцепенение, все, о чем говорила Анна, представлялось далеким и совершенно неважным. Он произносил нужные фразы, не задумываясь и, пожалуй, даже не волнуясь о том, что Анна может заподозрить неладное. Вместо него она решила позвать на вечеринку Криса Нельсона, и Гай ответил, что ничего не имеет против, а сам подумал, что Нельсон будет в восторге от приглашения — они с Анной прежде встречались, и Нельсон до сих пор был в нее влюблен.

— А может, я заеду к тебе в воскресенье? — предложила Анна. — Привезу чего-нибудь вкусненького.

— Меня, наверное, не будет дома. Я собираюсь порисовать.

— А… Жаль. Я припасла для тебя новость.

— Какую?

— Тебя она обрадует. Ну… в другой раз.

Положив трубку, Гай тихонько поднялся к себе, стараясь не попасться на глаза миссис Маккосленд. В голове стучала монотонная мысль, что Анна держалась с ним холодно. Скоро она обо всем узнает и вообще возненавидит его. С Анной все кончено, все кончено… Он повторял это, пока не провалился в сон.

Проспал он до полудня воскресенья и до вечера лежал в прострации, не в силах сделать несколько шагов до кухни за льдом. Ему казалось, что он уже никогда не сможет выспаться, никогда не восстановит силы. А все потому, что тело и разум снова и снова проходят тот долгий путь. Зачем? Он лежал в напряженной позе, трясясь от страха и обливаясь потом. А потом пришлось встать и спешно пойти в туалет, потому что с ним случился понос. От страха. Говорят, такое бывает на поле боя.

В полудреме Гай видел, как крадется к дому через газон. Дом был мягкий, белый и рыхлый, как облако. И он стоял перед этим облаком и не хотел стрелять, а хотел сразиться с ним голыми руками. Разбудил его грохот выстрела. Он открыл глаза и обнаружил, что в предрассветной дымке стоит у своего письменного стола и направляет дуло револьвера на кровать, в которой барахтается Сэмюэль Бруно. Снова прогремел выстрел.

С воплем Гай вскочил с постели. Наваждение пропало. Был все тот же предрассветный час, час шаткого равновесия света и тьмы, жизни и смерти. Отныне каждый день на заре ему суждено видеть перед собой ту комнату, и с каждым разом видение будет отчетливей, а ужас — острей. Неужели он теперь всегда будет просыпаться на рассвете?

Из кухни послышался дверной звонок.

Полиция. Логично, что они пришли за ним на рассвете. И ему было все равно, абсолютно все равно. Он готов на чистосердечное признание. Готов выложить все без утайки!

Гай нажал кнопку, открывающую входную дверь, встал у двери своей комнаты и прислушался.

С лестницы донеслись быстрые шаги. Шаги Анны. Уж лучше полиция! Гай крутнулся вокруг себя, без всякой надобности задернул шторы, обеими руками пригладил волосы.

— Это я, — прошептала Анна и скользнула внутрь. — Решила прогуляться пешком от Хелен. Сегодня чудное утро! — Тут она заметила повязку и изменилась в лице. — Что у тебя с рукой?

Гай отступил в тень у стола.

— Подрался.

— Когда? Вчера? Боже мой, а лицо-то!

— Ну да…

Надо удержать ее, без нее он погибнет. Он попытался обнять Анну, но она отстранилась, пристально разглядывая его в тусклом свете.

— Где ты подрался? С кем?

— Я его даже не знаю, — произнес Гай без всякого выражения, не задумываясь, что лжет, так отчаянно он хотел удержать ее. — В баре. Не включай свет. Пожалуйста.

— В баре?

— Я сам не понял, как это произошло.

— И ты этого человека впервые видел?

— Да.

— Я тебе не верю.

Она проговорила это медленно, и Гай с ужасом вспомнил, что она отдельное суще-ство, не единое с ним целое, у нее свой собственный разум и собственная реакция на происходящее.

— Как я могу тебе верить? — продолжала Анна. — И почему я должна верить, что ты не знаешь, от кого то письмо?

— Потому что это правда.

— А человек, с которым ты подрался возле нашего дома? Это был он? Ты от меня что-то скрываешь. — Она несколько смягчилась, однако продолжала наступление каждым словом: — Что происходит, милый? Я хочу тебе помочь. Но я должна знать правду.

— Ты ее знаешь, — ответил Гай и стиснул зубы.

Светало. Только бы удержать Анну, только бы удержать ее сейчас, тогда ему не будет страшна ни одна заря. Гай протянул руку к водопаду ее прямых светлых волос, но она отшатнулась.

— Так больше продолжаться не может. Не может.

— Ничего и не будет продолжаться. Все уже закончилось. Анна, я клянусь тебе.

Он чувствовал, что это момент истины — сейчас или никогда. Надо обнять Анну, прижать к груди и не отпускать, пока она не перестанет сопротивляться. Он понимал это, но не мог пошевелиться.

— Почему ты так уверен?

Гай помедлил.

— Потому что проблема была у меня в голове.

— Что, и письмо было в голове?

— Письмо подлило масла в огонь. Я очень нервничал из-за работы, совсем запутался.

Он опустил голову. Ну и стыд — валить свои грехи на работу!

— Ты когда-то сказал, что счастлив, когда я рядом, — медленно проговорила Анна, — и будешь счастлив, несмотря ни на что. Очевидно, все изменилось.

Конечно, она подразумевала, что это она больше с ним не счастлива. Но если она его не разлюбит, он из кожи вон вылезет, чтобы сделать ее счастливой! Он будет боготворить ее, служить ей!

— Я счастлив, когда ты рядом. Ты — все, что у меня есть.

Он склонил лицо еще ниже, и из его груди вырвались рыдания. Предательские, бесстыдные, они долго не хотели униматься, до тех пор пока рука Анны не легла на его плечо. И хотя Гай был благодарен ей за этот жест, он едва не отпрянул. В ее касании он почувствовал лишь жалость и сострадание к другому человеческому существу.

— Приготовить тебе завтрак?

В голосе Анны звучало сдержанное раздражение, но также и готовность простить, и Гай понял, что уже раз и навсегда прощен — за драку в баре. А правды она никогда не узнает, и не узнает никто на свете.