22

Гай сел на краю постели, прижал ладони к лицу, потом усилием воли заставил себя отнять руки. Это все ночь. Ночь, темнота, бессонница. Из-за них мысли его предстали в искаженном свете. С другой стороны, бессонница могла открыть человеку глаза на истину. И пусть ночью истина видится с какого-то одного ракурса, от этого она не становится чем-то иным. Если он признается во всем Анне, разве не найдет она его вины в произошедшем? Разве согласится после этого выйти замуж? Он ведь чудовище! Прямо сейчас в нижнем ящике комода у него спрятан пистолет и инструкции, как убить человека!

В предрассветных сумерках Гай подошел к зеркалу и не узнал своего лица. Рот скошен влево, губы сжаты и оттого стали тоньше. Он постарался удержать блуждающий взгляд в одной точке. Собственные глаза, обведенные темными кругами, смотрели на него с осуждением, как на мучителя.

Что сейчас делать? Прогуляться или все-таки попробовать уснуть? Гай бесшумно прошел по ковру, неосознанно перешагнув скрипучую половицу возле кресла. «Старайся избегать мест, где полы скрипят, — писал ему Бруно. — Дверь в комнату отца сразу направо. Я все продумал. Действуй строго по плану, у тебя нет права на ошибку. На карте отмечена комната дворецкого Герберта. Опасное место, единственное, где надо проскочить под самым носом. Скрипучие половицы обозначены крестиком…» Гай рухнул на постель. «Что бы ни случилось, не смей бросить „люгер“ прежде, чем доберешься до железнодорожной станции». Гай запомнил инструкции Бруно наизусть, он знал, с каким звуком открывается кухонная дверь и какого цвета ковер в коридоре.

Если Бруно поручит дело кому-то другому, у Гая хватит доказательств, чтобы его посадить. Он отправит Бруно за решетку и отомстит за свои страдания. Хотя Бруно тогда объявит его соучастником в убийстве Мириам… Нет, надо просто еще немного потерпеть. Рано или поздно Бруно сдастся и пойдет искать кого-нибудь другого, а Гай сможет спать спокойно. Если же нет… разумнее будет воспользоваться не здоровенным «люгером», а маленьким револьвером… От этой мысли Гай вскочил в испуге и гневе. «Офисное здание для „Шоу Риэлти“», — произнес он вслух, будто объявляя новую сцену, пытаясь усилием воли переключиться с ночных мыслей на дневные. Здание для «Шоу Риэлти». Газон идет до самого крыльца. Есть еще гравийная дорожка, на нее лучше не наступать. Перешагнуть через третью и четвертую ступеньки. Легко запомнить: раз-два-пять-широкий-шаг.

— Мистер Хэйнс!

Гай вздрогнул и порезал щеку бритвой. Хозяйка звала его к телефону.

Из трубки донесся развязный голос Бруно, в котором слышна была тяжесть ночных возлияний.

— Привет, Гай. Ну что, готов? Или нужны еще стимулы?

— Плевал я на ваши стимулы.

Бруно расхохотался.

Дрожащей рукой Гай повесил трубку.

Весь день его потряхивало. Он отчаянно хотел увидеть Анну, представлял, как ждет ее в назначенном месте, издалека замечает… Но в то же время он намеренно лишал себя ее общества. Вечером он долго гулял по Риверсайд-драйв, чтобы утомиться, однако спал все равно плохо, с кошмарами. Наверное, легче станет после заключения контракта. Тогда можно будет наконец отвлечься на работу.

На следующее утро он ждал звонка от Дугласа Фриера из «Шоу Риэлти». И Фриер позвонил.

— Мистер Хэйнс, — произнес он флегматичным хриплым голосом, — мы получили насчет вас очень странное письмо.

— Письмо? Какое письмо?

— Оно касается вашей жены. Мы ничего не знали… Если желаете, я прочту.

— Да, пожалуйста!

— «Заинтересованным лицам. Гай Дэниэл Хэйнс, жену которого убили в прошлом мае, имел непосредственное отношение к ее кончине, вопреки мнению суда. Я знаю всю подноготную этого дела и могу вас заверить, что очень скоро состоится повторный суд и мистера Хэйнса выведут на чистую воду». Я уверен, что писал какой-то ненормальный. Просто решил, что стоит поставить вас в известность.

— Я понимаю.

Майерс невозмутимо сидел над кульманом в своем углу.

— Я вроде бы что-то читал в прошлом году об этой… э-э… трагедии. Скажите, повторный суд ведь не планируется?

— Конечно, нет! То есть я ничего об этом не слышал.

Гай обругал себя за растерянность. Мистер Фриер просто хотел узнать, не будет ли помех в работе.

— Извините, мистер Хэйнс, мы еще не пришли к окончательному решению по поводу контракта.

В «Шоу Риэлти» подождали сутки и объявили Гаю, что его чертежи их не вполне устраивают и они отдали предпочтение другому архитектору.

Гай понятия не имел, как Бруно узнал о проекте. Хотя, конечно, было множество вариантов. Возможно, об этом упомянули в газетах, а Бруно внимательно следил за новостями в области архитектуры. Он мог позвонить в офис, когда Гай был на встрече, и вытянуть информацию у ничего не подозревающего Майерса. Гай снова посмотрел на Майерса, гадая, не общался ли он по телефону с Бруно. Такая возможность отдавала чертовщиной.

Итак, заказ ушел из-под носа, и Гай начал оценивать последствия. Значит, к лету не будет дополнительных денег, на которые он рассчитывал. Как и возможности повысить свой вес в глазах семейства Фолкнеров.

Так продолжится и дальше. Бруно будет отыскивать его клиентов одного за другим и писать им «разоблачительные» письма. Он разрушит карьеру Гая. А брак с Анной? При мысли о ней Гая обожгло болью. Иногда он надолго забывал о том, что любит ее. Между ними происходило что-то непонятное. Бруно словно лишил его смелости любить. Тревогу усиливала любая неприятность, от глупой истории с лучшей парой туфель, которую он сдал в ремонт и забыл, куда именно, до все умножающихся расходов на строительство их с Анной будущего дома, который уже виделся ему неоправданно большим и дорогим.

Майерс корпел над чертежами, телефон Гая молчал. Не звонил даже Бруно — видимо, нагнетал обстановку, чтобы Гай, помучившись в неизвестности, обрадовался его голосу. Испытывая отвращение к самому себе, Гай посреди дня направился в бар на Мэдисон-авеню. Они с Анной хотели сегодня пообедать вместе, но она отменила встречу, Гай забыл почему. Не то чтобы она говорила с ним холодно, однако причину для отмены свидания назвала какую-то неубедительную. Она точно не собиралась за покупками для дома, это бы Гай запомнил. А запомнил бы? Может, дело в том, что он нарушил обещание прийти на семейный ужин в прошлое воскресенье, и Анна решила отплатить ему той же монетой? Но в воскресенье он был до того подавлен, что просто не мог ни с кем встречаться. Между ними с Анной как будто началась молчаливая, необъявленная ссора. В последнее время Гай чувствовал себя слишком несчастным и не желал обрекать Анну на свое общество, а когда хотел ее видеть, она притворялась занятой. Она была занята ссорой с Гаем и планированием обстановки их общего дома. Совершенно нелогично. В мире вообще не осталось ни смысла, ни логики, лишь необходимость избавиться от Бруно. Но Гай не видел ни одного логичного способа это сделать. Если он потащит Бруно в суд, результат едва ли будет логичным.

Он закурил и обнаружил, что в другой руке у него дымится еще одна сигарета. Он выкурил обе, сгорбясь над блестящим черным столом. Руки с сигаретами казались зеркальным отражением друг друга. Почему он сидит в баре во втором часу дня и пьянеет от третьего бокала мартини? Разве можно теперь работать? Впрочем, работы все равно нет. Вот во что превратился Гай Хэйнс, который любит Анну, который построил клуб «Пальмира»… У него не хватало духу даже швырнуть в угол бокал с мартини. Он словно увяз в зыбучем песке.

А если предположить, что увяз окончательно? Что он согласился выполнить требование Бруно? Задача совсем проста. В доме не будет никого, кроме хозяина и дворецкого, и Гай уже знал этот дом лучше, чем тот, в котором вырос. Можно оставить улики, компрометирующие Бруно, например, бросить «люгер» прямо в комнате. Это была единственная четкая мысль в плывущем сознании. Гай непроизвольно сжал кулаки и сам устыдился бессилия этого жеста. Нет, нельзя допускать такую возможность. Бруно только этого и ждет.

Гай смочил носовой платок водой из бокала и промокнул лицо. Утренний порез от бритвы защипало. Он посмотрел в зеркало на стене. Тонкая красная линия на левой стороне подбородка начала кровоточить. Захотелось врезать кулаком по этому подбородку в зеркале… Он резко вскочил и пошел расплачиваться.

Но запретная мысль уже пришла ему в голову, и прогнать ее было не так просто. Бессонными ночами Гай представлял, как выполняет план Бруно, и это успокаивало ему нервы, точно снотворное. В его восприятии убийство стало не преступлением, а операцией по удалению Бруно из своей жизни, движением скальпеля, отсекающего злокачественную опухоль. В ночи отец Бруно из живого человека превращался в предмет, а Гай — в силу. Совершить убийство, оставить «люгер» рядом с трупом, проследить, как Бруно осудят и отправят на казнь, — для Гая это станет очищением души.

Бруно прислал ему бумажник из крокодиловой кожи с золотыми уголками и монограммой «ГДХ» внутри. В приложенной записке говорилось: «По-моему, эта вещица в твоем стиле. Пожалуйста, не надо все усложнять. Ты мне очень дорог. Всегда твой, Бруно». Гай занес руку, чтобы швырнуть бумажник в урну, но вместо этого сунул его в карман. Он не мог выбросить красивую вещь и решил, что найдет ей какое-нибудь применение.

Тем же утром Гай отклонил приглашение выступить на радио. Он был не в состоянии работать. Зачем вообще приходить в офис? Он бы с большим удовольствием пил целыми днями и ночами — особенно ночами. Погрузившись в раздумья, Гай вертел перед собой сложенный циркуль. Тим О’Флаэрти из Чикаго однажды сказал, что у него руки как у капуцина. Они с Тимом сидели в его полуподвальной квартирке, ели спагетти и вели беседы о Ле Корбюзье и роли красноречия в карьере архитектора. Получалось, что красноречие естественным образом присуще людям, выбирающим эту профессию, и немудрено, ведь очень многое в ней зависит от способности убедить заказчика принять идею. Тогда Гаю все было по плечу. Пусть Мириам высасывала из него соки, но впереди ждала чистая борьба, вселяющая силы, и, несмотря на трудности, он знал, что поступает правильно.

Гай вертел и вертел на столе циркуль, пока не сообразил, что это может раздражать Майерса.

— Смотри на жизнь легче, — добродушно посоветовал Майерс.

— Дело не в том, как я смотрю на жизнь, а в том, сдамся я или нет, — отрезал Гай с убийственным спокойствием и, не в силах остановиться, добавил: — Благодарю, я не нуждаюсь в советах.

— Послушай…

Долговязый Майерс встал, безмятежно улыбаясь. Но выйти из-за стола не успел. Гай уже схватил пальто с вешалки.

— Я прошу прощения. Давай забудем, ладно?

— Да знаю я, что с тобой творится. Нервничать перед свадьбой — обычное дело, я сам через это прошел. Не пойти ли нам выпить?

Фамильярность Майерса неожиданно задела Гая за живое. Ему было невыносимо видеть спокойное и пустое лицо Майерса, слушать его банальности.

— Спасибо, честное слово, не хочется, — ответил Гай и аккуратно прикрыл за собой дверь.