Глава 30
Тереза отправилась в Лондон поездом. Ей хотелось побыть туристкой, поснимать достопримечательности и купить подарки для друзей. Она понимала, что поездка подходит к концу. Пора было думать о возвращении на работу; хотя начальник сектора и предоставил ей «увеличенный отпуск по семейным обстоятельствам» без точной даты возвращения, она знала, что в Бюро не принято отпускать сотрудников слишком уж надолго, какие бы там ни были обстоятельства. Ее время почти вышло.
Поезд привез ее в самое сердце Лондона, на вокзал Черинг-Кросс. Отсюда было рукой подать до Трафальгарской площади, затем до Уайтхолла, Парламента и, в конечном итоге, Букингемского дворца. Часа через два, исправно послонявшись по знаменитым улицам и площадям, Тереза решила, что хватит строить из себя туристку. Она поймала такси, доехала до Пиккадилли-Серкус и отправилась на поиски Шенди.
Она дошла по Ковентри-стрит до того места, где начиналась пешеходная зона, а затем вернулась по другой ее стороне. Хотя улицу было нетрудно узнать, многое на ней казалось изменившимся. С чем это связано — с тем, что сценарий Шенди был поставлен в 1990 году и потом здесь кое-что перестроили? Или с тем, что компьютерная эмуляция реального городского пейзажа была весьма приблизительна? Терезе было жаль, что в тот раз она так мало присматривалась к обстановке, однако, как это часто бывает в сценарии, огромный объем информации, обрушившейся на все ее органы чувств, мешал сосредоточиться.
Она нашла Шейверс-Плейс, узкий коротенький переулок, шедший от Пиккадилли на юг, но на нем не наблюдалось ничего, хоть отдаленно пригодного под студию порнофильмов. По другую сторону Ковентри-стрит, почти прямо напротив, начиналась Руперт-стрит, которая вела на север, к Шефтсбери-авеню. Примерно на половине Руперт-стрит был, как и помнилось Терезе, захудалый паб «Павлин». Тереза толкнула дверь и сразу же увидела, что попала куда-то не туда. Все, буквально все было здесь совсем иначе. Она внимательно осмотрела зал, но там не было ни одной девушки, хоть отдаленно похожей на Шенди, или хотя бы на Шенди, какой та могла бы стать по прошествии нескольких лет.
Тереза вышла из бара и двинулась назад, вспоминая день, когда она гуляла по этой улице — вернее, по улице, похожей на эту, — ощущая, как плотно облегает бедра кожаная мини-юбка, болтая с Шенди об Аризоне и Финляндии. Они оставили Виллема дожидаться в пабе, а сами гуляли тем временем по Ковентри-стрит. Тереза дошла до колонны с Эротом, затем спустилась по лестнице одного из входов подземки и увидела не кирпичную стенку, которой завершался виртуальный Лондон, а шумный многолюдный перрон.
Однако делать в подземке ей было нечего, и она вернулась на Руперт-стрит. Сдержав искушение заглянуть в «Павлин» еще раз, она дошла до Шефтсбери-авеню и углубилась по Руперт-стрит в Сохо.
Улицы стали заметно уже. Пройдя несколько сотен ярдов, она увидела дверь, по бокам которой светились розовые, по всей видимости — съемные пластиковые панели, в каждую из которых была вставлена большая фотография группы из нескольких голых и полуголых женщин. К фотографиям похотливо тянулся мужчина, лицо которого почти полностью закрывал громоздкий, примитивный шлем-транслятор виртуальной реальности. «Экстремальный Оттяг — Импортный продукт — Внизу! — ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ!» — зазывала рукописная афиша.
У дверей стоял зазывала, молодой парень с «ирокезом» и татуированными слезами, стекающими из уголка левого глаза, с чем очень странно сочетались темный костюм, белая рубашка и галстук.
Странная, неожиданная мысль заставила Терезу вздрогнуть и остановиться. Было понятно, что хозяева этой забегаловки торгуют некой версией «Экс-экс»; судя по картинкам у входа, их ассортимент имел вполне определенную направленность, и было очень даже возможно, что у них есть и сценарии с Шенди… а может, даже и тот, ковбойский, в котором Тереза с ней познакомилась.
Мысли Терезы устремились к границам реальности: она представила себе, как входит в эту невзрачную дверь, платит сколько-то там юнцу с «ирокезом», спускается в подвал, входит в сценарий, где Шенди играет девицу из салуна, самозабвенно трахающуюся с голландским ковбоем, а затем, как и в прошлый раз, уходит вместе с ней, занимая ее тело и сознание, вновь ощущая упоительное стеснение ее вызывающей одежды, выбирается из студии на улицу, гуляет в районе Пиккадилли и Лестер-Сквер, достигает этого места, входа в эту «Экс-экс»-забегаловку, спускается вместе с Шенди в подвал, окунается в пределы нереального…
— Вам что, леди? Хотите войти?
— Нет, — качнула головой Тереза, грубо возвращенная к действительности.
— Для всех дам очень хорошие цены. Огромные скидки. Заходите, я покажу вам куда.
— Нет… мне пока не хочется. Вы что-нибудь слышали о девушке по имени Шенди?
На лице зазывалы появилась растерянность, утрированная татуированными слезами, однако он тут же ухмыльнулся и вытащил из заднего кармана кипу визитных карточек.
— Ну да, Шенди. Здесь она, здесь. Вы хотите Шенди, вы ее получите, без напряга. У нас их сколько хошь, этих Шенди. А чего вам хочется? Вы хотите девочка-с-девочкой с Шенди или просто так посмотреть?
— Вы знаете, о ком это я? — спросила Тереза. — Ее настоящее имя Дженнифер. Она работает в этих местах, в заведениях вроде этого.
— Да-да. — Длинным ногтем на удивление изящного пальца парень отслоил от пачки визиток верхнюю. Тереза подумала было, что это для нее, но парень зажал карточку между большим и указательным пальцами и стал ковыряться уголком в своих желтоватых зубах. — Шенди. Она дает большую скидку на девочка-с-девочкой. У нас их сколько хошь, этих Шенди.
— О'кей, все понятно.
Тереза повернулась и пошла прочь, злая и раздраженная тем, что позволила этому мальчишке втянуть себя в разговор; мысль, которую он перебил, продолжала ее тревожить.
Так что же тогда случится? Что будет происходить в сценарии, если она найдет какой-нибудь филиал «Ган-хо» или забегаловку вроде этой, да что угодно с «Экс-экс»-оборудованием, и войдет там в другой сценарий?
Что тогда будет с виртуальностью? Если прежде реальности соприкасались, не станут ли они пересекаться?
— Эй, леди!
Тереза шла, не замедляя шага.
— Леди! — Парень оставил свой боевой пост, догнал Терезу и тронул ее сзади за локоть.
Тереза резко отдернулась.
— Отвяжись! — выкрикнула она. — Мне ничего от вас не надо!
— А вы, леди, вы тоже из наших? Вы Шенди?
Голос парня перестал быть скучным и монотонным, голосом скучающего зазывалы, теперь в нем звенел искренний интерес. Парень указывал на ее шею. Он был совсем еще мальчишка, лет семнадцати, не старше. Он повернул голову в сторону и чуть вниз и тронул пальцем свою собственную шею. Там был вживлен клапан для наночипов. Сомнений не было, хотя он ничуть не походил на клапаны, виденные Терезой прежде. Больших размеров, он был сделан из ярко-красного пластика и вмонтирован в круглую блямбу из какого-то серебристого материала, возможно, тоже пластика. Это выглядело как поддельный рубин в грубой, безвкусной оправе.
Тереза всегда стеснялась вживленного в шею клапана, думая, что те, кто не знает, непременно решат, будто это последствие какой-то операции. Поэтому она взяла за обычай маскировать свою шею высоким воротником или шарфиком. А вот клапан мальчишки был вызывающе выставлен напоказ. Это яркое пятно было в чем-то подобно пирсингу, было данью моде, громким заявлением о принадлежности к некоему племени.
— Вы торчите на «Экс-экс», леди? Вы фирмовая! Огромные, огромные скидки для фирмовых «Экс-экс»! Зуб даю, мы подыщем вам Шенди!
— Нет, — повторила Тереза, хотя и с меньшей, чем прежде, уверенностью. — Послушайте, я знакома с «Экс-экс». Я просто удивилась, найдя его здесь, в открытом доступе.
— Только для членов. Нужно вступить! Так вы не зайдете? Специальное предложение в дневное время.
Еще раз поняв, что зря тратит время и занимается этим уже давно, Тереза отступила в сторону. Мальчишка продолжал свои уговоры, но она повернулась к нему спиной и пошла прочь с абсолютно, как хотелось ей думать, непреклонным видом. На углу Шефтсбери-авеню ей пришлось остановиться и подождать, пока сменится сигнал светофора; она оглянулась и облегченно вздохнула, не увидев нигде зазывалу.
Она дошла до Черинг-Кросс-роуд и, чтобы отвлечься, провела около часа в одном из больших книжных магазинов, а затем вернулась в окрестности Лестер-Сквер и зашла в кино. Она прибыла на вокзал за несколько минут до отправления последнего поезда на Булвертон; расписания она не знала и лишь потом обнаружила, как здорово ей повезло.
Часом позднее, когда поезд уже миновал Танбридж-Уэллс и въехал в почти беспросветную тьму Сассекса, Тереза, кроме которой в вагоне никого не было, закрыла глаза и попыталась задремать. Но сон не шел, прогулка по Лондону, измотавшая ее физически, оставила голову абсолютно свежей. Тереза вновь и вновь возвращалась к мыслям, возникшим у нее в кино. Несмотря на громкую музыку и ошеломительные спецэффекты, она с трудом следила за ходом экранных событий. Ей было совершенно не до того; нечто, бывшее до того непонятным, неожиданно прояснилось. Перед началом сеанса, когда в зале еще не потух свет, она вспомнила разговор с Кеном Митчеллом, его непонятные доводы против ее пребывания в гостинице. Тогда все эти разговоры о провенантной целостности и линейной когерентности казались Терезе напыщенной заумью, жаргоном компьютерных фриков. Но сценарий Шенди подорвал в ней прежнюю уверенность. У входа в «Экс-экс»-забегаловку у нее возникла идея, как можно заставить реальность пересечься с самой собой; теперь эта идея позволила ей наконец-то понять, о чем говорил Митчелл.
«Экс-экс»-сценарий уже сам по себе являлся своего рода пересечением. Он находился на стыке между человеческими переменными и двоичной логикой.
Программисты брали воспоминания людей о неких событиях, ощущения, вызванные у них этими событиями, их позднейшие рассказы об этих событиях, их воображаемые представления об этих событиях и даже их догадки о том, чем были события на самом деле, они брали все это и переводили посредством кодирования в некий вид объективированного опыта, заставляя исходные события казаться реальными — виртуально реальными. Так создавались сценарии.
Митчелл говорил об «эндогенном кроссовере» — ситуации, когда пользователь «Экс-экс» непреднамеренно вмешивается в структуру сценария, так что в дальнейшем будет казаться, что сценарий изменился в результате предыдущего посещения — или посещений.
Интерактивная природа «Экс-экс» была понятна ей и раньше. Последние дни прибавили только лучшее понимание того, как можно использовать интерактивность, чтобы выявить пределы сценария.
Но с какой такой стати в Терезе видели угрозу для программистов, оставалось для нее полной загадкой.
Оставалось, пока не мелькнула эта дикая мысль — войти в сценарий с Шенди, погулять в нем, испытывая его пределы, отвести «Экс-экс»-Шенди в «Экс-экс»-забегаловку, что на Шефтсбери-авеню, там войти в другой «Экс-экс»-сценарий, модель внутри модели…
Ничего бы из этого не вышло. Ведь это был 1990 год, в то время «Экс-экс» не стал широкодоступным, возможно — не был даже еще разработан. В эмуляции родного для Шенди Лондона не могло быть «Экс-экс»-забегаловки.
Но со временем все изменилось. Глядя невидящими глазами на экран, Тереза вспоминала загадки, окружавшие Джерри Гроува. Двойной комплект оружия, необъяснимые причуды времени в этот последний в его жизни день.
Имелись достоверные свидетельства, что в промежутке между первым актом трагедии, когда Гроув убил в лесу под Нинфилдом молодую женщину и ее ребенка, и финальным побоищем он заходил в салон «Экс-экс». Не было только известно, что он там делал.
Тереза обратилась с расспросами к персоналу, однако те, кто соглашался с ней говорить, рассказывали нечто туманное, даже противоречивое. Устроенная Гроувом бойня была для Булвертона едва ли не самым трагическим событием со времен Второй мировой войны, а свидетели одного из главных ее эпизодов почти ничего не сумели запомнить.
С точки зрения Кена Митчелла и его коллег, любое воссоздание событий этого дня должно учитывать и эпизод с «Экс-экс». Митчелл сказал это прямо и однозначно.
А что, если Гроув успел тогда войти в «Экс-экс»? Что, если в результате две реальности пересеклись?
Не может ли это объяснить загадку оружия, лежавшего в украденной им машине? Достоверно известно, что у Гроува были пистолет и винтовка и что в тот день он взял их с собой. В его доме при обыске их не нашли. Один такой набор был найден в машине, другой при нем, по завершении бойни. Эти наборы пересекались: создавалось впечатление, что это один и тот же.
В большинстве официальных сообщений и репортажей говорилось об оружии, из которого Гроув стрелял. Кое-где упоминалось оружие, найденное в украденной машине. Однако никто не удосужился сопоставить два этих момента. Здесь ощущалась некая смутность, уклончивость, инстинктивное нежелание воспринять идею, что возможны противоречия между двумя наборами объективно установленных фактов.
Тереза чувствовала, что и суть проблемы, и возможные подходы к ее разрешению постоянно от нее ускользают, слишком уж многого она не понимала. Глаза у нее совсем слипались, этому не мешали ни сквозняк, продувавший вагон, ни малоприятная тряска.
На станции Робертсбридж поезд надолго застрял. Ни дежурный по станции, ни кто-либо еще не снизошли до объяснения причины. На поезд навалилась холодная промозглая ночь. Двое рабочих медленно шли по платформе, посвечивая фонариками куда-то вниз, на колеса. Впереди, в голове поезда, кто-то говорил с машинистом — а может, и не с машинистом. Голоса Тереза слышала, но слов разобрать не могла. Двери вагона захлопнулись. Внизу, под полом, запустился генератор. Тереза сжалась от ужаса, что сейчас объявят — поезд, мол, сломался и дальше не пойдет. Был уже второй час ночи, и ей отчаянно хотелось спать. Слишком уж долгий выдался день. В конце концов, к величайшему ее облегчению, поезд дернулся и начал набирать ход.
Все эти дни она думала о Гроуве, особенно после того, как рискнула войти в сценарий того трагического дня.
Это было невозможно забыть. Его мысли ощущались ею как горячее, прямо в лицо, дыхание неприятного, назойливого чужака. Как отстраниться от того, в чью голову ты залез? Это было погружение если не в ад, владыка которого, по мнению многих, завладел душою Гроува, то в глубоко несчастный, ущербный разум, запутавшийся в пустячных страхах, пустячных желаниях и столь же пустячных позывах к мести. Гроув был и нормален психически и безнадежно болен — злой и опасный, как загнанная в угол крыса, социально неполноценный, живущий вне логики здравого смысла, склонный к насилию, абсолютно непредсказуемый, насквозь, как губка, пропитанный ненавистью, никем не любимый и никого не любящий.
Его сознание было так беззащитно, так обуяно яростной, вопиющей никчемностью, что воздействовать на него мог любой, пусть и самый незначительный фактор. Чтобы устроить в сценарии Гроува эндогенный кроссовер, Терезе было достаточно ненадолго в него войти.
Там, в коридоре, Митчелл говорил с ней так, словно она уже устроила кроссовер. В действительности она никак не могла этого сделать.
«В действительности…»
Эти слова повторялись раз за разом. Но действительность, она же реальный мир, была не более чем гипотезой, и притом весьма сомнительной.
За последнее время Тереза узнала, что существуют смежные реальности, и пришла к мысли, что некоторые из них могут пересекаться, а сегодня во время прогулки к ней пришло понимание того, что именно так и было с Джерри Гроувом: своими действиями он породил кроссовер.
Ну а после всех событий — в какой же из этих реальностей живет она теперь? В той, где Гроув забыл свое оружие в украденной машине, или в той, где он вернулся к машине, забрал из нее оружие и пошел в центр города?
Ответ был — и в той и в другой, на что намекало и странное помутнение памяти. Кроссовер, так беспокоивший Митчелла, уже состоялся. Но кто его устроил — Гроув или она?
Терезу неумолимо клонило в сон, мысли кружились в ее голове, повторялись и путались. Середина ночи не лучшее время, чтобы думать о столь тонких материях. А еще она боялась доводить свои мысли до конца, делать выводы.
В конце концов с опозданием на двадцать пять минут поезд остановился в Булвертоне. Тереза почти с сожалением покинула насиженное место и вышла на безлюдный, тускло освещенный перрон. Она шла по ночным улицам быстрым шагом, с одной лишь мыслью в голове: поскорее лечь спать.
Она проникла в гостиницу с помощью мастер-ключа, который дала ей Эми, и тихо, почти на цыпочках дошла по освещенному одинокой лампочкой коридору до лестницы. Ступеньки скрипели, грозя разбудить всю гостиницу. Войдя в номер и закрыв за собой дверь, она на мгновение почувствовала себя школьницей, которая потихоньку, чтобы не будить родителей, прокралась к себе домой.
