Показанья Дэвида Джонса,
под присягой взятые на допросе сентября девятого дня в десятый год правленья монарха нашего Георга Второго, милостью Божьей короля Великобритании, Англии и прочая
Зовусь Дэвид Джонс, уроженец Суонси, ровесник веку — тридцати шести годов, холост. Ныне приказчик шипчандлера в Кардиффе.
В: Задали вы нам хлопот, Джонс.
О: Знаю, сэр, и шибко об том сожалею.
В: Вы ознакомились с отчетом об показаньях мистера Фрэнсиса Лейси?
О: Да, сэр.
В: Не станете отрицать, что мистер Лейси говорит об вас?
О: Нет, сэр, чего уж там.
В: Однако ж вы отпирались перед человеком, кого за вами послали.
О: Так я ж его не знал, сэр. Об мистере Лейси он словом не обмолвился, а я имею счастье числиться в друзьях сего досточтимого джентльмена и почитаю за честь по возможности его оберегать. В той апрельской истории он чист, как и мы. Не зря ж говорится: друга ищи, а найдешь — береги.
В: Мой человек утверждает, что и после того, как он упомянул мистера Лейси, вы божились, мол, такого не знаете.
О: Так я ж проверял, сэр, нет ли подвоха. А как убедился, уж боле не врал.
В: И теперь не станете?
О: Не стану, сэр, ей-богу.
В: Быть посему. Мы поговорим обо всем, что произошло после вашего отъезда из Лондона, но сперва ответьте: нет ли в показаньях мистера Лейси заведомой неправды?
О: Ни единого лживого словечка, сэр.
В: Неточности?
О: Что мне известно — все, как он сказывал.
В: Может, какие серьезные недомолвки, ибо вы не донесли ему об чем-то важном?
О: Нет, сэр, я был обязан сообщать обо всем, что подмечу. Так и поступал.
В: Добавить нечего?
О: Как на духу, нечего, сэр.
В: Не отрицаете, что сбежали без ведома мистера Лейси?
О: Нет, сэр, но я ж ему отписал. Хотелось повидать матушку, упокой Господь ее душу, а всего-то надо было перебраться через Бристольский залив — когда ж еще подвернется этакая оказия? Как говорится, своя рубашка ближе к телу. Понимаю, сэр, нехорошо, но я всегда был скверным сыном и желал исправиться.
В: Ведь ваша служба заканчивалась в тот же день, почему ж вы не отпросились у мистера Лейси?
О: Рассудил, не отпустят, сэр.
В: Что так?
О: Старина трусоват, сэр, и не захотел бы в одиночку ехать по тамошним местам.
В: Но ведь он всегда был вам хорошим товарищем, через него вы получили сию службу.
О: Не спорю, сэр, оттого-то мне шибко стыдно, что я этак с ним обошелся, но меня вел долг сына и христианина.
В: Надеялись, вас простят, когда свидитесь в Лондоне?
О: Да, сэр. Душа-то у него отходчивая и милосердная, благослови его Господь.
В: Что можете сказать об слуге Дике?
О: Ничего, сэр. В последний день мы знали об нем не больше, чем в первый.
В: Никаких странностей не подметили?
О: Окромя той, что бросалась в глаза. Днем со свечою поискать, чтоб этакого взяли в услуженье. Силен, ладен, но и только.
В: То бишь не господский слуга?
О: Да нет, что велят, он сделает. Хозяйских секретов не выболтает. К пожиткам ревностен. Раз хотел я подсобить с тяжеленным сундуком, так он меня отпихнул. Прям не слуга, а цепной пес.
В: Еще что-нибудь необычное подметили?
О: Не улыбнется, даже когда смеху полные штаны. В Бейзингстоке раз утром стоим у колодца, и мальчишка-конюх скабрезно пошутковал с горничной; та как плеснет в него водой, потом как за ним бросится, но грохнулась и сама вся облилась. Животики надорвешь! У Дика ж морда как на похоронах. Будто нашел пять, а потерял семь.
В: Вечно унылый?
О: Смурной, сэр. Точно с луны свалился. Полено и то живее. Окромя как с девицей. Тут уж я вашей милости порасскажу.
В: Перед хозяином трепетал?
О: Нет, сэр. Приказы исполнял быстро, но без угодливости. Внимателен, когда хозяин изъяснялся знаками. Я тоже их маленько освоил и пытался с ним поговорить, но без толку.
В: Отчего так?
О: Бог его знает, сэр. Всякую чепуху вроде «подсоби-ка увязать» иль «ну-ка, взяли» он понимает. А попробуешь в свободную минутку дружески поболтать — мол, как она жизнь? об чем задумался? — дубина дубиной. Все одно как ежели б я говорил с ним на валлийском.
В: Так ли он прост, каким выглядел?
О: Поди знай, сэр. Может, и нет.
В: По словам хозяина «Черного оленя» мистер Паддикоума, вы рассказали об лунатическом припадке, случившемся в дороге.
О: Да я всякое болтал, сэр. Так сказать, расставлял зеркала для жаворонков.
В: Значит, соврали?
О: Я исполнял указанье мистера Лейси и господина.
В: Пустить слух, что малый — лунатик?
О: Не в том дело, сэр. Раз уж Дик этакий молчун, мне надлежало изображать пустобреха, дабы отвести всяческие подозренья.
В: Вы говорили, что девицам следует его опасаться?
О: Может, и говорил. Ежели так, оно недалеко от правды.
В: В каком смысле?
О: Он же не итальянский скопец, сэр, не Фарибелли. Без языка и ушей, но все остальное на месте.
В: Намекаете на Луизу?
О: Именно, сэр.
В: На других он тоже заглядывался?
О: Нет, чах по ней, сэр. Другие — что подливка. Так, на кончик языка.
В: Одну такую подливку вы смачно лизнули, верно?
О: Шутейно, сэр. Ей-богу, ничего не было. Хотел сорвать поцелуй.
В: И забраться в койку?
О: Так я ж еще не старый, сэр. Извиняйте, ваша милость, но естество, оно голос подает, как у всякого. Вот за ужином и распушил хвост. Но та девица — просто деревенская мочалка.
В: Ладно, вернемся к Луизе. Поперву вы известили мистера Лейси, будто видели ее у заведенья Клейборн. Что теперь скажете?
О: Дело было вечером, сэр, дамочку видал мельком, под факелом. Наверное я не говорил. Теперь же знаю, что обознался. Кос очами, крив речами. Похожа, да не она.
В: Вы уверены, что обознались?
О: Так точно, сэр. Разве нет?
В: Почему спрашиваете?
О: Вроде как вы сумлеваетесь, сэр. Овечка да ярочка — одна парочка. Помнилось мне, ошибся.
В: Точно ль спутали?
О: Мне довольно слова мистера Бартоломью. Вернее, того, что передал мистер Лейси. Коль им ладно, так и нам годно.
В: Часто с ней беседовали?
О: Редко, сэр. С первых же минут она выказала себя жеманной недотрогой. Конечно, ныне курица — и та фурится. В дороге иль за столом взглядом не одарит — дескать, мне недосуг. Не зря имечко-то французское.
В: Для горничной не чрезмерно ль этакое жеманство?
О: Да нынче они все такие, сэр. Говнюхи, а корчат из себя леди.
В: Не выражаться мне!
О: Прошу прощенья, ваша милость.
В: Другого ее имени не знаете?
О: Нет, сэр, откуда?
В: А как зовут ту, что служит у Клейборн?
О: Не ведаю, сэр, и напарник мой, что указал на нее, тоже не знал. Сказал лишь, что она лакомый кусок и кличут ее Стыдливицей. Похоже, господин, кого мы принесли в портшезе, направлялся к ней. Маркиз И., сэр.
В: В ту пору вы служили носильщиком?
О: Да, сэр. Бывало, что ничем иным на жизнь не заработаешь.
В: Туда частенько доставляли пассажиров?
О: Случалось, сэр. Куда закажут.
В: Но так и не узнали имен шлюх?
О: Нет, сэр. Прознал только, что там самые отборные девки и к ним наведывается половина всех богатеньких старых пердунов… виноват, сэр, всей лондонской знати.
В: Вы уверены, что ваша попутчица и та шлюха не одно и то же лицо?
О: Как пить дать, сэр.
В: Не спрашивали сию Луизу, откуда она родом и прочее?
О: Не единожды, сэр, пока добирались до Эймсбери. Мол, давно ль в горничных, у кого служила. Но она была скупа на слова, что твой сквалыга. Совсем не из болтушек.
В: А что сказывала про ту ночную отлучку в Эймсбери?
О: Напрочь все отрицала, сэр, потом озлилась, аж всю ее перекосило, вот тогда-то я и понял, что она врет.
В: Скажите-ка, прежде чем узнать, что Дик гостит в ее постели, вы замечали меж ними приязнь?
О: Да любому было видно, сэр, что парень втюрился — глаз с нее не сводил. Служил хозяину, а угождал ей.
В: Как так?
О: Ну, еду ей относил, поклажу ее таскал и прочее. Все как в присказке: куры да амуры, да глазки на салазках.
В: Но девица столь открыто не выказывала свои чувства?
О: Она хитрее, сэр. Обращалась с ним как с собачонкой. Но после Эймсбери, когда все вышло наружу, почти и не таилась. Едут вдвоем, так она прильнет к нему, точно дитятко або женушка.
В: Вопреки жеманству?
О: Как говорится, все бабы одним миром мазаны, сэр.
В: Где она сидела — перед ним иль позади?
О: Поначалу унасестилась, как положено, сзади, точно попугай на жердочке. А на третий день перебралась вперед — дескать, на холке ей мягче. Сказала б прямо — поближе к тому, что у парня промеж ног, да простит меня ваша милость.
В: Вы б справились, может, они женаты.
О: Не стал, сэр. Мистер Лейси шепнул мне, чтоб больше ничего не вынюхивал, а то еще не дай бог решат, что я, по его указке, шпионю за мистером Бартоломью. Я прикусил язык и сказал себе: видать, бабонька опасается насмешек над своим выбором и ради моего же блага меня сторожится.
В: Поясните?
О: Что ни говори, сэр, девица она смазливая. На красивый цветок летит и мотылек. Думаю, она все прочла в моем взгляде.
В: Хотели приволокнуться?
О: Можно б, сэр, ежели б она допустила. Вмиг смекнул бы, что она такое и верна ль моя догадка насчет стада мамаши Клейборн.
В: Что-нибудь еще об ней скажете?
О: Ничего, сэр.
В: Значит, с последнего дня апреля вы не слыхали об ней, Дике и его хозяине?
О: Нет, сэр.
В: И в газетах не встречали заметок?
О: Ей-богу, нет, сэр.
В: Стало быть, все говорило об том, что план мистера Бартоломью увенчался успехом, никакого злодеянья не совершено и вы ни в чем не замешаны?
О: До сего дня так и думал, сэр. Чего ж волноваться, коль я безвинен, да еще вижу, как ваша милость справедливы и добры? Опасаться мне нечего, роль моя пустяшная — вроде, знаете ль, сторожевого пса.
В: Почему вы остались в Уэльсе, а не вернулись в Лондон за деньгами, что сберегал для вас мистер Лейси?
О: Тому уж три месяца, как я отправил ему письмецо, где все разъяснил.
В: Про то он ничего не знает.
О: Тогда, сэр, обременю вас рассказом. Прибыв на родину, я получил известье, от коего, ваша милость, расплакался, словно дитя, ибо старушки моей больше не было на свете — уж три года, как сошла она в могилу, а давеча за ней последовала и любезная моя сестрица. Остался один лишь братец — голь перекатная, истинный валлиец, что бедами упился, слезами похмелился. Ну вот, сэр, месяц я с ним проваландался, помог чем можно. Потом говорю себе: пора, грю, возвертаться в Лондон. Уж больно затрушенное местечко наш Суонси, сэр. К тому ж деньги и Джонс долго не соседствуют, словно стрелки городских часов. Все, что привез, кануло, точно в прорву. Так что в Лондон я отправился пешедралом, ибо на иное средств не имелось. В Кардиффе встретил дружка, кто меня приютил; один его знакомец, узнав, что я обучен письму и счету, да еще повидал свет, сказал-де, в конторе их есть вакансия — то у мистера Уильямса, где меня нашел ваш человек. Тремя днями ранее старый приказчик, коего хватил кондратий, отдал богу душу, так что мистер Уильямс крепко зашился с делами…
В: Ладно, переходите к письму.
О: Я отписал, мол, в новой должностишке катаюсь как сыр в масле, усердьем хозяину глянулся, так что возвращаться в Лондон нет резону. Дескать, в своем проступке шибко раскаиваюсь, надеюсь получить прощенье и был бы признателен, ежели б изыскался способ переслать мне причитавшееся.
В: Как отправили письмо?
О: С человеком, у кого в Глостере имелось дельце; он обещался присмотреть, чтоб письмецо поехало к месту, за труды я дал ему шиллинг. По возвращении он уверил меня, что все исполнено. Но зря я хлопотал и потратился, сэр, ибо ответа не получил.
В: Отчего ж вновь не написали?
О: Решил, без толку, сэр. Видать, мистер Лейси осерчал и платит мне тою же монетой, на что он в своем праве.
В: Что, слишком пустяшная сумма, чтоб об ней беспокоиться?
О: Да, сэр.
В: Сколько ж, по вашим подсчетам?
О: Часть я уж получил до того, как мы расстались.
В: Сколько?
О: Пару-тройку гиней, сэр.
В: Точнее?
О: Гинея задатку, остальное потом.
В: Сколько потом?
О: В Тонтоне я обратился к мистеру Лейси, и он выдал мне две-три гинеи.
В: Он говорит — одну.
О: Я запамятовал, сэр. Кажись, больше.
В: Вы столь беспечны к деньгам, что путаете гинею с тремя? (Не отвечает.) Вы получили две гинеи, Джонс. Сколько еще причиталось?
О: Восемь, сэр.
В: Каков ваш годичный заработок на нынешнем месте?
О: Десять фунтов, сэр. Понимаю, к чему вы клоните, но те деньги были все равно как потерянные, так что я на них плюнул.
В: Плюнули на почти годовой заработок?
О: Я не знал, как их заполучить.
В: Из Уэльса в Лондон часты корабли с углем, верно?
О: Может быть, сэр.
В: Как, вы служите у шипчандлера и не знаете?
О: Знаю, сэр, верно.
В: Почему ж с кораблем не послать письмо иль даже самому съездить за деньгами?
О: Какой из нас моряк, сэр, — боимся моря и каперов.
В: Полагаю, причина в ином. Вы лжете.
О: Нет, сэр!
В: Да-с, любезный! Вы узнали нечто, об чем не сообщили мистеру Лейси, смекнув, что всем вам грозит беда. Без серьезного повода вы б не сбежали, бросив все ваши деньги.
В: Ей-богу, сэр, я ведал лишь то, об чем нас с мистером Лейси известили да что сами прознали.
В: Ты увяз в собственной слизи, мерзавец! В твоей записке говорилось об корабле из Барнстапла. Я послал запрос: с первого по десятое мая рейсов на Уэльс не было.
О: Нет, меня спутали, но об том я узнал уж в гавани. Когда писал, думал, так оно и есть, но в Барнстапле мне присоветовали ехать в Бидефорд. Там я нашел балкер, отправлявшийся через три дня. Правда, сэр, можете справиться. Судно «Генриетта», хозяин мистер Джеймс Пэрри из Порткола, превосходный капитан, все его знают.
В: Где ты провел три дня?
О: Первый день отсыпался в Барнстапле, затем отправился в Бидефорд; поспрошав на причале, отыскал мистера Пэрри и сладился с ним об проезде. Днем позже благополучно, слава тебе господи, переправились через залив.
В: Кто тебе наврал об корабле из Барнстапла?
О: Я уж не упомню, сэр. Кто-то из гостиничных.
В: В записке ты сослался на Паддикоума.
О: Стало быть, он, сэр.
В: Смотри у меня, Джонс! Ты провонял ложью, как твои земляки луком!
О: Бог свидетель, сэр!
В: Вот твоя записка, где прямо сказано об мистере Паддикоуме. Но он присягнул, что ничего тебе не говорил, а он не лжец.
О: Значит, я перепутал, сэр. Шибко торопился.
В: И шибко напортачил, как во всей своей басне. В «Короне» я справился насчет лошади. Станешь утверждать, что первого иль другого мая там ее и оставил?.. Чего молчишь?
О: Совсем из ума, сэр… Теперь вспомнил: я поехал в Бидефорд и оставил коня в «Барбадосе», где заночевал. Дал денег, чтоб за ним присмотрели и послали весточку в «Корону» — а то ведь там спросят и сочтут меня вором. Вы уж простите, сэр, в башке все перепуталось. Об первом дне я сдуру брякнул, чтоб покороче. Какая, думаю, разница.
В: Я скажу какая, подлец ты этакий, и насколько ты близок к виселице. Дик мертв. Велико подозренье, что его убили, — он был найден повешенным неподалеку от места, где ты заночевал. Обнаружен пустой сундук, поклажа исчезла. С тех пор об господине и служанке ни слуху ни духу. История темная, но, скорее всего, их тоже убили, и самое вероятное, что сотворил сие ты. (Допрашиваемый бормочет на валлийском.) Что такое?
О: Неправда, неправда… (Снова бормочет.)
В: Что — неправда?
О: Девица жива. Я ее видел.
В: Ну гляди, Джонс! Еще раз соврешь, и я подберу тебе славный пеньковый галстук. Обещаю.
О: Клянусь, после того я ее видел, ваша честь!
В: После чего — того?
О: После того, где они были первого мая.
В: Откуда тебе знать, где они были? Ты же рванул в Барнстапл?
О: Нет, сэр. Господи, лучше б рванул! Боже мой! (Вновь причитает на валлийском.)
В: Тебе известно, где ныне служанка?
О: Богом клянусь, не знаю, сэр. Может, в Бристоле. Только она не служанка…
В: А мистер Бартоломью?
О: Господь милосердный!
В: Ну же?
О: Я знаю, кто он такой. Будь проклят день, когда меня впутали против моей воли. Ваша милость, я ни об чем не спрашивал, но тот малый…
В: Замолчи. Назови имя, больше ничего… Ответ не записывайте.
О: (Отвечает.)
В: Кому-нибудь сообщал сие имя, устно иль письменно?
О: Никому, сэр. Душой матери клянусь!
В: Тебе известно, для кого я веду расследование и почему ты здесь?
О: Смекаю, сэр. Покорнейше уповаю на их милосердье, ибо полагал, что угождаю им.
В: Об том еще поговорим. Повторяю вопрос: что тебе известно об его сиятельстве? После первого мая виделся ли ты с ним, получал ли какие известья, слышал ли об нем?
О: Клянусь, сэр, ничего не знаю об нем иль гибели Дика. Верьте мне, ваша милость! Господи боже мой, я скрытничал, ибо до смерти боялся, лишь потому!
В: В чем скрытничал, дрянь сопливая? Подымись с колен!
О: Что узнал про смерть Дика, упокой господь его душу! Боле ни в чем, клянусь гробницей святого Давида Валлийского!
В: Как узнал?
О: Окольно, сэр, не впрямую. В Суонси недели через две в таверне разговорился с моряком, поведавшим, что под Барнстаплом нашли мертвеца с фиалками во рту. Имени он не назвал, лишь походя упомянул сей странный случай. Однако что-то во мне шевельнулось.
В: Что потом?
О: Уже в Кардиффе, в доме мистера Уильямса, где он ведет дела, один приезжий, лишь утром приплывший из Бидефорда, поведал об слухах, взбаламутивших весь город: мол, два месяца назад порешили пятерых путников. Имен он тоже не сказывал, но по числу убиенных и кое-каким другим приметам я смекнул об ком речь. С тех пор живу в непрестанном страхе, сэр. Я б тотчас все рассказал, ежели б не бедная моя матушка…
В: Хватит! Когда сие было?
О: Кажись, в последнюю неделю июня, век бы того не помнить. Я худого не умышлял.
В: Чего ж так перепугался, ежели безвинен?
О: Сэр, я такого насмотрелся, что сам бы не поверил, услышь от кого другого.
В: Вот и поведай, Джонс. Иначе болтаться тебе в петле. Ежели не за душегубство, то за конокрадство.
О: Слушаюсь, сэр. (Бормочет на валлийском.)
В: Уймись со своей тарабарщиной!
О: То молитва, сэр.
В: Молитвы не спасут. Только чистая правда.
О: Все расскажу как на духу, сэр. Откуда начать?
В: С места, где стал врать. Ежели еще не в колыбели.
О: До Уинкантона, где мы ночевали после Эймсбери, я ни в чем не слукавил — все было, как поведал мистер Лейси. Вот только Луиза…
В: Что?
О: Я был уверен, что не ошибся в том, где впервые ее увидал.
В: В смысле, она — шлюха?
О: Да, сэр. Мистер Лейси сему не поверил, и я не стал его разубеждать, но, как говорится, на ус намотал.
В: Дескать, его сиятельство обманули мистера Лейси?
О: Только я не понимал зачем, сэр.
В: Девице объявил, что тебе все известно?
О: Не в лоб, сэр, мистер Лейси запретил. Я этак исподволь поспрошал, как бы шутейно. Но говорю ж, она дичилась — ни дать ни взять, господская служанка.
В: И ты засомневался?
О: Да, сэр, и уж совсем смутился, когда проведал об ее шашнях с Диком. Чего ж выходит: за спиной хозяина оба над ним потешаются? Однако ж та картина у дверей борделя не давала мне покоя, и в конечном счете я оказался прав, об чем еще поведаю.
В: Точно ль его сиятельство не выказывали ей особого расположены! не обособлялись с ней и прочее?
О: Такого не подметил, сэр. Ну, утром поздоровкается, в дороге порою справится-де, не устала ль, не затекла ли — не боле чем показная забота об низшем сословье.
В: На ночлеге не пробиралась ли она тайком в его комнату?
О: Нет, сэр. Хотя утверждать не могу, ибо в верхние покои захаживал редко — только к мистеру Лейси. Во многих гостиницах так заведено, что слуги и служанки спят в разных крыльях.
В: Разумно. Ну что ж, давай-ка об том, что случилось в Уинкантоне.
О: Остановились мы в «Борзой». Там походит ко мне некий субчик в рединготе и спрашивает, мол, чего у нас затевается. Ничего, отвечаю, с какого переляку? А он подмигивает — мол, да ладно тебе, а то я не знаю, кто таков ваш мистер Бартоломью. Пару лет назад, говорит, я служил кучером у сэра Генри У., и ваш хозяин наезжал к нам с визитами. Его и немого слугу я, говорит, из тыщи узнаю. Он, мол, тот-то и тот-то… Об ком я давеча говорил, сэр.
В: Человек назвал его имя?
О: Да, а также их высокородного батюшки. Я обомлел, сэр, не знаю, чего сказать, но потом смекнул, что лучше не перечить. Сам подмаргиваю и отвечаю: может, оно и так, но язык-то не распускай, нельзя, чтоб его узнали. А он мне: ладно, не боись, однако почто едете-то? Я ему: охотимся на молодую куропаточку. Ага, говорит, так я и думал, небось, птичка миловидна и пухленька.
В: Кто он такой?
О: Кучер адмирала, сэр, что доставлял хозяйскую супружницу в Бат. Звать его Тейлор. Малый он безвредный, просто любопытствовал, и я без труда его уболтал. Дескать, мистер Лейси — наставник его сиятельства и мы вроде как путешествуем, хотя на самом-то деле расставляем силки на юную леди, для чего с собою прихватили Луизу. Тут вдруг появляется Дик; Тейлор с ним здоровкается, но наш дурень чуть все не испортил, притворившись, будто его не знает. Я объясняю: дескать, малый ошалел, но Тейлор лишь отмахнулся — видать, знал, что у того не все дома. Минут через десяток является Луиза: Фартинг, говорит, тебя хозяин кличет. Я следом за ней, и тут она объявляет: тебя желает видеть мистер Бартоломью, зачем — не знаю. Вхожу к нему, сэр, а он и говорит: Джонс, говорит, боюсь, меня рассекретили. Кажись, так, милорд, говорю я и разобъясняю, как оно все вышло и что я сказал Тейлору. Ладно, говорят его сиятельство, раз уж мистер Лейси ничего не знает, пусть остается в неведенье.
В: Резоны он представил?
О: Я, говорит, его высоко ценю и не хочу ему лишнего беспокойства. На что я отвечаю: как изволят пожелать ваше сиятельство. Вот и молчи, говорят они; на, отдай Тейлору — пусть выпьет за мое здоровье и держит язык за зубами, ты ж прими от меня полгинеи. Я, сэр, с благодарностью принял.
В: Но мистеру Лейси ничего не сказал.
О: Не сказал, сэр. За выпивкой Тейлор поведал об том, как шибко прогневались его светлость на сынка, отвергшего составленную партию. Вот тогда-то я струхнул, сэр. Как говорится, незнайка дома сидит, а знайку в суд ведут. Привиделся мне осерчавший родитель, кого лучше б не гневить, вспомнилась пятая заповедь «чти отца твоего»…
В: А раньше об том не задумывался? Иль с самого начала не знал, что затевают его сиятельство?
О: Теперь-то все предстало в ином свете, сэр.
В: То бишь?
О: Выведать намеренья его сиятельства стало моим долгом, сэр.
В: В смысле, стало выгоднее послужить их батюшке?
О: Благоразумнее, сэр.
В: Как всякий валлиец, ты лицемеришь, Джонс. Просто учуял хорошую поживу, ведь так?
О: Я рассчитывал на скромную награду, сэр. По усмотренью достопочтенного джентльмена.
В: Не сомневаюсь. Стало быть, после Уинкантона ты исполнился решимости шпионить за его сиятельством? Верно?
О: Ежели б так, сэр! Я колебался. Последние два дня поездки не стали для нас вертоградом.
В: Чем не стали?
О: Вертоградом, сэр, валлийцы именуют Сомерсет, где сплошь веселие, тучные стада и разливанное море сидра.
В: Теперь изображаешь щепетильность? Со мною не пройдет, поганец! Ты уж все решил, иначе не выклянчивал бы деньги у мистера Лейси.
О: Каюсь, сэр.
В: К приезду в «Черный олень» ты еще ничего не выведал об планах его сиятельства?
О: Нет, сэр.
В: Теперь все рассказывай с той минуты, как первого мая проснулся.
О: Хоть я поганец, сэр, но всю ночь проворочался, не зная, как оно будет лучше. Наконец встал, отыскал огарок с чернильницей и отписал мистеру Лейси…
В: Не повторяйся, говори об том, как на бидефордской дороге путники разъехались.
О: Мили через две дорога разветвлялась, образуя этакую рогатину, и я укрылся на заросшем взгорке, ибо не ведал, какой путь выберут мои бывшие компаньоны. Место узнать легко — там стоит виселица. Прождал я боле двух часов, радуясь, что денек, на мое дурацкое счастье, выдался тихий и солнечный.
В: Кто-нибудь проезжал?
О: Повозка с парнями и девушками. Хохотали и вовсю распевали — ехали на праздник. Туда ж шли и пешие.
В: Не было ль нарочных, спешивших с неотложной вестью?
О: Нет, сэр. Компания его сиятельства остановилась на развилке неподалеку от виселицы.
В: Я знаю. Ты слышал их разговор?
О: Ни словечка, сэр, до них было шагов четыреста.
В: Продолжай.
О: Ну вот, значит, сочувственно глянул я вслед мистеру Лейси, в одиночку поехавшему в этакую глухомань. Вскоре он скрылся из виду, поскольку его дорога шла под уклон, а троица поднималась на взгорок. Когда она достигла гребня, я выбрался из кустов и пустился следом. Перед верхушкой холма спешился, чтоб глянуть — двигать дальше або переждать. Мили через две въехали мы в густой лес, где тропа стала извилистой, точно шило корабельного плотника, и я шибко опасался выскочить прямо на троицу. Так оно и вышло, сэр. Только я обогнул здоровенный валун, глядь — вот они, в сотне с небольшим шагов от меня. На мое счастье, никто не обернулся, а шум стремнины, где они остановились, заглушил цокот моего коня. Мигом соскочил я наземь, в сторонке привязал лошадь и вновь осторожненько выглянул. Ахти! Их и след простыл! Но тут меж деревьев мелькнула накидка Луизы, сидевшей за Диком, — казалось, троица напрямки взбирается на холм.
В: Как названье того места?
О: Не ведаю, сэр. Поблизости жилья не видал. Вот вам примета: дорогу пересекает ручей, а далее, по левую руку, шумливый водопад.
В: Рассказывай.
О: Оглядевшись, я подошел к месту, где стояли мои попутчики, и разглядел, что в каменистом дне неширокой, шагов, може, в шесть, стремнины есть брод. За ним дорога поднималась уже не столь круто и шла через лесистую, как мы говорим, влумину. Поначалу-то я никакой тропы не заметил, но потом в зарослях углядел прогал, впускавший в ложбину.
В: Что, тропа утоптанная?
О: Голову на отсеченье, там уж давненько никто не хаживал. Позже-то я смекнул, что здесь пастухи проводят отары на летние пастбища — приметил обглоданные ветки, засохший овечий горох и прочее.
В: Что подумал?
О: Что попутчики мои направляются к убежищу юной леди або в условленное место встречи. Об тамошних поместьях да именьях я ничего не ведал и, на горе себе, не повернул назад. Да ладно, решил, семь бед — один ответ.
В: Куда вела тропа?
О: К неширокой обрывистой опушке, сэр, где там и сям меж деревьев виднелись большие камни и валуны. Опушка изгибалась полумесяцем, рожки коего смотрели на верхушку холма. Вопреки солнышку тут веяло тоской и не слышалось даже птичьего пенья, хоть наступила самая пора для брачных трелей. Казалось, все птицы покинули сие место, что лишь добавило мне страху, коего и так уж было через край.
В: Скоро ль ты их нагнал?
О: Плелся около часу, сэр. Отъехали-то мы недалече, мили на две, не больше, но приходилось осторожничать, то и дело замирать и прислушиваться. Дереза застит обзор, ни черта не видно, однако дичи моей, думал я, поди, тоже паршиво — держат ушки на макушке, но за шумом падуна меня не услыхать.
В: Рассказывай, как их увидел.
О: Значит, так, сэр. Влумина стала капельку уже и прямее, и я отыскал местечко, откуда она вся просматривалась. Привязал лошадь и взобрался повыше, чтоб лучше видать. Поначалу я ничего не разглядел, однако ближе подойти не мог — место открытое, заметят. Как говорится, от худа до худа один шаток. Клял себя последними словами, сэр, — мол, дубина, решил, что выследить их как два пальца об… сморкать. Потом вижу: этак с полмили впереди по косогору карабкается человек, в ком я узнал Дика. Видимо, его сиятельство и девица остались у ручья сторожить лошадей. Выбравшись на край, Дик вгляделся в даль, где влумина раздваивалась, точно змеиный язык, но чего он высматривал, я не видел.
В: Как он держался — опасливо?
О: Не сказал бы, сэр. Постоял, постоял — и скрылся.
В: Что потом?
О: Я прикинул, что они уже добрались на место, а значит, и мне надо спешиваться, ибо верхового вмиг застукают. Коня привязал в хилой рощице и по следам троицы пошел вдоль ручья. Иду, и вдруг — шагах в ста что-то белеет, словно холстина, разложенная на просушку. Останавливаюсь, затем подкрадываюсь ближе и вижу разодетую Луизу.
В: Что значит — разодетую?
О: А то и значит, сэр: прям Майская королева — вся в белом, батист, ленты и все такое. Сияла, точно пятипенсовик.
В: За дурака меня держишь?
О: Ей-богу, ваша милость! С места не сойти!
В: Что, она и ехала в таком наряде?
О: Нет, сэр, я точно знаю. В кустиках у виселицы она, прошу пардону, присела по нужде, и я углядел, что на ней всегдашнее желто-зеленое платье со стеганой нориджской юбкой.
В: Хочешь сказать, она переоделась, пока ты крался?
О: Выходит, так, сэр, и даже накидку сняла — день-то теплый, безветренный. Я говорю правду, сэр. Ежели б врал, уж сочинил бы что-нибудь приятное вашей милости.
В: А что его сиятельство?
О: Отошел к лошадям, привязанным на взгорке, и выглядывал Дика.
В: А девка?
О: Подстелив накидку, уселась на камень возле ручья и сплетала венок из веток боярышника. Колючки обрезала ножом с медной рукоятью, какой я видал у Дика. То и дело уколется и пососет палец. Разок глянула на его сиятельство, будто хотела пожалиться на свою работу.
В: Подневольную, что ль?
О: Не знаю, но, похоже, так.
В: Платье-то богатое иль простенькое? Для леди иль крестьянки?
О: Скорей второе, сэр. Хотя по плечам и подолу пущена розовая лента, да еще белые чулки. Венок-то меня не удивил — всю дорогу на привалах она собирала букетики. Разок я ее поддразнил — мол, ей бы не в горничные, а в уличные цветочницы.
В: Что она ответила?
О: Дескать, есть и хуже способы заработать грошик.
В: Они не разговаривали?
О: Нет, сэр. Она плела свой майский венок и на фоне пробивавшейся зелени казалась воплощеньем невинности, что твое ведерко с молоком. Ей-богу, и слепой бы проникся — смерть до чего хороша! Вы уж простите, сэр, но я впервые увидал ее столь чистой и красивой.
В: Угу, чиста как деготь. Что потом?
О: Ну, стало быть, жду. Вскорости слышу — посыпались камушки, и по боковине вниз съехал Дик. Он подал его сиятельству нехороший знак — из пальцев сложил чертовы рога.
В: Изобрази.
О: Этак вот, сэр.
В: Пометьте: мизинец и указательный выставлены, два других пальца прижаты большим. Прежде видал сей знак?
О: Говорят, так ведьмы здоровкаются. Мальчишками мы тоже шутейно строили друг другу рога: мол, катись к черту! Однако ж Дик не шутил.
В: Дале.
О: Его сиятельство об чем-то коротко переговорил с Луизой, и та подошла к Дику, кто взял ее на руки и перенес через ручей. Господин последовал за ними, после чего все трое стали взбираться по косогору.
В: Появленье Дика обрадовало его сиятельство?
О: Не разглядел, сэр, — ветка застила. На знак он не ответил, но, разговаривая с Луизой, слегка оживился.
В: Выказывал нетерпенье?
О: Да, сэр, и словно ее ободрял. Еще я подметил, что он взял с камня накидку и, перебросив через руку, понес ее, точно слуга. Я подивился, но так оно и было.
В: Луиза надела венок?
О: Еще нет, сэр, держала в руке…
В: Ну же!
О: Вновь, сэр, я растерялся: как быть-то? Наверняка они вернутся, ибо оставили лошадей, стало быть, идти им недалече. А мой-то конь спрятан плохонько — ну как заметят и обо всем догадаются?
В: Ясно, ясно. Пошел следом?
О: Да, сэр. Шагов двести корячился в гору — прям не тропа, а какая-то лазея, потом стало маленько положе, но все одно шибко каменисто.
В: Коню подъем не осилить?
О: Обычной лошади — нет, а вот наш валлийский пони, может, и справится. Вылез я на то самое место, где прежде стоял Дик, и распластался по земле, чтоб не приметили. Оказалось, вижу я ответвление влумины.
В: В какую сторону?
О: Ну, этак на запад иль даже северо-запад, сэр. В общем, на левую руку. Там уж дерева не росли вовсе, но лишь чахлый боярышник и папоротник — этакая лужня, что сбегала к впадине, формой смахивавшей на рыбную корзину и северной оконечностью упиравшейся в утес.
В: Что троица?
О: До них было шагов триста — четыреста, они уж подошли к той впадине, дно коей с моего места не просматривалось. Но я еще не сказал главного, сэр. К ним кое-кто прибавился.
В: Как так?
О: Поначалу я решил, что они встретились с той, кого его сиятельство прочили себе в жены. Женщина стояла на взгорке, а троица опустилась перед ней на колени.
В: Что? На колени?
О: Да, сэр, именно так, словно перед королевой: впереди его сиятельство с обнаженной головой, чуть позади — Дик и Луиза.
В: Опиши-ка ее.
О: Смотрел-то я издали, ваша милость, да вполглаза, ибо женщина стояла лицом в мою сторону. В точности не скажу, однако наряд ее был чудной и скорее мужеский, нежели дамский: этакие серебристые порты и рубаха. Боле ничего — ни накидки, ни пальтеца, ни чепчика иль шляпки.
В: Слугу с лошадью не приметил?
О: Нет, сэр, больше никого.
В: Как она держалась?
О: Будто чего-то ждала.
В: Что-нибудь говорила?
О: Так не слыхать…
В: Далеко ль от троицы она стояла?
О: Шагах в тридцати — сорока, сэр.
В: Хороша ль собой?
О: Не разглядел, сэр, — попробуй-ка с четырех-то сотен шагов. Ну, среднего росту, фигуриста, белолица; темные волосы не уложены, не подвиты, а распущены по плечам.
В: Можно ль было назвать сие долгожданной встречей влюбленных?
О: Никак нет, сэр. Самое чудное — все замерли.
В: Что выражало ее лицо? Светилось радостью, расцвело улыбкой иль что?
О: Было далёко, ваша милость.
В: Верно ль женщина, не спутал?
О: Нет, сэр. Я еще подумал, наряд ее — маскировка, в коей сподручней ехать верхами. Хоть лошади не приметил. Не скажешь, что сие одеянье смахивало на исподнее конюха иль деревенского дурачка, — нет, оно серебрилось, точно было отменного шелку.
В: Ладно. Потом расскажешь, что еще об ней выведал.
О: Расскажу, сэр, что ей больше сгодился б наряд чернее мрака.
В: Все по порядку. Что дальше?
О: Подойти ближе нельзя — весь как на ладони. Ежели б кто из них обернулся, тотчас меня б заметил. Дай-кось, думаю, сдам назад и отыщу проход на верх влумины, откуда смогу неприметно наблюдать. Так и сделал, сэр, но шибко умаялся, да еще все руки искровенил и одежу изодрал. Те места впору белке, а не человеку. Наконец выбрался на тропу и побежал вдоль влумины — знаю, снизу меня не видать. Прикинув, что добрался до нужного места, понавтыкал веток в шапку — мол, я просто кочка — и на брюхе подполз к краю, поросшему черничными кустами; обзор — как с театральной галерки, устроился, точно галка в водосточной трубе абы мышь в солодовой куче…
В: Чего замолчал?
О: Боюсь, сэр, не поверите тому, что сейчас расскажу. Куда там театру с его вымыслом! Всякая пьеска былью покажется.
В: Вперед поруки веры нет. Говори.
О: Я б решил, что сплю, ежели б солнце так не жарило спину да не одышка после этакой гонки.
В: К бесу твою одышку! Рассказывай!
О: Уж я постараюсь, сэр. На дальнем краю впадины я разглядел то, чего не видел из своего прежнего укрытия: скалу высотою с дом, в основанье коей чернел вход в пещеру. Я решил, что сие приют пастухов, ибо рядом заметил упавший плетень, а в траве большую подпалину кострища. Чуть ближе ко мне виднелся рукотворный прудик — родник, огороженный земляной насыпью, у края коей вехой высился здоровенный камень — со Стоунджем не равняться, но все ж в человеческий рост.
В: Овец не видал?
О: Нет, сэр. Дело-то известное: на горных выпасах трава поспевает не раньше июня, да никто и не рискнет в этакую даль гнать отары с неокрепшими ягнятами. В моих краях то ж самое.
В: Что его сиятельство?
О: Я хорошо видел их и Дика, сэр. Спиной ко мне, они стояли возле камня в сотне шагов от пещеры, будто ожидая чьего-то выхода.
В: Близко ль ты к ним подобрался?
О: На ружейный выстрел, сэр, то бишь шагов на двести.
В: Что девица?
О: Подстелив накидку, встала на колени у прудка, ополоснула лицо и краем же накидки утерлась. Потом замерла, невидяще глядя на воду. Подле нее лежал майский венок.
В: А что четвертая особа в мужском наряде?
О: Ее не было, сэр, исчезла. Я решил, что она в пещере — переодевается иль еще чего. Его сиятельство прошлись туда-сюда, потом из жилетного кармана достали часы и откинули крышку. Видать, догорела свечка до полочки або чего-то не заладилось, но только стали они выказывать нетерпенье, задумчиво прохаживаясь по лужайке с чуть отросшей, хоть шары катай, травкой. Минуло еще с четверть часа; Дик все пялился на пещеру, девица замерла у пруда. Все трое — будто незнакомцы, прибывшие каждый по своей нужде.
В: Давай к делу.
О: Его сиятельство опять глянули на хронометр и, подойдя к Дику, взяли его за плечо — мол, час пробил.
В: Примерно когда сие было?
О: Часа за полтора до полудня, не позже. Затем его сиятельство подошли к Луизе, сидевшей в сторонке, и что-то ей сказали. Она понурилась, будто не желая исполнять их просьбу. Голоса-то я слышал, но слов не разбирал. Девица явно артачилась, и его сиятельство, будто устав от ее кобененья, за руку потащили ее к Дику. Луиза хотела прихватить накидку, но господин ее вырвал и швырнул к камню, а затем кивнул Дику, чтоб подобрал забытый венок, который и водрузил девице на голову. Потом, значит, Дик разворачивает ее лицом к пещере, встает рядышком — прям жених и невеста перед аналоем — и за ручку ведет ее ко входу, а его сиятельство шагают следом. Средь бела дня этакая вот невиданная процессия. Но дальше еще чуднее, сэр. Вдруг девица оборачивается и падает на колени перед его сиятельством, будто моля об пощаде. Кажись, рыдает, но точно не скажу. Господин же знать ничего не желает: вмиг достает шпагу и направляет острие в грудь бедолаги — мол, прощайся с жизнью, коль ослушаешься.
В: Трепло поганое! На ходу сочиняешь?
О: Иссуши меня, Господи, до макова зернышка! Да разве я б осмелился, сэр?
В: Прямо-таки наставил шпагу?
О: Вот ей-же-ей!
В: Что-нибудь сказал?
О: Так не слыхать же, сэр. Дик поднял девицу, и они вновь зашагали к пещере, его сиятельство по пятам. Шпагу опустили, но потом опять вскинули, пресекая всяческое ослушанье. На пороге пещеры еще одна странность: господин сдергивает и прижимает к груди шляпу, словно удостоен приема у важной особы, пред кем обязан обнажить голову. Вы уж простите, сэр, но я исполняю ваш приказ все рассказывать без утайки.
В: Хочешь сказать, его сиятельство выказали пиетет?
О: Лопни мои глаза, сэр!
В: Ну и?
О: Они вошли внутрь, сэр. Почти сразу, не сочтешь и до двадцати, из пещеры донесся вскрик. Приглушенный, но я расслышал.
В: Кричала девка?
О: Да, сэр. Всего меня так и прохватило — решил, случилось душегубство. Но теперь-то знаю, что нет.
В: Велика ль та пещера?
О: С одного боку низкая, с другого высокая. Свободно въедет груженая подвода, еще и место останется.
В: Нутро не просматривалось?
О: Лишь там, куда падал солнечный луч, а дале темень, яко в ночи.
В: Шевеленья, фигуры какой не приметил?
О: Нет, сэр, а уж смотрел-то, будьте уверены, во все глаза, пока ждал-пождал да жданки и наждал. Стояла такая тишина, словно допрежь ничего и не было. Но я-то знал, что было — накидка, вон она, подле камня.
В: Отчего не подошел ближе?
О: Не дерзнул, сэр, шибко испужался. Вы уж извиняйте, но в его сиятельстве я чуял порочность и тягу к колдовству. Не прошло и получаса, как заявилась пара здоровенных черных воронов с вороненком; уселись на выступе над пещерой и давай каркать — то ль от радости, то ль в издевку, не знаю. Говорят, они мудрее всех птиц и сопутствуют лишь смерти и несчастью. В наших краях ходит такое поверье, сэр.
В: Уволь от баек об твоей родине и долгом ожиданье. Его сиятельство вышли из пещеры?
О: Не знаю, сэр.
В: Быть того не может!
О: В конце дня вышел Дик, потом девица, но господин не появился. Последний раз мы видели его сиятельство на пороге пещеры.
В: Тогда рассказывай об тех двоих — когда они вышли?
О: К вечеру, сэр, за час до заката. Измучился я страсть — в бивуаке моем солнце печет, и ни глотка воды, ни крошки съестного; завтрак-то мой состоял из черствой горбушки, огрызок коей вместе ломтиком сыра упрятал я в седельную сумку, а с собою взять не скумекал. Господи ты боже мой, уж так истомилась моя бедная душенька, что правую руку отдал бы за былинку горькой полыни або сладкого дягиля.
В: Будет живописать свои мученья. Думай об спасенье башки. Значит, те двое вышли…
О: Сейчас, сэр, но сначала еще об одной странности, какую не вдруг приметил. Над пещерой курился дымок, как, знаете, при обжиге извести, но никакой трубы я не видел. Будто горело внутри, а дым проникал сквозь дырку або щель и тянулся к выступу, где сидели вороны.
В: Огня не заметил?
О: Нет, сэр, лишь дымок — то исчезнет, то вновь потянется. Хоть лежал я далеко, но временами чуял противный запах.
В: Паленого дерева?
О: С примесью какой-то дряни, сэр. Эдакой вонью шибает у кожемяк. Но сие еще не все, сэр. То и дело из пещеры доносился звук, похожий на пчелиное гуденье, — то стихнет, то опять тихонько взовьется. Однако вокруг я не приметил ни единой пчелы, лишь пару-тройку майских хрущов, кому и поживиться-то было нечем.
В: Говоришь, звук шел из пещеры?
О: Да. Не громче жужжанья, но я расслышал.
В: Что подумал?
О: Тогда ничего, сэр. Меня точно околдовали. Шевельнуться не мог.
В: Что значит — тогда?
О: Я по порядку, сэр. С Луизой-то я еще не поговорил.
В: Ладно. Поклянись, что ни разу не покинул своего схрона.
О: Дважды отлучался, сэр, но не дольше пяти минут — глянуть, нет ли чего попить, да ноги размять, а то ить на жесткой-то земле весь затек. Слово даю, по возвращении никаких перемен не отмечал.
В: Ты сказал, что прошедшей ночью дурно спал. Там тебя не сморило?
О: Нет, сэр. Чай, не на перине лежал-то.
В: Мне нужна правда, Джонс. Никто не поставит тебе в вину, что ты уступил естеству и вздремнул. Я пойму.
О: Ну, может, разок-другой провалился, как бывает в седле. Но не так, чтоб задать храпака, Богом клянусь.
В: Понимаешь, к чему я клоню? Может, в сию минуту кто-то и вышел из пещеры?
О: Невозможно, сэр.
В: Отчего же? Ты дважды отлучался, да еще задремывал.
О: Так на секунду ж. И вы пока не знаете, чего поведала Луиза.
В: Ну расскажи.
О: Ну вот, значит, дело к вечеру, по траве крадутся длинные тени, а в голове моей уж густой мрак, и сердце вещует об страшном несчастье, ибо по сию пору из пещеры никто не вышел. Я смекаю, что надо сматываться — озолоти, потемок дожидать не стану. Поначалу хотел скакать к месту последнего ночлега и все рассказать властям. Но затем подумал о бесчестье, какое после шумихи падет на знатного родителя его сиятельства, и решил, что надо бы снестись с ним частным порядком, а уж он пусть поступает, как ему вздумается.
В: К сути.
О: Так вот, сэр, валяюсь там, что шелуха, чего делать не знаю, и вдруг выскакивает Дик: взгляд безумный, точно у припадочного, морда перекошена, рот раззявлен в беззвучном крике. Через пару шагов падает ничком, будто оскользнулся на льду, но тотчас встает и оглядывается на пещеру, словно кто-то его вот-вот настигнет. Потом как рванет! Ну прям, ничего не надо, лишь бы скрыться от того, что там внутри. Ей-богу, ваша милость, я подумал, что грежу, — миг, и его уж нет, во как умчался! Припустил обратно по тропе, а мне-то как быть? Кинуться следом? Да ввек не догонишь! Ладно, Дейви, говорю я себе, первая рыбина сорвалась, но там есть другие, жди. Може, думаю, он за лошадьми побег и сейчас вернется? Вот уж радость-то столкнуться с обезумевшим силачом! Так что лежу себе и лежу.
В: Дик не вернулся?
О: Нет, сэр, больше я его не видел. Наверное, побежал вешаться. Знаете, ваша милость, так и стоит перед глазами: вылитый безумец из Бедлама, кто ничегошеньки не петрит и будет бежать, пока не рухнет, словно за ним гонятся адские псы або чего хуже.
В: Давай про девку.
О: Есть, сэр, даю. Вышла она не так чтоб скоро — минуло не менее получаса. Я уж снова растерялся — чего делать-то? Загадал: когда тень подберется к пещере, сматываюсь. И тут вдруг появляется она, но совсем не как Дик: бредет, точно во сне иль оглушенная. Таких я видал после взрыва на пороховой фабрике — от внезапной ужасти ни бе ни ме. Идет, ваша милость, еле ноги передвигает, точно слепая. И уж без белого одеянья, сэр. В чем мать родила.
В: Что, совсем?..
О: Ни рубашонки, ни башмаков, ни чулок — вылитая Ева до грехопаденья. Груди, руки-ноги — все голо, окромя уголка в меховой опушке, прошу пардону вашей милости. Остановилась и этак подносит руку к глазам, будто свет ее слепит, хоть солнце-то почти село. Потом оборачивается ко входу и падает на колени, словно благодарит Господа за избавленье.
В: Молитвенно сведя ладони?
О: Нет, сэр, понурилась, а руки уронила вдоль боков. Словно отшлепанный ребенок, что молит об прощенье.
В: Ран иль странных отметин не наблюдалось?
О: Я видел лишь ее спину и белую попку. Уверьтесь, все чистенькое.
В: Значит, боль она не претерпевала?
О: Да нет, говорю же, была как пыльным мешком прибитая, сэр. Движенья замедленные, точно ее какой отравой опоили.
В: И погони не опасалась?
О: Нет, сэр, что странно, как вспомнишь Дика. Видать, потом ей маленько прояснело, ибо она встала с колен и уже увереннее прошла к прудку, где, слава богу, прикрылась накидкой, что цельный день там пролежала. Казалось, девица до костей промерзла, хоть, несмотря на поздний час, было довольно тепло. Присев у пруда, она зачерпнула водички, попила из горсти и обтерла лицо. Вот и все, сэр. Потом босиком зашагала по тропе.
В: Поспешно?
О: Живенько, сэр. Разок оглянулась на пещеру, словно пришла в себя и почувствовала страх. Однако не сказать, что заполошно убегала.
В: Что ты?
О: Минутку выждал, сэр, не выйдет ли его сиятельство. Они не появились. Виноват, сэр, другой смельчак, может, и сунулся бы в пещеру, но я не таков и храбреца из себя не корчу.
В: Не корчишь, пустозвон ты чертов? Значит, как паршивый трус пустился вслед за бабой? Воистину ты достоин прозванья валлийца! Догнал ее?
О: Да, сэр, и все узнал. Боюсь, оно вам не понравится, но вы ж не захотите, чтоб хоть в малом я исказил ее рассказ. Так что заранее прошу простить.
В: И не надейся, коль поймаю на вранье. Ладно, Джонс, сейчас перекуси и хорошенько все обмозгуй. Ежели наплел, ты покойник. Ступай, мой помощник тебя проводит и доставит обратно.
