Роза стояла на кухне, прижимая к уху телефонную трубку. Каждые двадцать-тридцать секунд она нажимала на рычаг и сразу же после этого — на кнопку автоматического набора. Она разрывалась между надеждой и отчаянием, но каждый раз, стиснув зубы, выслушивала сообщение, что телефон мужа отключен, совершенно точно зная, что это не так. Она дважды слышала пару звонков, после чего связь опять почему-то прерывалась. Возможно, все дело было в недостаточной мощности передатчика, севших батарейках мобильника или просто в невезении, но ее беспокойство возрастало с каждым нажатием на кнопку автоматического набора. Роза относилась к невезению так же серьезно, как ко всему остальному. И на работе и вне ее она видела много людей, пострадавших только от того, что все пошло не так, как обычно.

— Ну же! — произнесла Роза, вновь набирая номер. — Ну же!

— Роза? — раздался голос мужа, такой слабый, что, казалось, шел откуда-то очень издалека.

— Ну наконец-то, слава богу, дозвонилась. Я уже стала беспокоиться.

— …Дорогая, я тебя едва слышу.

— Я говорю, что стала беспокоиться! У нас тут поблизости идет стрельба. Никто из нас не пострадал, но будь осторожен, подъезжая к дому. Может, тебе даже лучше немного задержаться.

Несколько секунд в трубке царила тишина, потом голос мужа произнес:

— Роза? Ты меня слышишь? Я тебя почти не слышу.

— Я говорю, что…

— Говори громче! Роза повысила голос:

— Я говорю, возвращайся осторожно, а лучше немного задержись. Тут рядом стреляют.

— Я уже почти заменил колесо, — ответил муж.

— …Что?

— Ну и намучился я с этими болтами!

— Сонни, послушай же! Тут рядом на улице идет стрельба…

— Но уже почти закончил, сейчас приеду. Я сказала, не возвращайся!

— Еле тебя слышу, дорогая, сплошной шум.

— Алло!

— Сплошной шум.

— Сонни! Тебе хоть что-нибудь слышно?

— Хорошо, что хоть ты меня слышишь…

— Сонни, да выслушай же меня! Подожди возвращаться домой!

— Я уже почти закончил и скоро приеду.

— Нет! — выкрикнула Роза. — Слушай меня! Голос мужа окончательно пропал на фоне помех.

— Я слышала, как ты кричала. Не надо было кричать. Я пыталась успокоить малышей, пела им, чтобы они поскорее уснули, но разве ребенок уснет, если он слышит, как кричит его мать?

Роза кивнула.

— Я знаю. Извини. Это телефон… Я пыталась поговорить с Сонни, но линия…

— Сонни? Он заменил колесо? Он едет домой? Ты не попыталась его остановить?

— Похоже, он меня не слышал.

— А ты можешь ему перезвонить?

— Не могу дозвониться. Много раз пыталась, а соединилось только один раз. Он меня совсем не слышал, а я не понимала, о чем он говорит.

Корасон заметила, что у Розы дрожит нижняя губа, и окинула дочь строгим взглядом.

— У нас нет причин для волнения. Сонни — человек умный, выпутается из любой ситуации. А этих бандитов, должно быть, уже и след простыл. Станут они здесь торчать после такой перестрелки!

— Ты права, — согласилась Роза и быстро повторила для большей убедительности: — Ты права, они захотят как можно быстрее убраться отсюда.

— Вот именно, — сказала Корасон и размазала по блюдцу остатки мороженого, которое ела Роза. Всего лишь блюдце и ложка. Их и мыть-то не надо, а просто подержать под краном. — Так что нечего тут сидеть и переживать. Давай лучше сделаем что-нибудь полезное, например приберемся.

Проходя мимо Розы, Корасон погладила ее по руке. Это была старая привычка, напоминание о прошлой жизни, знак поддержки и утешения, который казался неуместным после того, как Роза уехала из городка в Манилу. Даже когда Доминг умер, между ней и матерью не исчезло отчуждение, оно разделяло их невидимой стеной, как два магнита, если держать их на определенном расстоянии. Корасон обычно ощущала это как молчаливое соглашение, которое приходит, когда дети удивительно быстро взрослеют и начинают тяготиться обществом родителей. Иногда же ей казалось, что это была цена, которую ей приходится платить за то, что она отослала своего ребенка из родного городка, где ничего не стоило угодить в ловушку. Но временами Корасон чувствовала, что дело в чем-то другом.

Она помнила, что в последний раз смогла прикоснуться к дочери, не думая, что прикасается к ней, во время того ужасного тайфуна. Дождь шел несколько дней подряд, и каждую ночь Роза спала в ее объятиях. Она хорошо помнила, как у нее затекали руки и ей все время хотелось поменять позу. Но дело было совсем не в том, что у нее болели руки. С того времени не проходило и дня, чтобы ей не хотелось вновь пережить эти счастливые мгновения.

Но с тех пор как Роза уехала из городка и начала новую жизнь в Маниле, все ограничивалось поглаживанием по руке и другими подобными жестами. А ведь Роза уехала сразу после бури.

Странные и непонятные мысли, лучше гнать их от себя.

Впрочем, зачем задумываться о том, что и так очевидно? Тут все понятно: если кто-то и виноват в том, как сложились их отношения, то только Манила. Этот город меняет почти всех, кто в него попадает. Видимо, так произошло и с ее дочерью. Дело не в возрасте и не в цене, которую приходится платить. Просто это страшный город.

Как и следовало ожидать, блюдце из-под мороженого легко отмылось, и Корасон задумалась: что бы такое еще сделать? Нужно придумать какое-нибудь обычное и спокойное занятие. Уж если она не может обнять собственную дочь, то в состоянии хотя бы успокоить ее и окружить заботой.

Все еще в плену этих мыслей, Корасон подняла глаза от мойки и выглянула в окно. Тучи насекомых вились в свете уличных фонарей. Их было необычайно много, и они, как будто во сне, кружились в каком-то грациозном медленном танце.

А еще она увидела чью-то тень, которая, казалось, тоже пришла из снов, из детских страхов.

Не отрывая глаз от окна, Корасон на два-три шага отступила от мойки, так что Розе пришлось отодвинуться вместе со стулом. Наверху послышался какой-то шум. Это был звук шагов детей, которые выбрались из кроватей.

Роза спросила у Корасон, что она увидела в окне, и та прижала руку к щеке. Роза не ощутила особого беспокойства. Ей и в голову не пришло как-то связывать это с перестрелкой десять минут назад, тем более что лицо матери выражало скорее изумление, чем тревогу. Она почти улыбалась.

— Мне показалось, что я увидела… — сказала Корасон, но так и не закончила фразу.

— Мам! — позвала Лита.

Роза посмотрела в сторону детской, потом перевела взгляд на мать. Все еще держась рукой за щеку, Корасон снова как-то испуганно взглянула в окно.

— Мам! — Голос Литы шел сверху и звучал гораздо громче и требовательнее.

Роза встрепенулась:

— Дорогая, не выходи из комнаты!

— Ты придешь к нам?

— Да, — ответила Роза, но так и не двинулась с места. — Сейчас иду. Немедленно вернись к себе.

— Мне показалось, что я увидела…

Человек стоял на коленях, опираясь на руки, прямо посреди дороги. Его одежда и голова были покрыты коркой какой-то блестящей грязи. Он тяжело дышал, голова болталась из стороны в сторону, а в руке был пистолет.

Неожиданно он откатился в сторону, выбросив вперед руки. Пистолет описал дугу и уставился в какую-то точку позади него, откуда в ярком свете фонарей появились двое.