Утомленное королевство

Минне Баррет пятьдесят пять, и она действительно выглядит на свой возраст. В ее фигуре нет ничего, что намекало бы на то, как она выглядела в «лучшие времена». Увидевший ее подумает, что она всегда была такой: чуть угловатой, несколько полноватой, не пуританкой, но почти лишенной сексуальных интересов. Миловидная девочка, незаметно превратившаяся в миловидную старую деву, опрятную и молчаливую. Ее лицо сурово, но не слишком, и линия губ не сказать чтобы была жесткой. Словом, в пятьдесят пять лет весь ее облик свидетельствует о равнодушии ко многим сторонам бытия и о приверженности собственному жизненному пути.

Минна — управляющая небольшой столовой в спальном корпусе женского профессионального колледжа. Там у нее есть своя квартирка. Минна отвечает за работу немногочисленного персонала столовой и следит за тем, чтобы ученицы колледжа приходили в столовую подобающим образом одетые. Квартирка Минны имеет отдельный вход и свою ванную. По утрам в комнате немного сумрачно от тенистых вязов, растущих под окнами. Отсюда — всего несколько кварталов до парка Бостон-Коммон, куда Минна любит ходить в погожие дни. Ее комната не перегружена мебелью и вещами, поскольку очень мала. Здесь почти ничего не говорит о девяти годах, прожитых Минной при колледже. Да и показывать Минне особо нечего; ее нынешнее жилище — одно из нескольких, где она жила с тех пор, как покинула родительский дом. У нее есть телевизор, и она засиживается за полночь, когда показывают фильмы. Другие программы Минна не смотрит; телевизор она обычно включает в одиннадцать вечера, когда начинается выпуск новостей, а до этого сидит и читает. Она любит читать биографии знаменитых людей, предпочитая их автобиографиям, потому что рассказы людей об их собственной жизни почему-то се смущают. Минну больше интересуют биографии знаменитых женщин, хотя она с увлечением прочла жизнеописание Яна Флеминга. Как-то на вечере, устроенном в честь выпускниц колледжа и попечителей, одна дама в элегантном сиреневом костюме выразила желание познакомиться со всем персоналом. Беседуя с Минной и узнав о ее интересе к биографиям, дама посоветовала ей почитать произведения Гертруды Стайн. Минна купила рекомендованную книгу, но так и не дочитала до конца. То, о чем писала Стайн, вовсе не соответствовало представлениям Минны о биографиях, тем не менее содержание книги не показалось ей оскорбительным. Вскоре она забыла и о книге, и о беседе с дамой в сиреневом костюме.

Итак, Минна читает до одиннадцати вечера, затем смотрит выпуск новостей и какой-нибудь фильм. Повар и кухонные работники приходят рано утром, однако Минне вовсе не обязательно появляться на кухне в такую рань. Она приходит в столовую к завтраку учениц. После завтрака она наливает чашку кофе и уносит к себе. Бывает, что Минна ложится вздремнуть. Ее предвечерние и вечерние часы, как правило, тоже протекают спокойно. Кое-кто из девушек приходит к ней посмотреть одиннадцатичасовой выпуск новостей (из коридора спального корпуса есть дверь в ее жилище). Возможно, телевизор интересует их больше, чем общество Минны, хотя все они очень вежливы и внимательны с нею. Минну несколько поражает степень их раздетости в этот час. Однажды учениц заинтересовало, насколько длинны ее волосы, если их распустить. Минна удовлетворила девичье любопытство: она сняла заколки и распустила свои длинные седеющие волосы. Ее волосы были прямыми, достаточно жесткими и доходили ей до бедер. Девчонки удивлялись длине и здоровому виду ее волос, а одна, чьи волосы были почти такой же длины, предложила Минне заплести косу. На следующий вечер ученицы принесли оранжевую ленту и заплели Минне косу. Ей это немного понравилось, однако она тут же сказала, что так волосы никогда не носила и носить не собирается. Правда, искренний восторг девчонок будил в ней мысль: «Может, попробовать?» Нет, это уже слишком. Она годами носила волосы стянутыми в тугой пучок и менять прическу не собиралась.

После ухода девушек, после фильма, выключив телевизор, Минна ложится не сразу. Она сидит в кровати и думает о выходе на пенсию. Ей сразу вспоминается ферма в Саут-Байфилде, где она выросла. Если мысли Минны и подернуты ностальгическим флером, она этого не сознает и думает лишь о том, как необременительна ее работа в колледже по сравнению с фермерским трудом. В Саут-Байфилде живет ее младший брат с семьей. Через несколько лет Минна думает вернуться туда, влиться в семью брата и вручить ему часть своих сбережений на черный день. В прошлое Рождество она туда ездила. Брат, его жена и дети спрашивали, когда она приедет к ним насовсем. Минна дала уклончивый ответ. Сама она рассчитывает поработать еще годика два, а там видно будет. Племянники и племянницы еще достаточно малы, и им потребуется ее забота. В семье брата ей всегда рады, и никто не посчитает ее обузой.

После теленовостей и фильма Минна думает о Саут-Байфилде: о прошлом и будущем. Воспоминания не вызывают у нее ни злости, ни раздражения, и ее нынешняя жизнь — тоже. У Минны нет воспоминаний о болезненных потерях, расставаниях или неудачах. В Саут-Байфилде у нее были подруги; кто-то из них выходил замуж, разводился, вступал в новый брак. Она же предпочла спокойную жизнь в Бостоне, в тридцати милях от фермы. Родители Минны умерли как-то тихо и почти незаметно, но и по ним она не тоскует. Она не считает дни до пенсии и в то же время уже представляет себя частью большой и крепкой семьи брата. Нельзя сказать, чтобы в Бостоне у нее было много друзей, но друзья для Минны всегда являлись приятными, знакомыми ей людьми, с которыми были связаны однообразные эпизоды ее жизни. Никто из них не был эмоциональным иждивенцем, требующим сопереживания или ее сочувствия. Взять, к примеру, повара Флинна, ирландца, живущего в Южном Бостоне со своей большой семьей. Он постоянно жалуется Минне на качество бостонского жилья, бостонские транспортные пробки, бостонскую коррупцию, бостонское то да се. Минна мало знает обо всем этом, но внимательно слушает повара; своей руганью Флинн напоминает ей отца. Сама она не ругается, однако ей нравится ругань повара. Он всегда умеет подать событие таким образом, что Минне кажется, будто ругань действительно оказывает какое-то действие. Флинн ежедневно сражается с большим кофейником и неизменно одерживает победу. Он осыпает упрямца градом отборных проклятий, трясет, угрожает разломать по винтику. Наконец испуганный кофейник начинает работать. Минна постоянно убеждается: этот спектакль из непристойных выражений и отчаянных жестов приносит результаты. Так ее отец вел себя с трактором, когда зимой тот не заводился. Минна считает Флинна приятным человеком.

Или взять миссис Элвуд — вдову с морщинистым лицом. Морщин у нее намного больше, чем у Минны. При разговоре морщины изгибаются, словно резиновые жгуты, и кажется, что подбородок миссис Элвуд висит на них, как на петлях. Миссис Элвуд — воспитательница спального корпуса. У нее британское произношение. Все знают, что она родилась в Бостоне, но после окончания колледжа провела целое лето в Англии. Несомненно, это было самое замечательное время в ее жизни. Минна обязательно сообщает миссис Элвуд, когда по телевизору будет фильм с Алеком Гиннесом. Воспитательница приходит после новостей, когда девушки уже разошлись по своим комнатам. Миссис Элвуд принимается вспоминать, не видела ли она уже этот фильм, и первая половина картины часто проходит под ее воспоминания.

— Знаете, Минна, по-моему, я уже видела этот фильм, — изрекает миссис Элвуд.

— Самые лучшие фильмы с ним показывают на Рождество, а я всегда их пропускаю, — вздыхает Минна.

— Разве в доме вашего брата нет телевизора? — удивляется миссис Элвуд.

— Есть. Но в рождественскую неделю мы обычно играем в карты или принимаем гостей.

— Минна, вам чаще надо бывать за стенами колледжа, — говорит миссис Элвуд.

А еще Минна постоянно разговаривает с Анджело Джанни. Анджело — бледный, легко смущающийся, худощавый не то юноша, не то мужчина. У него светлосерые глаза, которые лишь немногим темнее его лица. Кроме имени, ничто не говорит о том, что он — итальянец. С таким же успехом его фамилия могла быть Катберт или Кэдуолладер, Деверо или Хант-Джонс. Фамилия никак не вяжется с этим неуклюжим, вечно сконфуженным человеком, который с ужасом воспринимает малейшую неприятность и застывает, точно статуя, когда эта неприятность случается. Возраст Анджело — от двадцати до тридцати лет; он живет в подвале спального корпуса, рядом с кладовкой, где хранится весь его нехитрый инвентарь. Анджело убирает мусор из корзин, моет посуду, накрывает столы, убирает со столов и делает другую подобную работу. Он может справиться и с более сложной работой, если его попросят и несколько раз подробно объяснят, что надо сделать. Анджело исключительно мягок, и его поведение по отношению к Минне представляет собой любопытную смесь глубочайшего уважения (иногда он называет ее «мисс Минна») и странного, робкого флирта, намекающего на истинные чувства. Минне нравится Анджело, с ним она нежна и приветлива, как со своими племянниками. Она понимает особенности Анджело и даже беспокоится за него. Она чувствует: Анджело ходит по шаткой земле. Его жизнь проста и бесхитростна; он привык к замкнутому миру колледжа, привык верить всему и всем. Он беззащитен, и любое столкновение с реальным миром нанесет ему жесточайшие раны. Какие именно — Минна не знает сама, но ясно ощущает неопределенные опасности, подстерегающие хрупкую, безыскусную жизнь Анджело. Минна старается оградить Анджело, рассказать, что к чему, хотя опасности, которые она предвидит для него, весьма расплывчаты. Жизнь самой Минны протекала без всяких потрясений: она ничем не болела, ей ни разу не угрожали, и в ее мир никогда не врывались разрушительные силы. Но за Анджело она боится и потому рассказывает ему назидательные истории, обязательно оканчивая их пословицей. (Минна каждый день вырезает из газеты очередную пословицу и прикрепляет скотчем к плотным черным страницам альбома для фотографий, где снимков совсем немного: коричневатая, с оттенком сепии, фотография родителей, неподвижно застывших перед аппаратом, и цветной снимок детей брата.) Истории Минна придумывает сама; в них нет предисловия, нет указания на время и место, нет даже имен и, конечно же, нет эмоциональной вовлеченности рассказчицы. Возможно, случись это с ней самой, рассказ был бы живее. Пословицы варьируются. Есть собственно пословицы вроде «От малого знания — большая беда», а есть целая коллекция изречений, призывающих к бдительности, рассудительности и осмотрительности. Особое место занимают изречения о вреде излишней доверчивости. Анджело слушает и благоговейно кивает. Он разевает рот и даже перестает мигать. Через некоторое время Минне надоедает его преданное внимание, и она, уже в качестве примечания, добавляет, что ни к чему нельзя относиться слишком серьезно. Это лишь сильнее озадачивает Анджело, и тогда Минна переводит разговор на более легкую тему.

— Знаешь, меня тут недавно наши девушки уговаривали сменить прическу и заплетать косу.

— Это было бы красиво, — отвечает Анджело.

— Видишь ли, Анджело, я не настроена менять прическу, с которой свыклась за столько лет.

— Мисс Минна, вы поступайте так, как лучше для вас, — говорит Анджело.

Минна бессильна разрушить его всепроникающую и опасную доброту. Анджело относится так ко всем, вручая им груз своего распахнутого сердца и позволяя делать с его сердцем что угодно… Через какое-то время Минна решает, что им обоим пора возвращаться к работе.

Она никогда не жалуется на свою работу. И только для пользы дела Минна попросила, чтобы ей дали помощницу. Тогда в ее выходные дни — по понедельникам — ни персонал кухни, ни ученицы не останутся без присмотра. Однако никто из руководства не посчитал ее просьбу достаточно серьезной. Сначала миссис Элвуд поддержала идею Минны и пообещала поговорить с управляющим по персоналу. Прошло время. Когда Минна спросила, был ли разговор, миссис Элвуд замялась и вдруг предложила ей самой поговорить с управляющим. Минна не решилась нарушать установленный порядок и подала заявление, изложив свои доводы. С тех пор прошло несколько недель. Ответа не было. Что ж, нет так нет. Жаловаться не в ее правилах. Конечно, хорошо было бы иметь помощницу примерно ее возраста, умеющую ладить с девчонками, а при случае и строгость проявить. В спальном корпусе и комната для нее есть. Ведь наверняка кто-то из женщин ищет жилье. А тут — комната бесплатно, и жить при колледже безопаснее, чем в многоквартирном доме. Конечно, помощница была бы ей очень кстати, но Минна не торопит события. Она умеет ждать.

У Минны был выходной день. Она шла по аллее парка Бостон-Коммон. Рядом бродили первые утки. Им было скучно. Минна то накидывала, то снимала платок. Когда ветер утихал, ей становилось даже жарко, но очередной порыв заставлял поежиться. Ежилась она и при виде бегунов в шортах и футболках, сшитых из легкой материи, которую прозвали «дрожалкой». Мимо нее, переваливаясь, прошествовало несколько диких уток. Вид у них был как у людей, случайно попавших в шумную незнакомую компанию, где их незаслуженно оскорбили, и теперь они, сконфуженные и ошеломленные, всеми силами пытались сохранять достоинство. Кроме уток на аллеях гуляли матери с детьми. Потом они отправятся по магазинам (или уже там побывали). Матери были одеты по-летнему, а детей закутали так, словно еще продолжалась зима. Впрочем, они и сами вздрагивали от порывов холодного ветра, поглядывая на плавающие в пруду куски хлеба и равнодушных уток. Через какое-то время утиное равнодушие исчезнет, но сейчас, когда утки готовились к продолжению рода и тщетно искали уединения, они отказывались есть, если за ними наблюдали. Старики в своих извечных пальто (чувствовалось, эти пальто они носят круглый год), с мятыми газетами под мышкой и общипанными буханками хлеба в руках, отламывали большие куски и бросали уткам. Они настороженно озирались по сторонам, не заметил ли кто, что куски слишком тяжелые (вероятно, их намерением было подбить и утопить утку).

Минна лишь мельком взглянула на дрожащие стариковские руки и неуклюжие броски, не достигавшие цели. Она не стала задерживаться в парке, а вышла на Бойлстон-стрит. Минна зашла погреться в «Шривс» и там какое-то время рассматривала столовый хрусталь и серебро, представляя, какой набор лучше бы украсил стол брата. За углом находилась закусочная Шрафта, где Минна немного подкрепилась. Выйдя из закусочной, она остановилась, раздумывая, куда бы отправиться теперь. Было всего два часа дня, однако неустойчивая мартовская погода не располагала к прогулкам. Потом она увидела вышедшую из дверей «Шривса» девушку; та улыбнулась и помахала Минне. Девушка была одета в джинсовую юбку выше колен, сандалии и зеленый свитер с вырезом «лодочкой», наверняка позаимствованный у какого-то парня. Свитер свисал ниже бедер, длинные рукава были подвернуты и болтались над худенькими девичьими запястьями, как складки живота у какого-нибудь толстяка.

— Минна, привет! — крикнула девушка.

Теперь Минна ее узнала: эта девушка приходила к ней посмотреть телевизор. Имени она не помнила; имена Минна запоминала с трудом. Она решила про себя называть девушку Дорогуша. Дорогуша собиралась проехаться на метро в Кембридж — пригород Бостона — и пошататься там по магазинам. Она спросила, не составит ли Минна ей компанию. Минна согласилась и не пожалела. Она видела, с каким уважением смотрели на них пассажиры метро. Может, все думали, что она — бабушка или даже мать Дорогуши? Их обеих награждали улыбками, и Минна мысленно принимала поздравления. В Кембридже они зашли в магазинчик, славящийся деликатесами, где Минна купила несколько банок экзотической еды. Этикетки банок были на иностранных языках, а крышки запечатаны красивыми марками. Минна сразу представила воображаемого дядюшку — моряка и путешественника, который якобы прислал ей эти лакомства из далекой страны. Потом они зашли в антикварный магазинчик, полный разной ерунды вроде помятых серебряных кубков, и Минна купила там удивительно красивую вилку. Дорогуша сказала, что этой вилкой очень удобно есть иностранные лакомства. Девушка была очень добра к Минне; настолько добра, что Минна подумала: «Должно быть, сверстницы ее недолюбливают». В четыре часа погода снова испортилась, и они отправились на Браттл-сквер смотреть иностранный фильм. Им пришлось сесть в первые ряды, поскольку Минне было трудно читать надписи перевода. Содержание фильма несколько обескуражило Минну, и она задалась вопросом, допустимо ли юным девушкам смотреть такие картины. Но когда фильм кончился, Дорогуша потрясла Минну знанием кино и серьезностью рассуждений, что немного ее успокоило. Потом Дорогуша предложила ей пообедать в немецком ресторанчике. Оказалось, девушка бывала здесь не раз. Они ели кислую капусту, фаршированный перец и запивали еду темным немецким пивом. Дорогуша призналась: одной ей пива бы здесь не подали. Домой они вернулись, когда уже стемнело, и Минна на прощание поблагодарила девушку за чудесно проведенное время. Она чувствовала себя приятно уставшей. Переложив пакет с экзотической едой и антикварной вилкой в левую руку, Минна открыла дверь и вошла к себе. Было начало десятого, но ее тянуло улечься спать. На столе, куда Минна поставила пакет, она увидела изящную бежевую папку с приложенной запиской. Записка была от миссис Элвуд.

«Ну вот и дождалась», — подумала Минна. Но зачем миссис Элвуд принесла папку? И что там? Осторожно раскрыв папку, Минна увидела копию заявления о приеме на работу и копию резюме. Она замешкалась: чужие данные казались ей слишком личными, чтобы туда заглядывать. Но потом взгляд Минны упал на пакет с экзотической едой, и это придало ей уверенности. Она достала из папки листы и начала просматривать. Женщину звали Селестой, возраст сорок один год. Она писала, что имеет большой опыт «обслуживания за столом». Ей также пришлось работать консультантом в летнем лагере для девочек. Родом Селеста была из городка Херонс-Нек штата Мэн, где муж се сестры управлял летним пансионатом для туристов. Она работала и там. Прежде пансионат принадлежал родителям Селесты. «Замечательно», — подумала Минна. Она вдруг забыла о своей усталости и принялась хлопотать. Минна красиво расставила баночки с экзотической едой, поместив их на полку над столом. Затем развернула программу передач — нет ли сегодня фильма с Алеком Гиннесом. Миссис Элвуд всегда просила сообщать ей, когда будет фильм с его участием. Да и новенькую надо пригласить, чтобы не чувствовала себя одинокой. День сегодня был поистине чудесным: в программе нашелся фильм с Алеком Гиннесом. Минна вышла в коридор спального корпуса и, напевая себе под нос, пошла к Селесте. Жаль, что она не знала настоящего имени Дорогуши. Но об этом можно будет спросить у миссис Элвуд.

Минна осторожно постучала в дверь комнаты Селесты и услышала (или подумала, что услышала) сонное: «Войдите». Она открыла дверь и в нерешительности застыла на пороге, поскольку в комнате царила почти полная темнота. Лишь на столе горела старенькая шаткая лампа, льющая скудный свет на спинку мягкого стула. Как и большинство угловых комнат спального корпуса, комната Селесты не была ни квадратной, ни даже прямоугольной. Любая симметрия казалась здесь случайностью. В комнате было пять углов, и в каждом потолок почти соединялся с полом, образуя нишу. В одной из ниш стояла кровать (правильнее сказать, койка). Новая хозяйка комнаты попыталась отгородить свою спальную норку от остального пространства комнаты. К стенной лепнине крепилось тяжелое ярко-красное покрывало. Край покрывала шевелился, и Минна подумала, что у Селесты открыто окошко над кроватью. Вся комната продувалась прохладным вечерним ветром, и тем не менее в ней ощущался тяжелый, пряный запах, похожий на запах мускуса. У Минны он пробудил довольно странное воспоминание. Прошлым летом, когда брат приезжал в Бостон, они ходили на развлекательное представление. Название давно вылетело из памяти. Зато Минна помнила, как поздним вечером они ехали обратно в пустом вагоне метро и на одной станции в вагон вошла крупная женщина в аляповатом цветастом платье и грузно села. Минну с братом от пассажирки отделяло пять пустых мест. Она принесла с собой все запахи душного летнего вечера, сильного дождя и поднимающихся от земли испарений. В вагоне запахло так, как пахнет, если в жаркий летний день открыть дверь погреба с земляным полом, куда не заглядывали с зимы.

— Селеста! — шепотом позвала Минна.

Из-за покрывала вновь донеслось бормотание и прилетела новая волна возбуждающего и какого-то тревожащего запаха. Минна слегка отодвинула край покрывала и в слабом свете увидела крупное рослое тело Селесты, спавшей в странной позе. Подушка находилась у нее на уровне лопаток, голова была откинута назад, шея казалась длинной и изящной, несмотря на выступавшие жилы, тянувшиеся к высоким изогнутым ключицам (все это открылось взору Минны даже при таком скудном освещении). Груди Селесты были полными и крепкими, без признаков обвислости: они стояли, а не клонились к подмышкам. Только сейчас Минна поняла, что ее новая помощница спит обнаженной. У Селесты были тяжелые широкие бедра с плоскими симметричными впадинами в области таза. Невзирая на определенную тяжеловесность каждой части ее тела — тела сильной крестьянки с толстыми икрами и крутыми бедрами, — из-за своих невероятно длинных ног она казалась почти худенькой. Минна вновь позвала Селесту, на этот раз громче, но едва услышала свой голос, как тут же пожалела об этом. «Как неловко почувствует себя эта женщина, если вдруг проснется и увидит здесь меня», — подумала Минна. И тем не менее она не ушла из комнаты. Это громадное тело, внушающее ужас своей скрытой силой и подвижностью, буквально пригвоздило к себе взгляд Минны. Селеста слегка шевельнулась. Движение началось с ее рук. Она согнула широкие, плоские пальцы, будто хотела удержать раненого зверька. Затем ладони Селесты повернулись, и пальцы впились в простыню, оставляя складки. Минне захотелось протянуть руку и успокоить эти ладони, пока они не разбудили их хозяйку, однако ее собственные руки и все тело застыли в неподвижности. Селеста повернулась на локте, выгнула спину, и руки коснулись ее широкого плоского живота. Медленно и поначалу легко, затем все быстрее и сильнее Селеста начала тереть свой живот. Руки двигались к тазу, пощипывая кожные складки; затем они переместились на бедра, разошлись по талии, опустились под ягодицы, после чего поднялись к пояснице. Селеста приподнялась, снова выгнула спину, теперь уже круче; жилы на шее напряглись и сильнее проступили под кожей, а губы, всего мгновение назад плотно сжатые, округлились в бессознательную улыбку. Селеста открыла глаза, моргнула, ничего не увидела (Минна увидела лишь белки ее глаз) и снова их закрыла. Ее тело расслабилось, погрузившись в матрас. Похоже, сон Селесты перешел в более глубокую стадию. Руки скользнули под бедра и там замерли. Минна попятилась назад, опустила полог. Потом она погасила настольную лампу и на цыпочках вышла из комнаты, постаравшись как можно тише прикрыть за собой дверь.

Минна вернулась к себе. С полки ей улыбались яркие этикетки баночек с экзотической едой. Она села и стала их разглядывать. Ею вдруг снова овладела усталость, но уже не столь приятная. Конечно, было бы здорово пригласить миссис Элвуд и Селесту на фильм и угостить их деликатесами из далеких стран. Но у нее только одна вилка для такого вида пищи. Даже если придет только миссис Элвуд, не будут же они есть одной вилкой на двоих! Минна вспомнила также, что у нее даже нет консервного ножа. Конечно, можно обойтись без угощения и просто позвать миссис Элвуд на фильм. Но Минна чувствовала себя настолько утомленной, что просто сидела, не двигаясь, на месте. Она думала, что Селеста выглядит гораздо моложе сорока одного года. Конечно, свет там никуда не годился, а во сне, как известно, морщинки на лице разглаживаются. Но действительно ли Селеста спала? Если это сон, то какой-то очень странный. А какие черные у Селесты волосы! Возможно, крашеные. Должно быть, бедняга хлебнула в жизни. Где бы эта женщина раньше ни работала, измоталась она изрядно. И все же Минне было не преодолеть чувства неловкости, которое охватило ее в комнате Селесты. Чем-то это напоминало чтение чужого письма. (Неловкость — основное чувство, которое Минна очень часто испытывала за других и почти никогда — за себя. Степень неловкости измерялась лишь продолжительностью испытываемого состояния.)

Минна решила, что не нужно раскисать, а лучше заняться делом. Позвать миссис Элвуд на фильм, сходить на кухню за консервным ножом и поискать там похожую вилку. Когда миссис Элвуд придет, можно будет спросить у нее имя Дорогуши. Но воспитательница наверняка спросит ее про Селесту — познакомились ли они. И что сказать в ответ? Сказать: «Да, хотела познакомиться, но Селеста спала»? Тогда Селеста узнает, что Минна у нее побывала. (Не надо было трогать лампу!) А может, сходить туда и снова включить лампу? Поразмышляв, Минна поняла всю нелепость своего порыва. Селеста спала и даже не подозревала, что у нес гостья. И что особенного увидела Минна? Только то, что Селеста спит обнаженной. Так та и сама об этом знала. Велика важность! Чувствовалось, Селесту подобные тонкости не волнуют. Минну вдруг пронзила мысль, что она откуда-то знает Селесту, что раньше где-то видела ее. Откуда явилась эта мысль? Сама придумала? Нет, не могла она такое придумать. Быть этого не может. Не знала она раньше никакой Селесты. Для Минны знакомство с кем-то — процесс долгий и медленный. Взять ту же девушку, с которой они так замечательно провели сегодня время. Они были вместе несколько часов, но Минна не могла сказать, что узнала ее лучше.

Яркие этикетки по-прежнему манили ее, побуждая вскрыть хотя бы одну банку и попробовать содержимое. И опять навалившаяся усталость притушила желание. Если не говорить миссис Элвуд о фильме, можно будет улечься спать прямо сейчас. Конечно, тогда надо будет повесить со стороны коридора табличку: ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ. Однако усталость Минны была какой-то странной; по правде говоря, ей не хотелось ложиться спать и даже читать в кровати. Да и оставить миссис Элвуд без фильма с Алеком Гиннесом, которого воспитательница просто обожала, — это несправедливо. Как такое могло прийти ей в голову? Минна вновь посмотрела на баночки с яркими этикетками и вдруг ощутила, что в них есть что-то чужеземное и отталкивающее. Тут в дверь дважды постучали. Минна вздрогнула, словно ее застигли за чем-то недостойным.

— Минна! Минна, вы дома?

Это была миссис Элвуд. Минна медленно, с осторожностью открыла дверь и увидела изумленное лицо миссис Элвуд.

— Боже мой, я никак подняла вас с постели?

— Нет, что вы! — поспешно возразила Минна.

Миссис Элвуд вошла в комнату.

— Как у вас темно!

Минна только сейчас вспомнила, что не зажигала верхний свет, ограничившись настольной лампой. Не слишком яркая полоска выхватывала из темноты полку и сегодняшние покупки.

— Что это у вас там? — спросила миссис Элвуд, настороженно косясь на полку.

— У меня сегодня был просто восхитительный день, — сказала Минна. — В городе мне встретилась одна из наших учениц. Мы вместе съездили в Кембридж, ходили по магазинам, обедали в немецком ресторане и смотрели иностранный фильм. Мы только недавно вернулись. Минут двадцать, не больше.

— Я бы сказала, вы вернулись более двадцати минут назад, — возразила миссис Элвуд. — Я видела, как вы обе входили.

— Значит, вы видели эту девушку? Как ее зовут?

— Вы провели с нею столько времени и не знаете ее имени?

— Наверное, она мне говорила прежде, но у меня плохая память на имена. А снова спрашивать было как-то неловко. Она приходит ко мне смотреть телевизор.

— Боже милостивый! — всплеснула руками миссис Элвуд. — Кто же не знает этой девушки? Ее зовут Молли Кэбот. Она проводит в магазинах и кино гораздо больше времени, чем на занятиях.

— Она была так добра ко мне, — сказала Минна. — О пропуске занятий я как-то не подумала. По-моему, она смышленая девушка. Но мне она показалась одинокой. Неужели у нее неприятности?

— Неприятности — это еще мягко сказано.

Миссис Элвуд взяла с полки одну из банок и принялась вертеть ее в руках. Разглядывая банку со всех сторон, воспитательница неодобрительно морщилась.

— Я бы сказала: эта Молли попадет в большую беду, если не начнет снова регулярно посещать занятия и не подтянет все свои «хвосты».

— Как грустно, — вздохнула Минна. — Она такая приятная девушка. Мы с ней замечательно провели время.

— Надеюсь, у нее хватит ума взяться за учебу, — суровым тоном произнесла миссис Элвуд.

Минна кивнула. Она ничем не могла помочь Молли, и от этого ей стало грустно. Миссис Элвуд продолжала недоверчиво разглядывать банки. Минна надеялась, что воспитательница не заметит экстравагантную вилку.

— А что в этих банках? — спросила миссис Элвуд, беря своей мясистой рукой другую банку.

— Иностранные деликатесы. Молли сказала, что они очень вкусные.

— Я бы не стала покупать еду, основываясь только на чьих-то мнениях и не зная, что она собой представляет, — отчеканила миссис Элвуд. — А вдруг содержимое готовилось в антисанитарных условиях? Кажется, это из Кореи или откуда-то из тех мест!

— Такие красивые баночки. Я подумала: должно быть, и еда в них вкусная, — простодушно призналась Минна.

И вновь усталость разлилась по всему ее телу, добравшись даже до языка.

— Мы замечательно провели время, — промямлила она, удивляясь горестным ноткам в своем голосе.

Миссис Элвуд это тоже удивило. В комнате установилась тягостная тишина.

— Думаю, вы очень устали задень, — сказала миссис Элвуд. — Я повешу табличку на дверь, чтобы девушки вас не беспокоили.

Властность в голосе миссис Элвуд явилась последней каплей. Теперь Минна чувствовала, что ей действительно хочется спать. Возражать она даже не пыталась и ни слова не сказала о фильме с Алеком Гиннесом.

Ей снились какие-то размытые, призрачные фигуры. Похоже, их сопровождали странные царапающие звуки, доносящиеся из коридора. Вероятно, девушки пришли посмотреть выпуск новостей и удивились, увидев табличку. Затем Минне приснилось, будто к ней в комнату явилась обнаженная Селеста в сопровождении уродливых гномов. Минна проснулась, ощутила тепло своих рук, прижатых к бокам, и тут же вздрогнула от собственного прикосновения. Она вновь повернулась на спину, вытянула руки вдоль тела, согнула пальцы. Ей казалось, что ее руки скованы наручниками. Если бы Минна попробовала содержимое экзотических банок, кошмарные сны можно было бы приписать незнакомой и, возможно, недоброкачественной пище. Но она ничего не ела. Причина беспокойного сна оставалась для нее загадочной, и это тревожило Минну.

Если время от времени Минну и охватывало мимолетное недоумение или появлялись мысленные замечания в адрес Селесты, все это происходило где-то на уровне подсознания. Если она и завидовала легкому характеру и общительности своей помощницы (та почти сразу же сдружилась со всеми ученицами, с замкнутым Флинном и в особенности — с Анджело), это опять-таки проходило на подсознательном уровне. Лишь через несколько недель после той ночи с кошмарами Минна вспомнила: а ведь миссис Элвуд даже не спросила у нее, ходила ли она познакомиться с Селестой. За это время Минна сумела получше узнать Молли; она ощущала необходимость сделать это, необходимость установить над девушкой слабую, ненавязчивую опеку. Но опека не означала, что общение с Молли превратилось в исполнение долга. Минна по-прежнему наслаждалась их тайными прогулками и походами по магазинам; это было ее личным удовольствием, которым она не делилась ни с кем. Теперь она уделяла меньше времени Анджело, хотя все так же беспокоилась за него. По словам миссис Элвуд, Анджело «весьма увлекся» Селестой. Он покупал ей цветы: дорогие, яркие и безвкусные. Эти цветы он никак не мог тайком нарвать в парке Бостон-Коммон, значит, действительно тратил на них деньги. Селеста принимала и другие, менее открытые знаки внимания. По субботам девушкам разрешалось приглашать на ланч своих молодых людей, и те, конечно же, сразу замечали Селесту. Взгляды, бросаемые на нее парнями, редко были случайными; это были пристальные, оценивающие взгляды. Так смотрел на нее и Флинн, украдкой поглядывая из-за кастрюль и сковородок. Если Минна что-то и думала по этому поводу, то лишь мысленно отмечала неподобающее поведение повара и дурные манеры молодых людей. Обожание, с каким относился к Селесте Анджело, было не более чем очередным примером трагической открытости этого человека. Конечно же, угроза исходила не от Селесты. Угроза для Анджело всегда исходила от него самого.

Минна прекрасно ладила с Селестой. За два месяца Селеста освоилась в колледже. Она была веселой, несколько шумной, но всегда любезной. Ученицы восхищались (и завидовали) ее «обаятельности в духе Модильяни» (слова Молли). Флинну, судя по всему, доставляло немалое удовольствие втайне наблюдать за нею. Миссис Элвуд находила Селесту очаровательной, хотя и немного дерзкой. Минна была довольна своей помощницей.

В июне, за несколько недель до каникул, Селеста купила себе машину — помятый реликт, немало побегавший по бостонским улицам. Вскоре она повезла Минну и Молли Кэбот в Кембридж, поскольку ей самой тоже хотелось прогуляться там по магазинам. В салоне машины пахло маслом для загара, сигаретами и еще чем-то странным и терпким, словно свежемолотым кофе. Но это не был запах кофе: Минне подумалось о пустующих летних домиках, где мебель закрыта чехлами и где, должно быть, пахнет так же. Селеста вела машину по-мужски. Локоть левой руки она выставила в открытое окошко, а правой сжимала рулевое колесо. Ей нравилось переключать скорости и соревноваться с такси. В ответ машина вздрагивала и надсадно верещала. Селеста объясняла, что это засорившийся или плохо отрегулированный карбюратор. Минна и Молли уважительно кивали. Свои выходные дни Селеста проводила на пляже в Ревир-Бич. Ее тело покрылось глубоким загаром, но Селеста жаловалась на состояние воды. «Словно пи-пи туда делали», — говорила она. Что ж, в разгар сезона возможно и такое.

Июнь сделал девушек беспокойнее, а Флинна — раздражительнее. Он и так всегда сильно потел, но раннее и продолжительное бостонское лето превращалось для него в пытку. Минна привыкла к жаре и в последнее время почти не потела. Анджело, разумеется, и летом сохранял свою бледность и сухие подмышки. От Селесты исходило ощущение влажного зноя.

В июне учебный год заканчивался. Девушки вели себя легкомысленнее и чаще думали о свиданиях, нежели об уроках. По выходным столовая больше напоминала шумный молодежный бал, хотя и под бдительным надзором старших. Вскоре начнутся летние курсы, и в спальном корпусе появятся другие девушки. Летние занятия проходили легче и веселее, да и повару было меньше работы: летом обычно едят немного. Анджело, подарив Селесте очередной громадный букет, попросил ее сходить с ним в кино. Они стояли почти рядом, их головы разделяли только цветы. Анджело робко поглядывал сквозь букет, ожидая ответа. Селеста была немало удивлена и величиной подарка, и вопросом.

— А на какой фильм? — спросила она, раскрыв свой широкий, сильный рот и блеснув двумя рядами ровных, здоровых зубов.

— На какой-нибудь. Мы выберем. Но у меня нет машины.

— Как-нибудь съездим на моей, — ответила Селеста.

Она снова взглянула на нелепый букет.

— Слушай, а куда, черт побери, мы поставим эту пропасть цветов? Может, за окно, чтобы Флинну не мешали? Я люблю цветы за окном.

Анджело принялся смахивать пыль с подоконников. Сквозь пар, подымавшийся от кастрюль, глаза Флинна нашли длинную спину Селесты, ее сильные ноги, широкие, упругие ягодицы, которые немного напряглись, пока их обладательница держала в руках невообразимую смесь лилий, сирени и множества других цветов.

В пятницу смотреть телевизор к Минне пришло совсем мало девушек. Это была последняя пятница учебного года. Далее начинались выпускные экзамены. Скорее всего, девушки усиленно занимались, а те, кому было не до учебников, предпочли отправиться туда, где веселее, чем у экрана телевизора. Днем прошел дождь. После него от тротуаров поднимались насыщенные запахами испарения. Улицы довольно быстро высохли, лишь кое-где еще оставались лужи. Жителям Бостона такая жара напоминала о южных штатах; им виделась усадьба, на веранде которой лениво качалась в гамаке обнаженная женщина. Словом, эти дожди пахли чем-то чувственным и даже похотливым. Минна немного устала за день, но усталость была приятной. Она сидела у окна и смотрела на дорожку, которая вела к спальному корпусу, огибая его. Дорожка напоминала въезд в старинную усадьбу: она имела высокий бордюр и красиво вилась между вязов по ярко-зеленой лужайке. Возле дорожки, прислонившись спиной к дереву, сидела Селеста. Она сидела, уперев руки в бока и вытянув ноги так, что щиколотки перевешивались через бордюр. Такая поза была неподобающей для любой женщины, однако Селесте удалось облагородить ее до состояния «красоты, присевшей отдохнуть». Своей позой Селеста олицетворяла томную, чувственную неподвижность. Одета помощница Минны была достаточно вызывающе: безрукавка с высоким воротом, свисавшая поверх юбки с запахом, у которой обязательно где-нибудь есть разрез.

После новостей девушки задержались на прогноз погоды. Его вел щеголевато одетый невысокий мужчина с метеостанции аэропорта Логан. Метеоролог стоял возле большой карты и монотонным голосом объяснял значение всех этих стрелочек, крючков и закорючек. От хорошей погоды зависели планы на выходные, и девушки прильнули к телевизору. Только Минна продолжала смотреть в окно. Селеста все так же сидела у дерева. В это время с правой стороны на дорожку повернул мотоцикл с огненно-красным бензобаком. Мотоциклист сбросил скорость и проехал чуть дальше спального корпуса, после чего остановился. За рулем сидел светловолосый, почти коричневый от загара парень с совсем детским лицом. У него были заостренные плечи, несоразмерно маленькая голова, тонкие руки и ноги. Одет мотоциклист был в бежевый летний костюм, из нагрудного кармана которого выставлялся платочек из натурального шелка. Галстуки парень, по-видимому, не любил и для лучшей вентиляции шеи расстегнул воротник своей белой рубашки. Сзади сидела Молли Кэбот. Она первой спрыгнула с мотоцикла и дожидалась, когда ее молодой человек сделает то же самое. Он слезал медленно и неохотно. Парень проводил Молли до вестибюля спального корпуса, причем шел он с видом спортсмена, получившего травму, но продолжавшего участвовать в соревнованиях. Минна повернулась к телеэкрану, чтобы тоже узнать погоду на выходные. Но девчонкам было не до погоды: они сгрудились у окна.

— Значит, она все-таки с ним встречалась, — сказала одна из девушек.

— Мы так и не узнаем конец этой истории, — вздохнула другая.

Ученицы приклеились к окну и замерли, ожидая, когда парень снова выйдет. Мотоциклист не заставил себя ждать. Обратно он вышел довольно быстрой и бодрой походкой. Подойдя к мотоциклу, блондин стал там что-то подкручивать. Движения его были торопливыми. Чувствовалось, его мотоцикл не нуждался ни в какой подкрутке и все это делалось ради зрительниц. Затем парень уселся в седло и сильно лягнул педаль стартера. Двигатель взревел, заставив девушек у окна вздрогнуть. Селеста тоже встрепенулась и изменила позу. Мотоциклист поехал в ее сторону, проехал мимо, но через несколько футов у него вспыхнул стоп-сигнал и заднее колесо чуть накренилось в сторону бордюра. Парень спустил правую ногу на землю и остановил мотоцикл. Затем он слез сам и за руль повел мотоцикл туда, где сидела Селеста. Одна из девушек выключила телевизор и спешно вернулась к окну. Однако это не помогло: работающий двигатель мотоцикла все равно заглушал слова парня. Селеста, похоже, вообще молчала. Она просто улыбалась, пристально разглядывая мотоцикл и его хозяина. Потом она встала, подошла к мотоциклу, пару раз провела рукой по фаре, потрогала рычажки и кнопки на приборной доске, после чего остановилась позади парня. Смотревшим из окна показалось, что Селеста проводит итоговый осмотр, прежде чем принять решение. И в этот же момент (а может, девушкам просто показалось) Молли постучала в дверь комнаты Минны, после чего открыла дверь и вошла.

— Привет! — крикнула она с порога.

Девушки засуетились. Кто-то неуклюже потянулся к телевизору, однако Молли подбежала к окну, спросив по пути:

— Он уехал?

Она успела к самому интересному моменту. Селеста подала мотоциклисту руку и ловко запрыгнула на заднее сиденье, что при ее значительном весе было просто удивительно. Ее юбка не слишком годилась для езды на мотоцикле, однако Селеста тут же развернула ее разрезом назад. Она обхватила своими сильными ногами сиденье и мотоциклиста, потом протянула сильные руки и обняла его. Селеста была на несколько дюймов выше парня, шире в плечах и явно сильнее его. Мотоциклист перенес всю тяжесть тела на левую ногу, с видимым напряжением выровнял крен мотоцикла и оттолкнулся правой ногой. До конца гравийной дорожки парень с Селестой ехали медленно и, насколько возможно, тихо. Наконец мотоцикл вывернул на широкую улицу. По звуку двигателя было слышно, как парень увеличил скорость, потом еще и еще. Затем звук мотоцикла потонул в общем шуме уличного движения.

— Ну и мерзавец, — спокойным голосом произнесла Молли Кэбот, будто рассуждая сама с собой.

Судя по лицам девушек, они ожидали услышать нечто подобное.

— Может, он просто решил похвастаться мотоциклом и прокатить ее вокруг колледжа, — не слишком уверенно сказала одна из них.

Сказано это было явно без желания вселить в Молли надежду.

— Конечно, — ответила Молли.

Она развернулась и спокойно вышла из комнаты. Девчонки тут же приклеились к окну и еще минут двадцать вглядывались в темноту.

— Сейчас начнется фильм. Хотите посмотреть? — спросила Минна.

Обычно она никогда не предлагала им посмотреть фильм, но сегодня все пошло кувырком, и ее предложение вполне вписывалось в общую канву событий. Если вдруг придет миссис Элвуд, ей это может не понравиться, но у нее хватит такта отложить разговор с Минной на потом, когда девушки уйдут.

— Фильм? — переспросил кто-то из девушек. — А почему бы и нет?

Словно в насмешку, сегодня показывали старый мюзикл о любви. Девушки оживленно комментировали каждую сцену и песню. В рекламные паузы они приклеивались к окну. Но и во время фильма любой шум извне, похожий на стрекот мотоцикла, заставлял их забывать о перипетиях сюжета и музыке. После окончания картины девушки не торопились расходиться (не у всех комнаты выходили окнами на фасад). Похоже, они были полны решимости всю ночь нести у окна вахту. Тогда Минна с застенчивой вежливостью спросила, не будут ли они возражать, если она ляжет спать. Они поняли намек и ушли, однако разошлись не сразу, а некоторое время толпились в коридоре и судачили. Девушки вовсе не злились на Селесту и не сочувствовали Молли. Минну поразило, что они возбуждены и почти обрадованы случившимся. Но представление затянулось, а они жаждали увидеть самое интересное. Это и было причиной их раздражения. Чувствовалось, они готовы дожидаться финала. «Какой ужас», — подумала Минна.

Но и она сама ждала окончания этой истории. Минна не легла в кровать. Она села у окна и спала урывками. Точнее, дремала, просыпаясь от каждого шума и испытывая стыд при мысли, что кто-то может ее увидеть. В четвертом часу утра она все-таки легла, но сон все равно не шел. Усталость уже не позволяла Минне вскакивать и подходить к окну на каждый звук, но ее уши чутко ловили все звуки. Потом она задремала и через какое-то время проснулась, заслышав стрекот мотоцикла. Возможно, другого, однако это был мотоцикл. Он остановился возле поворота на гравийную дорожку. Мотор тарахтел, как тарахтят моторы всех стоящих мотоциклов. Минне показалось, что он устал за ночь. Затем мотоциклист отъехал. Минна слышала, как двигатель набирает обороты и как звук отдаляется и постепенно исчезает. Теперь она прислушивалась к другим звукам — к негромкому шуршанию гравия под ногами и хрусту камешков. Затем звуки стали резче — ноги (вероятно, босые) поднимались по бетонным ступеням, царапая их приставшими к стопам камешками. Вначале открылась дверь-ширма, затем и основная дверь (Минна замерла при мысли, что вход может быть заперт на ключ). Через некоторое время хлопнула дверь в другом конце коридора. Включенная настольная лампа позволила Минне увидеть циферблат часов. Без нескольких минут пять. Вскоре в кухне появятся Флинн и Анджело; возможно, они уже там. В коридоре открылось еще несколько дверей, и по полу торопливо зашуршали босые девичьи ноги. Девчонки дождались окончания спектакля. Под их перешептывания Минна заснула.

Субботнее утро выдалось дождливым. Дождь был моросящим; от него запотевали оконные стекла и выступали капельки пота на верхней губе. С таким же успехом сейчас могло сиять солнце, поскольку дождь не принес никакой прохлады. Настроение повара Флинна тоже было отнюдь не солнечным. Перед ланчем он пожаловался, что пришедших на завтрак можно было по пальцам пересчитать.

— Как в декабре, — ворчал он. — Но тогда хоть эпидемия гриппа была. А чем им сейчас аппетит отшибло?

Флинн всегда сердился, когда приготовленную им пищу некому было есть. Раздражало его и меню сегодняшнего ланча. Ну зачем в такую жару варить суп, если к нему почти не притрагиваются? Несмотря на дождливую погоду, в столовой, помимо учениц, собралось немало родителей и приглашенных молодых людей. Минну всегда удивляло: девушки целый год говорили о выпускных торжествах, но почему-то самыми праздничными оказывались субботние вечера накануне экзаменов.

Минна с утра внимательно наблюдала за Селестой, надеясь услышать от нее хоть что-то. Впрочем, почему Селеста должна отчитываться? Она ничем не нарушила распорядок колледжа. Вот только выглядела она сегодня хуже, чем обычно (Минна могла в этом поклясться). Но если перемену заметила Минна, значит, увидят и другие. И это очень плохо, в первую очередь, для самой Селесты. Однако мысли свои Минна была вынуждена держать при себе. Ее обдало волной непонятного беспокойства: на мгновение вспомнился странный запах в машине Селесты. Волна накатила и быстро схлынула.

Близилось время ланча. Большинство девушек уже сидели за столами. Цветы на подоконниках столовой поникли, и Анджело с грустью поглядывал на них. Флинн сердито подгонял его, требуя, чтобы суп был на каждом столе. Селеста работала четко и сосредоточенно, разнося супницы и подносы с картофельным салатом. Вернувшись в кухню, она глубоко затягивалась сигаретой, после чего опускала сигарету в углубление пепельницы на столе и брала очередные супницы и подносы. Минна аккуратно окаймляла латуком подносы, надежно пряча пожухлые листья под ломтиками картофеля.

Селеста снова вернулась на кухню, взяла сигарету и, наверное, решила еще раз затянуться, прежде чем размять окурок в пепельнице. В это время металлическая дверь распахнулась и в кухню вошла Молли Кэбот. Она кусала губы. Дверная пружина с легким лязгом закрыла дверь. Анджело стоял спиной к двери, держа в руках охапку цветов (Минна разрешила ему заменить самые увядшие). Он повернулся на звук. Флинн равнодушно поднял голову от кастрюль. У Минны вдруг сдавило трудную клетку: вначале снаружи, потом изнутри. Худенькая, невысокая Молли Кэбот шагнула вперед. Она сердито щурилась, глядя на Селесту, будто пыталась испугать эту рослую, спокойную женщину.

— Ты — сука и шлюха! — выкрикнула Молли.

Ее звонкий голос напоминал удары кофейной ложечкой по блюдцу.

— Ты и в самом деле грязная шлюха!

А Селеста просто смотрела и мягко улыбалась, как будто ей было любопытно, что еще скажет Молли.

Молли немного удалось совладать с волнением. Возможно, она даже припомнила кое-что из уроков ораторского искусства.

— Я не паду так низко, чтобы соперничать с тобой на твоем уровне!

Но в ее голосе не было холодного высокомерия, которого требовали такие слова. Голос Молли по-прежнему дребезжал, как ложечка, уроненная на блюдце.

— Молли, прошу вас… — сказала Минна, не зная, что говорить дальше.

Молли, не сводя глазе Селесты, осторожно попятилась к двери, нащупала ее рукой, затем привалилась спиной и открыла, исчезнув из кухни. Дверная пружина, скрипнув пару раз, закрыла дверь.

— Селеста, дорогая… — забормотала Минна, словно это она была в чем-то виновата.

Лицо Селесты сохраняло все то же выражение спокойного любопытства.

— Все в порядке, Минна, — нежно и ласково ответила Селеста, будто говорила с маленькой девочкой.

Минна покачала головой и отвернулась. Ей казалось, она вот-вот расплачется. Флинн гремел сковородками, расставляя их по алюминиевым полкам.

— С чего это она? Что тут вообще происходит?

Ему никто не ответил. Все молчали. Тем временем с Анджело происходила метаморфоза. Его лицо вдруг перекосило яростью. Чувствовалось, это не его собственная, а тщательно заученная ярость, скопированная из низкопробных фильмов и школьных спектаклей. Тяжело ступая (опять подражание героям плохих фильмов), он вышел на середину кухни, швырнув на пол цветы.

— Что она о себе думает? — сердито спросил Анджело. — Кто дал ей право так разговаривать? Кто она такая?

— Обыкновенная девочка. Она думает, что я увела ее парня, — ответила Селеста. — Вчера он привез ее, а потом мы с ним поехали прокатиться.

— Но она не смеет так говорить! — закричал Анджело.

Минна увидела, что неизменно бледное лицо Анджело сейчас было пунцово-красным.

— У меня дочка ее возраста, — сказал Флинн. — Если б моя девчонка позволила себе такие слова, я бы ей весь рот намылил!

— Отличный способ, Флинн! — огрызнулась Селеста, — Настолько отличный, что тебе лучше заткнуться.

Иногда бывает достаточно одного слова, чтобы мрачные предчувствия стали реальностью. Столкновение Анджело с нелепой и жестокой судьбой, которого так боялись и Минна, и Флинн, и, возможно, Селеста, уже началось. Он зачем-то метнулся к раковине, затем выскользнул из кухни. Он исчез раньше, чем все трое сообразили: Анджело что-то задумал.

Первым очухался Флинн.

— Парень унес щелочное мыло! — крикнул он и поспешил к двери.

Минна направилась вслед за ним, но Селеста опередила их обоих.

Зал столовой был полон и непривычно тих (вероятно, из-за присутствия родителей). Позвякивали кубики льда в чайных стаканах и кое-где скрипели стулья. Миссис Элвуд сидела в окружении нарядно одетых родителей и их младших благовоспитанных детей с повязанными салфетками. Минна беспомощно взглянула на нее. Миссис Элвуд была занята разговором, и у нее, как всегда, слегка подергивался подбородок. Анджело стоял в дальнем конце зала, в проходе между столиками. В правой руке он сжимал желто-зеленый кусок щелочного мыла. Анджело весь напрягся, словно держал что-то тяжелое (например, метательное ядро) или опасное (скажем, гранату). Молли Кэбот сидела, уткнувшись в тарелку, и, как могло показаться со стороны, увлеченно подсчитывала количество полосок лапши или зернышек риса в супе. Анджело склонился над ней, почти касаясь носом ее волос.

— Вот что, девка. Ты должна извиниться перед мисс Селестой. Быстро. Вставай, — тихо произнес он, вспомнив фразы из фильмов.

Молли даже головы не подняла.

— Нет, Анджело, — сказала она и уже тише добавила: — Не мешай мне есть. Возвращайся на кухню. И побыстрее.

Анджело поднес ладонь к ее тарелке. Кусок щелочного мыла мягко скользнул в суп.

— Вставай, — тихо потребовал Анджело. — Иди извиняйся, иначе я намылю тебе рот.

Молли отодвинула стул и начала вставать, однако Анджело, находившийся по другую сторону стола, схватил ее, притянул к себе и, продолжая давить на плечи, опускал ее голову все ниже и ниже к тарелке. Девушка, сидевшая рядом с Молли, пронзительно вскрикнула. Ее крик не испугал Анджело. Одной рукой он сжал затылок Молли и окунул ее лицом в суп. Правда, всего один раз, и то на мгновение. Потом он схватил Молли за плечо, развернул к себе, нашаривая второй рукой мыло. Парень, сидевший по другую сторону прохода, вскочил на ноги.

— Ты что, спятил? — крикнул он, бросаясь к Анджело.

Но Селеста успела раньше. Она схватила Анджело за талию, оторвала от пола, заставила разжать руку и высвободить плечо Молли. Селеста пыталась подхватить его на руки и унести в кухню. Анджело извивался, как угорь, и вывернулся из ее рук. Но рядом уже стоял Флинн. Тот заключил мстителя в медвежьи объятия. Анджело громко застонал. Флинн развернулся и повел Анджело на кухню, согнув в три погибели его тощую фигуру. Селеста побежала вперед, открыла дверь кухни и держала наготове. Анджело лягался и царапался. Он вертел головой, пытаясь разглядеть Молли.

— Ты сама шлюха! — тоненьким, совсем не мужским голосом крикнул Анджело.

Они уже входили в кухню. Анджело продолжал бешено вертеть головой, пытаясь хоть что-то разглядеть за плечами Флинна. Селеста поспешила закрыть дверь изнутри.

Минна тоже искала глазами Молли. Та шла к выходу из столовой, прикрыв лицо салфеткой. Мокрая, со следами супа, блузка прилипла к ее худенькому, птичьему телу, а маленькие острые груди, обожженные и поруганные, словно стрелки, указывали направление движения. Миссис Элвуд взяла Минну за руку и тихо шепнула:

— Что все это значит? Какой бес в него вселился? Больше он у нас не работает. Пусть убирается куда угодно!

Анджело сидел на кухонном полу, привалившись к алюминиевому шкафу. Флинн неуклюже прикладывал к его губам мокрое полотенце. У Анджело изо рта шла кровь. После каждого прикладывания полотенца он еще ниже сползал на пол, сплевывая кровь и пытаясь вытереть рубашку, забрызганную супом. Его глаза были закрыты. Анджело поскуливал, словно брошенный хозяевами пес.

— Что ты с ним сделал? — спросила Флинна Селеста.

— Должно быть, язык прикусил, — буркнул повар.

— Да. Язык, — глухо подтвердил Анджело, которому мешало говорить мокрое полотенце.

— Ну и дурак же ты, макаронник, — поморщился Флинн.

Селеста отобрала у повара полотенце и отпихнула его самого от Анджело.

— Я сама. Ты ему все лицо располосуешь.

— Зря я не ударил ее, — выпалил Анджело. — Она это заслужила. За такое бьют.

— Вы только послушайте его! — воскликнул Флинн.

— Заткнись, — отмахнулась Селеста.

Минна тихо стояла в углу, выбирая момент, чтобы объявить печальную новость.

— Анджело у нас больше не работает. Миссис Элвуд велела ему собрать вещи и покинуть колледж.

— Боже, но куда он пойдет? — удивился Флинн. — Куда? На улицу?

— Не беспокойтесь обо мне, — сказал Анджело.

Он несколько раз моргнул и улыбнулся Селесте. Она опустилась на колени и, уговаривая его, как маленького, заставила открыть рот и показать язык. Потом Селеста достала из халата чистый носовой платок и осторожно обтерла Анджело язык, так же осторожно закрыла ему рот, приложила к губам мокрое полотенце, потом прижала к полотенцу руку Анджело. Анджело снова закрыл глаза. Его голова склонилась на плечо Селесты. Она чуть подалась назад, обняла Анджело своей крупной сильной рукой и стала легонько качать его. Его голова напоминала мячик на груди Селесты. Анджело вновь застонал, но теперь его стон был больше похож на попытку петь.

— Запру-ка я лучше дверь от греха подальше, — сказал Флинн.

Минна смотрела на них, ощущая тупую боль в горле — предвестницу больших слез и печалей. У нее начали холодеть руки и ноги. Это была ненависть. Минна сама удивилась, но это была ненависть: ненависть к Селесте — околдовавшей Анджело и завладевшей им. Сейчас она обращалась с ним как с диким кроликом, попавшим в ее силок. Скоро Селеста его успокоит и приручит. Впрочем, насчет дикого кролика Минна ошиблась. Анджело с самого появления Селесты был рад превратиться в ее любимую зверюшку, подопечного, ребенка — кого угодно. Он был зачарован и одержим ее великолепным, чувственным телом, и тело Селесты навсегда останется для него сверкающей и недостижимой целью. Анджело так и не поймет, что же притягивает его к Селесте.

— Анджело, у мужа моей сестры есть пансионат в штате Мэн, — тихо сказала Селеста. — Там замечательно. Рядом океан. Там тебя с радостью возьмут на работу. У тебя будет не каморка в подвале, а хорошая комната. Зимой пансионат закрыт. Тебе и нужно-то будет чистить снег и подправлять разные мелочи. А летом туда приезжают туристы: купаться в океане и плавать на парусных яхтах. Там много лодок и красивые пляжи. Моя семья тебя хорошо встретит. Тебе у них понравится.

— Нет, — возразила Минна. — Это слишком далеко. Как он туда доберется?

— Я сама его отвезу, — сказала Селеста. — Вечером отправимся. Я всего на один день. К понедельнику вернусь.

— Анджело никуда не выезжал из Бостона, — не сдавалась Минна. — Ему там не понравится.

— Ничего, привыкнет, — рявкнул Флинн. — Это лучше, чем на все четыре стороны.

— Селеста, а ты будешь туда приезжать? — спросил Анджело.

— Летом — по выходным. И в отпуск.

— А как называется то место? — спросил Анджело.

Он сел выше, уперся спиной в шкаф и провел рукой по волосам Селесты. Его восторженные, полные обожания глаза разглядывали ее густые черные волосы, лицо с крепкими скулами и широкий рот.

— У того места очень красивое название — Херонс-Нек, — сказала Селеста. — Там очень дружелюбные люди. У тебя появится много друзей.

— Я тоже думаю, что ты там приживешься, — сказал Анджело Флинн.

— Мы поедем сегодня вечером, — повторила Селеста. — Выедем, как только ты соберешь свои вещи.

— Это невозможно, — сказала Минна. — Вы не можете уехать сегодня.

— Да она едет-то всего на один день! — не выдержал Флинн. — Минна, из-за чего ты упрямишься? Всего один день.

Минна провела рукой по лицу: слой пудры был влажным, а в уголках глаз даже слипся в комочки.

— Я не могу дать вам выходной, — сказала Минна, глядя на Селесту. — Сейчас такое напряженное время.

— Боже милостивый! — поморщился Флинн. — Селеста, иди прямо к миссис Элвуд и объясни ей, что к чему.

— За кухню отвечаю я! — взвилась Минна. — Я столько времени добивалась, чтобы мне нашли помощницу, и я решаю, когда давать ей выходной.

Флинн избегал встречаться с Минной глазами. В кухне стало совсем тихо.

— А если я все-таки уеду вечером с Анджело? — спросила Селеста.

— Тогда можете не возвращаться, — отрезала Минна.

— Посади Анджело на автобус и объясни, как ехать, — предложил Селесте Флинн.

— Я не хочу ехать туда один, — чуть не плача, крикнул Анджело. — Я там никого не знаю.

В кухне опять установилась тишина. Теперь Флинн старался не встречаться взглядом с Селестой. Селеста смотрела в пол, потом вскинула голову и провела рукой по влажным волосам Анджело.

— Мы с тобой поедем сейчас, — медленно произнесла она. — Собирайся.

— Вместе! — как ребенок, обрадовался Анджело. — Ты мне там все покажешь.

— Обязательно покажу, — пообещала она. — Так будет лучше.

— Надо бы попрощаться с миссис Элвуд, — неуверенно сказал Анджело.

— Думаю, не стоит. Она сердита на тебя. Лучше не показываться ей на глаза. Знаешь, ты ведь можешь послать ей красивую открытку, когда мы приедем в Херонс-Нек.

— Правильно, — подхватил Анджело. — Я пошлю оттуда открытки и Флинну с Минной. Флинн, тебе какую открытку прислать?

— Чтобы вода была и скалы, — ответил повар, словно его спрашивал маленький мальчик.

— А там есть скалы? — спросил Анджело.

— Сколько угодно, — ответила Селеста.

— Минна, а ты что хочешь?

Минна стояла к ним спиной и, нагибаясь, собирала разбросанные цветы.

— Все, что тебе понравится, — ответила она.

— Тогда идем собираться, — сказала Селеста.

— Выйдите через другую дверь, — предложил им повар. — Там глаз меньше.

Он открыл дверь во двор. Дождь прекратился. Пахло травой, еще не успевшей высохнуть.

Когда Анджело с Селестой ушли и Флинн закрыл за ними дверь, Минна сказала:

— Хлопотный денек будет у нас завтра. Но, думаю, мы справимся.

— Обязательно справимся, — ободрил ее Флинн. — М-да, погано все сегодня получилось.

— И я еще добавила, — призналась Минна.

Эти слова она произнесла тонким, срывающимся голосом. Потом ее взгляд упал на супницы и подносы с картофельным салатом. Сколько же времени прошло? Ведь в зале заждались!

Минна приоткрыла дверь и осторожно выглянула в щелку. Столовая была пуста. Наверное, миссис Элвуд всех вежливо выпроводила.

— В зале — никого, — сообщила Минна.

— А с этим что прикажешь делать? — спросил Флинн, кивая на супницы и подносы.

Минна сидит у себя в комнате и коротает время до новостей и фильма. Она ждет, когда за окнами окончательно стемнеет. На гравийную дорожку и вязы мягко опускаются сумерки. Минна прислушивается к звукам из комнаты Селесты и ждет, когда ее машина выедет на дорожку. Вяло тянутся минуты. Потом Минне в голову приходит мысль, что они с Анджело, должно быть, уже уехали. Вещи погрузили где-нибудь в другом месте. Селеста об этом позаботилась. Комнату Минны наполняют сумерки; в неясном свете поблескивают немногочисленные вещицы на столе, прикроватной тумбочке, комоде, телевизоре и кофейном столике. Ярче всего блестят этикетки на баночках с экзотической едой, которые она так и не открывала. Рядом лежит вилка, купленная в антикварном магазине. Взглянув на вилку, Минна сразу вспоминает удивительный день, проведенный с Молли. «Бедняжка Молли», — думает Минна. Как ужасно, что девушка вынуждена и дальше оставаться в колледже, зная, что все видели ее унижение. И вдруг Минну охватывает такая же жалость к самой себе. Но эта жалость более эфемерна, и вскоре Минна благодарит судьбу, что занятия в колледже почти закончились.

Зажигаются уличные фонари. Ряды светящихся точек окаймляют учебный городок, от их света блестит листва вязов и трава лужайки. Все — как вчера; в этом пейзаже не хватает лишь Селесты. Минна отходит от окна, включает настольную лампу, берет с полки первую попавшуюся книгу и усаживается в свое любимое кожаное кресло с бархатной спинкой. Она просто сидит, уже не вслушиваясь в уличные звуки. Она не читает и даже ни о чем не думает. Ее утомленный разум вдруг утратил все зацепки.

Глаза Минны замечают мотылька. Он появился неизвестно откуда, из какого-нибудь укромного уголка, и теперь неистово порхает вокруг единственного огонька в комнате. И какая дьявольская сила выманивает мотыльков из темноты, где им ничего не грозит, и влечет к опасному свету? У мотылька отчаянно трепещут крылышки, он бьется о горячую лампочку настольной лампы. Пусть это и не огонь, но обжечься можно. Какое упрямое, беспечное и бесцельное порхание. Может, встать и погасить свет? Но ей не хочется сидеть в темноте. Конечно, можно взять газету и прихлопнуть мотылька, но Минна не настроена это делать. Она продолжает сидеть, а за окном становится все темнее. Шелест крыльев мотылька становится приятным, баюкающим, и Минна засыпает.

Потом она просыпается и решает, что вовсе не проснулась, а продолжает видеть сон. Заметив мотылька, Минна понимает: она все-таки проснулась. За окном совсем стемнело, и из темноты доносится знакомый назойливый стрекот мотоцикла. Минна встает с кресла, подходит к окну и видит вчерашний мотоцикл с пронзительно-красным бензобаком. Мотоциклист остановился в самом начале гравийной дорожки. Значит, думает Минна, он приехал не за Молли. Тогда бы парень подкатил к дверям спального корпуса. Мотоциклист озирается по сторонам, несколько раз добавляет и уменьшает обороты двигателя, глядит на часы и елозит на сиденье. Минна знает: он приехал за Селестой. Она следит за парнем, уверенная, что в других окнах девчонки тоже следят за ним. Никто не выходит из дверей спального корпуса. Из окон доносится девичий шепот, вспыхивая то в одном, то в другом месте. Мотоциклист снова подбавляет газу, заставляя мотор громко рокотать, затем заглушает его до легкого тарахтенья, свойственного вхолостую работающим двигателям. Входная дверь по-прежнему не открывается. Парень растерянно ерзает в седле, в который уже раз смотрит на часы. «Интересно, девушки знают, что Селеста уехала?» — мысленно спрашивает себя Минна. Конечно, девушки знают все, и кто-то из них, наверное, знал, что этот парень приедет снова, но не за Молли. А он заметно нервничает: видимо, чувствует, что Селеста не выйдет. Жаль, что за окном слишком темно и Минне не разглядеть его лица. Только белесое пятно его волос и красный бензобак, ловящий отсветы фонарей. Потом парень поворачивает ручку газа, из-под заднего колеса вылетают камешки, и мотоцикл уезжает. Шепот за окнами стихает; Минна и девушки слушают, как мотоциклист увеличивает скорость. Сегодня это занимает у него больше времени, чем вчера.

Минна сидит одна, в обществе мотылька. Она не знает, который сейчас час и придут ли девушки посмотреть новости. Если да, то придет ли Молли? Минна надеется, что нет; по крайней мере, не сегодня. Мотылек снова усыпляет ее, и она погружается не то в сон, не то в полусон под монотонное шелестение крылышек. Перед тем как заснуть окончательно, Минна вздрагивает от тревожной мысли: «Что я завтра скажу миссис Элвуд?» Но мотыльку удается прогнать и эту мысль. В комнатке Минны появляются счастливые лица племянников и племянниц, рты которых перепачканы конфетами. Среди племянников она почему-то видит и Анджело. Через какое-то время мотоцикл приезжает снова, и парень снова ждет, беспокойно ерзая на сиденье, снова терзает ручку газа, потом уезжает, сопровождаемый хихиканьем из окон. Но Минна уже ничего не слышит. Она спит, убаюканная музыкой неугомонных крылышек мохнатого мотылька.