- 51 -
Решили податься в мафиози?
Я все еще слеп и глух, но губы сами растягиваются в улыбку. Скорее, скорее!
Ну вот, наконец я в доме тетушки Мика. Она задумала сделать ремонт и поручила нам отодрать старые грязные обои и вынести ковры. Кажется, в то лето мне исполнилось семнадцать.
— Честное слово, если бы я знал, что тут столько работы, попросил бы у твоей тетушки гораздо больше денег!
— Прекрати жаловаться… Нам все равно больше нечем заняться! А так сможем отлично повеселиться на эти деньги!
— Ну конечно, тут и на одни выходные не хватит!
— Кошмар, какой ты зануда… Ладно, давай выйдем на воздух и немного передохнем.
Только мы усаживаемся в саду, как мне в глаз попадает солнечный зайчик от стеклянной двери соседского дома. Прикрывая глаза рукой, я пытаюсь разглядеть человека, стоящего на пороге и закуривающего сигарету, и узнаю в нем…
— Не может быть, месье Эрнандес!
— Учитель истории? Да ладно!
— Он самый, клянусь тебе!
— Подожди, в прошлом году, когда он вел у нас уроки, на нем всегда были потрепанные свитера и отвратительные вельветовые штаны… Это точно не он.
— Эй, месье Эрнандес, это вы?
Он поворачивается к нам и легонько машет рукой.
— Эй, месье Эрнандес, круто выглядите, выиграли миллион в лотерею?
Он не отвечает.
— Эй, месье Эрнандес, классный костюмчик! — продолжаю я. — Решили податься в мафиози?
— Нет. Я сегодня хороню жену и хотел бы, чтобы меня оставили в покое…
В поисках поддержки я поворачиваюсь к Мику, но тот моментально прячется за низкой оградой и заходится беззвучным смехом. Его веселье граничит с истерикой.
Я стою неподвижно, не понимая, что делать и что говорить. Совесть не позволяет исчезнуть молча.
— Простите, месье Эрнандес… — бросаю я, уже делая первый шаг в сторону Мика. — Ну, приятных соболезнований…
В тот момент, когда мои губы произносят «приятных», я осознаю, что выгляжу идиотом. Мой друг лежит на земле, согнувшись пополам от смеха, и тычет в меня пальцем. Я бросаюсь в дом, сгорая от стыда, и суматошно бегаю по комнатам, ожидая, что Мик присоединится ко мне. Он направляется в мою сторону, но, не пройдя и метра, останавливается, корчась и вытирая крупные слезы.
Уже погружаясь в темноту, я явственно слышу его смех.
Ах, как хорошо… Я и не думал, что воспоминание о таком позорном моменте может доставить столько удовольствия!
* * *
Зная, что Шарлотта у матери, Мик уговорил меня сходить вечером в ресторан. Вообще-то мне не хотелось веселиться, но он привел аргумент, развеявший все мои сомнения: он пригласил девушку.
— Девушку?
— Да!
— Как ее зовут?
— Не скажу!
Меня так и подмывало вытянуть из него признание, но я не стал. Я подумал: а вдруг мои старания были не напрасны? Либо Луиза осмелилась позвонить, либо они случайно встретились в лифте, и теперь Мик хочет сделать мне сюрприз, официально представив ее как свою девушку. Хорошая новость сейчас не повредит — может, отвлекусь от грустных мыслей…
Пора идти. Я стою перед зеркалом в ванной.
В последний раз поправляю волосы, убеждаюсь, что рубашка и пиджак подходят друг к другу, а ботинки начищены и блестят. Есть один плюс в том, что твой лучший друг невероятно красив: приходится прилагать немало усилий, чтобы не выглядеть бледно и нелепо на его фоне. Поэтому, сначала превозмогая себя, я выработал привычку одеваться и выглядеть максимально элегантно, что в конечном итоге сыграло мне на руку.
Я готов к этому вечеру. Посмотрим, что он принесет.
— Сделаете заказ?
— Нет, мы ждем еще человека. Будьте добры, пока бокал красного вина.
— А мне, пожалуйста, газированную воду.
— Воду? Что с тобой?
— Ничего. Ну, где твоя пресловутая подружка?
— Должна скоро прийти. По крайней мере, я надеюсь…
— Что значит — надеешься? Она обязательно придет. На этот раз тебя ждет удача, я уверен.
— Ты правда так думаешь?
— У меня хорошее предчувствие.
— Знаешь, у меня тоже, я просто уверен, что все получится. Мне уже давно кажется, что это та самая девушка. Я хочу сказать, та самая девушка, которая тебе нужна.
Не успеваю я удивиться последней фразе, как Мик машет кому-то рукой. Я поворачиваюсь и вижу Клариссу. Он ее нашел. Для меня.
И она пришла. Зная Мика, готов поспорить, что он разок позвонил и она тут же согласилась, тогда как я безуспешно осаждал ее целых два месяца. Нужно признать очевидное: Мик не просто отличный друг, он еще и настоящий волшебник.
— Добрый вечер, мальчики.
Я не видел ее восемь недель. Она очень изменилась. Стала более элегантной, более загадочной, если можно так выразиться. Более женственной. Надо сказать, строгое черное платье ей к лицу.
Она садится напротив и с решительным видом смотрит мне в глаза. Что значит «с решительным видом»? Сам не знаю.
Я не осмеливаюсь открыть рот. К счастью, она заговаривает первая.
— Мик мне все рассказал: о смерти дедушки, о том, каким ударом она стала для тебя, о твоем странном отношении к блокноту. Рассказал, что у тебя есть хорошенькая дочка. В общем, я понимаю, что в последнее время тебе… нелегко. Поэтому я тебя прощаю. Я забуду эту историю. Если хочешь, сочтем ее недоразумением.
— Спасибо тебе огромное…
— У меня всего одна просьба: я больше не хочу слышать об этом блокноте. А уж тем более видеть его.
Пару секунд я колеблюсь. Кларисса пристально смотрит мне в глаза, а я тем временем думаю о блокноте, о прошлом и будущем. Все вокруг плывет, меня затягивает водоворот мыслей и картинок.
И вдруг из глубин подсознания раздается голос Орнеллы: «Чтобы было о чем вспомнить в старости, в молодости не надо оглядываться».
Не хочу больше смотреть назад. Меня ждет новая жизнь. Ее зовут Шарлотта.
Решено, я использую все оставшиеся воспоминания, чтобы раз и навсегда покончить с блокнотом, и пойду наконец вперед. Вместе с Клариссой. Я уверен, моя новая жизнь будет восхитительна, ведь у нее два чудесных имени: Шарлотта и Кларисса.
— Хорошо. Ты больше о нем не услышишь, обещаю.
— Спасибо.
На этом вступление заканчивается, и Мик тут же принимается за рассказы, стараясь поскорее разрядить обстановку: несколько забавных случаев с работы, затем целая антология фееричных и ужасно забавных неудач в отношениях с девушками.
Кларисса сообщает, что нашла работу в компании, делающей передачи для кино и телевидения. В ответ я предлагаю обращаться ко мне, если для фильма понадобятся животные: у меня как раз осталось несколько попугаев, которых я никак не могу пристроить…
Потом она признается, что записалась на курсы живописи и скульптуры, осуществив наконец давнюю мечту. Она обещает показать пару своих работ, если я буду хорошо себя вести, потом просит не судить строго, ведь она начала заниматься совсем недавно.
Время идет, одно блюдо сменяет другое, и постепенно наше общение становится таким же легким и непринужденным, как раньше: общие интересы, выразительные взгляды, ее манера смеяться, накрыв ладонью мою руку…
Иногда я замечаю, как Мик смотрит на нас. В эти моменты его лицо озаряет чудесная улыбка. Теплая и спокойная. Мне хорошо. Я счастлив.
Выходя из ресторана, я зову Мика и Клариссу в гости.
Мик не особо правдоподобно зевает и вежливо отказывается от приглашения.
Я не настаиваю.
Придя домой, мы с Клариссой устраиваемся на диване в гостиной. Такое впечатление, словно мы оба чего-то ждем. Через несколько минут я беру ее за руку и увлекаю в спальню.
Она останавливается около двери и целует меня. Затем включает свет, и он освещает всю нашу первую ночь.
Нашу настоящую первую ночь. Из тех, о которых никому не рассказывают.
Из тех, что я пересмотрю однажды, когда придет время оглянуться.
* * *
— Хорошо спала?
— Отлично.
— Как тебе моя квартира? Ты ведь давно хотела здесь побывать…
— Очень красиво. И совсем не похоже на жилище холостяка. У тебя хороший вкус.
— Рад, что тебе нравится. Останешься?
— Почему нет? Я сегодня абсолютно свободна.
— Кларисса, я говорю не о сегодняшнем дне. Я спрашиваю: останешься ли ты жить у меня?
Я только что сделал важный шаг: предложил Клариссе переехать ко мне.
Очевидно, я слишком спешу. И, как всегда, совершаю глупости.
Но именно это называется любовью.
* * *
Я тихонько открываю дверь, беру Луизу за руку и жестом зову за собой. Мне пришлось потратить несколько часов на уговоры, и вот, стоя в паре метров от цели, она все еще сомневается. В темноте она кладет вторую руку мне на плечо, чтобы не упасть. А может, чтобы собраться с духом.
Когда носок моего ботинка упирается в ножку кровати, я уже думаю только о том, что сейчас произойдет, и с трудом сдерживаю возбуждение.
— Ты уверен, что оно того стоит? — шепчет Луиза мне на ухо.
— Если сомневаешься, лучше поторопиться. Готова?
Я принимаю ее молчание за согласие. Подношу палец к выключателю, глубоко вдыхаю и резко включаю свет.
— Вот видишь, Луиза, наш Мик не такой уж и красавец! — кричу я во все горло.
От моего вопля и яркого света Мик моментально просыпается, трет глаза и таращится на меня, как на инопланетянина.
— Посмотри, правда ему идет эта милая пижамка? А как тебе нравится след от слюны на подбородке? Знаешь, Луиза, я думаю, ты для него слишком хороша.
Она прикрывает рот рукой и фыркает от смеха. До Мика постепенно доходит, что мы натворили.
— Какого черта вы приперлись? Э-э-э, здравствуй, Луиза, извини, пожалуйста. Что вы тут делаете?
— Ну, Луиза говорила, что ты для нее слишком красив. Вот я и подумал: если она увидит тебя сразу после пробуждения, то поймет, что красота — вещь относительная… Что скажешь, Луиза?
— Ну-у-у… Мик, клянусь, это не моя идея!
— Я не сомневаюсь! Такой сценарий мог родиться только в больном воображении моего друга!
Некоторое время они молча смотрят друг на друга. У Мика припухшее заспанное лицо, на левой щеке виден отпечаток одеяла, а завершает комичный образ идиотский вихор на макушке.
Мы втроем переглядываемся и заливаемся смехом. Успокоившись, Мик встает и отправляется в ванную.
— Ладно, по-моему, вы достаточно повеселились. Пойду умоюсь и надену футболку. Можете пока сделать кофе, я буквально на пару минут!
У Луизы блестят глаза и горят щеки. Хитро щурясь, она улыбается мне. Я включаю кофеварку и протягиваю счастливой девушке ключи от квартиры Мика.
— Возьми, потом отдашь. Хотя, кто знает, может, и не придется отдавать…
Уже стоя у входной двери, я машу ей рукой. Она шепчет: «Не оставляй меня одну», но я делаю вид, будто ничего не слышу.
— Пойду прогуляюсь! — кричу я Мику. — До скорого!
Он выбегает из ванной с мокрыми волосам и полотенцем на шее.
— Ты куда?
— Решил оставить вас наедине. Вам наверняка есть что сказать друг другу… Чао!
Закрывая дверь, я замечаю, что Мик и Луиза удивленно переглядываются. Оба кажутся смущенными. Скорее всего, вначале они попытаются завязать светскую беседу с долгими неловкими паузами. Зато потом…
Уверен, потом все будет хорошо.
* * *
Я сдержал данное Клариссе обещание, правда, немного подкорректировал его, решив исписать все страницы блокнота и наконец забыть о нем.
После долгих размышлений я начал с бывших подружек. Никаких сцен страстной любви, только самые невинные моменты.
Мне хотелось взглянуть на них в последний раз, чтобы забыть навсегда.
Когда на шестьдесят второй странице они закончились, я втайне понадеялся, что меня подводит память. Все-таки я не лишен честолюбия!
Но как бы то ни было, у меня осталось еще двадцать семь воспоминаний. А это довольно много.
Надо признать, все получилось глупо. Сначала решил хранить их как зеницу ока, а теперь думаю лишь о том, как поскорее избавиться от помехи. В общем, я ударился в крайнее расточительство.
Я писал все, что приходило в голову. Вспомнил несколько своих дней рождения и празднований Рождества, удивившись, в какую экзальтацию впадал в детстве, открывая подарки и судорожно раздирая оберточную бумагу. Надо сказать, бабушка с дедушкой баловали нас, как могли, и иногда это переходило границы разумного. И все-таки меня поразили эти повторяющиеся приступы бурной радости: повзрослев, я не испытывал ничего подобного.
Пару страниц я посвятил воспоминаниям о безудержном смехе, находившем на меня в школе, причем обязательно на уроке самого строгого учителя, когда ни в коем случае нельзя было смеяться. Я пережил моменты, когда изо всех сил стараешься сдержаться, но веселье прорывается сквозь все заслоны вопреки усилиям воли и выплескивается в неудержимом потоке всхлипываний, кудахтанья и слез счастья. Несколько минут хохота, и ты обессиленно затихаешь, чувствуя сладкую боль в животе и щеках.
Потом я напал на золотую жилу — наслаждение едой. Мне неслыханно повезло: я смог пережить каждую секунду, вспомнить вкус каждого блюда, поданного на четырех наиболее запомнившихся трапезах в жизни. Мне хотелось, чтобы воспоминания длились бесконечно.
Три великолепных дорогущих ресторана, а вслед за ними грандиозный пир, устроенный бабушкой по случаю дедушкиного шестидесятилетия — и все это в один вечер! Два дня мне не хотелось даже думать о еде. Поскольку повар из меня никудышный, я пережил жуткое кулинарное разочарование, своеобразный плач о тарелке.
Единственный плюс этой посторгазмической депрессии — я потерял два килограмма.
* * *
Мы с Клариссой решили, что все предыдущие вечера не в счет, поэтому сегодняшний должен стать первым. Я весь в предвкушении: то нервничаю, то внезапно успокаиваюсь.
Наконец Кларисса приходит. Она достает два фильма и сообщает, что пиццу доставят через час.
— А еще я принесла кое-какие пожитки. Ты ведь не передумал?
— Подожди, это все твои вещи?
— Да, а в чем дело?
— Кларисса, ответь: ты действительно женщина?
— Да.
— Тогда что это за крошечная сумка? Я думал, ты притащишь целый чемодан с кучей ненужных вещей, само существование которых станет для меня загадкой!
— Я просто не осмелилась…
— …
— Не волнуйся, у меня в машине осталась еще одна сумка… с кучей ненужных вещей!
— Уф, ты меня успокоила! Немедленно иди за ней!
За ужином я задумываюсь о том, как хорошо жить вместе: все эти улыбки, незаметные жесты, взаимопонимание. Зачем разглагольствовать о том, как сильны связующие нас узы, как замечательно мы подходим друг другу, что нам судьбой предначертано быть вместе, если можно просто жить и наслаждаться этим?
— Я взяла романтическую комедию для себя и триллер для тебя. Устраивает?
Конечно устраивает, просто идеальное сочетание! Я не решаюсь признаться, но мне очень нравятся так называемые «фильмы для девочек». Это одна из тех слабостей, которые воспитанные люди должны скрывать.
Я приношу из спальни одеяло, и мы, закутавшись, устраиваемся на диване.
— Можно включать?
— Подожди минутку. Ради нашей счастливой совместной жизни я должна сделать одно серьезное признание…
— В чем дело?
— У меня всегда, абсолютно всегда мерзнут ноги!
Она наклоняется к сумке, достает крошечные носки и тут же надевает их. Я с улыбкой обнимаю ее.
— Так лучше?
— Да!
Кларисса засовывает свои ноги между моими, чтобы согреться. Наконец, удобно устроившись, она берет меня за руку, и наши пальцы переплетаются.
Она спрашивает, хочу ли я чего-то еще.
Нет, я ничего не хочу.
У меня все есть.
* * *
Очень скоро, открыв блокнот, я оказался на восемьдесят девятой странице. Осталось всего десять воспоминаний. Я ждал приближения девяносто девятой страницы со смешанными чувствами: меня терзали нетерпение и страх. Но я старался ради нашей с Клариссой любви, делал все, чтобы сдержать обещание.
И потом, у меня все равно останется последняя, сотая страница, которую я использую через много лет.
Надеюсь, через очень много лет.
Размышлял я довольно долго. Какие моменты жизни нужно обязательно запомнить? Что ни в коем случае нельзя упустить, чтобы потом не кусать локти?
Я решил начать с сестер. Пережить те редкие моменты, когда я оказывался наедине с одной из них, ведь удивительная схожесть Мари и Солен не дала мне узнать их так близко, как хотелось бы.
Пришлось долго копаться в памяти, прежде чем выудить два подходящих воспоминания.
Однажды во время подросткового кризиса Мари уехала на каникулы в Лондон без своей ксерокопии, как она тогда называла сестру. В результате я провел целую неделю в обществе рыдающей Солен, выплескивавшей на меня всю свою нежность. Я одновременно жалел сестру, потерявшую свою легендарную улыбку, и радовался, что она целиком и полностью принадлежит мне. Было ясно, что сейчас главное для нее — сделать меня счастливым. Уже тогда я рос эгоистом, хотя, по-моему, в детстве это не так ужасно.
Когда Мари вернулась, Солен, желая отомстить, отпросилась у бабушки с дедушкой на неделю к тете. Естественно, одна. Она готова была пострадать еще несколько дней, лишь бы проучить сестру. Урок удался как нельзя лучше: я провел неделю со второй близняшкой, к моему удивлению тоже рыдающей и заботящейся обо мне сверх меры. Только пересмотрев эти воспоминания, я понял, что, когда живешь вдвоем, больше страдает тот, кто остается.
Этот болезненный опыт заставил сестер моментально отказаться от борьбы за независимость.
Чтобы немного развеяться, я пересмотрел еще один забавный эпизод. Когда мне было года три или четыре, Мари и Солен развлекались, убеждая меня, что на самом деле их трое. Игра сопровождалась бесконечными переодеваниями и неправдоподобными историями про внезапную болезнь и срочный отъезд в больницу. Вначале я сомневался, верить или нет. Тогда они попросили не выдавать их бабушке с дедушкой, ведь те якобы ничего не знают благодаря бесчисленным уловкам, к которым сестрам приходится прибегать с рождения. Этот аргумент меня убедил.
* * *
С Клариссой все протекает естественно. С каждым разом она приносит все больше вещей. Теперь уже никаких маленьких сумок — только большие. А потом на место больших приходят огромные. Да что там огромные — гигантские!
Она проводит у меня все больше времени. По правде говоря, к себе она почти не заходит.
Вскоре мне стало казаться, что моя повседневность всегда была такой, как сейчас, и только ждала, когда же я наконец ее замечу. Кларисса и Шарлотта быстро подружились. У них очень трогательные отношения, я ни разу не видел, чтобы они ссорились.
Я часто улыбаюсь, видя, как Кларисса с серьезным видом читает Шарлотте книжки, показывает цифры и буквы.
Иногда, когда мы вместе идем гулять, кажется, что мы одна семья.
Одна счастливая семья.
Мы с Клариссой никогда не говорим друг другу «я люблю тебя». Это и так понятно.
Странная штука счастье.
Когда ищешь его, оно представляется непонятным, сложным, потаенным, зарытым так глубоко, что в жизни не откопать.
Но, внезапно обретая его, понимаешь, насколько это простое и яркое состояние. И нигде оно не было спрятано, просто хранилось в душе другого человека. Счастье — это подарок, и, как любой подарок, его надо дарить.
Мы с Клариссой каждый день дарим друг другу счастье.
Есть много способов порадовать любимого человека. Кларисса предпочитает шутить. Абсолютно не умея обманывать и притворяться, она ищет любую возможность разыграть меня. Каждая попытка заканчивается проигрышем, но она от души веселится и на следующий день начинает все заново.
Сперва Кларисса звонила мне на работу, пытаясь изменить голос и разыгрывая из себя клиента с неправдоподобными требованиями. В первый раз она, кажется, представилась директором фирмы по производству йогуртов, которому для рекламы непременно требовалось штук двадцать слонов и не меньше ста тридцати нутрий. Я тут же понял, кто это, и заметил, что в такие шутки никто не поверит.
Думаете, она сделала выводы? Как бы не так!
Она позвонила на следующий день и мужским голосом заявила, что ей срочно нужны муравьи-альбиносы. Самое смешное произошло дальше. Когда я ответил: «Кларисса, я знаю, что это ты», она залилась смехом и минут пять не могла успокоиться. Ее веселье передалось мне, и я тоже принялся безудержно хохотать.
После этого на меня обрушилась целая лавина писем, якобы от ее матери, где та признавалась мне в страстной любви и призывала бросить Клариссу и жить с ней. Потом мой почтовый ящик оказался переполнен посланиями от отца, также безумно влюбленного в меня и предлагающего уехать с ним хоть на край света. Надо признать, Кларисса очень старалась писать разными почерками.
Ей не важно, что я ни во что не верю, — сами попытки разыграть меня приводят ее в восторг.
В этом вся Кларисса.
* * *
Дойдя до последних страниц, я подумал, что будет логично еще раз повидать тех, кто уже умер. Людей, которых я любил. Поэтому я выбрал несколько эпизодов с Полем, другом юности. Мы с Миком познакомились с ним в шестом классе и вначале побаивались этого большого, толстого и сильного мальчика, выглядевшего лет на десять старше нас. Но, однажды поговорив с ним, мы стали неразлучны. Он даже называл нас тремя мушкетерами.
А потом в пятнадцать лет он заболел лейкемией.
Я вспомнил, как Поль рассказал нам о своей болезни. Когда он в первый раз произнес слово лейкемия, мы не особо отреагировали. Когда он объяснил, что это значит, Мик заплакал. Когда он сказал, что умрет, заплакал я. Потом меня охватил гнев: так нечестно, люди не должны умирать в пятнадцать лет! Наверняка в Америке есть врач, который умеет лечить эту фигню, — я поговорю с дедушкой, и он обязательно что-нибудь придумает. Но Поль покачал головой, и я замолчал. Он лежал на больничной койке — все такой же большой, но уже не очень толстый. Казалось, силы покинули его.
Мы втроем взялись за руки, понимая, что мушкетерам пришел конец.
— Ладно, ребята, найдете себе другого Портоса! — всхлипнув, проговорил Поль.
— Ни за что. Ты один такой большой и сильный.
— Тогда найдете д'Артаньяна! Мушкетеров же на самом деле было четверо!
— Да. Но ты всегда был за двоих, — ответил Мик, и эти слова я никогда не забуду.
Оказалось тяжело вот так расставаться с Полем, поэтому я решил вспомнить день, когда мы устроили соревнование по поеданию арбузов.
Разрезав пополам два арбуза, мы поспорили, кто быстрее съест свою половину. Естественно, без помощи рук. Склонившись над столом и зарывшись лицом в розовую мякоть, каждый пытался жевать как можно быстрее, чтобы обогнать других. Время от времени мы поднимали головы, переглядывались и заливались смехом, видя налипшие на щеки семечки и стекающий по подбородку сок.
Я был счастлив. Счастлив, что сохранил самое прекрасное воспоминание о друге: смеющееся лицо радостного подростка.
* * *
Страницы девяносто восемь и девяносто девять я, конечно, посвятил бабушке.
Есть большой плюс в том, что твоя бабушка является одновременно твоей мамой, ведь ты получаешь от нее только хорошее: безусловную материнскую любовь и бабушкину доброту. Надо сказать, свои чувства ко мне она проявляла, творя кулинарные чудеса.
Она пекла мне пироги.
Сначала я вспомнил пирог в форме клоуна. Бабушка трудилась над ним несколько часов, когда из-за ужасного гриппа я не смог пойти с одноклассниками в цирк. Я начал с головы — нос был сделан из большой клубничной конфеты — и ел, пока не лопнул.
Бабушка смотрела, как я объедаюсь, и время от времени, когда я откусывал слишком большой кусок, протягивала стакан апельсинового сока. Внезапно мне открылась вся ее нежность. И конечно, терпение. Перед глазами пронеслось бесчисленное множество моментов, связанных с этой женщиной, которая меня так любила.
Мне захотелось еще раз увидеть ее.
Несколько дней назад Кларисса осталась ночевать у родителей. Уже лежа в постели, я понял, что сейчас самый подходящий момент. Я почти ничего не видел в темноте, но это не важно, ведь в моем воспоминании всего несколько слов. Главное не включать свет, чтобы не упустить ни одного звука, ни одного движения.
Я открыл блокнот и как можно аккуратнее написал…
