(Так называемые преступления на почве наркотиков – это, по сути дела, всегда преступления, связанные с запретом наркотиков, а наркотик, который, бесспорно, чаще всего ассоциируется с насилием, – это алкоголь. Кто искренне убежден, что нынешние законы, касающиеся наркотиков, по большей части вполне разумны, но просто не применяются с должной строгостью (надеюсь, таких немного), тот может спокойно пропустить этот раздел, так как он в некоторой степени апеллирует к здравому смыслу, а потому касается далеко не всех.)

Поездка вдоль Лох-Ломонда, через Раннох-Мур и Гленко вынужденно оказывается более степенной, чем было бы на «БМВ», но «Ягуар» все равно может оставить все приличия, сделать рывок и наверстать упущенное, когда надо, и двигатель звучит превосходно, если дать полный газ – как запись тираннозавра, выпускающего газы, воспроизведенная при 960 ударах в минуту. Стандартная техника обгона – это выйти из овердрайва и втопить правую педаль. У «Ягуара» система овердрайва включается электрикой, поэтому теоретически отжимать сцепление не нужно, но я всегда это делаю из уважения к возрасту автомбиля.

Углы с большим количеством белой краски из овердрайва тоже обычно исключаются, просто для лучшей стабилизации автомобиля при нагрузке на заднюю подвеску (в M5 это делается просто на автомате). Это один из самых заметных результатов того, что бывает, если на очень быстрой машине проехать по обычным дорогам со сравнительно низкой скоростью; углы как будто исчезают, и дорога сливается в один длинный восторг, а если соблюдать скорость, то M5, наверное, подумает, что во всей Шотландии всего три поворота.

Мы, все трое, довольно хорошо знаем этот маршрут, но начиная от Лох-Ломонда и далее у нас все равно захватывает дух.

– Миленькое озеро, а, Бэнкси? – подкалывает Джим.

– Ой, ой, ой, как смешно.

Я переехал из Гурока в Лондон в конце 1979-го и начал работать сметчиком судебных издержек в апреле 1980 года. Первые несколько месяцев я жил у Дейва на Белсайс-роуд. Он первым из нашей компании в Гриноке перебрался в Лондон, я был третьим или четвертым, но в конце концов мне стало казаться, что чуть ли не весь Инверклайд теперь живет в Лондоне. Джим переехал приблизительно через год после меня. Дейв поступил на работу в фирму под названием «Экономия и процветание», что, как я тогда отметил, было равносильно поступлению Ирода на службу по охране материнства и младенчества, но я, конечно, тот еще добряк. С Энн я познакомился на работе, как только я туда устроился, а через год мы стали жить вместе. В 1983-м переехали в Фейвершем (Кент), чтобы быть поближе к родителям Энн, жившим в Кентербери, но и не слишком далеко от Лондона.

Мне всю жизнь припоминают, как однажды, когда у нас с Энн был дом в Фейвершеме, а Джим по-прежнему жил в Лондоне, во время отпуска мы втроем ехали вдоль Лох-Ломонда, и Джим, глядя через заднее стекло, предложил остановиться, чтобы сфотографировать пейзаж, а я сказал что-то вроде: «Да, кажется, тут за поворотом есть стоянка, откуда хороший вид на озеро».

– На что,Бэнкси? Хороший вид на что?

– Вот черт, – вырвалось у меня. – Я сказал lake, да?

Энн беззвучно смеялась.

Джим покачал головой, улыбаясь во весь рот.

– Ай-яй-яй. Слишком давно ты живешь на юге, Эль Бонко .

– А ты, конечно, теперь всем растрезвонишь?

Когда мы остановились на автомобильной площадке, он пожал плечами.

– Ты сам и есть лох, приятель, пощады не жди. Да и вообще, если бы я что-нибудь такое ляпнул, разве тыбы мне это простил? А?

Я задумался и вздохнул:

– Твоя правда.

Делаем привал в Форт-Уильяме, чтобы выйти покурить, – в машинах курение запрещено. Погода опять превосходная, наступили теплые деньки. Стоим на парковке со стороны лоха, на южной кромке центра города, и смотрим на воду и холмы на другом берегу.

Дейв из нас троих самый старший, ему недавно стукнуло пятьдесят (мы подсчитали: пятьдесят – это наш средний возраст). Как и я, он носит бороду, хотя она еще более седая, почти белая. Джим – точная копия Роберта де Ниро в фильме «Джеки Браун»: с моей точки зрения, один к одному. Его это удивляет.

– Неужели похож? – Вид у него вполне довольный.

– Еще как, – говорю я. – Хотя следует заметить, что Роберт де Ниро в этом фильме выглядит на редкость паршиво.

Джим хмыкает:

– Ну и отвали тогда.

На этой неделе Дейв – наш официальный водитель, он даже получает зарплату за оказанную ему честь, выступая в роли словоохотливого таксиста из Глазго, предусмотренного изначальным проектом этой книги (между прочим, это его профессия, а таксистам отпуск не оплачивают). Он обходит машину, пиная колеса «Ягуара».

– Ты уверен, что это старье выдержит неделю поездок по Спейсайду?

– Он самый молодой из нас четверых, Дейв, – саркастически отвечаю я. – И пока нас не подводил, правда?

– Хм, – уступает Дейв, – пока нет.

– Вот именно. Что-нибудь отвалилось?

– Отвалилось, – встревает Джим. – Та штуковина от заднего бокового окна.

– Это не в счет. Это всего лишь кусок замка!

– Кусок замка? – переспрашивает Дейв. – Ясно. Значит, машину легко взломать. Это плохо, Бэнкси. Надеюсь, хоть багажник запирается.

Я смотрю на него с прищуром:

– Залезай, проверим.

– Гляди-ка, начинает раздражаться, – говорит Джим Дейву.

– Я не раздражаюсь.

– Точно, – соглашается Дейв. – И дня не прошло. Я думал, мы дольше продержимся до первой вспышки.

– Слушайте, я не…

– Еще даже не вечер. Это крайняя степень раздражительности. Даже для Бэнкси, а он у нас – мистер Раздражительность.

– Да уймитесь вы! Я вовсе не…

– А могли бы отлично провести всю неделю.

– Послушайте, я не…

– Конечно, могли бы. Но то ж поделаешь, если Бэнкси по любому поводу раздражается.

– Я не раздражаюсь!

Мне еще не раз приходится терпеть эти клеветнические нападки по пути вдоль Глен-Мора к Инвернессу. Эта дорога, A82, вполне приличная; обычно на ней довольно много машин, но достаточно прямых участков, чтобы совершать обгон, если только на встречке нет какого-то безумного потока машин. На берегу есть одно место с крайне оригинальным названием Лох-Лохи (надо же, наверное, в какой-нибудь задымленной лачуге целую ночь ломали головы, прежде чем додумались до такого), где с одной стороны дороги скала, а с другой – вода. Это место – из числа немногих, где, как я всегда считал, относительно безопасно можно превышать скорость, пусть недолго и только удостоверившись, что дорога пуста: вероятность, что перед машиной выскочит овца или олень, ничтожно мала. Вообще-то, есть два прямых участка, южный чуть короче северного, с гостиницей посередине, где дорога немного виляет из стороны в сторону, а иначе была бы еще более внушительная прямая, хотя и так хорошо. И до сих пор ни одной камеры. Поразительно.

Даже этот отрезок пути «Ягуар» стабильно преодолевает со скоростью около шестидесяти миль в час, едет себе довольный, двигатель издает какое-то булькающее рокотание, будто хочет откашляться. Вести «Ягуар» очень приятно, хотя на это требуется больше концентрации, чем при вождении современного автомобиля. Опять же, про соответствие установленным ограничениям; ты сам знаешь, что машина способна ехать быстрее, что тебя не засечет камера или радар – об этом просто можно не думать, вот ты и не стремишься превышать скорость. Как будто перенесся во времена, когда таких препон не было и в помине. Вождение в искаженном времени. (В M5 тоже так бывает, но в обратном смысле: машина так летит, что – готов поклясться – возникает ощущение, будто еще тронуться не успел, а уже приехал.)

Детьми, проезжая с родителями по этой дороге, мы всегда косились краем глаза на Лох-Несс: а вдруг появится чудовище? В ту пору все было проще. Мутные фотографии пары бревен на плаву, зернистая съемка поднятых лодкой волн, пара довольно грубо сфабрикованных кадров и рассказы кучки «очевидцев» могли считаться доказательством, что в темных глубинах Лох-Несса обитает какой-то потомок динозавров.

Потом к этому делу стали относиться серьезнее, установили смотровые площадки со множеством фото-, а позднее и видеокамер, гидролокаторов и гидрофонов, и очевидцев резко поубавилось.

Лохнесское чудовище, видимо, одно из квантовых созданий, возможно, далекий родственник Кота Шредингера; его существование возможно только тогда, когда никто за ним не наблюдает.

Мой друг Рон Биннс написал книгу под названием «Разгадка тайны Лохнесского чудовища», где, коротко говоря, просто и беспристрастно проанализировал существующие свидетельстваи пришел к неизбежному выводу, что вся эта история про чудовище – шотландские байки. Но так как люди хотят верить в сказку, окрестные магазины, рассчитанные на туристов, эту книгу не заказывают (зато в мой последний приезд школьная библиотека Лохабера располагала целым одним экземпляром и за счет этого, хотелось бы верить, все-таки заронила семена здорового скептицизма в юные умы).

Музыкальным фоном в течение этой недели в «Ягуаре» служит в основном ретро, в частности, такие исполнители, как Грэм Паркер, Джон Мелленкемп и Стив Гиббонс, потом, в арендованном коттедже, мы слушаем музыку едва живого Уоррена Зевона. Я взял с собой, как мне казалось, лучший альбом прошлого года, By The Way от Red Hot Chilli Peppers, а также альбомы Black Rebel Motor Cycle Club и множества групп с названиями во множественном числе типа The White Stripes, The Hives, The Vines и The Strokes. Кроме этого, я прихватил кое-что из Led Zeppelin, Pixies, Godspeed You Black Emperor! и ранних Ozric Tentacles, но большую часть этой подборки мы не включаем, а что включаем, то не принимается с таким воодушевлением, на которое я рассчитывал.

Итак, снова Инвернесс. Мы оказались здесь только потому, что коттедж с самообслуживанием, которой мы забронировали в Гленли́вете (Glenlivet) до конца недели, сможет нас принять только завтра. Я подумал, что самообслуживание нам, трем мужикам, больше подойдет, чем гостиница, особенно когда Джим завел речь о размерах аудиосистемы, которую необходимо взять с собой, однако же первую ночь мы проведем в гостинице «Хайленд» в центре Инвернесса. Раньше она звалась гостиницей «Стейшн», и мы с Энн пару раз там останавливались: вначале после поездки на поезде из деревни Кайл-оф-Лохáлш (Kyle of Lochalsh), затем по дороге в Тэ́рсо (Thurso) и, наконец, на Оркнейские острова. Я надеялся припарковать «Ягуар» на миниатюрной площади прямо у входа, но там все забито, и я намереваюсь оставить его на привокзальной стоянке. Либо там, либо на многоуровневой парковке неподалеку. Надо было выбирать второй вариант.

В гостинице с предусмотрительностью, которая сразу подчеркивает разумность моего выбора, нас поселяют в коротком коридоре чуть в стороне от основной части этажа; несколько дверей, а сразу за ними – три наши комнаты. При виде их испытываю облегчение. В гостиницах мы оставляем по себе, кхм, не всегда одинаковые воспоминания. Меня еще никогда в жизни не выгоняли из бара, паба или отеля но, подозреваю, что несколько раз я был к этому очень близок, и в большинстве таких случаев рядом были Джим и Дейв. Сами понимаете, ничего серьезного, просто добродушный кураж, который иногда требует лазания по стенам, драк в коридорах, курения подозрительного зелья, хрюканья и громкой музыки. Мне кажется, что в номерах на отшибе вероятность того, что мы оскорбим своим поведением кого-то из гостей, персонала или руководства, гораздо ниже, чем я боялся.

Идем гулять по городу. В Инвернессе много баров. Отдав должное изрядной их части, направляемся в «Шаплу», очень удачно расположенную в самом центре индийскую закусочную. В городе имеется пять-шесть ресторанов южно-азиатской кухни, в нескольких я бывал и не против побывать еще разок, обо всех слышал хорошие отзывы, но я все равно возвращаюсь в «Шаплу» из-за ее удобного расположения и прекрасного вида на реку рядом с одним из главных мостов; отсюда классно наблюдать за людьми, машинами и мотоциклами, да и просто смотреть, как Несс величаво течет между изогнутых берегов, среди невысоких и в большинстве своем красивых зданий.

Этот вид хорош еще и тем, что занимает посетителей, потому что «Шапла» – по крайней мере раньше – вызывала нарекания несколько медлительным обслуживанием. К счастью, готовят здесь так, что не грех и подождать, да и вообще в эпоху чипсов-черт-те-с-чем поесть без спешки невредно, но если нужно быстро перекусить перед походом в кино или в театр, я бы рисковать не стал.

Наслаждаемся видом, наслаждаемся карри, наслаждаемся еще парочкой баров и возвращаемся в гостиницу, пока там не закрылся бар (я, естественно, заказываю виски), после чего идем в номер к Джиму – я к этому времени уже достаточно пьян, чтобы начать стрелять сигареты.

Решаем, что необходимо добавить, и заказываем по телефону бутылку вина в номер. Когда приносят наш заказ, я как на грех засел в старомодно-роскошном кафельно-белом санузле и слышу, но не вижу энергичную пантомиму: это Джим пытается одной рукой принять у юного ночного портье поднос с откупоренной бутылкой «Шатонёф-дю-Пап» и тремя бокалами, а другой – заплатить за вино (забыв, что эти расходы будут включены в общий счет). Поднос – это я потом узнаю со слов Дейва – качается, бутылка летит в одну сторону, бокалы в другую, а ночной портье не сводит глаз с двадцатифунтовой купюры, которая мелькает у него перед носом, пока Джим первым делом пытается поймать все три бокала, летящие на пол по разным траекториям.

К счастью, у Джима срабатывает инстинкт, и он верно расставляет приоритеты: хватает почти еще полную бутылку и чудом прижимает ее к боку телевизора горлышком кверху, а сам, припрыгивая, старается одной ногой предотвратить падение бокалов (поднос предоставлен самому себе, что вполне разумно). Один бокал разлетается вдребезги, два других выживают, подскочив на кровати и на ковре. Ночной портье наконец-то умудряется выхватить из пальцев Джима двадцатку и, давясь от хохота, обещает сейчас же принести другой бокал, а заодно щетку и совок, чтобы вымести осколки.

Из туалета, на слух, это ужасно забавно; меня разбирает смех, я не могу остановиться даже тогда, когда ночной портье приходит со щеткой, совком и бокалом. Я делаю так: «Ху-ху-ху». Пауза. «Ху-ху-ху». Многократно.

Наверное, эхо, докатившееся до ванной из-за двери, вызвало у меня позитивную ответную реакцию и позволило домыслить всю сцену, после чего я уже начинаю ржать в полный голос от звуков собственного хохота.

– Бэнкси, тебе плохо? – беспокоится Дейв.

– Ху-ху-ху! – отвечаю я. – Мне кранты. – Я утираю глаза. – У вас там что, броуновское движение?

– Еще какое.

– Это, Бэнкси, была гра… гра… – сообщает Джим.

– Какая еще гра-гра? – удивляется Дейв.

– Гравитация, – объясняю я. – Сила земного притяжения. Куда ж без нее? Ху-ху-ху.

– Бэнкси, ты помер, что ли, на горшке? Или в ванну залег? Мне срочно отлить надо.

– Ху-ху-ху. Сейчас выхожу. Ху-ху-ху.

Бутылка вина не дает никакой возможности забыть этот эпизод, и я не менее получаса безнадежно борюсь со смехом.

– Ху-ху-ху!

Джим вздыхает:

– Хорошо еще, что не раздражается.

– Ху-ху-ху!

– Ну, не знаю, – качает головой Дейв.

– Ху-ху-ху!

– По мне, уж лучше бы раздражался.

Наутро мне определенно не до смеха, потому что случаются сразу две неприятности (прежде чем вдаваться в подробности, скажу, что завтрак, шведский стол, был очень хорош, да еще в гостиничном ресторане я встретился с другом Лэса, приехавшим на профсоюзную конференцию). Меньшее из двух зол заключается в том, мой «Ягуар» сплошняком обгадили: как видно, сговорилась стая чаек, страдающих поносом.

Но что еще хуже – Джима срочно вызвали в Клайдбэнк по семейным обстоятельствам, и он вскочил в поезд, чтобы умчаться в южном направлении. События разворачиваются стремительно: не успели мы сообразить, что к чему, и помахать, как поезд у нас на глазах отошел от перрона. Джим пообещал вернуться через пару дней, но настроение у нас изрядно подпорчено.

Мы ведь планировали великое воссоединение, финальную часть трилогии после двух гораздо более ранних эскапад. Так давно, что даже вспоминать неохота, мы вместе ездили на машине по Хайленду, останавливаясь на молодежных турбазах. Потом, через неколько лет, уже перебравшись на юг, взяли напрокат в Фейвершеме жилой трейлер и погнали в Шотландию с заездами на Гебридские острова и в Хайленд. Для третьего путешествия мы наметили водный маршрут: либо по реке Шеннон в Ирландии, либо по Каледонскому каналу здесь, в Шотландии, но этот план пришлось отложить, потому что подвернулась уникальная возможность исследования виски. (Помимо прочего, мы с Джимом никак не могли договориться, кто будет капитаном, если мы возьмем напрокат лодку. Джим настаивал, что старшим должен быть он, потому что у него уже есть опыт плавания по реке Шеннон с Джоан и двумя их сыновьями, а я настаивал, что командовать должен я, потому что мой папа, как-никак, занимал пост в Адмиралтействе, а следовательно, во мне есть мореходная жилка. Моим забойным аргументом было то, что у меня до сих пор хранится отцовская фуражка, с якорем, короной и всеми официальными прибамбасами, которая – самое-то главное – сидит у меня на голове как влитая, но почему-то этот довод, вопреки здравому смыслу, не убедил Джима ни изяществом, ни логичностью.) Теперь от нас троих осталось только двое, а поскольку Дейв – один из самых близких моих друзей и мы с ним уже не раз прекрасно проводили время, а сейчас наверняка будем несколько дней лежать впокатуху, без Джима нам ну никак не обойтись. Когда мы собираемся втроем, у нас возникает особый настрой.

– Вот сволочь!

– Джим не виноват, Бэнкси. Его же…

– При чем тут Джим? – ору я. – Я говорю про этого засранца-птеродактиля, который обдристал всю машину!

Жестом указываю на крышу, капот, багажник, ветровое и боковые стекла «Ягуара», которые загажены так, что живого места не осталось.

Дерьмом залеплены даже боковые поверхности шин. Как будто на машину с третьего этажа выплеснули ведро белил, а потом добавили комки с прозеленью, серостью и желтизной.

Осматривая машину, Дейв кивает:

– Да, грязновата.

– Грязновата? – взрываюсь я. – Да это, считай, как слой краски! Нет, ты посмотри! Что эти суки жрут, если они так гадят? Радиоактивные отходы?

– Вполне возможно, Бэнкси, – отвечает Дейв. – По-видимому, с Дунрейской АЭС прилетала исполинская чайка-мутант и прицельно атаковала твою машину. Попытаешься открыть, чтобы я положил свои вещи, или взломаем этот сортир по тусклой полоске света под дверцей?

– По-моему, это дерьмо мерцает. – Я достаю брелок и открываю машину. – Тебе не кажется, что оно мерцает?

– Нет, не кажется. Садись-ка ты в машину и гони на мойку. Птичий помет разъедает краску.

– Ох, типун тебе на язык!

Дейв забрасывает дорожную сумку на заднее сиденье и косится на меня.

– Ты, часом, не раздражаешься, а?

– Нет!

После этой заварухи, а также визита на мойку возле супермаркета «Сэйфвей», где так и не удалось полностью отчистить радиоактивный помет, едем на дистиллерию «Глен Орд» (Glen Ord), которая рельефом вырастает из горной деревушки Мюир-оф-Орд (Muir of Ord), и только тогда немного успокаиваемся. На экскурсию отправляемся вдвоем с Дейвом.

В архитектурном отношении вискикурня «Глен Орд», стоящая у самой дороги, не слишком привлекательна: в комплексе зданий доминируют массивные солодовни. Зато экскурсия – не подкопаешься, гиды внимательны, а общий план сооружений позволяет наглядно представить себе весь процесс производства. «Орд» использует местный ячмень с Черного острова. (Не дайте ввести себя в заблуждение: Черный остров – это вовсе не остров, а плодородный полуостров к северу от Инвернесса, ограниченный проливами Бьюли-Фёрт и Морей-Фёрт с юга и Кромарти-Фёрт с севера.)

Солодовни поставляют сырье и другим дистиллериям, принадлежащим компании «Диаджео» как в этом регионе, так и на острове Скай, где находится вискикурня «Талискер», но «Талискеру» поставляют такой солод, который своей торфянистостью в пять раз превышает солод, используемый на самом «Орде». Торф добывают на пустоши Дрюмо́сси (Drumossie Moor), к югу от Инвернесса, а вода берется из озер с романтическими названиями: Лох-оф-Смоук (Loch of Smoke), то есть «озеро с дымком», которое питают преимущественно родниковые воды, и Лох-оф-Бёрдз (Loch of Birds), то есть «птичье озеро», которое питает преимущественно дождевая вода. «Орд» – еще один виски, который на девяносто пять процентов используется для производства купажей и на пять процентов – для производства односолодового скотча; последний (обычно в продажу поступает скотч двенадцатилетней выдержки – именно такой я и покупаю, – разлитый в оригинальные, примерно квадратного сечения бутылки) определенно стоит попробовать: он имеет солодовый вкус, легкую, но отчетливую торфянистость и богатые оттенки хереса. Это одна из самых сладких экспрессий, которые мне доводилось пробовать, но при этом без излишества. Очень приятный сюрприз.

С течением времени вкус «Орда» претерпел сильные изменения. В высшей степени эрудированный Джим Мюррей в своей «Полной книге о виски» высказывает мнение, что производители загубили оригинальный земляной вкус напитка, прежде столь характерный для этого региона, и переключились на производство обыкновенного виски с привкусом хереса, какой можно выпускать едва ли не в любом месте. Я не компетентен давать оценки этому мнению, могу только сожалеть, если это действительно так, при том что «Орд» остается приятным и, как говорят специалисты, «питким» скотчем. Впрочем, если у вас будет желание продегустировать более старые экспрессии, спрашивайте бутылки с этикетками «Гленóрди» (Glenordie), «Орди» (Оrdie) или просто «Орд» – эта дистиллерия не сразу определилась со своим названием.

Да, что еще любопытно: до 1949 года все цеха освещались керосиновыми лампами. Опасными керосиновыми лампами, будь они неладны. Напомните-ка, что там говорилось насчет фотографирования со вспышкой?

Дальше – в «Гленмóранджи», что в непосредственной близости от городка Тайн (Tain); симпатичная вискикурня, куда более приятная глазу, нежели «Орд». Сейчас, в середине апреля, тут затишье; высоченные дистилляторы обнесены строительными лесами. Я наслышан об этой достопримечательности; хотелось бы увидеть их в медной первозданности. Заглядываю в перегонный цех: о да, это действительно жирафы вискикурного мира, невероятно высокие, с двухэтажный автобус.

Говоря «затишье», я имею в виду ежегодную профилактику; а посетителей все равно довольно много: когда мы осматриваем территорию, мимо проезжает экскурсионный автобус. Дейв хочет еще пофотографировать, а я спускаюсь мимо низких складов под железнодорожный мост. Эта ветка, идущая от Инвернесса до Тэрсо и Уика, служит продолжением пути, огибающего Далуи́нни (Dalwhinnie) и Томатин. Эта же ветка проходит вблизи Банчрю, откуда тихим утром слышно проходящие поезда.

Небольшой туннель под железнодорожным мостом приводит к тихому заливу Дóрнок-Фёрт, пахнущему морской солью. Почему-то с удивлением вспоминаешь, что «Гленморанджи» – приморский молт, хотя в нем при желании можно различить запах моря. Береговая линия вместе с возвышенностью и горой, лесом и пляжем, дюной и скалой уходит на север, в спокойное молочное небо.

Здешние места я знаю довольно хорошо: когда-то работал техником (стажером) на испытаниях без разрушения опытного образца в бригаде, откомандированной сюда корпорацией, которая раньше называлась «Бритиш стил»; в конце семидесятых мы базировались в крошечной деревушке Портмахóмак и работали (если я не переоцениваю свои усилия) на нефтедобыче в Северном море, близ Нигга (Nigg), в нескольких милях отсюда. Что такое испытания без разрушения опытного образца: при помощи рентгеновских лучей и ультразвука мы проверяли, выдержат ли стальные цилиндры нефтяную платформу, не рухнет ли она в Северное море и не угробит ли рабочих.

С технической точки зрения работа оказалась интересной и к тому же дала возможность познакомиться с колоритными личностями, но если честно, в период между двумя книгами мне просто нужны были деньги. И все равно с удовольствием вспоминаю проведенное в Портмахомаке лето, когда я выпивал, играл с ребятами из бригады в домино (из рук вон плохо), бродил по безлюдному берегу, взбирался к редким замкам и впитывал эту атмосферу. Именно этот пейзаж я воспроизвел в «Осиной фабрике». Вообще, люблю эту книгу и все, что с ней связано.

Возвращаюсь, иду в магазин и покупаю восемнадцатилетний скотч, выдержанный в бочках из-под «фино», наверное, в память о том выдающемся бочковом напитке в Ардбеге. Возможно, это случай межвискикурного вдохновения, тем более что «Ардбег» принадлежит тем же владельцам.

«Гленморанджи» – еще один бестселлер; по объему продаж в Шотландии он опережает все остальные марки. При своей зацикленности на островных скотчах Айлы я это очень хорошо понимаю. Опять же, думаю, что все дело в феноменальном умении выбирать и готовить условия для дозревания. Виски «Гленморанджи» до сих пор выдерживают преимущественно в присылаемых из Озарка бочках из старого дуба, в которых четыре года хранился бурбон, а разливают после десяти-, двенадцати-, пятнадцати-, восемнадцати-, двадцатиодно– и двадцатичетырехлетней выдержки; плюс есть еще различные выпуски с винтажной датировкой. Дозревание возможно в бочках из-под красного портвейна, сухого олоросо, хереса «фино» и мадеры «мальмсей» (встречаются и особые условия финиширования – например, бочонки из-под малаги), а также различные ограниченные выпуски: «кларет», «тайн эрмитаж» и «Кот-де-Бон» – с финишированием красным вином, не говоря уже о нефильтрованом «Традишнл» (Traditional) бочковой крепости. Есть даже экспрессии, различаемые в зависимости от склада: например, погреб номер тринадцать находится ближе всех к морю. Своевольный, почти сбивающий с толку вкус. Но именно желание экспериментировать снискало «Гленморанджи» славу одной из самых новаторских дистиллерий, а также одной из наименее душных. Сам виски мог бы затеряться в дебрях этих метаний, если бы не его прекрасно структурированный, сложный и вместе с тем деликатный, совершенно особый букет. «Гленморанджи» ощущается на языке как легкий и в то же время глубинно-крепкий; его утонченный, деликатный вкусовой букет допускает все вышеупомянутые воздействия: он их не подавляет, но и сам перед ними не склоняется.

Необычен «Гленморанджи» и тем, что для него используется нехарактерно жесткая (по шотландским меркам) вода из источников Тарлоджи. В эту воду добавляют значительное количество соли, чтобы сделать ее пригодной для производства виски. В регионах с жесткой водой точно так же добавляют соль в посудомоечные машины. Насколько же точен баланс между свойствами используемой воды и последующим взаимодействием напитка с бочкой, если никто и никогда не упрекнул «Гленморанджи» в превышении самого деликатного уровня солености; чуть большая соленость по сравнению с другими обнаруживается в напитке из бочек, хранящихся в погребе номер тринадцать – ближайшем к морским волнам.

Удачные рекламные кампании («Шестнадцать человек из Таина», «Глен Спокойствия» и прочие) позволили «Гленморанджи» годами оставаться на виду и обеспечили ему заслуженное место лидера продаж. Он не устает поражать интригующим и приятным разнообразием сортов. Если бы человек, выброшенный на необитаемый остров, мог взять с собой продукт только одной дистиллерии, это был бы «Гленморанджи». С ним способен потягаться только «Боумор» (ну, и с моей личной точки зрения, «Лафройг»), хотя, конечно, «Макаллан» наступает им всем на пятки.

Идеальный виски? Лучшая дистиллерия? Мне, видимо, придется в одностороннем порядке расширить свой инструктаж.

Отмечу, что при написании последних пяти глав и на протяжении последних недель я все еще навожу справки (причем с несвойственной мне тактичностью) относительно подпольного производства, относительно питрика, но, к сожалению, больших успехов пока не достиг. На самом деле, успехов ровно ноль. Но я не сдаюсь. У меня есть ощущение, что в подобных случаях ты трудишься без видимого результата, без перемен, без движения вперед, а потом вдруг все происходит одномоментно и приносит победу, когда ты ее совсем не ждешь.

Как же утешителен радостный оптимизм идиота.

К югу, через полуостров Черный остров, по мосту Кессок (это великолепный образец вантового моста, с почти вызывающим отсутствием крестообразных раскосов между опорами), через Грэнтаун (из-за жары останавливаемся купить мороженого) – и дальше на нашу базу до конца недели.

Мы сняли летний коттедж на базе отдыха «Гленливет». Даже обидно, что база отдыха «Гленливет» расположена так близко к одноименной дистиллерии – буквально в паре миль. Отсюда открывается чудесный умиротворяющий вид на юго-запад, на холмы Кромдейла. Есть ресторан с баром, который называется Poacher’s Bar – «Браконьерский бар», есть бильярд, прямо от порога разбегаются тропы для лесных прогулок. Подъездная дорога вверх от B9009 довольно каменистая, но старомодные шины «Ягуара» не возражают. Сам коттедж превосходен, в нем даже есть сауна (не то чтобы она была нам очень нужна). Единственная проблема – мобильная связь. Отчаявшись, выходим на лужайку и машем в воздухе мобильными телефонами в надежде поймать сигнал. Древняя красная телефонная будка возле «Браконьерского бара» не простаивает без дела. Наконец-то связываемся с Джимом, который сообщает, что при благополучном раскладе выедет к нам в среду.

Стейки в баре, потом круг по лесной тропе, вдоль которой вырублены все деревья, так что нас окружают белесые пни и завалы сучьев. На севере поднимается багрово-коричневая гора Бен-Ри́ннес – захватывающая линия склона, ведущая к сдвинутой набок плоской вершине.

Дейв смотрит на меня.

– Как нынче твои мозги, Бэнкси? Работают? Не дремлют? Готовы к свершениям?

У меня вырывается стон:

– О господи, неужели ты опять приволок с собой эту игру?

– А как же! Она совсем не трудная, нужно только вникнуть.

– По-прежнему в девяти измерениях?

– Ага, но говорю же: главное – вникнуть.

Использован метод подметного письма (долгая история). Выпито вино. Перед нами виски. А еще виски у нас сзади, с боков и, честно говоря, внутри. Возлияния продолжаются, и Дейв растолковывает мне правила игры, которую он разрабатывает уже не один год. Сейчас дошел до двадцать первой страницы (он привез с собой распечатку сокращенной версии правил).

Сижу за деревянным столом в нашем коттедже и начинаю уставать, чешу в затылке и разглядываю девять ламинированных досок, расчерченных квадратами семь на семь. Дейв разложил доски на столе вместе с карточками, фишками и какими-то мелкими фигурками, без которых, видимо, невозможна его игра. Разобраться в этом невозможно. За те полчаса, что Дейв читает мне лекцию, в меня входит только виски и сигаретный дым. С трудом соображаю, что он задает мне вопрос. И выжидающе смотрит.

– Что? – переспрашиваю я с дружеской улыбкой.

– Дошло? – уточняет Маккартни. – Готов начать игру?

Я ни сном ни духом не ведаю, с чего начать.

– Боже ж ты мой, конечно! – Я хлопаю ладонью по столешнице. – Чего мы ждем?

На завтрак – кофе и булочка с беконом. Потом – в Даффтон, фотографируем дистиллерию «Мортлах» (Mortlach), посещаем дистиллерию «Глендрóнах», спрятанную в неглубокой лощине между рощей и тучными полями. Заводим разговор с милейшей дамой по имени Эллисон, которая для нас двоих специально открывает магазин. Покупаю пятнадцатилетние «Глендронах», «Гленбёрджи» (Glenburgie), «Глентóкерс» (Glentauchers), «Гленкáдам» (Glencadam), «Милтондáфф» (Miltonduff) и «Тормóр» (Tormore), а также двенадцатилетний «Ардмóр» (Ardmore). «Глендронах», который мы попробовали на дегустации (я едва пригубил, честно), отличался богатым, сладковатым вкусом, с торфяными и дымными нотками и довольно ощутимым хересным финишированием. Очень приятный вкус и запах, с нетерпением жду более близкого знакомства с ним и его собратьями (пусть не выдающиеся, но все хороши), которое растянется, видимо, на ближайшие полтора года и потребует захода в чулан под лестницей в доме моих родителей.

Обедаем в Тáрриффе, потом разворачиваемся и едем обратно в Кийт и на дистиллерию «Стрэтáйла», где сами для себя утраиваем экскурсию, полагаясь на квалифицированно составленный буклет, многочисленные указатели и разъяснительные щиты (хотя за самостоятельную экскурсию могли бы и не заряжать цену в пять фунтов). Тем не менее дистиллерия привлекательная, старинные здания поддерживаются в хорошем состоянии, товар показан лицом, а в холле инфоцентра чувствуется атмосфера богатого загородного дома. Как видно, на поддержание должного уровня и пойдут наши пятифунтовые купюры.

Маккартни вдруг решает, что он фанат автостоянок. Его интересуют размеры парковочных мест, четко и нарядно очерченных белой краской и вправду очень широких. Да на таком парковочном месте можно развернуть «Линкольн Континенталь» с открытыми дверцами. Ну, типа того. Пытаюсь его убедить, что причудливый угол изгиба отводка второго спиртового дистиллятора – куда более увлекательная штука, но он лишь долдонит, что все парковки должны брать пример со здешней.

До дистиллерии «Глен Грант», что на окраине городка Ротес (Rothes), добираемся перед самым закрытием. От парковки ко входу ведет прекрасная тихая аллея под сенью высоких деревьев, обрамленная цветочными бордюрами и живой изгородью. Здания дистиллерии – это буйство шотландского баронского стиля, всюду башенки и островерхие фронтоны. Под видом экскурсии нас вежливо выпроваживают, так что мы успеваем купить бутылку виски десятилетней выдержки в стильном современном магазине из стекла и светлого дерева и выходим по маленькому мостику над журчащим ручьем в парк дистиллерии «Глен Грант». Парк разбит в небольшой извилистой долине за дистиллерией Он чудо как хорош. Растения в основном завозил из Индии и Африки Джеймс Грант-младший – майор сухопутных войск. После многолетнего запустения сад был приведен в порядок и вновь открыт в 1995 году. Компания «Сиграм», которой с 1972 года принадлежит вискикурня, заслуживают самой высокой похвалы за реконструкцию («Чи́вас» и «Стрэтáйла» принадлежат той же компании, так что пятерки, которые стригут с посетителей в «Стрэтайле», вполне возможно, идут на поддержание этого шедевра садово-паркового искусства).

Опять жара. После небольшого подъема к изумительной круглой беседке в готическом стиле мы только рады посидеть в тени, чтобы повнимательнее разглядеть оленьи рога и гигантские сосновые шишки, использованные в декоре крыши. Не каждый день такое увидишь. Если бы не зной и не урчанье в голодном желудке, я бы с удовольствием погулял еще, но ничего не поделаешь. Сюда стоит заехать даже тем, кто на дух не переносит виски.

А кто любит виски, тот, наверное, уже знаком с продукцией «Глен Гранта» , которая поступает в продажу уже через пять лет выдержки (особенно в Италии – как там говорится насчет Италии и молодого виски?) и даже в таком возрасте отличается легким цветочным букетом. Я приобрел скотч десятилетней выдержки: он плотный, ореховый и суховатый, как херес «фино». Разбавленный охлажденной водой, идеален для середины дня как аперитив.

Играем в игру Дейва, которая изначально была основана на моем научно-фантастическом романе «Эксцессия» и даже называлась точно так же. В своем последнем воплощении эта игра получила набор из девяти досок и усложнилась до невероятности. Я выпил, одурел, это не идет на пользу делу, но даже в таком состоянии могу с уверенностью сказать, что и на трезвую голову не осилил бы эти правила. На самом деле, игра, конечно, ведется не в девяти измерениях – даже Маккартни не настолько безумен, ведется она в трех измерениях с девятью вертикальными уровнями. Поверьте: этого более чем достаточно, а по сложности столь же головоломно, столь же непостижимо, как и в девяти измерениях.

– Окружена, говоришь? – переспрашиваю я.

– Да.

– А почему она не может пойти по диагонали?

– На своей доске? Или на более высоком уровне? Или на более низком?

– На обоих. На троих. На всех.

– Не может – и все. Это не по правилам.

– Но вообще в этой игре фигуры могут двигаться по диагонали?

– Конечно, могут.

– Так. А отступать по диагонали не могут?

– Другие фигуры могут, а эта нет. Эта, естественно, не может, но если бы даже и могла, то в данном случае не имела бы права. Из-за вот этих фигур. Соображаешь?

– Угу. – Я откидываюсь на спинку стула и задумываюсь. – Можно вопрос, Дейв?

– Почему же нельзя? Спрашивай.

– Ты специально меня дуришь или так устроена эта невероятная хрень, которую ты суешь мне под нос, паразит ненормальный?

Время позднее. Мы оба изрядно напились. Дейв подносит бутылку «Стрэтайлы» к моему стакану.

– Может, чуть-чуть?..

– Не, – отвечаю. – Мне хватит.

– Правильно, – кивает Дейв. – Мне тоже. – Он наливает себе полный стакан. – Но это к делу не относится.