Виски: как это делается
(Те читатели, которые уже знают, как делается виски, захотят, вероятно, пропустить эту часть. За исключением всезнаек, которым лишь бы придираться и выискивать ошибки.)
Виски производят из ячменя. Ячмень – это злак, который хорошо растет в относительно холодном и влажном климате Шотландии. Собираешь ячмень, замачиваешь в воде, чтобы он проклюнулся, а потом сушишь, чтобы не слишком прорастал. Суть в том, чтобы содержащийся в зернах крахмал превратился в сахар. (Так-то от ячменя проку мало: либо посеять, либо кашу сварить. А сахар – штука полезная, без него алкоголь не получится.)
Именно в процессе сушки можно добавить привкус торфа. В прежние времена ячмень сушили над горящим торфом, и, естественно, проросшие зерна впитывали запах дыма. В ту пору каждая вискикурня солодила ячмень самостоятельно. Соложение – это и есть вышеописанный процесс, в результате которого получается ячменный солод, или просто солод; отсюда и название «солодовый виски».
После замочки (можно сказать и «замачивания», но у шотландцев так не принято) прорастающий ячмень раскладывали на полу огромного цеха, где по нему туда-сюда ходили мужики и тащили за собой доски, которые постоянно ворошили, как бы вспахивали ячмень, чтобы воздух попал на каждое зернышко. Процесс соложения может занимать от одной недели до почти двух. Сейчас мало какие заводы сами заготавливают солод: «Бáлвени» (Balvenie) в Спейсайде, «Боумор» и «Лафройг» на Айле, «Спрингбэнк» (Springbank) в Кэмпбелтауне (Campbeltown), что на мысу Малл-оф-Кинтайр, и «Хайленд Парк» (Highland Park) на Оркнейских островах, неподалеку от Керкуолла. Остальные закупают солод у производителей-специалистов, оговаривая при этом нужную степень торфянистости.
После этого солод перемалывают – тут важно вовремя остановиться, чтобы получилась не мука, а так называемая крупка.
Бывало, что на этой стадии заводы взрывались.
Кроме шуток. Любая органическая пыль, смешанная с воздухом в определенных пропорциях, может рвануть при наличии источника возгорания типа искры (взрыв на кондитерской фабрике – может, кому-то это кажется смешным, только не тем, кого накрыло взрывом), а поскольку ячмень растет на земле, среди зерен иногда оказываются камешки. Если они попадут в металлические лопасти мельницы, проскочит искра, солодовая пыль загорится – и бабах! Поэтому на заводах принимаются меры к удалению камешков.
После этого в заварочном чайнике варится пиво, его переливают в ведро и кипятят в баке. Затем бочка, бутылка – и можно пить.
Да, это немного упрощенная схема, в которой не учитывается ни огромное мастерство, ни годы, а то и десятилетия ожидания, но в общих чертах все так.
Солодовая крупка попадает в большой металлический цилиндр, так называемый заторный чан, емкостью обычно много тысяч литров. Туда добавляют горячую воду, полученную смесь помешивают, чтобы процесс не останавливался, и вода потихоньку стекает через ситообразное дно чана; эту операцию повторяют дважды, какая-то часть воды используется повторно. После окончательного слива в заторном чане остается барда, которая в гранулированном или прессованом виде становится отличным кормом для скота (скоту, наверное, обидно, что алкоголя в ней уже нет, поэтому, если гид на вискикурне скажет, что поблизости гуляют «веселые» коровы, проявите понимание и улыбнитесь).
А та сладкая бурая жидкость, слитая из чана, называется суслом… н-да… сусло отправляется к невоспетым героям процесса перегонки – в промежуточные чаны (а вся слава достается заторным и бродильным – это несправедливо).
Потом заполняются бродильные чаны. Делаются они, как правило, из орегонской сосны, и они похожи на гигантские опрокинутые ведра. Там в сусло добавляют дрожжи, и начинается ферментация. Запущенный процесс сопровождается неистовым бурлением – ни дать ни взять Корриврекан местного масштаба. Создается впечатление, будто жидкость гоняют с помощью огромного пропеллера, закрепленного на дне, но нет: процесс идет за счет энергии, высвободившейся из сахара. В чане есть мотор, обычно закрепленный в крышке: он управляет дощечкой, которая при вращении сбивает пузырьки. В противном случае пена может переполнить сосуд и убежать, что напомнит о дешевых спецэффектах из фантастических фильмов пятидесятых. Полезный совет: не надо совать голову в чан и глубоко вдыхать – от углекислого газа можно легко вырубиться.
Когда бурление утихает, полученная жидкость запахом напоминает домашнее пиво крепостью примерно восемь градусов – довольно много по пивным стандартам (а вкус, если честно, дерьмовый по любым стандартам, зато слабительный эффект потрясающий – достаточно выпить, скажем, чуть больше половины чайной чашки).
Эта омерзительная жидкость переливается в перегонный куб – медное, эффектное, фотогеничное лицо процесса. (Фотогеничное – это если вам дадут сфотографировать. В большинстве дистиллерий Айлы люди спокойные, они не против, но вот на «большой земле», на корпоративных заводах съемки запрещены по причине того, что вспышка может привести к возгоранию паров спирта. По-моему, это идиотизм: неужели мы по сей день пользуемся фототехникой девятнадцатого века? Ну, знаете, были такие маленькие корытца с порошком для вспышки, похожие на миниатюрные строительные лотки для кирпичей – фотографы использовали их, делая дагерротипы карет и дирижаблей. Нет, ну, в самом деле…)
Кубы-дистилляторы бывают двух типов, и их используют последовательно. По сути, это большие чайники; на дистиллериях, чтящих традиции, они нагреваются торфом или антрацитом, а на остальных заводах – газом, бензиновыми горелками или паром. В первом кубе содержащийся в смеси спирт превращается в пар и поднимается в верхнюю часть, откуда уходит по трубе. Этот пар остужается, конденсируется, и жидкость попадает во второй куб, где процесс повторяется.
Жидкость, которую из первого куба отправляют во второй, называют «низкое вино» – это слабоградусный спирт; сухая фракция, оставшаяся после перегонки в первом кубе, и выглядит, и пахнет обычно отвратительно; называется она «барда». Иногда ее добавляют в корм для скота. Правда, это тоже не прибавляет телкам веселья.
После того как дистилляторы выполнили свою задачу, наступает черед проверки качества в спиртовом сейфе (тоже довольно яркая штука: медь, стекло, все дела), где эксперты путем довольно простых химических манипуляций решают, какую часть полученной чистой жидкости следует использовать. Всю использовать нельзя: первый поток слишком крепок и содержит химические соединения, которые лучше не употреблять, а последний поток, уже совсем слабенький, жалкий, ссылают в первый куб на перевоспитание.
Первый поток называется foreshot («головной погон», буквально «предварительный выстрел»), хороший спирт – middle cut («средний срез»), а остатки – feints («хвостовой погон», буквально «ложный выстрел»), хотя в обиходе говорится «голова», «сердце» и «хвосты».
Тут в дело вступает большой прямоугольный контейнер – его с фантазией назвали спиртоприемным баком (и это еще один невоспетый герой – опять несправедливость), – куда попадает спирт, а уже потом идет розлив по бочкам.
Так вот, спирт можнохранить в бутылках, керамических кувшинах и даже в тщательно вымытых железных бочках, но тогда он останется таким же, каким попал в соответствующую емкость (в худшем случае – выдохнется). Но древесина – это совсем другое дело. Она, вполне возможно, даже знаменовала классовые различия: в старину бедняки разливали виски в бутылки, фляги, банки и тому подобное, а люди зажиточные доставали из погребов пустые бочки, оставшиеся от вина, хереса и так далее, и хранили виски в этих бочках. Видимо, это считалось разумным и практичным.
Сейчас виски обычно разливают в привезенные из Штатов бочки из-под бурбона, причем частенько, чтобы сэкономить на транспортировке, их разбирают на бочарные клепки (слегка гнутые, как круглые скобки) и круги. Бочки собирают в Шотландии, и аромат бурбона добавляет зреющему в них виски/спирту новые грани. Молодой, восприимчивый виски особенно хорошо реагирует на бочки из-под хереса, но они дороже – примерно двести пятьдесят фунтов за штуку вместо пятидесяти за бочку из-под бурбона. Некоторые экспериментаторы использовали бочки из-под других напитков, типа рома или красного вина, в результате чего получались очень интересные скотчи (в последнее время такое практикуется все чаще). В любом случае полные бочки отправляются на склад.
И там время замедляется.
Очень сильно.
По закону, должно пройти три года, прежде чем содержимое вообще можно называть «виски», а до этого в бочках находится просто «спирт».
В большинстве дистиллерий виски живет на складах (это великолепные, прохладные, красивые помещения, где витает просто сказочный запах) в два раза дольше установленного минимума, а многие молты вообще зреют по десять-двенадцать лет, прежде чем попасть в бутылку. А потрясающий запах, что витает в этих темных тихих помещениях с земляными, если по всем правилам, полами (даже такой язычник, как я, понимает, что склады – это святая святых), объясняется тем, что даже лучшие бочки не герметичны. Пары просачиваются из бочек в окружающаю атмосферу; они даже проникают сквозь толстые стены стандартного склада, окрашивая их черным, потому что есть особый грибок (да-да, черный), который питается алкогольными парами. Ежегодно испарения уносят примерно два процента объема чистого продукта, так что за десять лет бочка теряет примерно пятую часть содержимого.
Казалось бы, расточительно, но это лишь на первый взгляд. Как мозг младенца в процессе роста и развития теряет синаптические связи, но формирует сеть устойчивых проводящих путей, так и в бочке формируется богатый аромат. В обоих случаях полученный результат оправдывает все потери. Эти улетучившиеся два процента обычно называют «доля ангелов». Наверное, потому, что «доля грибков» звучит не так романтично.
После бутилирования плотно укупоренный виски уже не зреет и не портится, хотя если бутылку открыли и по какой-то уму непостижимой причине не допили, напиток в течение года-двух полностью выдыхается. (Я вообще поражаюсь, каким образом удалось сделать такое открытие.)
И кстати: бутылки надо хранить вертикально, а не на боку.
Вот и всё.
– Привет, дорогая. Как дела?
– Телефон не перестает!
– Не перестает что?
– Звонить! Все газеты хотят узнать, зачем ты сжег наши паспорта! Я тут с ума схожу!
– Но мы не сжигали…
– Почему тебя в такие моменты всегда где-то носит?
– Удачное планирование? Ха, просто шу…
– Не смешно!
– Это да, но…
– У меня тут крыша едет. Только что разговаривала с дамочкой из «Скотсмена»…
– Мне казалось, нашего номера нет в справочнике. Откуда эти… Ладно, неважно.
– Я не знаю, что делать!
– Отключи телефон, вот и все.
– Боюсь, они нагрянут к нам домой!
– Справедливо. Эта гребаная «Дейли мейл» поймала меня у двери после той истории с «Наркотики? Просто скажи «да».
– И еще я скучаю. Помоги!
– Так, может, тебе приехать сюда? Приезжай на Айлу. Харриет и Тоби ужасно расстроились, когда я приехал один. Менее самоуверенный тип мог бы заподозрить, что они ждали как раз тебя, а не меня. Хотя это, конечно, бред. Да, в самом деле, приезжай.
– Как?
– На машине?
– Ой, ты же знаешь, я терпеть не могу водить.
– Ну, тогда… поездом до Эдинбурга, там пересадка на Глазго, потом… По-моему, оттуда до Кеннакрейга идет автобус. Вроде бы. Кажется.
– Ты серьезно?!
– Так. Ладно. Хмм… Самолетом?
– До понедельника нет рейсов.
– Ты проверяла?
– Конечно.
– Да пропади они пропадом – забронируй чартер.
– Что?
– Забронируй чартер. Садись в машину или в такси, поезжай в аэропорт и найми небольшой самолет.
– Что, серьезно?
– Да нет, не серьезно, я просто…
– Думаю, можно попробовать.
– Ну…
– Ты точно не против?
– Ну, как бы, хмм…
– Так ты точно не возражаешь?
– Я, ну, я… хмм, нет. Нет, наверное, не возражаю, если ты сильно скучаешь…
– И где мне искать такие конторы? В «Желтых страницах», наверное? Я тебе перезвоню. Пока.
Примерно так и получилось, что после серии фальстартов, входящих и исходящих звонков, мы с Джоном Джарролдом воскресным утром оказались в пустом аэропорту Айлы: встречали Энн, прилетевшую на невзрачном самолетике «Сессна», который всего сорок минут назад стартовал из Эдинбурга.
– Почему задержался вылет?
– Сначала один двигатель не заводился, потом дверь не закрывалась, потом взлетную полосу заволокло туманом, потом диспетчерская служба не работала. Пилота звали Лорна, девочке всего двадцать пять. Я извинилась, что заставила ее работать в воскресенье, но она сказала, что иначе ей пришлось бы заниматься ремонтом. Какая прелесть!
Я (подозрительно):
– Вы что, кофе пили?
Остаток воскресенья, после того как Энн распаковала вещи, отметила свой приезд с Тоби и Харриет и отправилась немного вздремнуть, я провожу с Мартином-фотографом, снова объезжая большинство дистиллерий, в которых мы с Джоном побывали вчера. Конечно, они по-прежнему закрыты, но в мягком солнечном свете, на фоне спокойного моря, которое плещется у скал, выглядят очень живописно. Отснято, наверное, пленок восемнадцать, из которых использован будет всего один кадр.
Мартин остановился у друзей на северо-востоке острова, неподалеку от озера Лох-Грюинард (Loch Gruinart), но потом вместе с Оливером перебрался в гостиницу, где питание не включено в счет; Мартин оказывается виртуозным гитаристом – правда, мы с Энн пропускаем его импровизированный концерт. Вскоре мы с Мартином понимаем, что у нас есть общие знакомые – он частенько делал обложки для альбомов разных групп и оформил два диска Shooglenifty, а это одна из моих самых любимых команд, и к тому же я знаю ребят лично. В последний раз мы с их гитаристом Малкольмом виделись в феврале на пьянке по случаю моего дня рождения. Смутно помню, что мы живо обсуждали план совместного литературно-музыкального тура по Кубе, который надеялись организовать при поддержке Британского совета. Нехорошо подозреваю, что заявку на грант должен был написать не кто иной, как я. Вот черт, надо бы признаться Малкольму, что меня обуяла тяга к уничтожению паспортов…
Всей толпой едем ужинать в «Макри» – сравнимая с автобусом вместительность «дефендера» позволяет управиться в один рейс. Но на обратном пути, когда уже стемнело, меня предупредили о суицидальных наклонностях местной популяции оленей, в особенности на отрезке от гостиницы до фермы, поэтому я старательно ползу на скорости тридцать миль в час, высматривая умело замаскированные под деревья рога, чьи злонамеренные обладатели затаились в придорожных кустах.
Каждый вечер я отслеживаю ход войны. Началась она без обещанного нам шока и трепета , но, с другой стороны, внезапных химических или биологических контратак тоже нет. И это, безусловно, хорошо. Но чуть-чуть подозрительно. Если у страны есть оружие массового поражения – а нам прилежно и даже почти отчаянно внушали, что у Саддама оно есть, – разве не самое время использовать его сейчас, когда готовится захват основных городов?
Как бы там ни было, захват осуществляется быстро и успешно. Британцы вроде бы взяли Басру. Американцы перешли Евфрат.
Потом все глохнет, и, кажется, воплощается в жизнь другой ужасный сценарий, в котором на пути войск по всем фронтам встает упорное сопротивление, периодически атакующее каналы снабжения. Но потом и эта проблема решена, солдаты идут на Багдад.
Несмотря на несколько панических сообщений, признаков химической или биологической атаки все же нет. Я каждый вечер сижу в каморке над старым амбаром, попиваю виски и не могу поверить в происходящее – у меня в голове не укладывается, что мы развязали войну просто потому, что так пожелали Джордж «Дубья» Буш и его дружки из правого крыла, а Тони «Бла-Бла-Блэр», который пойдет на все, что скажет ему Буш, готов, как видно, поставить на карту и существование ООН, и единство ЕС, чтобы американцы могли во второй раз за два года провести смену режима в другой стране .
Эй, стоп, пару лет назад я тоже не мог поверить в происходящее, когда Буш проиграл выборы и все равно занял президентское кресло , причем никто особо и не расстроился по этому поводу (по крайней мере, сообщений о том, что кто-то расстроился, из Америки практически не поступало). Ни американская, ни мировая общественность не возмутились тем, что самую могущественную страну в истории захватил косоглазый кретин, которого поддерживает банда брызжущих слюной, злобных, профашистских негодяев.
Если я не штудирую литературу о виски, то перед сном читаю книгу Майкла Мура «Глупые белые люди». Хорошая книга – да, по стилю немного смахивает на таблоид, но очень метко описывает текущую ситуацию. Так метко, что меня хватает всего на несколько страниц, а потом кровь закипает от ярости.
И вот в таких случаях на помощь приходит виски. Неважно, насколько хреново устроен мир, – стаканчик хорошего молта всегда добавит нам толику терпения.
Ваше здоровье.
Наше первое полноценное посещение вискикурни (экскурсия, беседы с персоналом, заход в сувенирный магазин, тщательные записи в блокноте) состоялось в понедельник.
Мы вместе с Джоном съездили в аэропорт и встретили редактора Оливера, прилетевшего на крошечном самолетике, на котором Джон совершит первый этап длинного пути обратно на юг.
Редактор Оливер, то есть Оливер Джонсон – крупный, дружелюбный, спокойный на вид парень. Мы с ним связаны не только тем, что оба литераторы с определенным интересом к виски, но и двумя более важными интересами, которые многое говорят о человеке: это карри и географические карты. Оливер тоже коллекционирует карты. Мы с ним встречались и раньше. В первый раз – когда подписывали договор на книгу. Дело было в здании «Волтс» (The Vaults), штаб-квартире Общества любителей шотландского солодового виски. Там мы, кстати, продегустировали довольно много разных молтов. Потом отправились в бар через дорогу, где я попробовал самый отвратительный виски в своей жизни (какой-то самодельный купаж, который якобы держат специально для постоянных клиентов), а в довершение посидели в «Омаре Хайяме» – моем любимом эдинбургском ресторане.
Вторая наша встреча состоялась через месяц-другой, в середине февраля, когда мы вместе с фотографом и оператором Мартином поехали на дистиллерию «Далуи́нни» (Dalwhinnie), где сняли небольшой проморолик для отдела продаж издательства. Мартин тогда сделал несколько фото, одно из которых выбрали на обложку книги.
«Далуинни» в каком-то смысле стала первой дистиллерией, которую я посетил специально для написания книги. (А до этого бывал ровно на двух: это «Хайленд Парк» на Оркнейских островах и «Ардбег» на Айле.)
И лучшего начала для этого путешествия, чем «Далуинни», не придумаешь. Там нас сориентировали приветливые люди из «Диáджео» (Diageo) – компании, которая владеет заводом («Диаджео» – ранее «Юнайтед Дистиллерс энд Уинтнерс» – владеет еще тридцатью шотландскими вискикурнями, то есть примерно третью от общего количества, что делает ее крупнейшим игроком на рынке). Нас угостили очень вкусным и как нельзя более уместным в тот холодный день супом, а потом повели на познавательную экскурсию по дистиллерии и инфоцентру. К тому же нам разрешили самим все облазить и пофотографировать.
«Далуинни» – это самая высокая вискикурня Шотландии, расположенная на высоте примерно тысячи футов над уровнем моря. Изначально она называлась «Спейсайд», и, по правде говоря, это не так глупо, как кажется, потому что река Спей (Spey) протекает примерно в пяти милях к северу. Просто обычно под Спейсайдом имеют в виду совсем другое место. Должен признаться, я и не подозревал, что Спей уходит так далеко на юго-запад от настоящего Спейсайда. Все те годы, что я ездил по дороге мимо деревушки Кэтлодж (Catlodge) на север, мне даже в голову не приходило, что река, которая виднеется неподалеку от Лаггана (Laggan), – это славный Спей.
«Далуинни» кажется по-особому величавой, даже изящной. Стоит она за деревней на небольшом холме; крыши в форме пагод возвышаются над деревьями. Когда мы приехали, на парковке намело снегу выше моего роста, но работники делали все, что в их силах, чтобы выставить свой заводик в наилучшем свете. Внутри находятся два больших перегонных куба грушевидной формы, а на улице расположены несколько теплообменников, забирающих прохладный воздух. На компьютере в перегонном зале запущена какая-то точная и яркая программа, показывающая и контролирующая все задвижки, трубы и чаны, через которые в ходе изготовления виски проходит сырье. Эта система сама по себе – не считая компьютерного управления – довольно стандартна. Традиционна, другими словами.
Виски из «Далуинни» довольно известен: он представляет Шотландское нагорье в линейке классических молтов «Диаджео». В пятнадцатилетнем напитке чувствуется свежескошенная трава, очень сочная и ароматная. Небольшой привкус торфа, немного сладости, но главное в «Далуинни» – это суховатые травяные нотки, из-за которых этот легкий пикантный напиток может заменить херес в качестве аперитива или (если, конечно, немного разбавить) белое сухое вино. Он не особо похож на большинство «спейсайдеров», а с детьми Айлы разница вообще космическая.
Прощаемся с Джоном в аэропорту, коротко заскакиваем к Тоби и Харриет, чтобы Оливер мог бросить вещи, а потом Оливер, Энн и я отправляемся на дистиллерию «Бруклади» (Bruichladdich). Мы немного опаздываем, и именно во время этой поездки на одном из коварных крутых поворотов неподалеку от Боумора я узнаю, что «Лендровер» умеет визжать шинами. Мои пассажиры не стали передразнивать эти звуки – то ли от шока, то ли от страха. После этого мы едем осмотрительнее и спокойно добираемся до «Бруклади», откуда открывается вид на Лох-Индаал и далекий Боумор.
«Бруклади» только прокладывает себе путь к величию. Вискикурня не работала с 1996 по 2001 год, да и вообще всегда находилась во втором эшелоне Айлы. Большинство ценителей распознают в «Бруклади» продукт Айлы, даже если не уверены, как произносить название (судьба сыграла какую-то злую шутку, когда распорядилась, чтобы «Бруклади» и «Буннахавен» – два названия, о которые можно язык сломать и которые, кстати, начинаются с одной буквы, – оказались на одном острове). Обычный любитель виски может, сильно напрягшись, вспомнить голубую этикетку на бутылке и не свойственный Айле слабый отголосок торфа; ну а поведать больше способны только преданные поклонники этого молта.
Но скоро все может измениться. Теперь вискикурней управляет молодой человек по имени Данкан Макгиллврей, по общему мнению, сильный маркетолог. На подходе новые – судя по всему, очень интересные – букеты; современные технологии прекрасно гармонируют со старыми традициями, и вообще персонал настроен оптимистично и боевито. Может быть, такое впечатление сложилось потому, что мы там оказались в безоблачную, солнечную погоду, хотя мне кажется, что все дело в солнечном настрое работников. К тому же все собеседники – и нам, потребителям, тоже, видимо, следует обратить на это внимание – отмечали важность того, что дистиллерия не попала в лапы гигантской обезличенной корпорации, а управляется группой жителей острова, так что заработанные деньги, хочется верить, большей частью останутся в этих краях.
Я достаю свою маленькую записную книжку и готовлюсь фиксировать происходящее.
