16. Уважение
Все возвращается ко мне, снова и снова, против моей воли.
Я так полагаю, наше дело еще не закрыто. Она сама виновата: она просто напросилась. Да еще Лексо виноват: она – потому что дразнилась и не давала, а он – просто потому, что извращенец несчастный, который и в борделе не мог пофачиться без того, чтобы в жопу ему не запихали игрушечный паровоз. Если бы я не связался с ними, ничего бы не было, во всяком случае я бы не вписался. Только вот кто-нибудь обязательно сотворил бы с ней нечто подобное, так уж она себя вела. Уж это и к бабке не ходи.
Когда я впервые ее заприметил, я сразу раскусил, что это за фрукт. Тип Каролин Карсон, той, что училась со мной в школе. Таких шлюшек проучить невредно, иначе они станут срать вам на голову. Она много о себе думала, типа классная девочка, дразнит, а не дает. Она тусовалась с парнями, но до жопы ее так никто и не добрался. Однажды мы с Лексо разговорились о ней за парой пива, ну, сами знаете, как это бывает. Это было, кажется в «Черном быке».
– Эта пиздося – настоящая секс-машина, – сказал Лексо.
– Ты ее уже оттолкал? – поинтересовался я.
– Хуй. Насколько мне известно, на нее еще никто не забирался, она всех обламывает. Вот что я тебе скажу: если на следующей неделе она появится у Бустера, а потом придет на вечеринку к Дэмпси, мы оттарабасим ее в сраку. Даже если она целка, после пары толчков она расхлябит мязи, – засмеялся он.
Я тоже заржал.
Я вспомнил, как однажды у Бустера решил пригласить ее на медленный танец. Музыка играла так, что уши закладывало, но я подошел и крикнул: – Потанцуем?
Она встала и вышла на танцпол. Пройдя его, она скрылась в женском сортире, я как придурок остался стоять на танцполе, а все хихикали в кулак. Это я-то, Рой Стрэнг, топ-бой, мать вашу, не кто-нибудь. Мне запомнился тот вечер, ведь тогда же я порезал этого урода Джилкрайста.
Отлично помню, как я сел перетереть с Лексо. – У каждого есть право попробовать, – сказал я. Она напомнила мне о школьных временах: все эти фартовые сучки изворотливые, все они одинаковые. Но меня на кривой кобыле не объедешь. В итоге я уже представлял, как жестко фачу ее, и вижу, как ей больно, как она истекает кровью, как просит о пощаде.
Проси пощады, шлюха гребаная, проси Роя Стрэнга, меня так зовут; всем встать! Проси, сука шлюха прошмандовка
проси, мать твою
Эта сучка, видать, решила, что я не замечаю, как они с Полиной, птичкой Гоусти, посматривают на меня, думала, я не вижу, как она смеется над моей кривой рожей, моими ушами, что смахивают на открытые двери такси. Конечно, все за моей спиной. С тех пор как мы вернулись из ЮАР и я покоцал жирдяя Мэтьюса и проучил шлюшку Карсон, все это проходило за моей спиной, украдкой, но все равно они не переставали измываться надо мной. Я этого не видел и не слышал, но знал, что ничего не изменилось, я чувствовал это интуитивно. Придется всех научить, кто я такой есть, всех. Как того урода, что считал себя в школе крутым, этого Джилкрайста из Пилтона. Один из тех, что прихватили меня тогда у забегаловки с Фергюсоном, и Карсон, и Кобылой, этой пухлой поблядушкой. Мы тогда только вернулись с пацанами из поездки в Милуал. Круто повеселились, в Лондоне пошизовали на всю катушку. На Нью-кросс был шикарный махач, не считая овцеёбов, эти были наши самые достойные противники. Мы возбужденно обсуждали подробности, и тут я наткнулся на Джилкрайста: он трепался со своими дружками.
Слабаком он не был, нет, он был далеко не худшим. Но он попался мне на пути, тут же в пабе я заставил его как следует попотеть, а потом сломал ему нос, ударив лбом, и вскрыл ебальник своим «Стэнли». (Приобретенным там же, где я всегда покупаю себе оружие.) Таким вот способом я сказал ему: меня зовут Рой Стрэнг, вспомни ту ночь возле забегаловки.
Все, чего я требую, – это немного уважения. Это мое право, мать вашу.
Да, я, бля, видел, как она посматривает украдкой, когда мы все пошли в «Ред Хот Пеппер-клаб», это чтобы я не забывал про свои короткие ноги, огромную голову, уши торчком, каждый прыщик на роже. Я чувствовал себя как полное ебанько.
– Слышь, Лексо, если вы соберетесь оттаращить эту крошку всей тусой, дай мне знать, я впишусь в тему, – улыбнулся я.
– Этой сучке придется объяснить, что если уж тусуешься с топ-боями, то дело свое знай и носа не вороти. Это будет хороший урок для всех, – осклабился он, и в его квадратной голове разверзлась полукруглая щель рта.
Так вот и было. Вот и весь наш план – полупьяный бред за кружкой пива. Я-то не знал, что он это серьезно, не знал я и того, что он уже переговорил об этом с Кэлли и Демпсом.
Мне вообще было не до этого. У меня проблем с телками хватало: я немного облажался на этом фронте у себя на работе. Дело было под Рождество, как-то странно все это произошло. В «Скотиш Спринстерс» работала такая Шина Харувер. Она бывала у Бустера и водила кой-какие знакомства. На работе я ни с кем ничего не обсуждал, но, встретив Шину в столовой, я заговорил с ней, и она сказала, что собирается туда пойти. Я был не прочь ее оттаращить и в этом был не одинок, моим соперником был Демпс и еще, кажется, некий Альто; они поговаривали, что, мол, неплохо бы ей присунуть, и все такое. Вот почему я решил приударить за ней прямо на работе, «очистить поле», так сказать, оставив конкурентов позади. Это была слишком реальная маза, чтобы ее провафлить.
Она так и не пришла. Позже я выяснил, что этот урод Демпс прошлой ночью перехватил ее в пабе, лишив меня первенства. Таким образом, на рождественской вечеринке в «Скотиш Спринстерс» я был сам по себе. Зрелище было безумное: все эти правильные джапеги нажрались в три корыта – большинство, конечно, пить-то не умели, ну и нарылись как свиньи.
А я так, придавил пару банок пива со скуки. Пиво было дерьмовое – шотландское и ньюкаслское, обычно я пью «Беке», но другого не было. Был еще пунш, да к тому же весьма недурственный, так что долго ли, коротко ли, в итоге я немного поднабрался. На самом-то деле, судя по тому, что я стал обжиматься с Мартиной Фенвик, я уже был под приличным градусом. Я и не помню, с чего все началось. Полный бред, ведь мы никогда с ней не ладили, она на несколько лет старше меня; набухались – этим все сказано.
Дрын горел, будьте нате, уж так мне хотелось присунуть старушке Фенвик, а потом смотаться с этой унылой пьянки. Я подумывал, не затащить ли ее в офис. Там, в кладовке, где мы хранили коробки от компьютеров, стоял стол, на котором я мог бы ее разложить. Вся загвоздка была в том, что она позволяла прилюдно облизывать ее с ног до головы, но, сообразив, что я пытаюсь ее затащить, решительно оттолкнула меня. Голова моя к тому времени уже гудела, яйца звенели, резкий запах мочи преследовал
меня по пятам. Я грубо выругал Фенвик и ломанулся к бару.
После пары рюмок я прикарманил дешевую пластмассовую зажигалку, оставленную кем-то на столе, после чего решил немного побродить по пустынным кабинетам. Порывшись как следует в одной из кладовок, я обнаружил легковоспламеняющуюся жидкость для чистки электрооборудования. Лучше не придумаешь.
Чуть позже я присоединился к вечеринке однако длилась она недолго – пока не сработала пожарная сигнализация, – тогда толпа пьяных уродов выкатилась на улицу. Приехало две пожарных команды, которые затушили пламя, успевшее к тому времени поглотить уже несколько офисов. Одного мудака увезли на «скорой»: нажравшись, он заснул и надышался угарным газом, и поделом ему, разъебаю, я так понимаю. Пожар нанес значительный ущерб и повлек за собой директиву начальника отдела кадров, запрещающую устраивать рождественские увеселения в помещениях компании. Я был только за: в этих дурацких вечеринках мне не было никакого проку.
Вскоре после этого меня продвинули по службе. Джэйн Хэтэвэй нашла себе работу получше и, как у нас говорили, «взяла» Фенвик с собой. Дес Фрост стал новым супервайзером, а я занял его место, став таким образом полноценным системным аналитиком. За ту же, в сущности, работу башлять мне стали больше, продемонстрировав тем самым, как они на мне ездили все три года, что я был стажером. К нам поступило еще два стажера, оба молодые парни, один даже из бэйби крю, в офисе у нас стало куда веселей.
Это случилось пару месяцев спустя.
Веселились мы опять же у Бустера. Даже когда на танцполе Лексо, кивнув в ее сторону, сказал:
– Эта сучка сегодня будет нашей, – я все еще думал, что он выдает желаемое за действительное.
Она вытанцовывала, вся такая гордая, невозмутимая, длинные волосы спадали на плечи, надутые губки, казалось, были готовы сплюнуть от презрения ко всему миру, гибкое тело изгибалось в такт музыки. На ней была маечка в облипон и короткая юбочка – секс-забияка, мать ее – она это заслужила-наверх
верх
верх
верх
верх
– Сделать погромче?
ИДИТЕ НА ХУЙ
Повидал я народы и страны, улыбался порой ненароком, но, Боже мой, Ты повсюду была со мной. Про себя твое имя твержу, Но из гордости я не скажу О любви, опасаясь в ответ Услыхать твое краткое «нет».
НЕТ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
До той глубины, где я могу охотиться на Марабу, мне не добраться-только до нее-все мы убрались как следует…
Н-да.
Когда мы приехали к Демпси, все уже были вхлам. Лексо выкатил ей табл, и ее конкретно распирало. Короче, психдом. В холле стояла дека, изрыгающая технокал, типа равэ, а в одной из комнат ставили музон, который слушал я: Стоун Роузез, Хэппи Мандэйс, вся инди-грядка. Лексо кивнул мне, а потом Оззи, тот пошел прямо к ней. Когда Оззи привел ее в спальню, она, похоже, все еще не понимала, что происходит, а там ее уже поджидали мы с Лексо и Демпсом, который закрыл дверь на ключ. Она все хихикала, пока Лексо не толкнул ее на кровать; Демпс и Оззи прижали ее за руки, а Лексо приставил к горлу нож.
Внезапное осознание серьезно ее подкосило.
– Пожалуйста, не убивайте меня, – тихо сказала она.
– Откроешь рот, прирежу на хуй, – ответил Лексо, задирая юбку. Она едва пыталась вырваться и все повторяла:
– Не надо, пожалуйста, пожалуйста, не надо.
– Харе, Лексо, она и так уже на говно изошла от страха, – сказал я.
Он повернулся и бросил на меня взгляд, какого я раньше не видел, я и не подозревал, что люди могут так зыркать.
– На говно изошла, говоришь, так сойдет на кое-что другое, – осклабился он. Я испугался: я боялся его, Лексо. Обломись я сейчас, и я труп, во всяком случае, я так думал. А Демпс и Оззи все ржали.
– Считай, что это твое посвящение, – сказал Оззи.
– Да, ты ж еще ни разу не вписывался, – улыбнулся Демпс, – Распишем ее в четыре смычка.
– Девиз топ-боев, – улыбнулся Демпс, – лучше не придумаешь.
Лексо ударил ее по лицу и надавил острием на горло. Она перестала сопротивляться, голова ее упала набок. Он стал поднимать ее маечку очень медленно и аккуратно, почти нежно. Оззи и Демпс подняли ей руки, и Лексо резко сорвал ее через голову.
– Следы борьбы нам ни к чему, – смеялся он. Он стянул вниз лифчик и тут же загреб своими лапами обе ее сиськи. Все это время ее лицо оставалось каменным, глаза тусклыми и безразличными, и только по щекам беспрерывным потоком струились слезы. Тут она испустила крик, но музыка так орала, что никто бы все равно не услышал. Лексо отвесил ей пощечину и своей огромной ручищей сжал ей горло.
– Если еще хоть звук от тебя услышу, язык отрежу, мать твою, – прошептал он. Все мы знали, что это не понты, он не блефует, Лексо уже переклинило, его понесло.
Да, с ним не поспоришь.
– Пощупайте, какие сиськи, пацаны, совсем неплохо, – оценил Лексо, умесив целую грудь в своей ладони.
– Шикарное тело, – улыбнулся Оззи, жестоко теребя ее соски между большим и указательным пальцами.
– Топ-боям достаются только отборные кусочки, – подхватил Демпси.
Лексо снял с нее юбку и указал мне на ее туфли, чтоб я снял их, что я и сделал, а он, в свою очередь, стянул с нее хлопковые трусики.
– Тебе когда-нибудь лизали? – спросил он. Она была вне себя от страха, но, когда он грубо запихнул руку в промежность, она сдвинула ножки. Лексо налег на нее всей тушей. – Тебе когда-нибудь лизали? – повторил он прямо в лицо.
Она попыталась что-то сказать, но подавилась слезами, тушь текла у нее с ресниц. Выглядела она отвратительно, совсем не так, как в клубе: страх исказил ее лицо, ее всю перекосило. Это было уже совсем не то…
Лексо стянул джинсы и спортивный трусняк, обнажив большую прыщавую задницу. Оззи и Демпс отпустили ее руки и схватились за ляжки, раздвигая ноги. Она металась между отчаянной мольбой и вялыми угрозами.
– …не надо… Лексо, пожалуйста… Алекс… не надо. .. прошу тебя… я заявлю в полицию… я все расскажу… пожалуйста… не делай мне больно… не убивай меня…
Лексо большими пальцами раздвинул ее половые губы и принюхался. Подняв голову, он сморщил нос и с видом дегустатора произнес:
– Сдается мне, поебемся мы на славу.
Жадно причмокивая, он присосался к ее пихве, после чего, постепенно погружая палец, очень аккуратно, будто и без намека на принуждение, засунул его во влагалище и стал мягко его разрабатывать. Оззи и Демпс все еще держали ее за ляжки.
Он шибко вставил ей, она закричала, при этом он действовал спокойно и размеренно. Лексо знал, что делает. На ее лице появилось выражение… Помню, я как-то видел документальный фильм, там показывали животное, которое хищник пожирает сзади и на морде которого отобразились страх, неверие, ненависть – муки бессилия. Такое вот у нее было выражение, как у дикого животного…
Оззи и Демпси внимательно рассматривали ее лицо, Лексо толкал, а Оззи, откинув с ее лица прядь длинных каштановых волос, оскалился и сказал:
– Похоже, она еще не возбудилась, Лексо.
– Мне может понадобиться подмога, пацаны, – захрюкал Лексо, – мне пришло в голову, что из имеющихся трех дырок мы используем лишь одну.
Оззи расстегнул на джинсах ширинку и вытащил конец. Он притянул ее за голову и, приставив к горлу ножик Лексо, заставил открыть рот.
Я, пошатываясь, стоял в углу и недоумевал, какого хера я здесь торчу. Тем временем ее уже отымел Оззи, очередь дошла до Демпси; она уже практически вырубилась. Когда на нее забрался Демпс, кто-то настойчиво постучал в дверь. Оззи, щелкнув замком, приоткрыл дверь и высунул голову.
– Все на хуй, у нас тут прайват пати! – рявкнул он.
– Мы собрались к Мюрэю. У него там наркота, – это был парень по имени Неззо.
– Мы подтянемся, – сказал Оззи, закрывая дверь. Демпси наконец-то кончил.
– Фу ты, еб твою, – фыркнул он, прежде чем вытащить.
– Отлично смазано, специально для тебя, Стрэнжи, – улыбнулся Оззи.
– Да что я, ёбнулся, чтобы еще после вас… – меня аж передернуло, я старался сдержаться. Я не видел, чтобы кто-нибудь использовал гондоны.
– Вписался – кури! – зарычал Лексо. Я расстегнул ширинку.
Оззи глянул на ее влагалище и, поморщившись, сказал:
– У нее там как будто намыленная губка, старик, я те говорю.
Я взгромоздился на девушку. Хорошего стояка у меня все равно не было, но я забрался на нее и, ритмично пропихивая, изобразил фак.
– Ну видишь, небо-то на землю не упало, Стрэнжи, – засмеялся Демпси, когда я, издав тихий стон, переступая на руках, слезал с нее.
– Полюбуйтесь – последний горячий любовник, – сказал Лексо с издевкой.
Я-то думал – мы закончили, но суровые испытания для нее только начинались. Лексо хотел использовать все преимущества нашего положения, ведь в квартире мы остались одни. – Следите за ней, – скомандовал он и исчез. Он вернулся, таща за собой конец веревки; сделав петлю, он закрепил ее на двух параллельных балках в гостиной. Комната была усеяна пустыми банками из-под пива, бутылками, переполненными пепельницами, пустыми конвертами для пластинок и коробками из-под кассет. Вернувшись в спальню, Лексо крепко связал ей руки за спиной и погнал ее через пустую квартиру в гостиную. Он накинул ей петлю на шею и заставил встать на табуретку, почти на носочки, засунув в рот большой кусок ваты и заклеив намертво липкой лентой.
– А если она упадет и повесится, нам пиздец! Это моя квартира! – занервничал Демпси.
– Да хуй с ним, – ответил Лексо. – Если она упадет и задохнется, мы снесем тушу на берег и бросим там, – он довольно потер руки, – Ну что, ломанемся к нашему ночному аптекарю, зацепим таблов. У меня прям чешется – оттопырить ее теперь в орех. Пиздосю мы уж ей обработали как следует. Но сначала по паре пива в баре, ох, и тяжелая это работа – аж горло пересохло!
Он подошел к ней, встал на носки и поцеловал в подбородок.
– Все, ты теперь наша, – и добавил с киношным американским акцентом: – Никуда не уходи, детка, мальчики скоро вернутся!
И мы оставили ее там. Оззи довез нас до Вест Энда, и Лексо раздобыл таблов, после чего мы поехали обратно в наш клуб в Паудерхолле. Когда-то это был типа пул-бар, он уже давно закрылся, но у нас были ключи. Пока Демпс открывал пиво, Оззи поставил танцевалочку.
– Ваше здоровье, пацаны!
Она осталась там связана, задыхаясь от рыданий, изо всех сил стараясь выровнять дыхание. Она боится даже попробовать пошевелиться, она не знает, когда мы вернемся и вернемся ли вообще. Я хотел, чтобы мы выпили все поскорее. Я хотел спасти ее.
– За шлюх, которых рано или поздно приходится учить! – предложил тост Оззи.
– За шлюх! – хором повторили мы и чокнулись бутылками.
Ей не пошевелиться, по голым ногам течет наша молофья. Что она чувствует с петлей на шее?
Я ужасно стремался, что с ней что-то случится, впрочем, как и Демпс: это была его квартира. Лексо и Оззи, похоже, было по хуй. Лексо почуял мою тревогу.
– Ну чё ты как пидор, Стрэнжи? Для нее это будет хороший урок. Будь ты мужиком.
– Ты же не знаешь… может, ей пиздец… может, она уже никогда не сможет с парнями встречаться. – Он бросил на меня испепеляющий, полный презрения взгляд.
– Если она и не сможет заниматься этим, то только потому, что лучшего секса у нее никогда не было и не будет, – остальные не дотягивают.
Лексо хотел еще выпить, но мы уговорили его ехать обратно. Он завел машину и поехал через весь город к Демпси на хазу. Мы еще не доехали, когда Лексо притормозил.
– Ну… – слабо застонал я. Что он задумал?
Она умерла. Упала и задохнулась. Мы ее убили. Я уже знал это. Она просто сдалась и повесилась. Бороться – чего ради?
Я знал, что она уже мертва.
– Ну что, Лексо, в чем дело? – простонал Демпс.
Лексо указал на компашку пьянчуг, сидящих на скамейке посреди безлюдной аллеи. Они пили крепкое пиво из больших банок.
– Надо поприветствовать.
– Что? На хуя! – выдохнул я.
– Надо быть вежливым, – ответил Лексо, выходя из машины. Оззи тоже стал выбираться.
Настроения у нас особого не было, во всяком случае у меня и у Демпси, но мы тоже вылезли из машины, решив, что так легче будет заманить этих уродов обратно. Мы подошли к синякам, те смотрели на нас с опаской.
Их было трое – два мужика и женщина. Один был грузный, здоровый, с седыми кудрями, но удивительно мягкими, хитроватыми глазами. Другой, как я понял, был намного моложе, чем я думал. Его лицо, бледное от выпивки и холода, было украшено шрамами и какими-то струпьями. Волосы у него были темные и густые. Лицо выражало легкое недоумение, обычное для алкашей, которые еще недостаточно приняли, чтобы их унесло.
Я хотел вернуться к ней. Вдруг она освободилась, может, ее кто-то услышал. Полиция…
– Итак, джентльмены, – начал Лексо и, повернувшись к женщине, улыбнулся, – и леди, конечно.
Женщина тоже оказалась не старая, тощая и бледная, ей было едва за тридцать. Короткая стрижка, волосы сальные, но одежда на ней была приличная, и вроде даже чистая.
Они еле слышно, как-то уклончиво поздоровались.
Оззи взглянул на женщину.
– Как тебя зовут; крошка?
– Ивона, – ответила она.
– Недурна, это верно, – улыбнулся мужик постарше и поднял свою банку.
– Не сомневаюсь, ты отлично трахаешься, Ивона, – Оззи подмигнул ей.
Мужик постарше сузил глаза, поморщил губы, втягивая воздух.
– Грубовато, – горько усмехнулся он, глядя на меня. Мне понравился этот старикан, мне даже захотелось защитить его от парней.
– Может, возьмем Ивону с собой, на нашу вечеринку, а, Лексо? Замутим лесбийскую тематику. Ты когда-нибудь с телками трахалась, а, Ивона? – спросил Оззи.
Ивона не ответила, просто осталась сидеть на скамейке, между двумя мужиками. Тот, что постарше, смотрел в сторону.
– Отстань ты от нее, – сказал Демпс.
– Что если бы тебе пришлось трахнуться с девочкой, Ивона, ну представь; то есть я не спрашиваю, стала бы ты с ней трахаться или нет, просто предположим, что тебе надо ее трахнуть, чем бы ты это делала, пальцами или языком? – докапывался Оззи и стал пихать свой палец в кулак и быстрыми змеиными движениями высовывать язык. Девица пожала плечами и уставилась в землю.
– Отъебись ты уже, Оззи! Давай, пошли! – закричал Демпс.
Я должен был ее увидеть. Мне было это необходимо. Нам нужно было вернуться.
– Может, поцелуешь меня, а, Ивона? – не унимался Оззи. Он наклонился к ней, она отвернулась, но он все лез; в итоге она застыла и позволила поцеловать себя в губы. Лексо громко улюлюкал и пил «Карлсберг особое» – молодой отдал ему свою банку.
– Не так уж и страшно, правда? – сказал Оззи. – Как в Новый год. На Новый год все целуются с незнакомыми на улице, везде. Как славно быть милым… а сиськой не мелькнешь, а, Ивона? Ну, ради пацанов!
– Да отъебись ты, Оззи! – сказал я.
– Заткнись, Стрэнжи, – рассмеялся он, – я просто предлагаю Ивоне выбрать: мелькнуть сиськой или поехать с нами на вечеринку. Ну так, что, Ивона?
Дрожащими руками женщина расстегнула несколько пуговиц на своей блузке – на нее было жалко смотреть – и, быстро вытащив грудь, прикрыла ее. Оззи заржал, Лексо с отвращением отвернулся.
Вдруг Ивона вскочила на ноги, и только тогда я понял, что произошло, – Лексо дал молодому по роже.
Когда его кулак дошел до цели, голова парня затрещала. Он стоял с улыбкой и, не разжимая кулаков, резко рассекал воздух, останавливая удар в сантиметре от лица этого придурка. Молодой прикрывал лицо рукой, продолжая сидеть, он трясся от боли и страха. Я хотел, чтобы этот урод поднялся и побежал, или дал Лексо сдачи, предпринял хоть что-нибудь, а не сидел как баран. Мужик постарше отвернулся и закрыл глаза.
– А такое видел, а, приятель? – рассмеялся Лексо. – Слишком много пьешь, от того и тормозишь. Уверен в свое время, ты был суровым соперником, а?
Прикрывая лицо руками, этот придурок выдавливает из себя жалкую улыбку. Лексо играючи бьет коротким правым по руке, прикрывающей лицо.
– А вот так… вот так… – говорит он и шлепает парня по лицу левой, – а теперь вот этой… – смеется он, помахивая рукой. – И опять, и снова. – Он опять с отвратительным хрустом бьет левой по лицу молодого, а потом еще раз правой.
Глядя на все это, я уже готов был запинать урода напрочь: ну что он сидит на скамейке, как полный мудак, и со спокойствием овцы выносит незаслуженное наказание; уж лучше вырубить его по-быстрому, чтобы избавить от такого унижения. Мне нужно идти, я должен ее увидеть. Молодой обеими руками обхватил голову, но Лексо потерял интерес, он наблюдает за Оззи, который обжимает Ивону. Я смотрю на старика и пожимаю плечами – он, похоже, напуган. Я пытаюсь послать ему импульс, мол, все в порядке, тебя никто не тронет.
К нему подходит Лексо, вынимает бумажник и сует в руку пятерку:
– Твоему приятелю, на опохмелку. Болеутоляющее, – улыбается он.
– Я чеканил монеты в Розисе, – говорит старик, принимая деньги.
– Руки у тебя сильные, – улыбается Лексо.
– Министерство обороны. Это была альтернативная служба, – говорит он.
– А ты не знал такого Бенни Портеуса?
– Да… конечно, знаю! – глаза старика загорелись.
– Он мой дядя. Он тоже чеканил монеты в Розисе.
– Мы с Бенни работали вместе много лет! А я Алек. Эк Лоусон, передавай привет своему дяде. А чем он занимается? Где работает?
– Ничего не делает. Дурью мается.
– Это на него похоже. Так не забудь – Эк Лоусон!
– Не забуду, Эк, – сказал я, мне нужно было идти.
– Смотрите мне тут! – рявкнул Лексо, и мы вернулись в машину. – Что ты там вытворял с этой старой сукой, грязный ублюдок? – потешался он над Оззи.
– Могли бы прихватить ее с собой, посмотреть, как бы нашей шлюшке понравилось, если бы эта синюха стала ее облизывать, – осклабился Оззи.
Я прямо видел, как в голове у Лексо прокручиваются варианты.
– Итак, – сказал он, – нам нужна дисциплина, мать вашу. А то все как-то сложновато, опять же копы.
– Это же полный бред! Они еще могут позвать полицию. Этот синечина легко может заявить… на хуй тебе это нужно? – сердито заворчал Демпс.
Мы сели в машину. Мы возвращались к ней. Пожалуйста, пусть она будет жива.
– Никаких копов они звать не станут, придурок ты худосочный, – с издевкой отпарировал Лексо.
Лексо повернулся к нам, сверкнув широкой улыбкой.
– Это всего лишь небольшая прелюдия, для повышения тонуса, чтобы как следует оттаращить нашу шлюшку!
Мы с Демпсом сидели на заднем сиденье, я взглянул на его лицо: рот искривлен, а зубы скрипели так, что было слышно; глаз не видно из-за длинной челки. Мы вернулись к нему на квартиру примерно через час после того, как отчалили.
Пока мы шли по лестнице, меня мучили кошмары, я дико боялся, что она повесилась, пытаясь высвободиться.
Меня аж трясло. Я взглянул на Демпса, он отвел глаза. Оззи открыл дверь на кухню. Она была там. Какую-то секунду она была настолько неподвижна, что, казалось, будто она висит. От невыносимой волны ужаса, прошедшей сквозь меня, я едва не закричал, но тут она повернула голову и посмотрела на нас глазами, полными страха и мольбы. Она все еще была жива.
Мы сняли ее со стула, но обратно в спальню не повели. Вместо этого Лексо притащил оттуда матрасы и разложил их на полу.
– Здесь лучше, – улыбнулся он, – в перерывах между уроками сможем смотреть мультики.
Я ничего не употреблял, а вот Лексо и Оззи схавали по таблу экстазина, и все трое снюхали по паре дорог спида каждый, так что мы просто решили оставить ее при себе и иметь, сколько влезет. Я вымучил еще один разок, а вот все остальные фачили ее ночь напролет. Демпси и Лексо вставили ей одновременно в обе дырки.
– Я чувствую твой перец, Лексо, – ловя воздух, сказал Демпс.
– Я твой тоже, – подтвердил Лексо.
Демпси поставил на видаке «Лучшие голы Хибз», и мы смотрели, как Джордж Мак-Класкт разделал Данферм-лайн на их же поле.
– Выебывается много… – прокряхтел Лексо, едва ли не в сотый раз за эту ночь выпуская заряд ей в прямую кишку. Когда нам надоедало ее по-всякому фачить, мы смотрели видак или ставили музыку. Так мы посмотрели «Кошмар на улице Вязов-2», у Демпса была кассета.
Утром мы заставили ее принять душ, а потом полежать в ванне, проследив, чтобы она тщательно подмылась. Она стала такой покорной сломанной и несчастной, что я пожалел, что мы ее не прикончили. Она скрестила ноги и прикрывала грудь руками, как делали узницы в фильмах про концлагеря. Тело ее, всегда такое красивое, гибкое, соблазнительное, когда она танцевала в обтягивающей легкой одежде, теперь казалось разбитым, испорченным, костлявым.
И тогда я понял, что мы наделали, что мы на себя взяли. Красота ее была не во внешности и не в физической привлекательности, а в том, как она двигалась, как преподносила себя. Ее уверенность, гордая осанка, живость характера, бесстрашие, нечто даже более основательное и менее поверхностное, чем все эти качества, делали ее красивой. Это была ее суть, ее мироощущение.
Как мы посмели? Мы не понимали… я не думал… Всё, хватит. Отвлекись на минуту. Иди
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
ГЛУБЖЕ
настолько глубоко, что я вижу Сэнди Джеймисона, который сидит возле нашей палатки на лесистом склоне, террасами поднимающемся от озера.
– Сэнди, старичок, а ты думал, чем заняться после того, как все это кончится?
– В итоге, думаю, займусь чем-нибудь подобным. Мне хотелось бы до какой-то степени оставаться в игре…
Видишь ли, не могу представить, как я сижу, потягиваю пивко в пабе. Мне не хватало бы всей этой cameraderie, это не просто ванна, в которой кроме тебя еще несколько голых мужчин… что-то не так, Рой?
– Пойду пройдусь, Сэнди, или поищу хвороста для костра, – сказал я. Я нервничал, мне было не по себе, я хотел избавиться от всего этого.
– Супер-дырка! – крикнул Сэнди и подмигнул мне, когда, раздраженный, я стал удаляться. О чем это он?
В полусознательном состоянии я все шел, пока не обнаружил, что удаляюсь все дальше в лесную чащу. Тогда я присел на корточки на полянке и попытался собраться с мыслями. Однако мысли уносили меня обратно, к моему прошлому, уносили к воспоминаниям о другом мире-назад– наверх,
в другой мир.
что это за мир?
Город. По пустынным улицам города едет машина.
Неприятно резкий дневной свет.
Мы довезли ее до центра, и она пошла домой. Чтобы сообщить в полицию, ей понадобилось несколько дней. Мы отрепетировали нашу версию – «честно-откровенно». Мы выпивали, употребляли наркотики, в общем, у нас была вечеринка. Она была непрочь повеселиться, и двое из нас имели особый успех. Только утром, когда мы стали в шутку называть ее грязной шлюшкой, она обозлилась, ее всю перекосило, и у нее начался этот бред с изнасилованием. Мы избавились от всех видеокассет, которые смотрели, и записей, которые слушали той ночью, чтобы она обломалась, если расскажет копам.
Нас вызывали на допросы, но все мы были тертые калачи, ветераны отказа. У них не было шансов вытянуть из нас хоть что-либо, тем более в присутствии нашего адвоката. В защитники мы наняли Конрада Дональдсона. К. А. Дональдсон – лучший в городе адвокат по уголовным делам – уверил нас, что состава у них нет. Нам оставалось только сдерживать свои нервы. Хотя формально нам было предъявлено обвинение, нас это особенно не беспокоило. Копы зря теряли время, они работали без души. Больше всего меня осуждали мои домашние.
– Ну вот, дожили, мой мальчик – извращенец, – говорил отец, – Больной человек, обыкновенный преступник, знаешь-понимаешь.
– Да она же сама, пап… ну и Лексо немного переборщил, но она все это начала… она сама хотела… – оправдывался я.
Помню, как Бернард поднял бровь и скорчил недовольную гримасу на своей пидорской харе. Уж гомиков это касается в последнюю очередь. Я хотел уничтожить этого сладенького, вычеркнуть его из жизни. Однако мама поспешила на мою защиту:
– Наш Рой не из таких, Джон! Не такой он человек!
– Да заткнись ты Вет, знаешь-понимаешь, замолчи! – рявкнул отец, глаза его побагровели. Он повернулся, и я почувствовал, как ко мне возвращается детский страх перед этими безумными фонарями, которые будто просвечивали меня насквозь, зондировали мою душу… – Я задам тебе один вопрос, и больше ничего спрашивать не буду. Ты трогал эту девочку? Ты обидел ее?
– Папа… да все не так было… я ее не трогал… я просто был там, когда она на всех тыкала пальцем. Эта девица, она безумная, накачалась наркотиками и хотела трахнуться со всеми сразу. А потом, утром, кто-то назвал ее шлюхой, я, конечно, понимаю, так нехорошо, но она обозлилась и стала вымещать на всех и каждом. Я-то ее пальцем не тронул…
– Вот как это было! – заорала мама на Джона. – Это же шлюха! И эта шлюха хочет разбить моему мальчику всю жизнь! А ты будешь стоять и слушать, как эта шлюха поносит твоего сына, твою плоть и кровь!
Джон сам насаждал дома эти идеи, он всегда говорил, что Стрэнги должны держаться друг за друга, и Вет усвоила основы этой высокой морали.
– Я этого не говорил, знаешь-понимаешь, я – ничего такого… не имел в виду, знаешь-понимаешь, я совсем другое имел в виду…
– Он хороший парень, Джон! Работает… с компьютерами… машина будущего. Мы учили его только хорошему! Во всем виноваты эти уроды, с которыми он связался, эти футбольные придурки…
Глаза отца вспыхнули, как огни рампы, а кадык заходил, как буй в бушующем море.
– Надо с ними переговорить, мать их растак… пойду возьму свой дробовик…
К счастью, рядом оказался Тони, он приехал с сыном, малышкой Серджио.
– Нет, Джон, не стоит. Любое вмешательство только усложнит ситуацию. Дело в суде, это может только навредить.
Пока отец медленно постигал смысл сказанного, лицо его подергивалось. Потом он задышал учащенно, и я решил, что сейчас он ударит кого-нибудь из нас, но тут он, похоже, успокоился.
– Навредить делу… и то верно, Тони… н-да. Хорошо, сидим тихо. Стрэнги будут биться в суде, там и посмотрим, кто кого, да-да, в суде, знаешь-понимаешь.
Он сжал мне руку, в пылу едва не поломав мне кости.
– Я просто должен был спросить. Я должен знать наверняка. Хотя я в тебе и не сомневался, ни на минуту. Я просто должен был спросить, чтобы услышать это из твоих уст, да-да, из твоих уст, знаешь-понимаешь. Ты ведь меня понимаешь, сынок?
Я кивнул. На самом деле едва ли я понимал вообще что-либо. Я не понимал, от чего мне так плохо. Я возненавидел эту шлюху, я возненавидел всех, кто до меня доебывался. Я был против всех. Я, Рой Стрэнг.
Я не понимал, почему, когда бы я о ней ни подумал, мне хочется сдохнуть.
Я же ничего такого не делал.
– Мы очистим твое честное имя! Мы будем держаться все вместе, мы – Стрэнги! Мы победим! Рой, Вет, Тони, мы победим!
Помню, как он потрясал в воздухе кулаком.
