На мир опустились сумерки, зыбкий островок света плыл в бескрайней тьме, хотя был полдень, и мы ехали к дому на Эльсинор-лейн, я сидел в заднем углу переоборудованного микроавтобуса за двумя помощниками (насколько я понял, всего в штате было двенадцать человек, эти же со своими полубоксами вполне могли сойти за безымянных компьютерщиков из колледжа). Дейл, который вместо приветствия бросил: «Ну и синячина», был за рулем, Сэм копался в кейсе для компакт-дисков, и они спорили о каком-то недавнем фильме; два чувака едут на «предварительное исследование», оно же НОСО (начальное ознакомление с объектом), и обыденность их разговоров должна была успокаивающе напоминать, что дело, в сущности, плевое, так – очередное задание. Однако их разговор перекрывал голос Миллера – мы сидели, прижав колени к генератору, бок о бок, – рассказывавшего о последнем доме с привидениями, над которым потрудилась его команда: вдали от жилья призраки и демоны собирались на заброшенной скотобойне. Мне было плевать. Я хотел, чтоб все это закончилось как можно скорее. Я, как обычно, притворился, что это мне снится. Так было легче.

– Когда приступим? – спросил я Миллера, всплыв в закусочной «Дорси».

– Как можно скорее, – был ответ.

На улице, на гравийной парковке (гравий медленно покрывался ковром морского песка), Миллер сделал несколько телефонных звонков, а я наблюдал, как вдали поднимается еще одна пальмовая аллея. Он вернулся со мной в гостиницу, портье запарковал его микрик, и, поднимаясь в номер за ключами от дома, мы обсудили стоимость услуг. Если в доме нечисто и я захочу его нанять, я должен буду выписать чек на тридцать тысяч, и мне показалось, что это совсем недорого. Когда он спросил, имею ли я доступ к таким суммам, я со всей твердостью заверил его, что имею. Уставившись на пепельные следы – окружившие мою кровать в гостиничном номере (следы никуда не вели), пока я лишался человеческого достоинства в закусочной «Дорси», – я был готов согласиться на любые деньги, но, увидев серый отпечаток руки на подушке, чуть не разрыдался опять и сказал Миллеру, что не поеду с ним в тот дом, но он убедил меня, что, поскольку фокусом потусторонней активности являюсь именно я, без меня там никак. Я пытался что-то возразить и стал предлагать заплатить побольше, лишь бы не приближаться к этому дому, но Миллер уже выводил меня на улицу, где нас ждал микроавтобус побольше миллеровского, и когда я забрался в него, мир мой – уже потихоньку удалявшийся – вывернулся наизнанку. Миллер объяснял мне, для чего нужно столько оборудования, и я напрягал внимание, но не мог сосредоточиться ни на чем, кроме того факта, что мы движемся по направлению к дому. Здесь были инфракрасные цифровые камеры, и детекторы движения, и измерители электромагнитного поля (между собой они называли их ЭМПы); был также прибор под названием лазерный термометр. А также звукозаписывающая мини-система, которая подключалась к анализатору частот и передавала сигнал на ноутбук. Я задавал вопросы, тем самым стараясь успокоить себя, – но это был лишь способ притвориться, будто мы не катимся к ситуации, свидетелем которой писатель уже был и с вызывающей дрожь неопределенностью называл ее сложной. Разрозненные реплики Миллера эхом отдавались у меня в голове. Неопределенно на что-то указывая, я спрашивал:

– А это зачем?

– Это ЭМП, – доносилось до меня, – он отфильтровывает обычные электромагнитные колебания.

– Что вы имеете в виду? – вопрошал я как во сне.

– У компьютера, телевизора, телефона, даже у человеческого тела – у всех свои частоты, и они могут искажать нужные нам данные.

Голос Миллера, как резиновый мячик, прыгал по салону от стенки к стенке, то приближался, то отдалялся эхом.

– А это что? – указывал я на громоздкое приспособление, напоминавшее кондиционер-переросток.

– Гальванометр. Фиксирует потоки необъяснимой энергии.

Ну да. Конечно. Так и есть. Ты ж сам знаешь, Брет.

Я сидел сгорбившись и опять на грани срыва, а машина мягко входила в поворот с Бедфорд на Эльсинор.

Дом беззаботно купался в дневном свете, но даже днем казался зловещим.

От страха я нахмурился, но не мог отвести от него глаз.

– Приехали, – сказал один из парней.

Оба в охотку вышли из машины. Они уже выяснили для себя всевозможные подробности «ситуации» и были готовы покуролесить. Парни открыли задние двери и принялись в каком-то предпраздничном возбуждении разгружать свое добро.

Почти бессознательно я вышел из машины и поплыл к дому, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки.

Фасад был теперь того же цвета, что и боковая стена.

Писатель заставил меня обратить на это внимание. Сам я словно ослеп.

Смотри, сказал писатель, потрогай его.

Дерево стало штукатуркой.

Потому я и не мог войти в этот дом.

Я отошел.

Миллер присоединился ко мне на полянке за домом, где я то вышагивал, то стоял столбом. Дыхание полностью вышло из-под контроля. Во рту было сухо и бело от разжеванных таблеток клонопина.

– Вы будете под защитой, – пообещал Миллер.

– Об одержании речь не идет, – уверял он меня.

– Вам нужно пойти в дом, – мягко приказал он.

– Почему? – взмолился я, – зачем?

– Потому что их цель – это вы. Потому что нам нужно найти источник потустороннего присутствия.

Им нужно вызвать духов.

А ты для них – наживка. Понял наконец, Брет?

Теперь мне даже выпить не хотелось: проглоти я алкоголь, меня бы мгновенно вытошнило.

Распространи эту мудрость по свету: хотите бросить пить? Переезжайте в дом с привидениями.

Миллер нетерпеливо направил меня к дому, потому что, пока с этим не разберемся, не будет мне покоя нигде. (Писатель подтолкнул меня в спину, напомнив про пепельный отпечаток руки на подушке.) Мой ответ:

– Если в доме что-то есть, не знаю, вынесу ли я.

Я поколебался, потом быстро заковылял ко входу.

Просунул ключ в замочную скважину.

Открыл дверь.

Вошел в фойе.

В доме было тихо.

Миллер стоял за мной.

– Где происходили основные явления? – спросили меня.

Трое мужчин ждали, когда я поведу их в коридор с мерцающими лампами, в захваченную нечистью спальню, в гостиную, которая теперь была гостиной на Вэлли-Виста; я резко втянул воздух, заметив, что темно-зеленое пятно на ковре все разрастается, и тут же отвернулся.

Миллер внимательно изучал сорванную с петель, обгрызенную дверь моего кабинета.

– Да, – сказал я, – было дело.

Пока Дейл и Сэм расставляли по дому различные приборы, я показал Миллеру видеоприложение.

Сам я был не в состоянии смотреть его еще раз, поэтому решил пройтись по дому. Я поднялся на второй этаж и заглянул в комнату Робби и Сары, после чего (очень осторожно, с порога) осмотрел нашу спальню.

Кровати во всех комнатах оставались незастеленными, и я облегченно вздохнул.

Никаких признаков присутствия Терби я не обнаружил, но это больше не имело значения.

В кабинете видеозапись подходила к концу.

Отец вглядывался в нас:

– Робби… Робби…

Миллер повернулся ко мне без слов. Запись не произвела на него впечатления.

– Необходимо вынуть из розеток все электроприборы, – только и сказал он.

– А может, просто выключить пробки?

– И это тоже.

Все оборудование подключат к привезенному с собой генератору, который затащили в фойе и поставили внизу лестницы.

Когда мы начали вытаскивать штепсели из розеток, все это сразу почувствовали. (Только я притворился, будто ничего не чувствую.) Воздушное давление ощутимо изменилось.

На нас навалилась тяжесть.

Когда заложило уши, я просто постарался не обращать внимания.

Но когда Сэм и Дейл засмеялись, и мне пришлось признать очевидное.

Отсоединив бытовую технику, Сэм и Дейл принялись подключать свои провода к генератору.

Инфракрасные видеокамеры и сверхчувствительные записывающие устройства укрепили на штативах.

Сэм будет следить за той, что стоит в коридоре наверху.

Дейл – за той, что установили в спальне.

А Миллер проследит за камерой в гостиной – с самым большим охватом, включая фойе и лестницу.

У каждого был измеритель электромагнитного поля – ЭМП.

Все шторы и жалюзи в доме были закрыты – я уже не спрашивал зачем, – и внутри дома заметно потемнело, но снаружи все же просачивалось достаточно света.

Как только Сэм и Дейл заняли позиции наверху, Миллер попросил меня выключить пробки.

Щит находился в коридоре, ведущем в гараж.

Я открыл его.

Вздохнул и вырубил электричество.

Я поторопился обратно к Миллеру и заметил, что так тихо в доме никогда еще не было.

Не успел я додумать, как все три ЭМПа запикали в унисон.

Судя по табло с мигающими красными цифрами, показания прибора подскочили с 0 до 100 чуть ли не меньше чем за секунду.

Камеры отреагировали мгновенно – зажужжали и стали выписывать круги на своих штативах.

– У нас тут отрыв, – радостно прокричал сверху один из парней.

Вдруг запикало еще сильнее.

Камеры, кружа, ловили фокус.

В гостиной затрещали запоры на двустворчатых, до пола, окнах.

Потрещав, окна распахнулись на улицу, и зеленые занавески всколыхнулись волнами, а день все ж таки был прохладный, ноябрьский.

Но потом они перестали надуваться.

А ведь еще вчера занавесок тут не было, заметил писатель. Не узнаешь? – спросил он. А ты вспомни.

Комнату пронизал порыв ветра, и по всему дому разнесся глухой звук удара.

Стук послышался снова.

Он пошел по стенам, а потом переметнулся на потолок над нами.

Сначала ЭМПы соперничали со стуком, но вскоре он заглушил их пиканье.

Я зажмурился, но писатель сказал, что с последним ударом стену гостиной, над кушеткой, расколола огромная трещина. (После писатель рассказывал мне, что я стоял по стойке «смирно» и кричал.) И – тишина.

Мониторы ЭМПов перестали пищать.

– Уау-у! – Это был кто-то из парней наверху.

Другой подхватил радостный крик.

Им весело – не впервой.

Мы с Миллером тяжело дышали.

Мне было плевать, кажусь я напуганным или нет.

– Ощущаю присутствие мужчины, – пробормотал Миллер, сканируя комнату.

– Лампочки замигали, Боб, – сообщил Сэм из коридора на втором этаже.

Мы посмотрели наверх и увидели отражение мигающих бра в большом окне возле верхней лестничной площадки.

Вдруг, как будто кто-то понял, что мы заметили, мигание резко прекратилось.

Миллер стоял напротив свежей пробоины в стене и не сводил с нее смиренных глаз.

– Сердитый мужчина… совсем потерялся и обозлился…

Я так боялся, что уже не чувствовал собственного тела. От меня остался только голос, который спрашивал:

– Что это значит? Что происходит? Что ему нужно? Почему он остановился?

Миллер сканировал потолок своим ЭМПом.

– Почему он остановился? – вопрошал я.

– Потому, – спокойно ответил Миллер, – что он знает: мы здесь.

Все это было частью хорошо разыгранного представления. Миллер хотел продемонстрировать непоколебимую уверенность в собственных силах, дать понять, что ситуация находится под контролем, но сквозь поглотивший меня страх проглядывал лучик здравомыслия, убеждавший меня, что, какая бы нечисть ни населяла этот дом, в итоге она всех нас уложит на лопатки. (В голове промелькнуло: ты сам живешь в этом доме, Брет.) – Потому что он знает, что мы здесь, – снова пробурчал Миллер. Он повернулся ко мне. – Потому что он любопытный.

Мы стали ждать и прождали, казалось, вечность.

В доме стало как будто темнее.

Наконец Миллер очнулся:

– Есть что-нибудь, Дейл?

– Все тихо пока, – отозвался сверху Дейл.

– Сэм?

Ответ Сэма прервало пиканье ЭМПов.

Тут же зажужжали и камеры.

И сразу послышался звук, от которого душа ушла в пятки еще глубже, чем от пиканья ЭМПов или от стука.

Послышалось пение.

По всему дому заиграла музыка.

Песня из прошлого, звучавшая с кассетника во время долгой поездки вдоль калифорнийского побережья в местечко под названием Пахаро-Дьюнс. …воспоминанья освещают памяти углы…

– А стереосистему мы отключили? – спрашивал я, крутясь на месте в полутьме.

…туманом и водой размытые воспоминанья…

– Да, конечно, мистер Эллис, – ответил Миллер, прислушиваясь к своему ЭМПу, словно тот направлял его, вел к цели.

…о том, какими были мы…

В одно мгновение в гостиной стало жарко. Теперь это была оранжерея, и запах Тихого океана медленно пробивался сквозь сырой и горячий воздух.

…разрозненные фотки и улыбки, что давно забыты…

Вдруг сверху послышалось:

– Здесь что-то есть. – Это был Сэм. – Только что материализовалось. – Пауза. – Боб, ты меня слышишь?

…улыбки, что дарили мы…

– Что там такое? – отозвался Миллер.

Голос Сэма прозвучал уже менее воодушевленно:

– Здесь… вроде бы человеческая фигура… скелет… он только что вышел из девчачьей комнаты…

На самом деле, сообщил мне писатель, Сэм ошибся. Тот вышел из комнаты Робби, ведь именно Робби, оказывается, и есть фокус потустороннего внимания.

А не ты, Брет.

А ты еще не понял?

Не все вертится вокруг тебя, пусть даже ты хотел бы так думать.

– Я его тоже вижу, – послышался голос Дейла.

– Где он сейчас находится? – спросил Миллер.

…таким, какими были мы…

– Он направляется к лестнице… собирается спуститься…

Внезапно их возбужденные крики сменились звуками, похожими на придушенные вопли ужаса.

– Святые небеса, – крикнул один из них, – что это за херня?

– Боб! – Это, похоже, был Сэм. – Боб, он спускается по лестнице.

Песня оборвалась на полуслове.

Мы с Миллером стояли перед лестницей, что вела сверху к фойе и прилегающей гостиной.

Послышались щелчки. (Я не стану доказывать истинность описываемых мною событий. Не хочу даже пытаться заставить вас в это поверить. Вы можете либо поверить мне, либо отвернуться. То же касается и некоторых событий, о которых речь дальше.) Я стал свидетелем этой сцены по одной только причине – все произошло очень быстро, и не отвернулся я в ту же секунду только потому, что он казался ненастоящим, как киношный реквизит – наряд, чтоб детишек пугать.

Гостиную легко можно было представить себе экраном, а дом – кинотеатром.

Он спускался, пошатываясь, по лестнице, замирая на каждой ступеньке.

Высокая человекообразная фигура, и хотя это был скелет, глаза у него имелись.

На черепе быстро высветилось лицо моего отца.

И сразу сменилось другим лицом.

Клейтона.

Я окаменел.

Мое тяжелое дыхание заглушали ЭМПы и камеры.

Скелет уже достиг последней ступеньки.

Он стоял и щелкал зубами.

В черепе светились глазные яблоки.

Вдруг он направился к нам.

Мы с Миллером тут же отпрянули, и скелет тогда остановился.

Он стал поднимать руки, конечности его растягивались.

Руки удлинились настолько, что костяшки пальцев уже царапали потолок.

Я завыл.

Чего мы ждем? Я не понимал, чего мы от него ждем.

Снова промелькнуло лицо отца, а потом Клейтона.

Лица мелькали, сменяя друг друга на поверхности черепа, и схожесть двух мужчин уже не вызывала сомнения.

Лицо отца сменяло лицо сына.

Он все щелкал зубами, как будто жевал что-то невидимое.

Двигаясь к нам, он царапал пальцами потолок.

Когда он стал опускать руки, и я, и Миллер кое-что заметили.

Он держал скальпель.

Когда он ринулся на нас, я напряг все мышцы, в глаза как будто спички вставили.

– Я слышу тебя, – прошептал я. – Я тебя слышу.

И тут свет в доме на мгновение вспыхнул.

Скелет замер, склонил голову и вдруг осыпался прахом, закружившимся воронкой.

Сэм и Дейл наблюдали за этим с верхней площадки.

Когда вспыхнул свет, они ринулись к нам.

– Вы выключили пробки? – спросил Миллер.

– Да, да.

Миллер вдохнул:

– Да здесь аж два духа работают…

Как только Миллер это сказал, дверь моего кабинета – находившегося в поле нашего зрения – слетела с петель с такой силой, что просвистела через всю комнату и пробила стену. (Я этого не видел, потому что вытаращился на распыленный по генератору прах. Потом, уже в самолете, все это живописал мне писатель.) Потолок над нами внезапно хрустнул и разошелся зубчатой трещиной, осыпав нас штукатуркой. (Я не помню этого, но писатель утверждает, что я это видел. У тебя челюсть отвисла, сказал писатель.) Краска на стенах пошла волнами и, загибаясь, стала облезать.

Мы не знали, куда глядеть.

Я смотрел все это, как сон. Под краской обнаружились обои в зеленую полоску, которыми была оклеена гостиная в доме в Шерман-Оукс.

Я опять прошептал: «Я слышу тебя», и дом снова погрузился во тьму.

Снаружи я в оцепенении стоял на лужайке.

Снаружи Дейл и Сэм возбужденно мерили шагами тротуар, пересказывая остальным сотрудникам Миллера случившееся по своим мобильным.

Снаружи Миллер пытался разъяснить мне ситуацию.

Дело было в призраке, который хотел что-то мне сообщить.

Дело было в демоне, который не хотел, чтоб эта информация до меня дошла.

Получалось, что в одном доме две силы противостоят друг другу.

Выходило все довольно просто. Тем не менее, что для Миллера было «просто», в моей жизни никак не укладывалось.

Но я уже не верил в свою жизнь, поэтому вынужден был принять это как норму.

Снаружи на лужайке Миллер курил сигарету за сигаретой.

Миллер пытался тебе что-то объяснить, но ты его не слушал.

Ты просто сказал: «Избавьте меня от этого».

Ты стоял как вкопанный.

Ты ни в чем не был уверен.

Ты не готов был признать, что от слов, которые ты прошептал, эта штука рассыпалась в прах.

Ты думал, что приедешь сюда попозже, к вечеру.

Ты подумывал сжечь этот дом на фиг.

– Придется сделать полную фумигацию, – сказал Миллер.

А сделать это нужно потому, что духи могут вселиться в любое живое существо – включая животных и насекомых, – дабы продлить свое существование.

После дезинфекции понадобится двадцать четыре часа, чтобы установить оборудование для очистки дома. Весь процесс займет менее двух суток.

А что произойдет после фумигации? Я что-то пропустил? Мы что, еще все живы? На каком я свете? Что у меня в голове?

– А после фумигации, – говорил Миллер, прикуривая очередную сигарету, – будет экзорцизм.

У меня начал складываться план.

– Мистер Эллис, меня вот что интересует.

Я не знал, что мой план совпадает с планом Миллера.

– Тело вашего отца кремировали?

Я уже собрался в путь и кивнул в ответ.

– И где ж его прах?

Я полечу в другой конец страны.

– Вы исполнили его последнюю волю насчет праха?

Я молча качал головой, потому что понимал, к чему Миллер подводит.

– Что вы должны были с ним сделать?

Я буду перестраивать себя.

– Мистер Эллис! Вы меня слышите?