— Нет, надо же: целый год псу под хвост. Будто и не жили. Кстати, вы не слышали, почему он отменил гастроли?

— Кто-то мне сказал — испугался, что его арестуют. По слухам, он был… подойдите поближе, еще ближе… во главе заговора по свержению правительства. На деньги Запада, как вы понимаете. Но теперь это вскрылось и концерт запретили.

— Глупости. Я слышала, он простыл на границе. Простуда перешла в воспаление легких, вот ему и пришлось вернуться. Говорят, он вдохнул родной воздух и расплакался, как дитя.

— Надо думать, расплакался: страна у нас загадочная, большой душевной чистоты, другой такой нет, тут по сей день святые ходят… Он, поди, и землю целовал…

— Ой, прекратите уже эту сентиментальщину! Все дело в том, что наше Министерство культуры не смогло соответствовать. У Селинского расценки — сами понимаете, вот он в последний момент и открестился от этой затеи. Я слышал, у него любовница молодая.

— Нет у него никакой любовницы. У меня знакомая из надежного источника узнала, что он музыку вообще забросил — теперь мемуары пишет.

— Неправда все это. Никакой концерт и не планировался. Эту очередь специально подстроили, чтобы избавиться от нежелательных элементов. У моего приятеля сестра, так она в иностранной книге прочла, что лет семь или восемь лет назад Селинский…

— Минуточку, минуточку, что-то я не понимаю… Если все так уверены, что концерта не будет, на кой вы тут стоите, чего ловите? Очередь-то за каким товаром?

— Так ходят слухи, что намечается выставка Филатова, вход строго по билетам, вот я и подумала: может, выждать, посмотреть — вдруг здесь и будет продажа?

— Филатов, Филатов… ах да, вспомнил, но разве его картины не запрещены?

— Конечно, запрещены. Но времена-то меняются.

— А откуда у вас такие сведения?

— Вон от той женщины, видите?

— А ей кто сказал?

— Какой-то бородатый старичок в длинном пальто. По ее мнению, он со знанием дела рассуждает.

— А Надежда Алексеевна что говорит?

— Ой, от нее никакого проку, вы ведь ее знаете, что ни спросишь — твердит одно и то же: «Скоро, на днях, вот-вот ожидаем, приходите завтра». Как попугай.

— Ну-ну, не судите строго, у нее такая жизнь тяжелая, у нашей Наденьки, четверых детей поднимает без мужа, в киоске работает — шутка ли дело… Что ж, постою малость. Кто последний?

После этого все затихли; в такой холод не до разговоров. Многие ушли. В полночь полтора-два десятка человек, которые остались ждать у киоска, просто так, на всякий случай, с удивлением услышали звон колоколов в заброшенной церкви на другом конце улицы — нарастающий звук, пробежавший вверх и вниз по прозрачным серебряным клавишам оживших небес. Когда колокола умолкли, люди сверили часы, опустили отвороты шапок, подняли воротники, и каждый двинулся своей дорогой, вдоль темных переулков, через укрытые снегом дворы, перекликаясь с остальными: «С Новым годом!», «До завтра!».