Ну и матушка
У матушки Эдди зубы лошажьи были, у меня тоже, и, я помню, идем мы с ней как-то на горку в магазин, а она говорит:
– Генри, нам с тобой нужны скобки на зубы. Мы ужасно выглядим!
А я с ней такой гордый на эту горку шел, на ней узкое ситцевое платье, желтое в цветочек, высокие каблуки, она попой виляла, а каблучки по цементу – цок, цок, цок. И я думал: вот, иду с матушкой Эдди, а она идет со мной, и вместе мы вот идем в горку. Собственно, и все – я зашел в магазин, меня предки за хлебом послали, а она там себе тоже что-то купила. И все.
Мне нравилось ходить к Эдди. Его матушка все время сидела в кресле со стаканом, ноги одну на другую закидывала очень высоко, так что видать, докуда у нее доходят чулки, где голое начинается.
Матушка Эдди мне нравилась – настоящая дама. Я приходил, она говорила:
– Привет, Генри! – улыбалась и юбку не одергивала.
Папаша Эдди тоже говорил «привет». Он был здоровый мужик, тоже там сидел со стаканом. В 1933-м найти работу было нелегко, а кроме того, папаша у Эдди работать не мог. В Первую мировую он служил авиатором, и его сбили. У него в руках не кости были, а проволока, поэтому он просто сидел и пил с матушкой Эдди. Там, где они пили, было темно, только матушка Эдди все равно часто смеялась.
Мы с Эдди клеили модели аэропланов – дешевые, из бальзы. Летать они не летали, мы их просто двигали по воздуху руками. У Эдди был «СПАД», у меня – «фоккер». Мы посмотрели «Ангелов ада» с Джин Харлоу*. Мне вовсе не показалось, что Джин Харлоу интереснее матушки Эдди. Матушку Эдди с самим Эдди я, конечно, не обсуждал. Потом я заметил, что стал приходить и Юджин. У Юджина тоже был «СПАД», но с Юджином я мог говорить про матушку Эдди. Когда получалось. Мы устраивали отличные воздушные бои – два «СПАДа» против «фоккера». Я старался, как мог, но меня обычно все равно сбивали. Попав в переплет, я делал иммельман. Мы читали старые журналы про летчиков, лучше всех был «Летающие асы»**. Я даже письма в редакцию писал, а мне оттуда отвечали. Иммельман, писал мне редактор, почти невозможно совершить. Слишком велика нагрузка на крылья. Но иногда приходилось, особенно когда мне садились на хвост. Крылья у меня обычно срывало, и я вынужден был выходить из игры.
* «Ангелы ада» (Hell’s Angels, 1930) – фильм американского режиссера Говарда Хьюза о летчиках Первой мировой войны. Джин Харлоу (Харлин Харлоу Карпентер, 1911-1937) – американская киноактриса, секс-символ 1930-х гг., в этом фильме сыграла роковую и беспутную красотку Хелен.
** «Летающие асы» (Flying Aces, 1928-1945) – популярный «макулатурный» журнал, издававшийся на волне интереса к летному делу (в США в 1930-х гг. выходило более 40 таких журналов, посвященных преимущественно подвигам летчиков в Первую мировую войну).
Когда нам удавалось избавиться от Эдди, мы разговаривали про матушку Эдди.
– Боже мой, вот же ноги у нее.
– И показывает их запросто.
– Тихо, Эдди идет.
Эдди понятия не имел, что мы так беседуем про его матушку. Мне было немного стыдно, только я ничего не мог с собой поделать. Само собой, мне совсем не хотелось, чтобы он так про мою матушку думал. Моя мать, конечно, выглядела совсем иначе. Ни у кого больше матери так не выглядели. Может, все дело в этих лошажьих зубах. То есть смотришь и видишь эти зубы – они желтоватые, а потом взгляд опускаешь, а там – ноги, открытые, одна ступня покачивается и дергается. Да, и у меня зубы лошажьи.
В общем, мы с Юджином ходили туда все время, вели воздушные бои, я делал иммельманы, у меня отрывало крылья. Хотя и другая игра у нас была, Эдди в нее тоже играл. Мы были воздушными трюкачами и гонщиками. Вылетали, рисковали по-крупному, но нам все же как-то удавалось возвращаться. Часто садились на газоны перед собственным домом. У нас у каждого был свой дом, у каждого была жена, и эти жены нас ждали. Мы описывали друг другу, как наши жены одеты. На них было не слишком много одежды. Ужены Юджина – меньше всех. Вообще-то у нее было платье, а спереди на нем – огромная дыра. Она так встречала Юджина в дверях. Моей жене дерзости недоставало, но и на ней было не много чего надето. И все мы постоянно занимались любовью. Занимались любовью с нашими женами. Им ее никогда не хватало. Пока мы трюкачили, гоняли и рисковали жизнью, они в этих наших домах нас все ждали и ждали. И просто любили нас – а больше никого не любили. Иногда мы пытались про них забыть и возвращались к своим воздушным боям. Эдди так и говорил; разговаривая о женщинах, мы только валялись на травке и больше ничего не делали. Самое большее – Эдди говорил: – Эй, у меня готово!
Тогда я перекатывался на спину и показывал ему свой, а потом и Юджин – свой. Так вот и проходили наши дни. Матушка и папаша Эдди сидели внутри и пили, а иногда мы слышали, как матушка Эдди смеется.
Однажды мы с Юджином пришли, стали звать Эдди, но он не вышел.
– Эдди, эй, выходи уже, елки-палки! Эдди не вышел.
– Там что-то не так,- сказал Юджин.- Я точно знаю – что-то там не так.
– Может, кого-нибудь убили.
– Надо посмотреть.
– Думаешь, стоит?
– Надо.
Сетка на двери открылась, мы зашли. Темно, как обычно. Потом мы услышали единственное слово:
– Бля!
Матушка Эдди лежала в спальне на кровати, пьяная. Ноги расставила, платье задралось. Юджин схватил меня за руку:
– Господи, ты глянь!
Выглядело прекрасно – боже мой, как прекрасно выглядело, только очень страшно, я не оценил. А вдруг кто зайдет и увидит, что мы смотрим? Платье на ней высоко задралось, а она пьяная, бедра нараспашку, чуть трусы не видать.
– Юджин, пошли скорей отсюда!
– Не, давай поглядим. Я позыбать хочу. Посмотри, сколько видно!
Я вспомнил, меня как-то по дороге подвозили – тетка меня подобрала какая-то. Юбка у нее на бедрах была – ну, в общем, чуть вокруг талии не намотана. Я смотрел вбок, смотрел вниз – мне было страшно. А она со мной просто разговаривала, я же пялился в ветровое стекло и отвечал на вопросы: «Куда едешь?», «Приятный денек, правда?». Но мне было жуть как страшно. Я не знал, что делать, но боялся, что, если что-то сделаю, будет плохо, она заорет или позовет полицию. Поэтому я только время от времени искоса поглядывал, а потом отворачивался. Наконец она меня высадила.
И вот про матушку Эдди мне так же было страшно.
– Слушай, Юджин, я пошел.
– Она ж пьяная, она даже не знает, что мы тут.
– Сукин сын меня бросил,- донеслось с кровати.- Ушел и ребенка забрал, мою детку…
– Разговаривает,- сказал я.
– Она не в себе,- сказал Юджин.- Вообще не соображает.
Он шагнул к кровати.
– Гляди.
Он взялся за ее подол и подтянул его еще выше. Так, что трусы наружу. Розовые.
– Юджин, я пошел!
– Ссыкло!
Он стоял и смотрел на ее бедра и трусики. Долго стоял. Потом вынул членик. Матушка Эдди застонала. Немного повернулась на кровати. Юджин подошел ближе. Кончиком члена потрогал ее бедро. Она опять застонала. И тут Юджин брызнул. Сперма растеклась по всему бедру – ее было много. Стекала по ноге. Тут матушка Эдди сказала:
– Бля!- и вдруг села.
Юджин пулей пролетел в дверь мимо меня, я развернулся и кинулся следом.
Юджин столкнулся с ледником на кухне, отскочил и вьглрыгнул за сетчатую дверь. Я – за ним, мы побежали по улице. Бежали до самого моего дома, по дорожке, в гараж, задвинули за собой ворота.
– Как думаешь, она нас увидела? – спросил я.
– Не знаю. Я ей прямо на розовые трусы спустил.
– С ума сошел. Зачем ты это сделал?
– Не удержался. Что я мог сделать? Я не выдержал.
– Нас в тюрьму посадят.
– Ты ж ничего не делал. А я ей всю ногу обкончал.
– Я смотрел.
– Слушай,- сказал Юджин.- Я, наверно, домой пойду.
– Ладно, валяй.
Он двинулся прочь, затем перешел через дорогу к себе. Я вылез из гаража. Через заднее крыльцо прокрался в комнату, сел там и стал ждать. Дома никого не было. Я зашел в ванную, запер дверь и подумал про матушку Эдди – как она лежит на кровати. Только я представлял себе, что снял с нее эти розовые трусики и вставляю. И ей это нравится…
Я прождал весь остаток дня, весь ужин ждал чего-то, но ничего не случилось. После ужина я ушел к себе, сел и опять стал ждать. Потом настало время ложиться, и я лежал в постели и ждал снова. За стенкой храпел отец, а я все равно ждал. Потом уснул.
Назавтра была суббота, Юджин вышел к себе во двор с воздушкой. У него перед домом росли две большие пальмы – он охотился на воробьев, которые на них жили. Двух уже подбил. Еще у них жило три кота, и только воробей падал на траву, трепеща крылышками, какой-нибудь кот подскакивал и уволакивал его.
– Ничего так и не было,- сообщил я Юджину.
– Если ничего до сих пор не было, значит, и не будет,- сказал он.- Надо было ее отъебать. Жалко, что я ее не выеб.
Он подбил еще одного воробья, тот рухнул, и его куда-то за изгородь утащил очень жирный серый кот с желто-зелеными глазами. Я перешел дорогу к нам. Мой старик поджидал на веранде. Злился.
– Эй ты, давай-ка газон стриги. Ну?
Я зашел в гараж, выволок газонокосилку. Сначала постриг дорожку, потом перешел на лужайку. Косилка была неповоротливая, работать трудно. А старик мой стоял, злился и наблюдал, как я ее толкаю по спутанной траве.
