Удары в никуда
Мег и Тони довезли его жену до аэропорта. Едва Долли поднялась в воздух, они зашли в аэропортовый бар выпить. Мег взяла себе виски с содовой. Тони – скотч с водой.
– Жена тебе доверяет, – сказала Мег.
– Ну,- ответил Тони.
– А я, интересно, могу тебе доверять?
– Тебе не нравится, когда тебя ебут?
– Дело не в этом.
– А в чем?
– В том, что мы с Долли подруги.
– Мы тоже можем быть подругами.
– Но не так.
– Будь современной. Это новое время. Люди свингуют. Их ничего не сдерживает. Они ебутся на потолке. Они трахают собак, младенцев, кур, рыбу…
– Мне нравится выбирать. Мне должно быть не все равно.
– Это, блядь, так сусально. Небезразличие встроено. А если его культивируешь, не успеешь опомниться – уже думаешь, что это любовь.
– Ладно, Тони, а чем тебе любовь не нравится?
– Любовь – форма предвзятости. Любишь то, в чем нуждаешься, любишь то, от чего тебе хорошо, любишь то, что удобно. Как ты можешь говорить, будто любишь одного человека, если в мире, может, десять тысяч людей, которых ты бы любила больше, если б знала? Но ты с ними не знакома.
– Хорошо, тогда мы стараемся, как можем.
– Готов допустить. Но все равно мы должны понимать, что любовь – просто результат случайной встречи. Большинство на ней слишком залипает. А поэтому хорошую поебку не стоит недооценивать.
– Но и она – результат случайной встречи.
– Ты чертовски права. Допивай. Возьмем еще.
– Хорошо забрасываешь, Тони, но ничего не выйдет.
– Что ж,- сказал Тони, кивком подзывая бармена,- я и по этому поводу не стану переживать…
Был вечер субботы, и они вернулись к Тони, включили телевизор. Показывали до обидного мало что. Они попили «Туборга», поговорили, перекрывая звуки с экрана.
– Слыхала,- спросил Тони,- что лошади слишком умные, поэтому на людей не ставят?
– Нет.
– Ну, это, в общем, поговорка такая. Ты не поверишь, но мне тут на днях сон приснился. Я в конюшне, заходит лошадь и ведет меня на выездку. На меня сажают мартышку, она руками и ногами меня за шею – а от самой дешевым пойлом разит. Времени шесть утра, с гор Сан-Гейбриэл холодный ветер. Больше того – везде туман. Меня прогнали три фарлонга за пятьдесят два, проворно. Потом еще полчаса выгуливали, а после отвели в стойло. Пришла лошадь, принесла мне два крутых яйца, грейпфрут, тост и молоко. Потом я вышел на скачки. На трибунах – одни лошади битком. Ну, как по субботам. Я был в пятом заезде. Пришел первым, это оплачивалось тридцатью двумя долларами сорока центами. Приснится же, да?
– Да уж,- сказала Мег. Одну ногу она закинула на другую. На ней была мини-юбка, но без колготок. Сапоги закрывали ей икры. Бедра голые, полные.- Ничего себе сон.
Ей было тридцать. На губах слабенько поблескивала помада. Брюнетка – волосы очень черные, длинные. Ни пудры, ни духов. Отпечатки пальцев никогда не снимали. Родилась на севере Мэна. Сто двадцать фунтов.
Тони встал и принес еще две бутылки пива. Когда вернулся, Мег сказала:
– Сон странный, но таких много. Вот если в жизни странное происходит – тогда поневоле задумаешься…
– Например?
– Например, мой брат Дэмион. Он вечно книжки читал… мистицизм, йога – такая вот ерунда. Заходишь в комнату, а он, скорее всего, стоит на голове , в одних трусах. Даже на восток пару раз съездил… в Индию, еще куда-то. Вернулся тощий, полубезумный, весу в нем фунтов семьдесят шесть осталось. Но не бросал. Знакомится он с этим мужиком – Рам Да Жук его зовут или еще как-то похоже. У этого Жука большой шатер стоит под Сан-Диего, и он с лохов дерет по сто семьдесят пять долларов за пятидневный семинар. Шатер стоит на утесе над морем. А хозяйка земли – эта старушка, с которой Рам Да спит, она его к себе на участок пустила. Дэмион утверждает, что Рам Да Жук подарил ему окончательное откровение, которого ему только и не хватало. И Дэмиона оно потрясло. Я живу в квартирке одной в Детройте, а Дэмион вдруг объявляется и меня потрясает…
Тони провел взглядом выше по ноге Мег и спросил:
– Дэмион потрясает? Чем потрясает?
– Ну, понимаешь,- просто объявляется…- Мег взяла бутылку «Туборга».
– В гости приехал?
– Можно сказать. А если объяснять: Дэмион умеет дематериализовываться.
– Правда? И что бывает? Где-то появляется.
– Вот так вот просто?
– Вот так просто.
– И дальнобойно?
– В Детройт ко мне в эту квартирку – он явился из Индии.
– И сколько добирался?
– Не знаю. Секунд десять.
– Десять секунд… хмммм.
Они сидели и смотрели друг на друга. Мег – на тахте, Тони – напротив.
– Слушай, Мег, у меня от тебя аж все чешется. Моя жена никогда не узнает.
– Нет, Тони.
– А сейчас твой брат где?
– Поселился у меня в Детройте. Работает на обувной фабрике.
– Слушай, объявился бы он в хранилище банка, забрал бы деньги и смылся, а? Его талант можно пустить на пользу. Зачем ему работать на обувной фабрике?
– Он говорит, что такой талант нельзя использовать во зло.
– Понятно. Слушай, давай про брата больше не будем?
Тони подошел и сел рядом с Мег на тахту.
– Знаешь, Мег, зло само по себе и то, что нас учат считать злом,- разные вещи. Общество нам рассказывает про зло, чтобы мы не рыпались.
– Например, грабить банки – зло?
– Например, ебаться вне подобающих инстанций.
Тони схватил Мег и поцеловал. Она не сопротивлялась. Он еще раз ее поцеловал. Ее язык скользнул к нему в рот.
– Мне все равно кажется, что мы не должны, Тони.
– Ты целуешься так, будто тебе хочется.
– У меня уже много месяцев не было мужчины, Тони. Устоять трудно, но мы с Долли подруги. Я очень не хочу с ней так поступать.
– Ты не с ней так поступаешь, а со мной.
– Ты меня понял.- Тони поцеловал ее опять – теперь долго, по-настоящему. Тела их прижались друг к дружке.
– Пойдем в спальню, Мег.
Она пошла за ним. Тони начал раздеваться, кидать одежду на стул. Мег ушла в ванную, примыкавшую к спальне. Села и пописала, не закрыв дверь.
– Я не хочу забеременеть, а пилюли не принимаю.
– Не беспокойся.
– Почему не беспокоиться?
– У меня протоки перерезаны.
– Вы все так говорите.
– Это правда, перерезаны. Мег встала и смыла.
– А если тебе когда-нибудь захочется ребенка?
– Мне не захочется когда-нибудь ребенка.
– По-моему, ужас, когда мужчине протоки режут.
– Ох, елки-палки, Мег, хватит мне мораль читать, ложись давай.
Мег голая вошла в комнату.
– То есть я как-то вот думаю, Тони, что это преступление против природы.
– А аборт? Тоже преступление против природы?
– Конечно. Это убийство.
– А резинка? А мастурбация?
– Ой, Тони, это не одно и то же.
– Ложись, а то помрем от старости.
Мег опустилась на кровать, и Тони ее схватил.
– Ах-х, хорошо. Как резиновая, воздухом надутая…
– Тони, откуда у тебя столько? Долли мне ни разу не говорила, что у тебя… он же огромный!
– А с чего ей тебе рассказывать?
– Ну да. Только засунь его в меня поскорее!
– Погоди, ты только погоди чуть-чуть!
– Давай же, хочу!
– А Долли? Думаешь, так поступать правильно?
– Она скорбит над умирающей матерью! Ей он ни к чему! А мне – к чему!
– Хорошо! Хорошо!
Тони взгромоздился на нее и засадил.
– Вот так, Тони! Теперь двигай, двигай! Тони задвигал. Медленно и постоянно, будто рукоятью масляного насоса. Чваг, чваг, чваг, чваг.
– Ах же, сукин ты сын! Господи, какой же ты сукин сын!
– Хватит, Мег! Слезай с кровати! Ты совершаешь преступление против врожденной порядочности и доверия!
Тони почувствовал у себя на плече руку, затем понял, что его стаскивают. Он перекатился и посмотрел наверх. Над ним стоял человек в зеленой футболке и джинсах.
– Эй, послушай-ка,- сказал Тони.- Ты чего это делаешь у меня в доме?
– Это Дэмион! – сказала Мег.
– Облачись, сестра моя! Тело твое до сих пор пышет стыдом!
– Слушай сюда, хуеплет,- произнес Тони, не подымаясь с кровати.
Мег уже одевалась в ванной:
– Прости меня, Дэмион, прости меня!
– Вижу, что я прибыл из Детройта вовремя,- сказал Дэмион.- Еще несколько минут, и было бы слишком поздно.
– Еще десять секунд,- сказал Тони.
– Ты тоже мог бы одеться, собрат,- сказал Дэмион, глядя на Тони сверху вниз.
– Еб твою,- произнес Тони.- Вообще-то я здесь живу. А вот кто тебя сюда впустил, я не знаю. Но я считаю, что, если мне вздумается разгуливать тут в чем мать родила, у меня будет на это право.
– Поспеши, Мег,- сказал Дэмион,- и я выведу тебя из этого рассадника греха.
– Слушай, хуеплет,- сказал Тони, вставая и натягивая плавки,- твоей сестре этого хотелось, и мне хотелось, и это два голоса против одного.
– Пока,- сказал Дэмион.
– Ничего не пока,- сказал Тони.- Она только собиралась разрядиться, и я только собирался разрядиться, а тут врываешься ты и мешаешь приличному демократическому акту, прерываешь старую добрую еблю!
– Собирайся, Мег. Я увожу тебя домой незамедлительно.
– Иду, Дэмион!
– Я не прочь врезать тебе по мозгам, еболом-щик!
– Просьба сдерживаться. Я не терплю насилия! Тони размахнулся. Дэмион исчез.
– Ку-ку, Тони.- Теперь он стоял у двери в ванную. Тони кинулся на него. Тот опять пропал.- Тони, ку-ку.- Он стоял на кровати – даже ботинки не снял.
Тони бросился через всю комнату, запрыгнул, ни с кем не столкнулся, перелетел через кровать и упал на пол. Встал и огляделся.
– Дэмион! Эй, Дэмион, дешевка ты, блефун, супермен обувной – где ты? Эй, Дэмион? Сюда, Дэмион! Иди ко мне!
Тони двинули по затылку. Вспыхнуло красным, слабо взревела труба. Тони упал мордой в ковер.
Сознание ему через некоторое время вернул телефонный звонок. Удалось доползти до тумбочки, где стоял аппарат, снять трубку и рухнуть с нею на кровать.
– Тони?
– Да.
– Это Тони?
– Да.
– Это Долли.
– Привет, Долли, как делишки, Долли?
– Не остри, Тони. Мама умерла.
– Мама?
– Да, моя мама. Вчера вечером.
– Соболезную.
– Я остаюсь на похороны. А потом вернусь домой.
Тони положил трубку. На полу он увидел утреннюю газету. Подобрал ее, растянулся на кровати. Война на Фолклендах еще не закончилась. Стороны обвиняли друг друга в нарушениях того и сего. Продолжалась стрельба. Эта чертова война когда-нибудь прекратится?
Тони встал и вышел в кухню. Добыл из холодильника салями и ливерную колбасу. Сделал себе с ними бутерброд – добавил острую горчицу, приправу, лук и помидор. Осталась одна бутылка «Туборга». Тони сел за столик, выпил пиво, съел бутерброд с ливерной колбасой и салями. Потом закурил и посидел, подумал: может, старушка хоть немного денег оставила, это было б славно, чертовски славно бы это было. Мужик заслужил немного удачи после такой адовой ночи.
