Несколько дней не смолкал стук и грохот; торговцы доставляли различные металлические детали, которые мистер Чарльз Брейлинг в лихорадочном волнении уносил в свою маленькую мастерскую. Он был смертельно больной, умирающий человек и, терзаемый мучительным кашлем, торопился, судя по всему, собрать свое последнее изобретение.

— Что ты делаешь? — поинтересовался его младший брат, Ричард Брейлинг.

Уже несколько дней он, недовольный, все больше удивляясь, прислушивался к грохоту и теперь сунул голову в дверь мастерской.

— Иди-ка ты подальше и оставь меня в покое, — сказал Чарльз Брейлинг, которому стукнуло семьдесят и у которого почти все время дрожали руки и мокли губы.

Его трясущиеся пальцы сомкнулись на рукоятке, трясущийся молоток слабо стукнул по большой деревянной доске, приколотил к затейливому механизму узкую металлическую ленту, в общем, работа закипела.

Ричард медлил, глядя со злобным прищуром. Братья ненавидели друг друга. Ненависть существовала годами и не уменьшилась и не увеличилась оттого, что Чарли ступил одной ногой в могилу. Если Ричард вообще думал о грядущей смерти брата, то он ей радовался. Но эти судорожные хлопоты его заинтриговали.

— Объясни, по-хорошему прошу. — Ричард не отходил от двери.

— Ну, если тебе приспичило, — сердито бросил Чарльз, прилаживая к стоявшему перед ним ящику какую-то непонятную деталь. — На следующей неделе я умру, а теперь я… сколачиваю для себя гроб!

— Гроб, дорогой братец? Не больно-то это похоже на гроб. Гробы попроще будут. А ну, колись: что ты такое затеял?

— Говорю же, гроб! Не то чтобы обычный… — Старик покопошился дрожащими пальцами в просторном ящике. — Но все же гроб!

— Проще б было купить.

— Такого не купишь! Такие нигде не продаются. Это будет всем гробам гроб.

— Врешь ты все. — Ричард сделал шаг вперед. — В этом ящике добрых двенадцать футов длины. Шесть футов сверх нормального размера!

— Неужто? — Старик тихонько засмеялся.

— И эта прозрачная крышка; слыханное ли дело — гроб с прозрачной крышкой? Зачем трупу прозрачная крышка?

— Не забивай себе голову, — пропел старик. — Ля-ля! — Напевая себе под нос, он снова взялся за молоток.

— Глубокий, ужас просто. — Младший брат повысил голос, перекрикивая стук. — Больше пяти футов в глубину — зачем это нужно!

— Хотел бы я пожить еще немного, чтобы запатентовать этот удивительный гроб, — сказал старик Чарли. — Это было бы благословением для всех бедняков в мире. Подумай, насколько снизились бы расходы на похороны. Хотя ты, конечно, понятия ни о чем не имеешь? Что я за дурак. Но я тебе не расскажу. Если бы такие гробы поставить на поток… вначале они, конечно, будут дорогие… но дело дойдет до массового производства, и, да, это будет внушительная экономия средств.

— Пошел ты к черту! — Младший брат вылетел из мастерской.

Жизнь его была не сахар. У юного Ричарда, человека никчемного, монет в кармане никогда не водилось. Жил он на подачки старшего брата, Чарли, который не стеснялся время от времени его этим попрекать. Многие часы Ричард посвящал своим хобби; он увлеченно громоздил у себя в саду кучи винных бутылок с французскими этикетками. «Мне нравится, как они блестят», — объяснял он часто, сидя и прихлебывая, прихлебывая и сидя. Курить полудолларовую сигару так, чтобы пепел на ее конце долго нарастал, не опадая, — в этом Ричард был рекордсмен, не знавший себе равных во всем округе. Еще он умел держать руку под нужным углом, чтобы заиграли брильянты на пальцах. Но ни вина, ни брильянтов, ни сигар он не покупал — нет, все это были подарки! Он никогда и ничего не покупал сам. Ему все приносили и давали. Даже писчую бумагу, и ту приходилось просить. Так долго побираться у брата, немощного старика, — это было самое настоящее мучение. Все, к чему прикасался Чарли, превращалось в деньги, Ричард же не преуспел ни в чем, на что пытался употребить свой досуг.

А теперь этот старый крот, Чарли, вот-вот отроет новое изобретение; его косточки, как монету в автомат, опустят в землю, а изобретение будет приносить ему новые доходы!

Прошли две недели.

Однажды утром старший брат с трудом вскарабкался по лестнице и утащил содержимое электрического фонографа. В другое утро он совершил налет на теплицу, вотчину садовника. После этого ему доставили посылку от одной компании, торгующей медицинским оборудованием. Под шарканье ног и перешептывания младшему брату оставалось только сидеть и держать неподвижно длинную сигару, чтобы с нее не свалился пепел.

— Мне конец! — крикнул старый Чарли на четырнадцатое утро и упал замертво.

Ричард докурил сигару, сдерживая внутреннее волнение, положил ее на стол (белесый пепельный кончик составил в длину добрых два дюйма — несомненный рекорд) и встал.

Подойдя к окну, он стал наблюдать, как блестят на солнце бутылки от шампанского, похожие на толстых жуков.

Ричард перевел взгляд на верхушку лестницы, где лежал, мирно простершись у перил, дорогой братец Чарли. Потом пошел к телефону и небрежно набрал номер.

— Алло, морг «Зеленая лужайка»? Я звоню из дома Брейлинга. Пришлите, пожалуйста, носилки. Да. Для моего брата Чарли. Да. Спасибо. Спасибо.

Пока санитары укладывали Чарли на носилки, молодой Ричард давал им инструкции.

— Гроб обычный, — говорил он. — Погребальной церемонии не надо. Положите его в сосновый гроб. Ему бы хотелось именно так — как можно проще. До свиданья.

— Ага! — Ричард потер себе руки. — Посмотрим-посмотрим, что за домовину соорудил дорогой братец Чарли. Осмелюсь предположить, он не поймет, что его похоронили не в том гробу.

Он вошел в мастерскую, расположенную в нижнем этаже.

Гроб стоял перед распахнутым окном-дверью, закрытая крышка была полностью отделана, все детали аккуратно пригнаны, как внутреннее устройство швейцарских часов. Гроб был громадный, и покоился он на длинной-длинной подставке, снабженной роликами для маневрирования.

Сквозь стеклянную крышку Ричард увидел внутренность гроба, шести футов длиной. Получается, в голове и в изножье есть трехфутовые полости. Три фута с каждой стороны, закрытые потайными панелями, которые нужно отыскать и так или иначе открыть, а за ними обнаружится… что?

Конечно деньги. Очень похоже на Чарли: утащить свои богатства в могилу, не оставить Ричарду даже цента на бутылку. Старый мерзавец!

Ричард поднял стеклянную крышку и стал ощупывать стенки, но скрытых кнопок не нашел. Имелась лишь маленькая этикетка, прикнопленная к шелковой подбивке. Надпись чернилами на белой бумаге гласила:

Ричард фыркнул. Кого надеялся Чарли одурачить?

Но на этом надпись не кончалась:

Что за бред собачий. Положить тело в гроб! Ну да! А что же с ним делать еще? Внимательно всмотревшись, он дочитал инструкцию:

— Не может же быть… — Ричард уставился на этикетку. — Только не рассказывайте мне, что вся эта возня затеяна ради…

Через открытую дверь мастерской он вышел на мощенную плиткой террасу и кликнул садовника из теплицы:

— Роджерс!

Садовник высунул голову наружу.

— Который сейчас час? — спросил Ричард.

— Двенадцать, сэр, — ответил Роджерс.

— Так вот, в четверть первого ты приходишь сюда и проверяешь, все ли благополучно, Роджерс.

— Слушаю, сэр.

Ричард вернулся в мастерскую.

— Посмотрим… — спокойно проговорил он. Лечь в гроб и испробовать его — какая в том беда? Он заметил по обе стороны вентиляционные отверстия. Даже если закрыть крышку, там будет воздух. А вскоре и Роджерс зайдет. ПРОСТО ПОМЕСТИТЕ ТЕЛО В ГРОБ — И МУЗЫКА ЗАИГРАЕТ. В самом деле, что за наивность со стороны Чарли! Ричард ступил в гроб.

Он почувствовал себя так, словно влезает в ванну. И на него, голого, кто-то смотрит. Он поставил в гроб начищенную туфлю, согнул колено, устроил ногу поудобней, проговорил несколько слов, ни к кому в частности не обращаясь, потом втянул внутрь другое колено, ногу и робко согнулся, словно боялся, что вода окажется не той температуры. Поерзав и тихо хихикнув, он лег и ради забавы представил себя покойником: собравшиеся проливают слезы, дымят свечи, весь мир замер из-за его кончины. Он расслабил мышцы лица, прикрыл глаза, пряча смех за сжатыми, подрагивающими губами. Сложил руки и стал внушать себе, что они восковые и ледяные.

Вжж. Щелк! В стенке гроба послышался шорох. Вжик!

Крышка над ним захлопнулась!

Если бы сейчас кто-нибудь вошел в комнату, он решил бы, что где-то в чулане беснуется сумасшедший: стучит, лягается и орет что-то нечленораздельное! Скачет туда-сюда. Колотится в стены туловищем и кулаками. Судорожно дышит, испуганно вскрикивает. Шуршит словно бы бумагой, свистит пронзительно, как много дудок разом. За криком, поистине душераздирающим, наступила тишина.

Ричард Брейлинг лежал в гробу и успокаивался. Он расслабил мускулы. Потихоньку захихикал. Пахло в гробу не то чтобы неприятно. Через отверстия поступало более чем достаточно воздуха, существованию ничто не угрожало. Что требуется, это не лягаться и не орать, а всего лишь легонько толкнуть вверх, и крышка откроется. Спокойствие. Он согнул руки.

Крышка была заперта.

Ладно, это тоже не опасно. Через пару минут явится Роджерс. Бояться нечего.

Заиграла музыка.

Источник звука находился где-то в головах гроба. Это была зеленая музыка. Органная музыка, очень медленная и печальная, близкая готическим аркам и длинным черным свечам. Она пахла землей и шепотами. Отзывалась высоко в каменных стенах. Она была такая гнетущая, что хотелось плакать. Это была музыка комнатных растений и ало-голубых витражных окон. Это было закатное солнце и холодный ветер. Это был рассвет, с одним лишь туманом и отдаленным плачем сирены, что сигналит в тумане кораблям.

— Чарли, Чарли, Чарли, а ты старый дурень! Так вот он какой, твой диковинный гроб! — От смеха на глазах у Ричарда выступили слезы. Гроб, самостоятельно исполняющий погребальную мелодию, только и всего. — Фу-ты ну-ты!

Он лежал и внимательно слушал, все равно приходилось ждать, пока явится Роджерс и освободит его. Глаза Ричарда бесцельно блуждали, пальцы легонько отбивали ритм по шелковым подушкам. Он небрежно скрестил ноги. Через стеклянную крышку он видел, как плясали пылинки в солнечных лучах, лившихся в окно-дверь. День стоял ясный.

Началась проповедь.

Органная музыка стихла, и чей-то благостный голос произнес:

— Мы собрались здесь все вместе, люди, знавшие и любившие покойного, дабы отдать ему дань уважения и заслуженных…

— Чарли, чтоб тебя, да это твой голос! — Ричард пришел в восторг. — Автоматизированные похороны, ей-ей. Органная музыка, надгробное слово. И произносит его сам Чарли!

Мягкий голос продолжал:

— Мы, знавшие его и любившие, опечалены кончиной…

— Что это?

Ричард испуганно привстал. Он не верил собственным ушам. Повторил про себя услышанное: «Мы, знавшие его и любившие, опечалены кончиной Ричарда Брейлинга».

Именно это и было сказано.

— Ричард Брейлинг, — проговорил человек в гробу.

— Но ведь Ричард Брейлинг — это я.

Оговорка, понятное дело. Оговорка, только и всего. Чарли хотел сказать — «Чарльза Брейлинга». Верно. Да. Конечно. Да. Верно. Да. Понятное дело. Да.

— Ричард был прекрасным человеком, — продолжал голос. — Подобных мы больше не встретим.

— Опять мое имя!

Ричард беспокойно зашевелился в гробу.

Ну где же застрял Роджерс?

Имя прозвучало дважды — едва ли это ошибка. Ричард Брейлинг. Ричард Брейлинг. Мы собрались здесь. Нам будет недоставать… Мы скорбим. Прекрасным человеком. Подобных мы больше не встретим. Мы собрались здесь. Усопший. Ричард Брейлинг. Ричард Брейлинг.

Вжж-ж. Щелк!

Цветы! Их выпрыгнуло из-за гроба, на потайных пружинах, целых шесть дюжин — ярко-голубых, красных, желтых, ослепительных, как солнце!

Гроб наполнился нежным запахом свежесрезанных цветов. Цветы легонько покачивались перед его изумленным взглядом, неслышно стукались о стеклянную крышку. Они выскакивали новые и новые, пока гроб не затопило лепестками, красками, нежными запахами. Гардении, георгины, нарциссы, трепещущие, горящие.

— Роджерс!

— …Ричард Брейлинг был знатоком роскоши…

Музыка вдали вздыхала то громче, то тише.

— Ричард Брейлинг вкушал жизнь, как вкушают аромат редкостного вина, поднося его к губам…

Сбоку раскрылась со щелчком небольшая дверка. Оттуда выскочила стремительная металлическая рука. Ричарду в грудь вонзилась игла, но не очень глубоко. Он вскрикнул. Не успев схватить иглу, он получил инъекцию цветной жидкости. Игла спряталась в нишу, дверка захлопнулась.

— Роджерс!

Тело немело. Внезапно он осознал, что не способен шевельнуть рукой, пальцем, повернуть голову. Ноги были холодные и бессильные.

— Ричард Брейлинг любил все красивое. Музыку, цветы, — говорил голос.

— Роджерс!

Но позвать вслух на этот раз не удалось. Он смог только подумать. Его язык был скован анестетиком.

Открылась еще одна дверца. Показалась стальная рука с держателем. Левое запястье Ричарда пронзила огромная сосущая игла.

Она стала откачивать кровь.

Где-то жужжал насосик.

— …Нам будет не хватать Ричарда Брейлинга…

Орган всхлипнул и забормотал.

На Ричарда смотрели сверху цветы, наклоняя головки с яркими лепестками.

Из потайных ниш поднялись шесть тонких черных свечей и встали позади цветов, горя мигающим пламенем.

Включился второй насос. Пока слева вытекала кровь, в правое запястье воткнулась игла, и насос начал накачивать в Ричарда формальдегид.

Уф… пауза, уф… пауза, уф… пауза, уф… пауза.

Гроб задвигался.

Застучал и захлопал моторчик. Стены мастерской поехали прочь. Колесики гроба завертелись. Нести его не требовалось. Цветы тихонько соскользнули с крышки на террасу, под чистое голубое небо.

Уф… пауза, уф… пауза.

— …Будет не хватать Ричарда Брейлинга…

Нежная тихая музыка.

Уф… пауза.

— Ах, жизни таинство благое мне… — Пение.

— Брейлинг, гурман…

— Ах, тайну сущего я наконец…

Глядит, глядит слепыми глазами, уголками глаз на маленькую этикетку: Экономичный гроб Брейлинга…

СПОСОБ ПРИМЕНЕНИЯ: ПРОСТО ПОМЕСТИТЕ ТЕЛО В ГРОБ — И МУЗЫКА ЗАИГРАЕТ.

Над головой проплыло дерево. Гроб легко прокатился по саду, за кустами, неся с собой голос и музыку.

— Настало время предать земле то, что было в нем бренного…

По сторонам гроба выскочили блестящие лопаточки.

Начали рыть.

Ричард видел, как они отбрасывали землю. Гроб опустился. Дернулся. Опустился. Заработали лопатки. Дернулся. Опустился. Заработали лопатки. И так снова и снова.

Ух, пауза, ух, пауза. Уф, пауза, ух, уф, пауза.

— Прах к праху, персть к персти…

Цветы затряслись. Гроб был глубоко. Музыка играла.

Последним, что видел Ричард Брейлинг, были руки-лопатки Экономичного гроба Брейлинга: они взметнулись кверху и потянули за собой дыру.

— Ричард Брейлинг, Ричард Брейлинг, Ричард Брейлинг, Ричард Брейлинг, Ричард Брейлинг…

Запись остановилась.

Возражать было некому. Никто не слушал.