Глава 3
Не пошел Глеб далеко в лес, на опушке затаился: лег в можжевеловых кустах и пролежал до вечера… Слушал, как в Сельце лают собаки. Едва стемнело, поднялся по склону холма к часовне, отыскал среди старых провалившихся могил две свежие – могилы родителей, сел между ними на влажную холодную землю, обхватил голову руками и замер. Сидел так Глеб долго: без слез, без горьких сетований, без клятв. Ясная была ночь, теплая…
Далеко в лесу крикнула ночная птица, ветерок прошелестел в кронах деревьев; на одной из могил с глухим стуком повалился на землю подгнивший крест.
Глеб вздрогнул. Поднял голову. Несказанно удивился, увидев перед собой могучего старца в белых одеяниях.
– Скорбишь?.. – спросил старец, стоя над ним. Глеб не ответил. В неверном свете звезд и месяца пытался рассмотреть лицо старика. Глебу чудилось, что это отец. В нем лишь изменилось что-то… Что? Прошел через смерть… Те же глаза, глядящие из запавших глазниц, тот же крупноватый тонкий нос, тот же крепкий подбородок. Только лицо это – лицо еще более старого человека. И блестящее, будто отлитое из воска. Голос глухой – как из бочки. Или… из могилы.
Дух отца?..
Глеб посмотрел на могилы, потом на старца:
– Кто ты? Ты мой отец? Старец кивнул: – Я тот, кто в начале. И тот, кто в конце. Я отец твой. И я же твой сын. Я – твоя дорога. Кому, как не мне, знать конец твоего пути. Он здесь, у ног моих…
– Не мучь меня загадками, отец, – просил Глеб. – Скажи, кто убийца?
Старик качнулся, будто он был молодым тополем и в него внезапно ударил порыв ветра:
– Спроси у Мстислава… Спроси у Святополка… Спроси у Корнила…
– Они убили?
– У людей их спроси…
– Я спрошу у них, отец, спрошу, – взволновался Глеб. – Но скажи, кто-нибудь видел, как они…
Старик глядел ему в глаза, а заглядывал будто в сердце, – такой у него был всевидящий, невероятно мудрый взгляд.
Старик кивнул:
– Видели, конечно, как они… Ласточка пролетала – видела. Мне рассказала… Ветерок веял – донес до слуха моего стон… Земля, принявшая кровь, о многом мне поведала…
Глеб смотрел на старца изумленно, шепнул себе:
– Очень странные речи…
Но старец услышал его, сказал:
– Не речи странные – худые странные дела творятся под солнцем… Однако все солнце видит. Так много видело оно, что уже ничему не удивляется и все знает наперед. И я вместе с ним.
Глеб поднялся:
– Где убийц искать, скажи, если все знаешь наперед? Куда идти?
– Иди по дороге! – повел рукой старик. – Дорога приведет Воина туда, куда он хочет.
– Так просто?- Что может быть проще возмездия? – кивнул старец и шагнул в сторону.
– Подожди! – метнулся к нему Глеб. – Дай обниму тебя на прощание – моего отца, моего сына…
– Обними… – старец зашел за березу.
Глеб устремился за ним, обошел вокруг березы и… не нашел старца.
– Что за наваждение! – поразился Глеб. – Только что ведь здесь был. И некуда ему спрятаться.
Глеб потрогал ствол березы:
– Он был, так же плотен, как это дерево. А исчез, растворился в воздухе, подобно струйке дыма…
Тут в молодой листве березы зашумел ветер. И тот же ветер подтолкнул Глеба в спину.
– Я иду! – сказал Глеб и оглянулся. – Пусть трепещут те, кто поднял руку на моих стариков.
Вскинув на плечо боевой топор, Глеб спустился с холма. Ветер, мягкий и теплый, все подталкивал его в спину. Когда Глеб ступил на дорогу, ведущую к Гривне – городку молодого князя Мстислава, ветер стих.
Целую ночь шел Глеб но дороге. Раздумывал над тем, кого первого спросить о родителях своих. И как спросить?.. Многие знают его, Глеба, в лицо, ведь он, хоть и прячется в лесах, а человек известный в черниговских землях. И коли к убийству кто причастен, правду не скажет.
Уже развиднелось, уже запели в утренней тиши птицы, а Глеб еще не придумал, с кого начать и что спрашивать. И решил положиться на случай – на кого выведет, с того и начать. Вывел лее его ветер на эту дорогу…
Дорогу до Гривны Глеб знал хорошо. Сколько раз по ней хаживал и на коне езживал!… Идти оставялось немного: за бором будет дубрава, за дубравой – речка, брод; за бродом еще дубрава, а там уж и стены Гривны видны.
Но входить в городок усталым Глебу не хотелось. Нужно было хотя бы до солнца немного отдохнуть. И Глеб свернул с дороги и углубился в лес берегом ручья.
Он залег под высокой разлапистой елью, как залегают волки, поджидающие добычу. Чуть в стороне журчал ручей, но не глушил звуки, – Глеб услышит всякого, кто пройдет мимо…
Подложив себе под голову кулак, Глеб закрыл глаза… Сон его будет чуткий; сон его будет – как паутина, раскинувшаяся над тропой…
Тихо журчал ручей, напевал свою вечную песню, перемывал камешки, ласкал бережки. О чем-то мог рассказать тому, кто знал его язык… Временами дремлющему Глебу казалось, что он начинает понимать этот древний язык. Ручей говорил сейчас двумя или даже тремя голосами. Что-то невнятное. Что-то злое… и насмешливое. Совсем как будто не похожее на невинное журчание, на ласковую песнь.
Глеб открыл глаза, повернул голову. Голоса раздавались из-за ручья. И злой смех…
Глеб подумал, что ему было бы неплохо узнать, о чем говорят «голоса». Он весь подобрался и, крадучись, перебегая от ели к ели, стал приближаться к тем людям, что вдруг оказались в такую рань в лесу. Глеб бесшумно перепрыгнул ручей, перебежал поляну, сбивая росу с высоких трав, и спрятался в густом орешнике.
Тихонько раздвинул ветви…
Он увидел охотничий домик. На лужку при нем паслись три стреноженные лошади. Два человека -дюжих молодца – сидели у костра. Один помешивал в котле, другой что-то выстругивал ножом. Третьего Глеб не видел: тот, видно, был в избушке. Человек, помешивавший в котле, сказал:
– Нет ничего противней мучной похлебки. Но когда голоден, нет ничего желаннее.
Тот, что был с ножом, ответил:
– И то верно… Радуйся, что хоть это есть!
Они надолго замолчали. Третий из избушки не выходил. Скорее всего еще спал.
Глеб осторожно отпустил ветви, сел. Слушал, изредка поглядывая на лужок. Ветерок доносил до него запах дыма и похлебки. Глебу очень хотелось есть. Он раздумывал над тем, как отнять у молодцов их похлебку.
Тот, что помешивал ложкой, попробовал варево:
– Надо добавить воды. Сходи за водой, Каплун.
– Схожу…
Глеб поморщился: что за имя для мужчины! Или это прозвище?..
Между тем тот, с ложкой, сказал:
– У меня все из ума не идет старик.
– Какой старик?
– Аскольд вроде…
– Да, помню. И что?
– Могучий старик. Возьми такого в поход – не испортит строй.
Каплун не ответил.
– И умирал достойно. Ты бы смог так? Стоять, обливаясь кровью… Тебя толкают, а ты стоишь. Тебя толкают, а ты… – попробовав еще раз варево, молодец причмокнул, – а ты стоишь!…
Глеб потемневшими глазами смотрел в землю. Молодец постучал ложкой по котлу:
– За водой сходить надо. – Схожу…
– И баба его… Не кричала, не голосила. Я еще не встречал таких! Всякая баба рада поголосить. А эта…
Кололи в спину… Она же даже не вздрагивала.
– Да, – кивнул тот, что с ножом. – Можно было не убивать.
– Скука. Что ж не убить!…
– Ее Милий убил, – молодец кивнул на избушку. – Мы под ребра совали, а он вломил в затылок…
– Поспешил Милий.
– А он всегда так. Где можно кровь пустить – он первый. Прошлым летом, вспомни…
– Ты за водой пойдешь?
Каплун сунул нож в ножны, подхватил берестяное ведерко и пошел к ручью.
Глеб, еще раз оглядев избушку, двинулся за Каплуном. Шел Глеб неслышно. Не шелестела трава под ногами, не трещали сучки. Легка была поступь охотника…
Каплун, склонившись над ручьем, черпнул воды ведерком. Но ручей был мелок, и воды Каплуну удалось черпнуть не много. Он, присев, наполнял ведро пригоршнями.
А Глеб уже стоял у него за спиной. Раздумывал, опираясь руками на длинное древко секиры.
Каплун, верно, почувствовал что-то. Обернулся. И от неожиданности едва не упал в ручей. Челюсть у Каплуна так и отвисла. Оставаясь сидеть, этот человек медленно потянулся к ножу на поясе:
– Кто ты, браток?
Движение Каплуна не укрылось от глаз Глеба. Но Глеб оставался неподвижным. Ответил:
– Я – Глеб.
– Глеб? – побледнел Каплун. – Тот, что живет в лесу?- Да. Сын Аскольда.
– Я видел тебя однажды, – глаза Каплуна забегали, он как бы искал помощи, но не находил, кто бы ему мог помочь. – Ты изменился с тех пор. А видел я тебя
в Чернигове, на рынке… Может, ты не помнишь…
Внезапно Каплун рванулся вперед, в руке его сверкнуло лезвие ножа. Но Глеб лишь слегка отпрянул в сторону, и лезвие зло просвистело у его виска. Одновременно Глеб ударил Каплуна древком секиры в лицо.
От могучего удара Каплун упал в ручей. Навзничь.
Надо сказать, что Каплун этот был из людей не слабых: с легкостью подковы гнул, играючись давил в руках обожженные глиняные горшки. Однако рядом с Глебом, воином от рождения, достойным потомком бога Волота, выглядел Каплун подлетком. На голову выше его был Глеб и в плечах шире. Глеб, сын Аскольда, был как скала.
Из рассеченной брови Каплуна обильно хлынула кровь. Она залила молодцу все лицо. Утирая рукавом кровь, Каплун снизу вверх зло смотрел на Глеба. Молчал.
Журчал ручей.
Глеб ступил два шага вперед. Каплун, отталкиваясь ногами, на спине, отполз на траву.
– Встань! – Глеб пнул его в ногу. – Я хочу посмотреть, сможешь ли ты принять смерть так же достойно, как принял ее старый Аскольд. Устоишь ли, обливаясь кровью, когда я стану тебя толкать.
– Не встану! – покачал головой Каплун; в глазах его уже был страх. – Не надо… чтоб я обливался кровью. Не надо толкать!… Я не убивал Аскольда.
– А кто? – Глеб скалою навис над Каплуном.
– У других спроси. Я говорю правду!… Корнил убил, Рваная Щека. Он и толкал.- Десятник? Каплун закивал:
– Он, он! Его и казни…
– А женщину? Апраксию кто в спину колол?.. Каплун не отвечал. Дышал часто и с хрипом. С мольбой смотрел на Глеба.
– Говори!
Каплун испуганно дернулся:
– Все кололи – и я колол. Но мне ее было жалко. Я бы не стал ее убивать. В этом не было смысла. Я бы и Аскольда не тронул…
– Тогда и я бы тебя не тронул, – кивнул Глеб. – Но ты в тот день сам выбрал себе судьбу.
Глеб так быстро ударил секирой, что Каплун не успел отпрянуть. Удар пришелся в висок. Под острым лезвием хрустнула кость, и Каплун замертво повалился на траву.
А Глеб, не прячась уже, пошел к избушке.
К тому, сидящему у костра, молодцу Глеб подходил со спины. Не оглядываясь, молодец проворчал:
– Что так долго? Ты, Каплун, наверное, у ручья девку встретил…
– Нет, – зло усмехнулся Глеб.
– А что же?
– Он встретил смерть.
Молодец быстро обернулся, обомлел:
– Ты кто такой?..
– Сын Аскольда, – и Глеб махнул своей страшной секирой.
Но этот молодец оказался ловчее. Увернувшись от удара, он перепрыгнул через костер и побежал к избушке. На бегу кричал срывающимся голосом:
– Милий! Милий!… Глеб метнул секиру. Описав большую дугу в воздухе и единожды перевернувшись, секира вонзилась острием молодцу в позвоночник. Когда секира летела и переворачивалась, она пела – гудела тревожно, угрожающе…
Аскольд, некогда передавая это оружие Глебу, говорил, что секире сей много лет; быть может, отковал ее сам Волот, который был искусным кузнецом; кузнец и просверлил на лезвии несколько хитрых дырочек, из которых при движении секиры исходил заунывный пугающий звук.
Смолкла песнь секиры. Молодец, взмахнув руками, упал на колени, обмяк, а мотом повалился лицом в траву.
Выдернув секиру у него из спины, Глеб ухватил убитого за ногу и оттащил его в орешник.
К тому времени, как на пороге избушки показался Милий – здоровенный детина, – Глеб уже сидел у костра и черпал ложкой похлебку.
Милий потянулся, зевнул, протер глаза. Удивленно посмотрел на Глеба. Оставаясь стоять в дверях, спросил с угрозой:
– А где мои побратимы?
Глеб не ответил; похлебка пришлась ему по вкусу – черпал ложкой и черпал. Милий сказал:
– Очень невежливо это – угощаться без спросу из чужого котла.
Глеб и на это не ответил. Он вообще вел себя так, будто никто к нему не обращался.
Милий что-то заподозрил, оглядел крутые плечи незнакомца, его большие мускулистые руки, лицо. Заметил:
– Будто лицо мне твое знакомо. Где я мог видеть тебя? Ответишь ты наконец?
Опустив в котел ложку, сказал Глеб:- Нет в том ничего необычного, что лицо мое тебе знакомо. Ты гоняешься за мной много лет, а между тем мы порой встречаемся в Чернигове на рынке или в воротах Гривны…
– Очень мудрено ты говоришь, – усмехнулся Милий. – Мог бы сразу сказать, что ты – Глеб, сын Аскольда. Я теперь узнал тебя, – оглядевшись, Милий спросил: – А где нерадивые побратимы мои? Я слышал, они меня звали…
– Один пошел за водой, другой за орехами, – спокойно ответил Глеб.
– Какие орехи весной? – не поверил Милий и тут увидел кровь на траве. – Ты убил их?
– И в этом нет ничего необычного, что сын мстит за убийство родителей, – Глеб опять взялся за ложку. – Твои побратимы сварили похлебку. Не хочешь попробовать, Милий?
Тот покачал головой:
– Меня ты не возьмешь так просто. И хоть я слышал о силе твоей, не побоюсь вступить в единоборство.
Ненадолго он исчез в избушке и появился опять уже с мечом.
Глеб взмахнул рукой, и опять запела заунывно, загудела в полете секира. Встревоженный, удивленный Милий, услышав этот звук, даже приоткрыл рот и склонил набок голову. Но он вовремя заметил секиру и отбил ее мечом. Громко звякнув, секира глубоко вонзилась в косяк.
Милий ухмыльнулся:
– Я же говорил, меня непросто взять!…
Тогда Глеб вынул меч из ножен и поднялся. Но Глеб не хотел унизиться до того, чтоб вступать в поединок с одним из тех, кто убил его родителей. Он не хотел, чтобы меч его скрестился с мечом мерзавца. Поэтому, когда Милий со злобным криком бросился на него и, размахивая клинком, целил ему в голову, Глеб увернулся и сильно ударил противнику в грудь. Меч Глеба, пробив Милию грудину, глубоко вошел в легкое.
Милий выпучил глаза. Он не ожидал такой скорой развязки; видно, как о воине, он был о себе лучшего мнения. Кровь у него пошла ртом. Милий закашлялся и скривился от боли.
Глеб выдернул меч.
Милий, упав на траву, захрипел. Кровь пузырилась у него на губах. Он зажимал рукой рану на груди. С мольбой, с безумным ужасом смотрел на Глеба:
– Не добивай!… Дай пожить…
Прохрипев эти слова, Милий опять закашлялся.
Глеб отер меч о траву. Когда он вложил меч в ножны, Милий был уже мертв.
Осмотрев избушку, Глеб оседлал одну из лошадей. Двух других взял на повод и выехал на дорогу.
