— Постой, благородный Никифор, — заговорил он покойным, но вместе с тем и вежливым голосом, — остановись сам и прикажи остановиться твоим гвардейцам!

Никифор был изумлен этим дерзким, как ему казалось, обращением совершенно незнакомого ему человека.

— Кто ты, незнакомец? — воскликнул он. — Скажи мне сперва свое имя, чтобы я мог знать, с кем я имею дело!

— Сейчас ты это узнаешь: меня зовут Василий, а родина моя -Македония…

— А моя — Константинополь… Но довольно, дай мне дорогу, я должен спешить.

— Успеешь…

Тон голоса македонянина был очень самоуверен. Когда он услыхал спор Зои с Никифором и приметил волнение первой, он сразу же понял, что перед его глазами происходит что-то не совсем обыкновенное. Ему очень не понравился высокомерно вызывающий тон Никифора, о котором он и раньше слыхал много дурного. Он тотчас же принял сторону Зои и решил встать на ее защиту против этого видного, как он знал, вождя дворцовой партии зеленых. При этом ему захотелось испытать, так ли он могущественен, как видно было по обращению с ним придворных, Марциана и даже самой Зои. Сверх всего этого, ему очень хотелось сделать угодное этой важной матроне, ставшей подругой дорогой ему Ингерины. Она могла ему оказать много услуг, хотя бы одной передачей вестей от Ингерины к нему и обратно.

Он решил действовать и смело преградил дорогу Никифору.

— Успеешь, — повторил он, спокойно глядя на него, — теперь я тебя прошу: исполни желание Зои!

Никифор даже покраснел от гнева. Он так и впился глазами в своего соперника и даже не видал тех знаков, которые ему делал Марциан.

Зоя тоже с удивлением смотрела на своего неожиданного защитника. Гвардейцы, заинтересовавшиеся этой сценой, остановились и также с удивлением ждали, чем все это кончится.

— Меня удивляет твоя настойчивость, — заговорил Никифор. — Явился из какой-то Македонии, никому не известен, а смеет вступать в разговоры с гражданами великой Византии!… Это — дерзость, которая заслуживает того, чтобы за нее поучили!… Эй, ко мне!…

— Постой! — снова остановил его македонянин. — Я вижу, ты очень горяч, но это я приписываю твоей молодости и ничему другому… Добро на тебя не действует, и я буду разговаривать с тобой теперь иначе…

— Благородный Василий, молю тебя, — возразила Зоя, почувствовавшая, что Василий иметь полные основания говорить так с одним из предводителей императорских телохранителей. — Умоляю тебя, прикажи ему отдать мне этих людей.

— Не беспокойся, прекрасная Зоя, — отвечал Василий. — Все будет так, как ты желаешь.

— Никогда! — неистово закричал Никифор.

— Ты не отпустишь этих людей?

— Нет!

— Если даже я приказываю тебе именем императора-порфирогенета?

Никифор на миг смутился.

— Чем ты можешь доказать это? — растерянно произнес он.

— Гляди!

Василий поднял в уровень с его глазами левую руку, на указательном пальце которой сверкал данный ему Михаилом именной перстень.

— Преклоняюсь пред волей несравненного и великолепного повелителя Византии, — весь как-то съежившись, проговорил Никифор. — Эй, отпустите их!…

Это приказание было исполнено моментально.

— Ты довольна, прекрасная Зоя! — обратился к матроне, едва пришедшей в себя от изумления, Василий.

— Я не знаю, как и благодарить тебя, благородный македонянин!

— Не надо благодарностей… Но услуга за услугу. Когда останешься с глазу на глаз с великолепной Ингериной, передай ей…

— Понимаю… Что Василий по прежнему люб…

— Тсс!… Но кто отведет к тебе этих людей?

— Они пойдут домой сами… Дети Всеслава и внуки Улеба, обещаете ли вы без всякого сопротивления, не делая никаких попыток к бегству, последовать за мной в мой дом, где вы найдете прием, достойный вас?

— Обещаем! — в один голос отвечали Изок и Ирина.

— Тогда пойдемте!… Следуйте за моими носилками… Василий, прошу тебя, проводи нас немного.

— Ты мне доставляешь одно только удовольствие этим твоим приказанием, Зоя, — поклонился Василий. — До свидания, Марциан… Наши пути расходятся отсюда в разные стороны.

По знаку Зои, носильщики подняли ее и тронулись вперед. Изок и Ирина покорно последовали за матроной. Рядом с носилками пошел Василий.

Никифор проводил их злобным взглядом, Марциан же, как только носилки отошли подальше, разразился взрывом веселого смеха.

— Кто это? — скрежеща зубами, спросил у него Никифор.

— Я сам немногое знаю… Известно только, что несравненная Ингерина раньше принадлежала ему, а потом он уступил ее нашему порфирогенету…

— Долой этого пьяницу! Я подниму на него всю гвардию… Но откуда у этого выскочки перстень императора?

— Он беседовал с ним с глазу на глаз…

— Вот как!… Но, чтобы то ни было, я должен ему отомстить!

— Будь осторожен!

— Все равно…

— Тогда, если ты только решился, у тебя есть очень верное средство для мести…

— Какое?

— Ты не догадываешься! А Склирена? Ведь эта Зоя увела Изока, и, если суметь направить в нужную сторону ревнивое чувство женщины, можно горами ворочать.

— Ты прав! Склирена сломит и Зою…

— Это было бы хорошо. Не следует забывать, что Зоя принадлежит к «голубым»…

— Да, да! Пойдем же к Склирене…

— Нет, ты иди уже один… Я в этом деле нисколько не заинтересован, да притом мне нужно зайти на ипподром…

Приятели расстались.

Почти в то же время и Василий расстался с Зоей.

— Еще раз благодарю тебя за услугу. Но, вот, еще просьба… Ты знаешь Анастаса, эпарха, он главный начальник голубых, к которым принадлежу и я? — заговорила Зоя.

— Мне приходилось слышать о нем. Что же я должен сделать?

— Пойди к нему и расскажи о том, что я сделала… Никифор не простит мне, и я должна ждать неприятностей… Вардас болен; если бы он был здоров, я ничего не боялась бы… Исполнишь ты это?

— Я все сделаю для тебя, прекрасная Зоя, но теперь позволь мне тебя оставить… Ведь этот Никифор не простит и мне, и я должен предупредить его…

— Иди, иди! И да благословит тебя Бог!

Василий в самом деле поспешил во дворец. Слова Зои о том, что Никифор не простит обиды, явились для него предостережением. Он понял, что в лице этого патриция он нажил себе смертельного врага, но эта предстоящая борьба нисколько не пугала македонянина: в ней он решил испытать свои силы… В случае победы он мог быть уверенным, что счастье обернулось к нему лицом. В покои Михаила он был допущен немедленно.

Император был в состоянии полудремоты, когда к нему вошел македонянин. Порфирогенет сейчас же узнал его и даже обрадовался его появлению.

— А, это ты! — закричал он. — С какими вестями?

Василий начал было обычное приветствие.

— Не надо… Скорее!… Что говорят?

— Весь народ восхваляет тебя и твою мудрость, несравненный!

— Знаю, все знаю — ты говоришь правду… А что о предстоящих ристалищах?…

— В Константинополе очень много мореходов, как я это теперь узнал, и народ на стороне голубых… Раздражать его опасно!

— Знаю… Пусть зеленые держатся как можно скромнее!… Но мною все довольны?

— Скучаю по тебе, великолепный, и все с восторгом встретят твое появление на ипподроме… Но я прошу у тебя одной милости…

— Уже? Как это скучно…

— Я прошу милости выслушать меня…

— А, говори!…

Василий поспешил рассказать, что произошло между Зоей и Никифором.

— Чтобы не раздражать голубых, я счел нужным для виду принять сторону Зои и приказал Никифору отдать ей этих пленных. Потом их можно будет снова взять, но, пока не кончились ристалища, голубые не должны иметь повода к возмущению народа.

— Так, так, ты поступил хорошо… Я хвалю тебя, — милостиво сказал Михаил. — Можешь оставить у себя мой перстень! Я вижу — он в хороших руках.

Сердце македонянина радостно забилось: счастье было в его руках!