15

Лоррейн оставила Адама на работе. В то время как расследование убийства Фрайт поглощало большую часть их времени, у Адама, как он сказал, были и другие дела, с которыми следовало разобраться. Пока он объяснял, Лоррейн стояла, обматывая шею шарфом и натягивая кожаные перчатки. Потом перебросила сумку через плечо. Лоррейн так надеялась, что Адам вернется домой вместе с ней…

– Прости, – произнес он, выглянув из-за груды документов.

Лоррейн вышла из его служебного кабинета, ощущая себя опустошенной, немного обездоленной и грустной. Впервые за долгие годы она чувствовала себя так из-за Адама. В сущности, она чувствовала себя так с тех самых пор, как он сделал свое важное признание.

– Грейс? – вернувшись с работы, окликнула Лоррейн. – Стелла? Кто-нибудь дома?

На кухне Лоррейн обнаружила старшую дочь, которая сидела за столом с несколькими раскрытыми перед ней папками и учебниками. Рядом стояли тарелка с нетронутым пережженным тостом и стакан воды. Лоррейн оставалось только гадать, как дочь могла хоть что-то читать в такой темноте. Основной свет был выключен, а лампочки под стенным шкафом отбрасывали лишь тусклые отблески поперек кухни.

– Привет, милая. Выглядит сытно, – заметила Лоррейн, показывая на тост. – Ты что, не видела мою записку? – И она помахала перед носом Грейс наспех нацарапанными утром указаниями: «Рагу в холодильнике. Погрей в микроволновке пять минут». – Неужели это так трудно? – не унималась Лоррейн. Она собиралась спросить, где Стелла, но вспомнила, что младшая дочь хотела вечером заглянуть к своей подруге Кейт. Разумеется, Стелла позвонит около десяти, чтобы за ней заехали и забрали домой.

Грейс ничего не ответила. Лоррейн показалось, что она чем-то встревожена, сидит здесь, как безразличная ко всему беспризорница, задумчиво вертя в пальцах карандаш и явно не обращая ни капли внимания на свои учебники. Грейс была решительно настроена подавать документы в университет, но нынешнее поведение никак не вязалось с усердной дочерью, которую Лоррейн знала.

– Ты плохо себя чувствуешь, милая? – Лоррейн остановилась позади Грейс и погладила ее по длинным волосам. Они оказались немного сальными. Когда Грейс отстранилась, Лоррейн обошла ее стул и уселась напротив дочери. – Что случилось, Грейси? Плохой день? – С уст Лоррейн слетел тяжелый вздох. Это был знак того, что у нее сегодня тоже все прошло напряженно и они, возможно, могли бы обменяться впечатлениями и похихикать, как обычно. – Грейси?

Дочь явно не смотрела в учебники. Она уставила невидящий взгляд в стол. За прошедшие годы старая поверхность из сосны покрылась пятнами от пролитого вина, следами от кружек с горячим кофе, а заодно и процарапанными скучающими детьми бороздками от карандашей, циркулей и ногтей. Что-то вроде остатков вчерашнего ужина прилипло к салфетке под столовые приборы. Конечно же Грейс вряд ли до самозабвения увлекала история этого предмета меблировки. Нет, глаза дочери были сфокусированы на чем-то бесконечно далеком, и, сидя здесь в своей помятой школьной форме, – Грейс ненавидела то, что в старших классах ее школы все еще нужно было носить форму, тогда как другие местные учебные заведения отменяли это требование после получения среднего образования, – она скорее сошла бы за несчастную четырнадцатилетнюю девчонку, чем за расцветающую веселую девушку, которой, собственно, и была.

– Лучше погладь на завтра чистую, – сказала Лоррейн, наклонившись вперед и проведя пальцем по белой блузке Грейс. Неряха. – Она легонько щелкнула дочь по носу, но та, вздрогнув, снова отшатнулась. – Может, чашку чаю?

И снова ничего. Никакого ответа.

Лоррейн почувствовала, что сыта этим по горло. Она поднялась из-за стола:

– Если ты не хочешь рассказывать мне, что не так, я не могу ничем тебе помочь, поэтому больше не произнесу об этом ни слова.

– Так ты допрашиваешь своих преступников? – вдруг произнесла Грейс дрожащим голосом.

– Нет, с ними все проходит намного проще. – Попытавшись придать тону легкомыслия, Лоррейн поставила чайник на подставку-основание и включила его.

Потом прислонилась к столешнице, глядя на Грейс и отмечая, как ее спина сгорбилась и немного подалась вперед: казалось, будто плечи вытянулись вверх, защищая уши. Блузка Грейс выбилась из-под пояса серой плиссированной юбки, которую дочь настойчиво носила возмутительно короткой. На ногах Грейс красовались черные шерстяные колготки и розовые велюровые тапочки с красными клетчатыми бантиками спереди. Тапочки были уже довольно старыми и потрепанными на пальцах.

«Она еще такой ребенок…» – подумала Лоррейн.

– Неужели ты не голодна? Или с моей стряпней что-то не так?

– С едой ничего такого, – последовал краткий ответ Грейс.

– Тогда я подогрею немножко? Я могла бы к тебе присоединиться. Папа будет поздно, – произнесла Лоррейн осторожно, чтобы сдержать горечь, едва не проскользнувшую в голосе.

Они скрыли признание Адама в измене от девочек и не собирались ворошить прошлое. Но иногда – лишь иногда – Лоррейн жалела, что не может вывалить все это Грейс, чтобы потом ради разнообразия именно дочь гладила ее по голове, подавала ей бумажные носовые платки и грелку, смотрела с ней какой-нибудь дурацкий фильм, лопая за компанию горы шоколада. «Все это я делала для них многие годы», – подумала Лоррейн, пока в сознании так и крутились ссоры дочерей с многочисленными лучшими друзьями, плохие оценки в школе (в случае Стеллы) и неприятности с бойфрендом (в случае Грейс). Каждая подобная проблема была для девочек колоссальным несчастьем – в той же степени, в какой для самой Лоррейн оказалась несчастьем вся эта дрянь с Адамом, которую никак не удавалось выкинуть из головы. Глупо, но Лоррейн все еще любила его.

– Ну что еще? – Грейс развернулась на стуле, чтобы взглянуть на встревоженную мать.

«О боже, уж не произнесла ли я только что все это вслух?» – спросила себя Лоррейн и заметила:

– Ты выглядишь бледной и утомленной. Я не приму отказа. Я сейчас подогрею рагу, и…

– Я ухожу, – ровно, как ни в чем не бывало сообщила Грейс. И повернулась к своим книгам, почему-то оживившись.

Лоррейн нахмурилась и стала разогревать еду.

– Ну разумеется, у тебя найдется время поесть до ухода. – Мысли о расписании дочери так и заметались в голове Лоррейн. Куда это она уходит? Чем занималась сегодня вечером? Ходила на занятия в драмкружок? За ней заезжал Мэтт? Где они были – в кино, в боулинге? Пока еда разогревалась, кухню наполнили бодрящие ароматы лука, чеснока и красного вина. Лоррейн налила себе бокал мерло.

– Я сказала, что ухожу, мама.

– Это, наверное, не трагедия, опоздать куда-то сегодня вечером, не так ли? – возразила сбитая с толку Лоррейн. Грейс ничего не ответила. Должно быть, она хотела встретиться с Мэттом. – Куда вы собираетесь, два влюбленных голубка? Постарайся быть дома к половине десятого.

Уже не раз Лоррейн приходилось останавливать Адама, бросавшегося вниз по лестнице и выбегавшего на улицу, чтобы оторвать рот Мэтта от губ дочери, когда их прощание слишком затягивалось. Парень казался довольно милым, но был старше Грейс и ездил на своем собственном автомобиле – это означало, что ему предоставлялось много свободы. И Мэтт рассчитывал наслаждаться этой свободой в компании их дочери.

– Я имею в виду не то, что ухожу куда-то на вечер. – Грейс нетерпеливо вздохнула. – Я ухожу из дома. Насовсем.

Деревянная ложка выскользнула из пальцев Лоррейн, упав на дно кастрюли. Лоррейн сделала внушительный глоток вина и бросилась к выключателю, вдруг осознав, что они сидят в полумраке. Решительным щелчком она осветила кухню.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я выразилась предельно ясно, мама. – Глаза Грейс снова смотрели в никуда. – Я просто сыта здесь всем по горло.

Лоррейн во все глаза смотрела на дочь, пытаясь растолковать себе негодование, мелькавшее в ее утомленных глазах. Грейс выглядела изможденной. Она хоть ела как следует? Лоррейн сомневалась в этом. Неудивительно, что под давлением внеучебной нагрузки и маячивших экзаменов Грейс разражалась гневом и строила какие-то безумные планы. К утру это настроение наверняка пройдет.

– Прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, – произнесла Лоррейн. Это был избитый ответ, будто взятый прямо из книги для родителей с советами по воспитанию детей. Лоррейн знала, что на самом деле это ничего не значит – не значит потому, что, если честно, у нее не было ни малейшего представления о нынешних чувствах Грейс.

– Мама, не беспокойся. Я переезжаю к Мэтту. Мы уже все обговорили. Я бросаю школу, и в ближайшее время мы поженимся.

«Нет!» – чуть не сорвалось с языка Лоррейн, но она усилием воли подавила взорвавшееся внутри возмущение. Все было слишком внезапно, и слова дочери звучали так решительно… Что это, черт возьми, Грейс вбила себе в голову? Лоррейн плеснула еще вина в бокал и обернулась. Грейс встала и принялась собирать учебники.

– Что ты делаешь? – Лоррейн сделала еще один глоток, и мерло обжигающей струйкой устремилось вниз по горлу.

– Убираю всю эту ерунду. И даже не пытайся меня разубеждать.

– И как же вы собираетесь содержать себя? – Лоррейн задрожала от одной этой мысли. Ее дочь, ее драгоценная Грейси, уходила из дома, бросала школу и выходила замуж! Плохой день превратился для Лоррейн в самый ужасный день ее жизни.

Грейс посмотрела на часы:

– Мы с Мэттом, разумеется, собираемся найти работу. Я уже разослала кое-куда резюме. – Она мимолетно улыбнулась, заставив Лоррейн почувствовать, будто это была целиком и полностью ее вина. Ну конечно, это ее проклятый промах! – Не волнуйся, мы уже все решили.

– И что же, по-твоему, скажет твой отец насчет этого бездумного плана? А как же твои экзамены, университет, вся твоя будущая жизнь? Родители Мэтта в курсе? – Лоррейн почувствовала, как раскраснелось лицо, а тело покрылось испариной. Типично для ее фазы гормонального спектра, хотя сейчас дело было не в приливе.

– Мама, – засмеялась Грейс. Только подумать, засмеялась! – Ты слишком остро реагируешь, как обычно. Ты не можешь запретить мне делать то, что я хочу. И – да, конечно, родители Мэтта в курсе. Они выделяют нам комнату в своем доме, пока мы не найдем собственное жилье.

Лоррейн вдруг почувствовала себя лет на десять старше, чем была несколько минут назад.

– Я даже не знала, что вы с Мэттом… – Она осеклась, пытаясь не допустить до сознания мысль о том, что ее дочь делила с Мэттом постель. – Я и не думала… – Лоррейн хотела добавить «…что это так серьезно», но не смогла завершить фразу. – Почему ты не хочешь жить здесь, с нами, со своей семьей? А как же Стелла?

– Мама, брось! – Грейс резко откинула назад волосы. – Мы любим друг друга. Мы помолвлены.

Она вытянула левую руку, чтобы похвастаться тонкой полоской золота с маленьким поблескивающим камнем. – Мэтт собирается купить мне получше, как только сможет себе позво…

– Ты глупая, глупая маленькая девчонка! – закричала Лоррейн. – Неужели ты и правда думаешь, что у меня есть время выслушивать эту чепуху? – Лоррейн уже заметно трясло, но она продолжала бушевать: – Выброси эту нелепую идею из головы прямо сейчас! Лучше пойди и займись уроками или сделай что-нибудь полезное, например погладь блузку!

– Ты уже все забыла, не так ли, мама? – Грейс стояла, уперев руки в бедра, ее подбородок выдавался вперед, а высокие скулы горели румянцем. Ее глаза с темными кругами казались запавшими, и Лоррейн не могла в который раз не заметить, какой же худенькой она выглядела. Ну да, разве она не носила эту юбку целую вечность? – Когда-то ты обещала мне: что бы ни произошло, как бы я ни поступила, кем бы я ни стала, ты будешь любить меня, поддерживать меня и уважать меня.

Слова вылетели, как пули, поразив Лоррейн прямо в сердце. Она и в самом деле когда-то произнесла эти слова, в ту пору Грейс было, кажется, лет шесть-семь.

– Так покажи мне, что ты действительно говорила это всерьез, – сказала Грейс, выходя из кухни и тихо закрывая за собой дверь.

К тому времени, как Адам вернулся домой, она «уговорила» большую часть бутылки.

Часом ранее Лоррейн отнесла наверх кое-какую еду.

– Милая? – Она постучала в дверь спальни Грейс и оставила поднос на полу снаружи. – Здесь ужин.

Не дожидаясь ответа, Лоррейн принялась спускаться вниз по лестнице, прекрасно зная, что дочь, как хитрая лиса, скорее поддастся искушению открыть дверь и забрать еду, если она не будет стоять там, готовая в любую минуту наброситься с выяснениями. На кухне Лоррейн налила себе еще вина.

Боже, ей сейчас отчаянно хотелось курить! И тут Лоррейн вспомнила о пачке сигарет, припрятанной за винным шкафчиком на всякий случай, – главным образом, для их с Адамом друзей Сэл и Дэвида, которые иногда заглядывали на ужин. Усаживаясь на ступеньки черного хода, они затягивались сигаретами и выдыхали дым, пьяно хихикая, а в это время некурящий Адам сидел за столом один и сыпал в их адрес обидными выпадами и медицинской статистикой.

– Бедняга Адам! Он тоже дымит, но по-своему, – заметила однажды Сэл сквозь приступ клокочущего смеха. Тогда это казалось уморительным.

Лоррейн оттолкнула липкие бутылки «Саузен комфорт» и «Бейлис», распитые по случаю Рождества. Вот, точно, здесь. Сзади. За спиртным действительно маячила красно-белая пачка «Мальборо». Лоррейн достала ее и тряхнула. Пачка оказалась неполной, но несколько сигарет внутри осталось.

Через пару минут Лоррейн уже стояла в саду за домом, спрятавшись в тени гаража, дрожа, замерзая и ругая себя за то, что не надела перчатки, а заодно и пальто с шарфом, и затягиваясь так глубоко, с наслаждением, как это могло быть только с самой первой сигаретой, выкуренной давным-давно. Это казалось чертовски восхитительным!

Переминаясь с ноги на ногу, чтобы окончательно не замерзнуть, Лоррейн позволила шокирующим новостям о Грейс постепенно дойти до сознания. Она уходит из дома? Выходит замуж? Дочь явно не шутила. Адаму еще предстояло пройти через отвратительное, нарастающее осознание. Что ж, по крайней мере в этом она, Лоррейн, оказалась на шаг впереди мужа, хотя теперь и жалела о том, что поначалу отреагировала так бурно. Лоррейн понимала, что слишком погорячилась, но виной тому стало жесткое заявление Грейс. Неужели жизнь дочери была такой невыносимой, что ей даже захотелось переехать в другую семью? Если честно, больше всего Лоррейн уязвляло именно это.

Вдруг совсем рядом послышался шум. Кто-то открыл дверь с черного хода, и луч света упал на погруженную во тьму лужайку.

– Рей?

«Черт возьми, не называй меня так!» – ругнулась про себя Лоррейн.

– Ты здесь? – донеслось до нее низкое бурчание. – Ты должна была забрать Стеллу.

И дверь захлопнулась.

«Вот дерьмо!» – яростно мелькнуло в голове Лоррейн.

Она выбросила недокуренную сигарету, залпом выпила оставшееся вино и оставила бокал на низкой стене рядом с гаражом. Потом бросилась к кухонной двери, чувствуя, как ее шатает, чуть ли не валит с ног. Лоррейн ввалилась в тот самый момент, когда Адам выходил из кухни, приобнимая за плечи Стеллу.

Обернувшись, он впился в жену злобным взглядом:

– Ты забыла о ней! Она звонила тебе, но ты не отвечала.

– Стел, прости, милая! Время пролетело незаметно, и… – Лоррейн бросилась к крану, налила стакан воды и опрокинула в себя. От ее пальцев отвратительно пахло.

– Что стряслось, мама? Ты сердишься на папу?

– Нет, милая, не сержусь, – поспешила заверить Лоррейн, подумав: «Я скорее сержусь на саму себя».

Она взглянула на часы. Десять тридцать. Завтра ей нужно быть на работе в шесть. – Мне пора спать, как и тебе. Кроме того, я хочу перекинуться парой слов с твоим отцом.

Каждый раз, когда она произносила «твой отец» вместо «Адам» или «папа», это сулило грядущие неприятности. Адам скривился и зевнул.

– Тогда спокойной ночи, мама. И не беспокойся, что не забрала меня вовремя. Мама Кейт не возражала. Она сказала, что ты, вероятно, работаешь. Ловишь преступников и все такое. – Стелла чмокнула родителей и отправилась наверх.

Только когда дверь спальни младшей дочери со стуком закрылась, Лоррейн заговорила снова.

– Тебе это не понравится, – предупредила она мужа. – Сядь.

Адам нахмурился и остался стоять на месте.

– Что-то выяснилось по расследованию?

Лоррейн покачала головой.

– Это Грейс. – Увидев встревоженное лицо Адама, она поспешила замахать руками. – Она наверху. С ней все прекрасно. – Она помедлила и многозначительно добавила: – Прекраснее не бывает.

– В чем дело? – Адам скрестил руки на груди.

Теперь, глядя на его сильные предплечья, Лоррейн чувствовала небольшое облегчение оттого, что он дома и вот-вот разделит с ней это непомерное бремя.

– Скажи мне.

– Она бросает школу и выходит замуж, вот так, – выдавила из себя Лоррейн. Произнести это было ох как непросто…

Адам подошел к шкафчику для спиртного, извлек оттуда бутылку скотча и налил себе стакан. Усевшись, супруги долго смотрели друг на друга с противоположных концов стола. Дом погрузился в тишину, нарушаемую лишь тиканьем больших кухонных часов, которое вдруг стало казаться ужасно громким.

Адам провел ладонями по лицу.

– Боже мой… Неужели это правда? – только и произнес муж.

«Он устал и явно уже не волнуется, как выглядит в данную минуту», – с долей сочувствия подумала Лоррейн. Сейчас ей казалось, будто вся семья рушится вокруг нее.

– И она будет жить у родителей Мэтта, пока они с Мэттом не найдут работу и собственное жилье.

– Она нарочно тебя доводит. Это просто выдумка, чтобы тебя позлить.

– Думаю, она говорила об этом довольно серьезно. – Лоррейн знала, когда дочь прибегала к пустым угрозам. Сейчас все было иначе.

– Но почему?

– Потому что она явно нас ненавидит. Или, скорее, она ненавидит меня. И из сказанного ею я поняла, что она спит с Мэттом.

– Черт возьми, – яростно бросил Адам. – Ты пробовала хоть как-то вразумить ее?

Дверь кухни вдруг открылась, и на пороге возникла Грейс с подносом в руках. Она съела принесенный Лоррейн ужин.

– Спасибо, мама, – спокойно, будто ничего не случилось, поблагодарила Грейс и поставила тарелку в посудомоечную машину.

Адам уставился на нее, потеряв дар речи.

– Я знаю, о чем вы тут разговариваете, – сказала Грейс, распрямив плечи и вытянувшись.

По лицу дочери Лоррейн понимала, что она плакала, хотя и держалась теперь изо всех сил, чтобы не выдать этого.

– Милая… – начала было Лоррейн. И тут же осеклась. Милая – и что дальше? Милая, нам бы хотелось, чтобы ты была благоразумнее? Милая, нам бы хотелось, чтобы ты больше походила на свою сестру? Милая, нам бы хотелось, чтобы тебе снова было одиннадцать?

– Что, мама?

– Мы с папой только что обсуждали… говорили об этом, ну, ты понимаешь, о твоем решении выйти замуж. О том, что ты собираешься уйти из дома.

– Я на самом деле не шучу, – заявила Грейс. – На тот случай, если вы думаете, что эта блажь пройдет.

Она сверкнула подаренным по случаю помолвки кольцом, демонстрируя его отцу, и добавила:

– Этого не будет.

Адам и Лоррейн испытали момент ужаса, причем каждый – по-своему. Лоррейн – внутренне, ее сердце дрогнуло и сжалось в материнской груди. Адам же ссутулился, его кулаки теперь сосредоточенно сжимались и разжимались. Нет, не такую жизнь они планировали для своей дочери!

Наконец Адам хватил кулаком по столу, заставив стакан подпрыгнуть. Потом разъяренный отец поднялся, грозно возвышаясь над дочерью. Грейс сделала шаг назад.

– Черта с два! – взревел Адам.

Грейс вылетела из кухни.

Вздохнув и бросив возмущенный взгляд на Адама, только осложнившего ситуацию, Лоррейн поспешила за дочерью.

А потом, наверху, Лоррейн сидела рядом с Грейс, бросившейся на кровать прямо в одежде. Гладила дочь по спине, по волосам, по плечам, спрашивая себя, как же та могла даже помышлять о том, чтобы так легкомысленно выбросить свою жизнь на ветер. От Лоррейн требовалась колоссальная сила воли, чтобы шептать всякую чепуху о том, что все будет в порядке, что все как-нибудь наладится, что она совершенно не сердится. Так Лоррейн, должно быть, и заснула, потому что, проснувшись и продрав сначала один глаз, а потом и другой, обнаружила, что лежит, свернувшись калачиком, рядом с дочерью, а за окном уже светло.