42

Несмотря на то что стажера Лёфгрена сейчас словно подменили и он был чуть ли не сама любезность и вроде бы по большому счету говорил правду, Левин все равно решил, что парень показал себя с лучшей стороны в первый раз, когда препирался с ними.

Как только Эрика Рональдо Лёфгрена вычеркнули из списков подозреваемых в убийстве, он, похоже, посчитал себя свободным от джентльменских обязательств не рассказывать о своих сексуальных отношениях с Линдой. В первый раз все случилось в середине мая в деревенской усадьбе ее отца. И официальным поводом для их встречи стало желание посмотреть вместе футбольный матч по телевизору. На том все не закончилось и продолжалось еще месяц, вплоть до конца семестра в полицейской школе, когда они расстались. Они встречались наедине четыре-пять раз, и, за исключением первого, все происходило в квартире Лёфгрена в Векшё. Один раз ходили в кино, другой — в кафешку, но главным образом смотрели телевизор и видео, просто расслаблялись и занимались сексом.

— И кто же решил поставить крест на этом? — спросил Левин.

Не совсем ясно, по мнению молодого Лёфгрена. Они в любом случае разбежались бы, но если говорить о том, кто выступил в роли инициатора, то по большому счету он.

— У нас ничего особенно и не получилось, — констатировал Лёфгрен и пожал плечами. — Линда была хорошей и веселой девушкой, красивой и в принципе в сексе знала толк, хотя и не так, чтобы голову сносило. И уж точно я не лежал и не грыз подушку, когда ее не было у меня дома. Поэтому предложил отмотать ленту назад и снова стать друзьями. Не спать больше вместе.

Какого рода сексом они занимались? Что предпочитала Линда в этом плане? И кто брал на себя инициативу, если существовали какие-то изыски в данной сфере их отношений.

Обычным нормальным сексом, не слишком много и не слишком мало тоже, по оценке Лёфгрена, и именно он, естественно, заботился, чтобы запустить процесс.

— Она ведь была хорошо тренированной. Это помогало ей, но пахать-то приходилось мне. Я рулил, а она работала вторым номером, скажем так. Тоже неплохо, но до идеала далеко. Я знаю, что нельзя говорить о ней так, ведь она мертва, но поскольку сейчас это так важно для вас… Пожалуй, речь шла о шести-шести с половиной по десятибалльной шкале, но отчасти благодаря ее красоте. Во-первых, сказывался недостаток опыта с ее стороны, а во-вторых… и я знаю, что это звучит не лучшим образом… но ей не хватало изюминки.

— Насколько я понял, ты собаку съел по части женщин, именно поэтому задаю тебе такой вопрос.

Левин задумчиво кивнул Лёфгрену, хотя с удовольствием взял бы стул, на котором сидел, и разломал его о голову собеседника.

— У тебя не возникало впечатления, что Линду интересовал несколько более жесткий секс? Если бы понадобилось раскочегарить ее по-настоящему, я имею в виду? — продолжил он.

— Нет, — сказал Лёфгрен удивленно. — Подобное я заметил бы в любом случае. Я имею в виду, будь у нее такое желание, она все, естественно, получила бы. Я абсолютно уверен, что ее устраивала обычная стандартная программа, вот она ее и получала.

Прежние парни Линды, ее отношения с родителями, друзьями, подругами, товарищами независимо от пола?

Они особенно об этом не разговаривали. Прежнего парня она, само собой, называла. Полный ноль как любовник, если верить тому, что Линда рассказывала Эрику Роланду Лёфгрену. Относительно друзей и товарищей — все разговоры сводились главным образом к ее подружкам. В общем, ничего странного, по мнению Лёфгрена, поскольку он также знал большинство из них и вдобавок спал с парочкой.

— Линда знала об этом? — спросил Левин.

— Нет. Ты что рехнулся, Левин, ни в коем случае. Это же азбука. Никогда не рассказывать подобное девицам. Только они болтают между собой о таком. Я имею в виду, что, если бы я трахался с девчонкой кого-то из моих друзей, у меня хватило бы ума не сообщать ему об этом. Иначе мне бы ноги переломали.

— То есть Линда вполне могла знать, что ты спал с двумя ее подругами, — констатировал Левин.

— Она, во всяком случае, мне ничего не говорила, — сказал Лёфгрен угрюмо. — Но, конечно, могла знать. — Он пожал плечами. — Девицы ведь болтают черт знает о чем.

По словам Лёфгрена, существовал человек, который значил для Линды больше, чем все остальные, вместе взятые. А именно ее отец.

— Она же была папенькиной дочкой, — сказал Лёфгрен. — Ее чертов папаша постоянно незримо присутствовал где-то рядом. Она получала все, на что показывала. Ей не требовалось даже просить об этом. Все как в сериале «Беверли-Хиллс». Я не знаю, встречался ли ты с ним, но они ведь фактически… были… дьявольски похожи. Будь они одного возраста, их принимали бы за двойняшек. Он звонил ей через каждые четверть часа. Однажды вечером, когда мы были у меня, он трижды набирал номер ее мобильника. И они болтали между собой, хотя им, собственно, не о чем было разговаривать. «Привет, малышка». — «Привет, папа». — «Забыл кое-что тебе сказать, малышка». Ну и все в таком духе.

Лёфгрен сделал вид, что держит возле уха телефонную трубку.

— Тебе не нравился отец Линды? — спросил Левин.

— Дело вовсе не во мне, — постарался объяснить Лёфгрен, — а скорее в нем самом.

— По-моему, ты встречался с ним всего один раз, — заметил Левин.

— И этого хватило за глаза, — усмехнулся Лёфгрен. — Я сразу же увидел, что он думает обо мне. Я имею в виду, о таких, как я.

— О чем ты? — спросил Левин.

— О его отношении к цветным, — объяснил Лёфгрен. — В его маленьком мире все остальное уходило на второй план. На таком, как я, изначально ставился крест. Наверняка он не случайно прожил в США черт знает сколько лет. Папаша Линды — настоящий расист.

— Но сама Линда ведь не была такой, — возразил Левин.

— Нет, по ее представлениям, следовало хорошо относиться к людям вроде меня. Я на сто процентов уверен, что она действительно так думала. На самом деле любила мне подобных именно из-за того, что мы такие. Тебе это не кажется забавным?

— Вы разговаривали с Линдой об этом? — поинтересовался Левин.

По словам Лёфгрена, это было всего один раз. Тогда он поделился своим впечатлением о ее отце и заявил, что тот наверняка расист.

— Она ужасно помрачнела, — сказал Лёфгрен. — И само собой, согласилась со мной, но потом принялась болтать, что это не его вина. Якобы чуть ли не все его поколение такое, и вообще он добрейший человек, и если он к кому-то плохо относится, то речь идет о лишь об отдельных людях, ну и несла всякую прочую ерунду.

— А ее мать? — поинтересовался Левин. — Какого мнения она была о своей матери?

— Не слишком хорошего, на мой взгляд, — поведал Эрик Роланд и криво усмехнулся. — Они обычно ужасно собачились, и я даже однажды слушал их перебранку, когда они разбирались по телефону. Чисто кошачья свара.

— Я думал, Линда достаточно часто жила у своей матери?

— Когда находилась в городе — да, и когда знала, что мамаши нет дома. В противном случае уезжала домой к папочке. Порой даже брала такси от кабака здесь в Векшё, чтобы добраться туда, пусть ехать далеко и стоило пять сотен.

Лёфгрен покачал головой.

— Но откуда у нее такая злость по отношению к матери? — спросил Левин.

— Я думаю, тоже из-за папочки, поскольку он ведь был богом для нее, — сказал Роланд. — Она говорила, что именно мать бросила отца, ее интересовали только деньги и все такое. Она якобы подвела папочку, из-за нее он получил инфаркт и прочую дребедень.

— Ты когда-нибудь встречался с матерью Линды? — спросил Левин.

— Однажды, — улыбнулся Лёфгрен. — Я поздоровался с ней на улице, когда мы с Линдой и еще кучей товарищей по полицейской школе собирались немного расслабиться. Это случилось весной. Еще до того, как мы состыковались в буквальном смысле. Я просто поздоровался с ней. С матерью Линды, я имею в виду.

— И какое впечатление она произвела на тебя? — спросил Левин.

— Она выглядела чертовски красивой. Работает учительницей.

— Тебе больше ничего не пришло в голову? — поинтересовался Левин.

«Ты же наверняка что-то недоговариваешь»..

— О’кей, — ухмыльнулся молодой Лёфгрен. — Она была дьявольски аппетитной. Хотя ей, наверное, по крайней мере сороковник стукнул.

— Объясни-ка мне, старику, поподробнее, — попросил Левин.

— Речь опять же об изюминке, — сказал Роланд. — Если ты спросишь меня, то у мамаши Линды тут явно десять баллов. Понимаешь, о чем я говорю? Я бы не колебался ни секунды, поставь она вопрос напрямую.

— По-моему, я соображаю, куда ты клонишь, — кивнул Левин.

— И это как раз очень странно, — заметил Роланд. — Понимаешь, Линда и ее мать диаметрально отличались друг от друга. Линда была приятной и симпатичной девушкой, хорошим товарищем. А ее мамаша, пожалуй, дьявольски крутая женщина. Наверное, с ней можно совершить путешествие в неизведанные дали.

— Вот как, — сказал Левин и кивнул задумчиво.

«Вот, значит, как…»