Кэтрин выходит из тени пыльных рождественских декораций. Она бледная, осунувшаяся, цвет лица почти серый, но у нее в руке нож.

Возможно, Анне удалось ее увидеть, а может, интуиция подсказала, что Кэтрин приближается, но в любом случае она поворачивается в ее сторону, предоставляя мне шанс. Я уже на ногах, готова к нападению – она видит это и переводит пистолет на меня.

Лезвие ножа находит цель. Вспыхивает красное пятно крови, и пистолет падает.

Анна тянется к ее горлу, но уже поздно, ее взгляд говорит о том, что и она это понимает.

Анна поворачивается, словно хочет что-то сказать Кэтрин, и та наносит второй удар. Я не вижу, но понимаю, что она делает. Я сижу на полу около Йоханссона, в моем рту все еще кляп, а руки связаны. Господи, прошу тебя, нет…

Наступает момент, когда Анна замирает и падает.

Эти вещи я вспомню уже много позже.

Лежащего передо мной Йоханссона с простреленным лицом и обращенными вверх глазами. Кэтрин, отчаянно старающуюся вставить в горло Анны трубку.

Бегущих людей, руки, подхватывающие меня, чтобы оторвать от тела Йоханссона. Орущего что-то в телефон Пауэлла. Незнакомое лицо перед глазами. (Кляп вынут, руки мои уже развязаны.) Безжизненно повисший сломанный палец. Крик: «Уведите ее отсюда!»

И борьба, непрекращающаяся борьба.