В два часа ночи в субботу я стою в переулке в районе Уондсуэрта и сжимаю в руке ключи. Стоит мне вставить ключ в замочную скважину, как за спиной раздается мужской голос:

– Вам ведь не хочется туда идти.

Оборачиваюсь. Из темноты ко мне направляется пожилой мужчина с пакетом из супермаркета.

– В этом месте бывают плохие люди, – говорит он. – Вам надо быть осторожной.

На улице никого, кроме нас. Впереди на главной улице района светится огнями магазин, торгующий дисками, дешевыми моющими средствами и огромными пакетами сладостей. Может, человек идет туда, и путь через этот переулок для него кратчайший?

– Видите, они забили окна щитами, но это никого не останавливает, их сломали. Тут дело в наркотиках. – Он уверенно кивает. – Наркотики, что же еще.

Поравнявшись со мной, мужчина не проходит, хотя я делаю шаг в сторону, чтобы освободить ему дорогу, а останавливается и выжидательно смотрит на дверь.

– Помню я это место, еще когда оно работало. Давненько я там не бывал.

Сейчас мне меньше всего хочется слушать ностальгические воспоминания. Поворачиваю ключ и обращаюсь к старику:

– Говорите, небезопасно? Тогда наденем это. – Я показываю ему яркую желтую строительную каску. Она очень заметна, но иногда это мне на руку.

– Что же вы будете делать? – спрашивает старик.

Дверь открывается, и он проходит за мной в кромешную темноту помещения. В нос ударяет зловоние фекалий.

Я решительно прохожу внутрь.

– Здоровье и безопасность, дружище, – произношу я.

Мужчина не отступает ни на шаг, впившись в меня взглядом серых глаз. Я смотрю в них и перевожу взгляд в темноту.

Помещение представляет собой некогда заброшенный паб в стиле короля Эдуарда, простоявший заколоченным последние три года и постепенно разрушающийся в ожидании новых хозяев.

Я вхожу через боковую дверь для персонала, затем прохожу по коридору. В темноте воздух становится еще более влажным и липким.

Поворачиваю фонарь в разные стороны, луч освещает горы мусора на полу. Поблескивают использованные иглы. Узкая лестница слева ведет на второй этаж. Там расположены спальни с ванными в пятнах ржавчины, валяются сломанные лампы, вырванные провода… а может, здесь специально все искорежено? Я остаюсь внизу, не поднимаюсь. Мы условились встретиться на первом этаже. Рядом с лестницей пожарная дверь. Я открываю ее и сразу слепну.

Закрываю глаза поднятой рукой. За полосой яркого света стоит Уитман.

– Лора, откуда вы знаете это место?

Снаружи его людей нет.

– Вы пришли один?

Кажется, он кивает.

– Как вы это объяснили?

Уитман вздыхает.

– Сказал, что ему надо встретиться с одним человеком из прошлого, а тот не хочет светиться.

– Их удовлетворил ответ?

– Им за это платят. – В его голосе слышится неуверенность. Возможно, он думал, что это будет проще, чем оказалось.

Наконец, глаза привыкают к свету. Уитман указывает в сторону бара. При свете фонаря лицо его кажется еще более мрачным.

– Он там. Не скажу, что с ним все в порядке.

Уитман проходит вперед и закрывает за собой дверь запасного выхода. О чем бы ни шел разговор, он не желает это слышать.

Заколоченные окна бара выходят на главную улицу. Сквозь них в помещение проникает шум улицы – рев двигателей, звуки музыки бангра из проезжающей машины, голоса проходящих людей. В щели прорывается свет. Двери, некогда открытые и приглашающие всех желающих, плотно заколочены. Еще одна дверь со стеклом зияет пустотами – осколки разбросаны по полу рядом. Луч моего фонаря скользит по стенам: горы мусора и пустых бутылок, следы пребывания наркоманов, граффити на стенах.

Йоханссон сидит на корточках, прислонившись к дальней стене, он похож на каменную статую. Мрак сделал его черты размытыми, но когда он встает и произносит: «Карла», я едва не вскрикиваю.

Отек спал вниз, синяки придают лицу переливчатый цвет от пурпурно-красного до желто-коричневого.

Его вид говорит мне обо всем. Борясь с желанием прикоснуться к Йоханссону, прячу руки в карманы, и какое-то время мы стоим молча.

– Это точно она? – наконец выдавливаю из себя я.

– Она.

– Ее нет ни в одном списке. Ни среди волонтеров, ни среди персонала или заключенных.

Имя стерто из всех списков, и некто желает ее смерти. Мне все это не нравится. Очень не нравится.

– Это точно она, – повторяет Йоханссон.

Я с трудом справляюсь с волнением. Пока.

– Так что же там произошло? Мы тебя искали. Отслеживали камеры.

– У вас есть доступ к видеонаблюдению?

– Теперь есть. Пришлось подождать – получилось только в среду. Уитман сказал, тебя нашли в лагере Кийана.

– Кийан не знает, кто я. – Лицо Йоханссона поворачивается к свету.

Теперь я замечаю порезы на ушах, на щеках и у глаз.

Потом он рассказывает мне все подробно, тихим голосом, почти равнодушно, словно это его не касается или касается лишь отчасти. О разговоре с Кийаном, о ночи в камере, но не о том, как его избивали. Пару слов о маленьком человеке по имени Джимми, но без деталей, не уточняя, что с ним сделали, или, по крайней мере, что Йоханссон ожидал от них. Вкратце о том наказании, которое не настигло его лишь благодаря появлению спасшей его Кейт с ножом.

– Это борьба за власть, – заключает он. – Между Кейт с Кийаном и Брайсом. На следующий день она поплатилась за то, что помогла мне.

– Она заключенная? Ты уверен? Не врач-волонтер?

– Она кого-то убила. Сама мне сказала.

– Убила? – Этого нет ни в одном отчете. – Информацию стерли.

Йоханссон кивает:

– Филдинг мне рассказал.

Врач, совершивший преступления и помещенный в тюрьму. Что в ней особенного? Я вопросительно смотрю на Йоханссона, но он молчит. Ему больше нечего добавить.

– Так чего же хочет Филдинг? – продолжаю я. Впрочем, кажется, я уже знаю.

Йоханссон запускает руку в карман и передает мне лист бумаги. На нем столбики цифр.

Координаты. Такой же я несколько часов назад получила от Филдинга. Я возвращаю листок.

– Невысокое здание в юго-западном секторе Программы. Хоутон-стрит. Одна камера внутри. Я проверила, но немного увидела. Бетонный пол, кирпичные стены. – Стены изрисованы граффити, единственное, но огромное окно разбито и выломано.

– Он сообщил о резервуаре?

– Сообщил. Его вполне возможно открыть. Поддельные путевки на работы и сказка о безопасности. Скажем, что внутри токсичная жидкость, никто не станет проверять, что там, прежде чем закрыть люк. – Я замолкаю на несколько секунд и продолжаю: – Но если она так важна для Кийана, он может спохватиться, когда она исчезнет. Могут вспомнить и про резервуар.

– К тому времени меня там уже не будет, – говорит Йоханссон.

– Это инициатива клиента, верно? – Йоханссон кивает. Конечно, как иначе. Не похоже на стиль работы Филдинга, такое количество деталей. – Филдинг сказал, что клиенты гражданские, но для гражданских они слишком хорошо осведомлены о Программе. У них там свои люди, зачем они используют тебя?

– Она врач Кийана. В Программе ее никто не тронет.

– Раз так… – Он и без меня должен понимать, насколько велик риск, если у клиента свои люди в Программе. Они могли сообщить им все о заброшенном гараже. Они могут ждать прибытия Йоханссона, а потом заплатить киллеру, чтобы убрать ненужного исполнителя. – Что сказал об этом Филдинг?

– Он сказал, что мне лучше не браться за это.

Филдинг верен самому себе? Преувеличивает риск, зная, что Йоханссон, как всегда, лишь с удвоенным азартом ринется в дело? Ведь известно, что чем сложнее заказ, тем сложнее заставить Йоханссона от него отказаться.

– Кто выполнит его, если не ты?

– Парень с ножом.

Образ засел в голове Йоханссона. Подонок Филдинг вновь пустил за ним призрак Терри Канлиффа.

– Но сможет ли этот парень подобраться к ней?

Йоханссон качает головой.

– А ты?

– Я работаю вместе с ней в клинике. – Йоханссон отводит взгляд. – Туда привезли парня с ножевым ранением. – Он пожимает плечами, позволяя мне самой догадываться о дальнейших событиях.

Он обучен многому, мне это известно.

– Полагаешь, она пойдет с тобой в гараж? Зная личное дело Райана Джексона? Она пойдет на прогулку с таким мужчиной?

– Я сказал им, что сижу за двойное убийство, что я их застрелил. И ничего больше.

Они, скорее всего, решили, что он гангстер. Он не скажет им правду, ведь она должна доверять Райану Джексону.

Итак, что мы имеем? Заключеная в Программе, о которой нигде не упоминается. Покрытое тайной убийство. Гражданский, желающий ее уничтожить, не просто убить, а уничтожить совершенно, словно этого человека никогда не было на свете. И этот человек знает о Программе больше, чем положено гражданским лицам.

Этот человек сам решает, как и когда должен быть нанесен удар. Он даже может следить за тем, как это произойдет…

– Хочешь, чтобы я выяснила, кто клиент? Убедилась, что он надежен?

– Филдинг никогда не назовет его имя.

Пропади пропадом этот Филдинг со своей теорией анонимности. Слежка за ним ничего нам не даст. Он слишком давно в этом деле. Мы можем ходить за ним год, слушать все звонки и читать почту, но нужный звонок мы не услышим, а письмо не увидим. Что ж, игра началась, с этого момента его контакты с клиентом будут минимальны.

– Ладно, что насчет объекта?

– Он сказал, что смерть была отвратительной, клиент до сих пор не может об этом говорить.

– И тем не менее составляет план ее убийства… Значит, это личное. Убит член семьи, кто-то близкий.

Правосудие однажды их подвело, и они не позволят этому повториться. В этом причина необходимости уничтожить тело; если его найдет полиция, их могут заподозрить.

– А что, если я смогу выяснить имя клиента? Если мы узнаем ее имя, сможем узнать имя жертвы и выйдем на клиента.

Ледяной взгляд Йоханссона наводит на мысль, что мне не надо выходить на клиента.

Он вспоминает все свои прошлые дела, но это для него особенное.

– В любом случае, – говорю я, – у тебя меньше трех недель. Больше мы не можем тебе дать.

– Этого достаточно.

Я собираюсь уходить, и он меня останавливает:

– Карла?

Поворачиваюсь к нему. Темнота скрывает изуродованные черты лица.

– Над ее личным делом хорошо поработали. Там ничего не осталось. Ты ничего не найдешь.

– Всегда что-то остается.

Мы молча смотрим друг на друга, потом он произносит:

– Она обо всем знает.

– Она тебе расскажет?

Йоханссон не отвечает, а через пару минут разворачивается и уходит.

Уитман ждет по ту сторону двери.

– Возвращаем его, верно? – А он не дурак. – Я думал, у нас проблемы.

– Видимо, нет.

Я возвращаюсь домой к тому времени, когда за Йоханссоном уже можно наблюдать в камеру. Он пробирается через горы мусора, отделяющие здания от забора, расположенного по периметру. Уже темно, но луч прожектора выхватывает его сосредоточенное лицо. Через несколько минут камера переключается, он пропадает из вида.

Потеряв надежду, я включаю другую камеру и вижу кирпичную стену, граффити, разбитое окно. Это и есть гараж.

Йоханссон говорит, что сможет ее туда затащить. Он уверен, что беспрепятственно проведет ее по всей территории Программы. Он приведет ее в этот гараж.

Кейт. Ее зовут Кейт. Когда-то она была врачом…

Прошло несколько часов, а я все еще смотрю на экран компьютера. На нем изображение женщины. Я внимательно разглядываю ее черты – блондинка с чуть растянутыми в улыбке губами – и копаюсь в своей памяти. Пока мне не удалось ничего отыскать.

Могли ее волосы быть другого цвета во время нашей встречи? Может, они были длиннее? Темнее? Затянуты в хвост? Или убраны наверх? Я не знаю. Забудем про этот костюм – нет, пожалуй, костюм такой, надо забыть о ее состоятельности и хорошем вкусе, допустим, это просто костюм. Она использует свою улыбку как броню. Или оружие.

Перед глазами возникают лица с документов из протоколов полиции, анкет для приема на работу. На большинстве документов на фотографиях люди не улыбаются. Резкое освещение делает их кожу белее, даже с макияжем лица выглядят блеклыми и невыразительными.

Эта фотография не такая.

Я слишком долго сижу в неудобном положении. Ноги стали холодными, правое плечо затекло, да и пальцы, лежащие на «мышке», одеревенели. Пытаюсь пошевелиться, но тело меня не слушается, приходится заставлять суставы разгибаться. Поднимаюсь, разминаю пальцы и выгибаю спину. Пройдя по кабинету, подхожу к окну. От жирной поверхности воды отскакивают искры, но док выглядит мрачно и угрожающе… Желая выкинуть из головы все мысли и отвлечься, начинаю пересчитывать движущиеся по дороге машины такси, но перед глазами вновь встает лицо с загадочной улыбкой. Я знаю эту женщину.

Возвращаюсь к столу. Еще одна база данных и череда фотографий жертв преступлений. Большинство с кровоподтеками, выбитыми зубами и черными кругами под глазами. Их лица пусты, и это уже не игра света. Она не может быть одной из них. Я видела ее, она не может быть жертвой.

Закрываю базу данных, выхожу в Интернет. Настраиваю параметры поиска. И…

Есть совпадение!

Измотанная бессонницей и избытком кофеина, я на мгновение решаю, что ошиблась, что мой уставший мозг подшучивает надо мной.

С экрана на меня смотрит она: уверенная, широко улыбающаяся женщина. Ссылка внизу предлагает перейти в блог.

Перечитываю информацию раз, другой, третий.

Я ожидала многое, но только не это.