38

В то время как Бекстрём стоял на кухне и возился со своим недавно приобретенным автоматом для приготовления эспрессо, Анника Карлссон попросила разрешения осмотреть его жилище.

– Чувствуй себя как дома, – сказал Бекстрём, ему ведь нечего было бояться. В выходные его финская официантка использовала свой свободный день, чтобы навести порядок у него в квартире. – Я сам буду гидом для тебя, – добавил он.

И прежде всего показал ей свою ванную, где недавно положили новый кафель, и новенькую душевую кабинку с эффектом парной, стерео и маленьким съемным стульчиком, на котором можно было сидеть и философствовать, в то время как вода потоками стекала по тебе, приводя в порядок и душу, и тело.

– Напор можно регулировать вот здесь на панели, – объяснил Бекстрём и показал, где и как все делается.

– Неплохо, – заметила Анника с восторженным блеском в глазах.

А потом он отвел ее в свою святая святых, в собственное производственное помещение, где в выходные расплачивался за чистоту в доме, отработав все сполна в своей шикарной кровати.

– Она же фирмы «Хестенс», не так ли? – спросила Анника Карлссон. – И конечно, стоит кучу денег, – продолжила она и надавила рукой на матрас.

– У тебя так здорово, Бекстрём, – вздохнула Анника, когда пять минут спустя они сидели в гостиной и наслаждались свежеприготовленным эспрессо с маленьким пирожным.

«Один этот придиванный столик наверняка стоил хозяину черт знает сколько». Она провела рукой по его черной столешнице.

– Мрамор, не так ли?

– Да, колморденский, – уточнил Бекстрём.

– Но как у тебя хватает средств на все это при твоей полицейской зарплате? – недоумевала Анника Карлссон. – Кровать «Хестенс», и плазменный телевизор, две штуки даже, и кожаный диван, и музыкальный центр «Банг'н'Улуфсен». Настоящие ковры на полу и твои наручные часы. Это ведь «Ролекс»? Ты получил наследство или выиграл в лотерею?

– Все благодаря бережливости, – ответил Бекстрём. У него не было никакого желания вдаваться в свои подработки помимо службы. Особенно с коллегой Карлссон. – Ты хотела поговорить о чем-то, – напомнил он с целью заставить ее поменять тему.

– Да, сейчас я должна набраться мужества, – сказала Анника Карлссон и дружелюбно на него посмотрела. – Есть вещи, о которых трудно говорить, как тебе наверняка известно.

– Я слушаю. – Бекстрём улыбнулся ей ободряюще.

– Если послушать тебя, то создается впечатление, что ты из тех коллег, у кого хватает предрассудков и кто уже немного устал от такой жизни. Из тех, какими слишком многие становятся при нашей работе.

– Я понимаю, о чем говоришь, – сказал Бекстрём. Он уже решил для себя, какой тактики ему придерживаться.

– Но все ведь не так просто. – Анника Карлссон энергично покачала коротко стриженной головой. – Я видела тебя в деле. Ты же самый грамотный сыщик, с которым я когда-либо встречалась. При всей твоей хамоватости, а ее тебе не занимать. Возьмем Акофели, например. Ты же единственный из нас сразу понял, что есть с ним какая-то странность. И когда мы стояли в хранилище и ты открыл банковский ящик, у меня создалось впечатление, что ты, наверное, ясновидящий. У тебя есть кто-то с паранормальными способностями в родне, Бекстрём?

– Не без этого, по линии матери, честно говоря, – солгал Бекстрём.

«Она была, по крайней мере, самой безрассудной женщиной во всем Седере», – подумал он.

– Я так и знала, – кивнула Анника Карлссон. – Я так и знала.

– Я очень набожен тоже, – сообщил Бекстрём и вздохнул. – Ничего странного, да будет тебе известно. Я был таким с самого детства и пронес мою веру через жизнь.

– Я знала это, Бекстрём. – Анника Карлссон с волнением посмотрела на своего шефа. – Я знала. Именно вера дает тебе силу. Совершенно необузданную энергию, которой ты обладаешь.

– Да, я понимаю, о чем ты, Анника, – сказал Бекстрём, подняв руку, чтобы остановить ее. – … Когда ты говоришь о моем отношении к окружающему миру. Дело ведь, к сожалению, обстоит так, что наша работа в конце концов вытягивает из нас все жилы, она дорого обходится и мне тоже. И я все чаще, как ни прискорбно, позволяю языку опережать мои мысли.

– Я рада, что мне удалось заглянуть за эту грань, – произнесла Анника Карлссон серьезно.

– Раз уж мы все равно коснулись столь щекотливых вещей, – сказал Бекстрём, – у меня самого есть тема, которую я хотел бы обсудить с тобой.

– Я слушаю, – отозвалась Анника.

– По-моему, ты излишне сурова с молодым Стигсоном.

– Да, но ты слышал ведь, как его понесло, когда он говорил о женщине… ну, с грудью, – сказала Анника Карлссон и на всякий случай показала на собственный бюст.

– Я знаю, – кивнул Бекстрём. – Чистая ахинея. Из худшего, что мне приходилось слышать на службе. Но, к сожалению, этому есть объяснение.

– О чем ты?

– Мне кажется, коллега Стигсон стал жертвой инцеста. В раннем детстве.

– Боже праведный. – Анника посмотрела на Бекстрёма широко раскрытыми глазами. – И он рассказал тебе об этом?

– Нет, – сказал Бекстрём, – о подобном они почти никогда не рассказывают, да будет тебе известно. Но я узнаю все явные признаки, и после того, как услышал его болтовню о соседке Даниэльссона, да, об Андерссон, той, с грудью, у меня почти не осталось сомнений, что он подвергся сексуальному насилию со стороны собственной матери. Меня нисколько не удивило бы, окажись сейчас, что мать Стигсона – точная копия нашей свидетельницы госпожи Андерссон.

– И что нам делать? – спросила Анника.

– Ждать, – сказал Бекстрём. – Нам надо помнить об этом, быть настороже и готовыми помочь, но ждать.