6
— Ты что, Вескет, рехнулся, гильдейских не признаешь? — возмутился Шенги, глядя в знакомую физиономию поверх нацеленного арбалета.
— Признаю, — непреклонно ответствовала физиономия, — а только проверить надобно. У всех ворот, что ближе к Аргосмиру, стоят наши люди. И кто-нибудь из «крысоловов»… э-э, из городской стражи, — поспешил поправиться Вескет, заметив, как возмущенно вскинулся его напарник-стражник. — Приказ Лауруша и короля: досматривать, что из-за Грани приносят!
В другое время Шенги посмеялся бы над обмолвкой приятеля, который назвал Лауруша раньше короля. Но сейчас Охотнику было не до шуток. Что еще за унизительный обыск? Да еще при учениках!
— Ты того… спокойней… всех так, не тебя одного! — поспешно забормотал Вескет, который знал, какие байки ходят о вспыльчивости Совиной Лапы. Слушать-то их занятно, а вот оказаться в числе их героев…
Шенги усилием воли заставил себя сдержаться. Он обязан думать о ребятишках. Еще неизвестно, допустят ли их до испытания. Злить Лауруша и идти наперекор Гильдии — значит сломать ребятам судьбу.
Охотник повел широким плечом, позволив котомке соскользнуть на траву.
— Гляди! Меня обыскивать тоже будешь? Могу и догола раздеться, только пусть ученица отвернется.
Вескет, обрадованный мирным исходом дела, предпочел не обращать внимания на явную насмешку.
— Что мы ищем, того под плащом не спрятать. Заглянем в котомки — да идите себе дальше.
— Слышь, — нервно перебил его стражник, — ты лучше сам поройся в тех котомках, а я оба арбалета подержу.
Подростки захихикали.
Вескет охотно отдал тяжелый арбалет «крысолову» и занялся обыском — весьма небрежно, как отметил про себя Шенги.
— Да я почти пустой иду, — уже мирно сказал Совиная Лапа. — Махнул через Грань, чтоб дорогу срезать…
— И кое-что подобрал по пути, верно? Шкурки хорошо продашь, они сейчас в цене.
— Шкурки еще по весне добыты.
— «Плавучими шишками», вижу, разжился?
— Взял пару горстей. А ученики этим добром котомки доверху набили.
— И молодцы, и правильно… А это что за славная вещица? — Вескет, бывалый Охотник, не дотронулся до колокольчика. Незнакомые предметы лучше не лапать.
— Так, наткнулся… — неопределенно ответил Шенги. — Да скажи толком, что ищешь?
— Это ты спроси у Главы Гильдии… Ну, молодые люди, показывайте, чем богаты!
Раз учитель позволил рыться в своих вещах, то ученикам трепыхаться не к лицу. Трое подростков неохотно развязали котомки. С Нургиданом и Нитхой заминки не было, а Дайру неловко дернул завязки, рассыпал содержимое сумы по земле и смущенно начал сгребать свои пожитки вперемешку с «плавучими шишками» — сине-зелеными наростами размером с кулак, которые вся компания по пути собирала на широких листьях «водяной колыбели».
Вескет с приветливой улыбкой помогал парнишке.
— А это что? — спросил он, подобрав с травы несколько пергаментных листов, сшитых вместе суровой нитью. Открыл наугад, прочел: — «…А они все спали, и не было на земле сна, подобного этому, и не будет впредь без воли Безликих…»
Последние слова Вескет произнес наизусть, не глядя в текст.
— Меня учитель заставлял эту главу зубрить, чтоб память лучше была. И еще про магов из Кровавой крепости. Чего ты при себе это таскаешь, паренек? Тоже учишь?
— Так, почитать взял, — буркнул Дайру. — Что, нельзя?
— Да можно, можно… Ну, Шенги, все в порядке. Лауруш сейчас в городе, наверняка будет рад тебя видеть.
— Да что случилось-то?
— Ой, разное… — Вескет незаметно указал глазами на охранника — мол, не поболтаешь при нем. — Да, вот еще… Как выйдешь на дорогу в город — не удивляйся.
— А что там такое?
— Помнишь место, где дорога поднимается на пригорок — и по правую руку Фазаньи Луга видны, как на скатерти?
— Ну, помню. И что там такого? Прилетел дракон и устроил себе на лугу логово?
— Девятнадцать драконов! — хохотнул Вескет. — Там луга сплошь уставлены цветными шатрами. Костры горят, люди бродят толпами… Так ты не подумай, что город в осаде. Оказывается, король еще по весне разослал приглашения по всем замкам. Мол, прошу пожаловать в гости на День Всех Богов… Да не только в наши замки послал, но и в силуранские и грайанские, что ближе к нашим границам. Вот и приехали девятнадцать властителей. Будут воинские игрища.
— Очень, очень занятно! Я про такие слыхал, а вот видеть не доводилось…
Вескет перевел взгляд на заинтересованные физиономии юных спутников Шенги:
— Ты мальцов на испытание привез? Удачи вам, ребята!
Подростки поблагодарили Охотника и двинулись вслед за Шенги по дну неглубокого оврага.
— Запоминайте путь. Выйдем в осинник, через него бежит проезжая дорога. А там и Аргосмир очень, очень близко. Эти Ворота самые удобные, а всего возле столицы — три прохода за Грань… Но кто же это в Гильдии рехнулся — чужим людям Ворота показывать?
— Тот Охотник сказал: у всех ближних Ворот стоят такие караулы, — напомнил Дайру.
Шенги искоса глянул на него.
— А ты зачем поволок с собой рукопись?
Уши Дайру запылали, но взгляд остался упрямым:
— Не верю, что вор взял рукопись случайно. Пусть уж она будет при мне!
* * *
— Очень, очень неудобно сваливаться человеку на голову без предупреждения. Может, он нездоров… или кто-то у него в доме гостит…
Нитха украдкой поглядывала на учителя и недоумевала: что с ним? Куда девалась привычная спокойная властность, ровная уверенность в себе, доброжелательная сила? Человек явно робеет, хотя и старается этого не показывать!
Дайру заметил то же самое — и посмеивался про себя. Все ясно! Перед встречей с Главой Гильдии знаменитый Шенги почувствовал себя мальчишкой. И понятно. Учитель всегда остается самым мудрым, самым сильным, самым главным. Даже если не про него, а про бывшего ученика рассказывают легенды по городам и деревням трех стран…
А Нургидан ни о чем таком не размышлял, просто глазел по сторонам. Он впервые был в столице и теперь сравнивал ее с Издагмиром. И не видел особой разницы — разве что ветер доносит запах моря. А так — и улица не шире, и дома не выше, и фонтаны не бьют на каждом перекрестке, врут сказители. И прохожие вокруг какие-то… ну, не праздничные. Суетливые, раздражительные, громкоголосые… Правда, девчонки, что поглядывали из окон на Нургидана, были очень даже ничего… но девчонки и в Издагмире недурны.
Шенги заметил разочарованный взгляд ученика.
— Эта улица не из самых броских. Ты еще увидишь королевский дворец. И Серебряное подворье, где останавливаются богачи и знать. А какие тут храмы! И обязательно заглянем в зверинец при дворцовом парке. А будет время — и в театр. Тут лучший театр в Гурлиане!
— Угу, — тихонько уточнил Дайру, — их в Гурлиане всего-то два…
— Так что, Нургидан, — посоветовала Нитха, — если ты подумываешь купить этот городок — бери, не прогадаешь.
Нургидан хотел огрызнуться, но учитель заговорил деловито и серьезно:
— Пойду-ка я к Лаурушу один. А вы подождите меня… ну, хотя бы здесь. — Шенги кивнул на дубовую дверь, над которой красовалась вывеска «Шумное веселье». — Бывал я тут. Недурное заведение, есть и похуже. А я все разведаю и вернусь за вами.
Учитель отсыпал Нургидану горсть меди, чтобы ребята перекусили до его прихода. (Нитха при этом ни слова не сказала о кошельке, которым снабдил ее Рахсан-дэр. Можно найти более подходящий случай, чтобы устроить друзьям сюрприз. Хотя после покупки дракона кошелек не так уж туго набит, но все равно деньги немалые…)
— С котомкой таскаться не хочу, тут оставлю. — Шенги протянул свою ношу Нургидану и озабоченно глянул на солнце. — Жаркий будет денек. Пожалуй, оставлю и плащ… только смотрите, берегите его!
* * *
— Спой, милая! Спой, а то у меня что-то паршиво на душе…
Высокая смазливая девушка, прозванная за пушистую рыжеватую косу Лисонькой, охотно взялась за лютню:
— Что тебе спеть, сердечко мое?
Не то чтобы красотка была по уши влюблена в Щегла. Знавала она куда более видных мужчин, чем востроносый, долговязый молокосос. Но трактирной певице на пристало придавать чувствам слишком много значения, а мальчишка был ласков и щедр. К тому же Лисонька слышала, как Аруз говорил: мол, из этого сопляка со временем выйдет самый лихой и фартовый вор в Аргосмире, если Жабье Рыло раньше с ним не разделается. Суждению трактирщика Лисонька доверяла, а умная девушка всегда думает о будущем.
Да и подруги начнут смеяться, если увидят, как от Лисоньки уходит дружок, который еще недавно взирал на нее с немым обожанием.
А ведь уходит! Тертая, опытная девица знала этот взгляд — равнодушно-задумчивый, уплывающий мимо…
Парочка сидела в «боковушке» — комнатке, примыкающей к трактирному залу. В «Шумном веселье» не было номеров, которые трактирщик сдавал клиентам, но в «боковушке» на скамьях могли вздремнуть те, кто устал от пьяного гама. (Девки не водили сюда мужчин — для этого на заднем дворе был сарайчик.) Сейчас двери были распахнуты настежь: Щегол не хотел пропустить появление своего дружка Кудлатого.
Юнец сидел на скамье с ногами, подтянув к подбородку острые колени, и задумчиво разглядывал посетителей, понемногу заполнявших трапезную.
— Что спеть? Да хоть про шлюху, у которой умер старый дружок…
Лисонька склонила голову над лютней, пряча довольно вспыхнувшие глаза. Именно эта песня когда-то привлекла к ней внимание загадочного юнца, который появлялся невесть откуда, исчезал неизвестно куда и не скупился на серебро.
Вспомнил, значит…
Пальцы привычно пробежали по струнам. Низким хрипловатым голосом девица запела на разудалый плясовой мотив, который странно сочетался с горечью слов:
Ну, вот и вся любовь — ушла с костра золой.
Не попрощались мы — уж ты прости, родной!
Я не пойду к костру — на кой я там нужна?
Не место девке там, где голосит жена.
Кабацким пташечкам зазорно плакать-то!
А ты и не любил той бабьей слякоти.
«Когда умру, — шутил, — пляши, веселая!»
Мне серебро твое — дороже золота.
А ты не скряжничал, платил с охотою…
Да все гори огнем — я отработаю!
Пошла по кругу я — притих кабацкий люд…
И не пила еще, да ноги не идут.
Меня певуньей звал — а петь не хочется,
Дразнил смешливою — а не хохочется…
Да что мне слезы лить — смешить кабатчика!
Пляши, гулящая, — вперед заплачено!
Эх, с шеи сдернула я бусы алые,
Гулякам под ноги их разметала я!
Я каблучками бью, я рукавом машу.
Чего таращитесь? Я не для вас пляшу!
А каблучки стучат, а сердце — вперебой!
И было счастьице, да ты унес с собой…
Так закружилась я, что стены вертятся!
Пляшу о том, что нам уже не встретиться.
Не пожалею ног за серебро твое,
За ночи сладкие, за сердце доброе,
За руки дерзкие, за очи ясные…
Ну что, доволен ли, хозяин ласковый?
Хорошо пела Лисонька: вызов и отчаяние, лихая удаль и боль сплелись в ее голосе.
А только зря старалась! Где-то на середине песни этот тощий паршивец перестал растерянно водить глазами по залу: зацепился за что-то своим бесстыжим синим взором, уставился в одну точку. И когда воцарилась тишина — не понял даже, что песня кончилась.
Пришлось Лисоньке тронуть дружка за плечо. Щегол вздрогнул:
— Ах да… славно поешь!
Положил на скамью рядом с девушкой серебряную монету. Встал, потянулся всем своим длинным, гибким телом.
— Засиделся что-то. Пойду с людьми поболтаю.
И — за порог… Лисонька ему уже не «люди», да?
Девица глянула, куда направляется беглый ухажер, и чуть не взвыла от досады.
Потому что в трапезном зале, который уже порядком заполнился гостями, сидела в уголке девчонка-наррабанка в дорожной одежде. Не девушка даже, а именно зеленая девчонка — лет пятнадцать, не больше. Но даже на ревнивый взгляд Лисоньки — на редкость смазливая. Круглолицая, большеглазая, фигурка не по возрасту ладненькая…
Нет, ну что этой заморской змеюке делать в Аргосмире? Сидела бы в своей пустыне под пальмой, пасла бы верблюдов! И не отбивала бы поклонников у гурлианских красавиц!
* * *
Порядочная наррабанская девушка ни за что не станет разговаривать с незнакомцем, который на нее дерзко пялится. Может быть, тихонько укажет на наглеца своему спутнику. (Спутник наверняка есть — как же робкому, тихому созданию в одиночку покинуть дом!) В самом крайнем случае пискнет: «Отцу скажу!..» — наивная угроза воробушка ястребу…
Но отец Нитхи далеко, за морем. Спутники — Дайру и Нургидан — увлеклись игрой в «радугу», ничего вокруг не видят. А бледный востроносый нахал подошел почти вплотную. Навис над сидящей Нитхой, таращится в упор.
Нитха со вздохом вспомнила Рахсан-дэра, который безуспешно прививал ей кротость и хорошие манеры. Мысленно попросила прощения у наставника. Вскинула голову и спросила дерзко, громко и отчетливо:
— Ну и что ты на меня так уставился?
Наглец тут же ответил самым учтивым тоном:
— Раздеваю тебя глазами.
— Все? Раздел? — не смутилась Нитха. — А теперь одень обратно!
Нургидан и Дайру оставили игру, заинтересованно оглянулись, встали. Но синеглазый наглец этого не заметил.
— Крошка, не злись! Я тебя не съем, просто познакомиться хочу! Меня здесь прозвали Щеглом. Если хочешь, могу показать тебе город. Ты ведь недавно в Аргосмире?
— Недавно. И уже вижу худшее, что есть в городе. Спасибо, показал. А теперь исчезни.
— Почему ты сердишься? Разве я что обидное говорю? Как тебя зовут?
— Ее зовут «пошел вон», — послышался ленивый, но очень увесистый голос Нургидана. Он подошел, встал напротив аргосмирца — глаза в глаза.
— Какое красивое наррабанское имя! — так же лениво отозвался неструсивший Щегол. — А ты ей кто будешь? Брат, жених, или просто так нарываешься?
— Просто так нарываюсь, — заверил его Нургидан. — Скачи отсюда, боевой кузнечик, а то у тебя здесь назрела неприятность.
— Правда? И крупная?
— С меня размером.
В этот миг в трактир вошел рослый, плечистый мужчина с густой курчавой бородой. Щегол заметил его краем глаза — и губы юнца тронула чуть заметная улыбка.
— С тебя размером? Ну, это невелика беда! Отодвинем в уголок и…
Щегол не договорил: кулак Нургидана врезался ему в лицо, отшвырнул к стене.
И тут же вошедший верзила метнулся через зал. Он не пытался выяснить, что произошло, уладить дело миром. Просто ринулся в драку.
Нургидан стоял спиной к новому противнику, поэтому бородач успел бы врезать ему своим кулачищем, похожим на боевой молот. Но Дайру (которого бородач не принял в расчет) крепко пнул верзилу по голени. Тот споткнулся, удар ушел мимо головы Нургидана.
По-медвежьи рявкнув, верзила легко подхватил тяжелый табурет. Кому из подростков он бы его обрушил на голову — осталось неизвестным, потому что Нитха, проворно подхватив со стола широкогорлый кувшин, выплеснула вино вояке в глаза.
Лисонька тем временем подошла совсем близко, чтобы не упустить ничего из происходящего. И несколько капель вина угодили на ее желтое открытое платье.
Много ли нужно ревнивой женщине? Был бы повод!
— Ты вином плескаться, паскуда наррабанская?! — взвизгнула она и с наслаждением вцепилась в густые черные волосы соперницы.
Дайру, нырнув под локоть вояки, протиравшего глаза, ухватил взбесившуюся деваху за косу и попытался оттащить ее от Нитхи.
До этого мгновения посетители трактира следили за начавшейся потасовкой с благожелательным интересом посторонних наблюдателей. Но сейчас все резко изменилось: рыженькую певицу в трактире любили.
— Лисоньку нашу трогать?! — взревел жилистый моряк, изукрашенный татуировками. — У, гаденыши заезжие! Бей их, парни!
И первым ринулся в битву — но с маху грохнулся на пол, запутавшись ногами в коричневом плаще с меховой оторочкой (который оказался на полу неизвестно откуда).
Но через него уже перепрыгивали другие: трактир радостным воплем откликнулся на предложение повеселиться. Кое-кто поспешил выскользнуть за дверь, но остальные с удовольствием влезли в рукопашную. При этом никого не смущало, что вся толпа навалилась на двоих подростков. (Нитху вообще никто в расчет не брал, а зря!)
«Заезжие гаденыши» оказались на редкость стойкими и верткими. Дайру перевернул на нападавших широкий стол, отбив тем самым первую волну атаки. Из-за столешницы, как из-за крепостной стены, Нитха метко и азартно пошла швырять в нападающих все, что попадется под руку, — блюда, миски, кувшины. Дайру защищал фланг этого «бастиона», хлеща налево и направо своим боевым поясом.
Нургидан дрался без оружия, как и почти все в этой заварушке. Забияки даже в горячке боя помнили: за клинок в трактирной драке — каторга! Но и без клинков всегда можно найти, чем оглоушить противника. Табуретки порхали по залу, как вспугнутые голуби.
Нургидана оттеснили от друзей, попытались зажать в угол. Но юноша легко вспрыгнул на стойку (под которой едва успел спрятаться Аруз) и ураганом прошелся по ней, налево и направо раздавая пинки во вражеские рожи.
Трактирщик высунулся было, крича про нанесенный ему ущерб, но получил с двух сторон сразу (чтоб не портил людям удовольствие) и поспешно юркнул назад.
Да, в этот день трактир «Шумное веселье» оправдывал свое название!
Почему-то из разных углов то и дело неслись проклятия и брань в адрес какого-то окаянного плаща, который кому-то спутал ноги, кого-то хлестнул по глазам, кому-то, словно мешок, накрыл голову… Если верить этим воплям, весь трактир был выстлан плащами со сволочным характером.
Громила с перебитым носом перемахнул через опрокинутый стол и сшиб с ног Нитху.
— Попалась, курва заморская! — прогундосил он, но больше ничего сказать не успел, потому что получил по башке тяжелым оловянным блюдом и растянулся на полу.
Не вставая, Нитха снизу вверх глянула на своего спасителя.
Над ней стоял Щегол. По скуле расползался синяк, но глаза глядели весело, без злобы.
— Цела? Вставай!
Улыбнувшись, Нитха приподнялась. Вот-вот возьмет протянутую руку… Но внезапно коварная девчонка обхватила Щегла под колени, резко рванула на себя, да еще и боднула головой в живот. Непрошеный защитник врезался спиной в пол.
Нитха не доверяла противникам и не принимала от них подачек…
Дайру заметил, что возле двери стало свободнее, закричал:
— Уходим! Вещи не бросаем!
Нургидану и Нитхе не надо было повторять дважды. Они рванулись к двери, подхватив по пути свои котомки. Нургидан успел поднять еще и плащ учителя.
Троица была уже у порога, когда в трактир ворвались прибежавшие на шум стражники.
Нургидан и Нитха успели юркнуть наружу, а Дайру замешкался, отступил, завертелся меж «крысоловов».
В этот миг отворилась дверь кухни, и старая служанка, по глухоте своей не подозревавшая о драке, чинно вступила в трапезную, держа на вытянутых руках горшок с густой мясной подливой. Дайру свободной рукой выхватил у бабки горшок и с ловкостью отчаяния нахлобучил его на голову ближайшему «крысолову». Тот взвыл и завертелся на месте, как уртхавенский шаман. Подлива потекла по лицу, плечам, груди… Стражники от такого зрелища на миг опешили, и Дайру тут же оказался за порогом.
* * *
Шенги, возвращаясь к трактиру за учениками, был весьма удивлен, когда встретил всю троицу за несколько улиц до «Шумного веселья», причем в крепко потрепанном виде.
— Что случилось? Я где велел меня ждать?
— Мы и ждали, учитель, — негромко сказала Нитха с видом оскорбленной добродетели. — Но там началась драка, и мы ушли.
