Аталанта, не зная наверняка, убила ли она царя Ээта, ничего не сказала об этом столкновении ни Медее, ни кому-либо еще. Немного спустя Медея перестала рыдать. Она была потрясена тем, что произошло, она говорила с Ясоном по-детски и сбивчиво, негромко хихикая, корча ребяческие рожицы и часто спрашивая:

— Ведь ты — Ясон, правда? И ты меня любишь, правда?

Она, наконец, уснула, стала метаться, стонать и что-то пугающе бормотать. Внезапно она вскрикнула душераздирающим голосом:

— Увы, жестокий Бог любви! Зачем ты присосался к моей груди, грязный кровопийца, и выпил из моих жил всю здоровую кровь до последней капли?

Аргонавты от всей души пожелали, чтобы она очутилась на дне реки; но они страшились ее двойного зрения и не посмели сказать против нее ничего вслух при Ясоне.

Аргус спросил Фронта, сына Фрикса, как далеко вниз по реке пойдут в погоню боевые галеры колхов. Фронт ответил, что они проследуют до речного устья, а затем станут упорно рыскать вдоль берегов Черного моря; и что Ээт, несомненно, пошлет и другие галеры, как только можно будет обеспечить их командой, гребцами и припасами. Так что аргонавты гребли с хорошей скоростью, не настолько быстро, чтобы догнать три галеры впереди, но и не настолько медленно, чтобы их догнали возможные преследователи. Примерно на заре Фронт окликнул часового, стоявшего на молу у прибрежного поселка.

— Эй, часовой! — крикнул он. — Нечестивых греков еще не настигли?

Часовой, приняв «Арго» за корабль колхов, ответил:

— Нет, господин мой, насколько мне известно. Три галеры, с которых меня окликнули, едва начало светать, еще не заметили негодяев, которые, должно быть, прошли мимо этого мола во тьме, не работая веслами, и позволив течению безмолвно нести их.

Аргус решил, что наиболее благоразумной для него тактикой будет идти под парусом по ночам и прятаться днем. Фронт хорошо знал реку и показал Аргусу узкую заводь между этим поселением и следующим, где «Арго» мог бы укрыться, встав кормой к реке. Туда они и завели корабль, подняв весла и обвив кормовое украшение длинными зелеными лианами. Два часа спустя еще три галеры пробежали мимо их укрытия — каждая с расшитым белым вымпелом на верхушке мачты — и пропали за ближайшей излучиной реки. Но командир четвертой галеры, когда она поравнялась с «Арго», отдал приказ:

— Суши весла! Швартуемся к правому берегу.

После чего галеру пришвартовали к дереву менее чем в дальности полета стрелы ниже по течению. Близость ее тяготила аргонавтов, ибо обязывала их к гробовому молчанию. Но вскоре Эвфем-пловец шепнул Аргусу:

— Эй, Бык, кораблестроитель, дорогой мой аттический друг, умоляю, дай мне бурав из моего ящика с инструментами.

Аргус, не говоря ни слова, дал ему острый бурав. Эвфем разделся, бесшумно нырнул за борт и поплыл под водой к галере колхов. Схватившись одной рукой за кормовое украшение, он взял в другую бурав, просверлил пять крупных отверстий ниже ватерлинии, все пять равной глубины. Затем перерезал швартовочный канат галеры своим ножом и поплыл обратно так же осторожно, как и туда. Все колхи спали, пока он работал, даже дозорный, и первое, что заметили гребцы, это что речная вода просочилась через доски, замочив им ноги до лодыжек, и что корабль медленно тонет. Они стали отдирать доски, чтобы обнаружить и остановить течь, но своими движениями толкали галеру в разные стороны так, что, казалось, грязная вода проникает внутрь отовсюду одновременно. Они принялись ее вычерпывать, но когда вода заметно прибыла, кое-кто попрыгал за борт, надеясь добраться до берега, и был затянут в черный прибрежный ил; некоторые забрались на планшир. Только один попытался плыть вниз по течению к ближайшей пристани; но Эвфем поплыл за ним, оглушил его кулаком и притащил за волосы на «Арго». Судя по его значку — крылатому коню — то был командир галеры. Все члены экипажа пошли на дно вместе с галерой, крича от ужаса. Только белый расшитый вымпел трепетал теперь над водой. Эвфем взял его на «Арго» — для украшения и для маскировки. Меланион спросил:

— Дорогие товарищи, что мешает «Арго» теперь, когда враг бесследно пошел на дно, занять его место в эскадре? Если мы будем держаться позади, нас никто ни в чем не заподозрит, а когда наш пленник очнется, мы можем пригрозить ему смертью, если он только не сообщит командиру идущей перед нами галеры то, что мы вложим ему в уста. Эта хитрость поможет нам смело проплыть мимо оставшихся поселений даже днем, на благоразумном расстоянии, а как только мы выберемся из реки, мы будем на свободе!

Аргонавты встретили аплодисментами соображения Меланиона, и Аргус согласился осуществить план, который тот предложил.

Меланион пообещал командиру-колху жизнь, когда тот очнулся, при условии, что колх выполнит все, что ему прикажут. Он оказался человеком здравомыслящим и стал во всем повиноваться Меланиону, ибо у него было много детей, которых надо было кормить. Звали его Певкон. Когда «Арго» оказался в виду идущей впереди галеры, Певкон окликнул ее, как велел Меланион, и сообщил, что у четверых из его экипажа — тяжелая лихорадка. Другой командир, ничего не подозревая, крикнул в ответ:

— Друг Певкон, в самом деле — лихорадка? Тогда выбери место подальше от нас, чтобы стать на якорь вечером, ибо у нас еще нет заразы, да будет благословенно имя Матери!

В ту ночь Эвфем предложил поплыть и потопить поочередно каждый из трех оставшихся кораблей, но Аргус его от этого удержал. Он заметил, что как только один корабль начнет тонуть, остальные поспешно пойдут к нему, чтобы подобрать зовущих на помощь.

— Тем лучше, — ответил Эвфем, — если возникнет паника, никто не помешает мне работать, и для вас это будет хорошим развлечением.

Его отвага вызвала аплодисменты, но Орфей сказал:

— Товарищи, давайте не будем отнимать у колхов жизнь всего лишь для развлечения. Давайте убивать только, если нас вынудит к тому жестокая необходимость. Люди утонут, но духи их заберутся к нам на борт, несомые плывущими листьями или прутьями, и причинят нам невыносимые муки.

Эвфем послушался Орфея, ибо был столь же рассудителен, сколь и смел. Ясон снова принял командование «Арго». Он оправился от своей раны удивительнейшим образом, равно как Аталанта и Мелеагр; ибо Медея в то утро развязала повязки, сделанные Мопсом, и обработала свежие раны снадобьем своего собственного изготовления, которое жгло, как огонь, но исцелило нагноившуюся плоть в течение часа.

Примерно в это же время пришел в себя и Бут. Он внезапно сел и спросил, что случилось, какое сейчас время дня и где он.

Идас ответил с горечью:

— Твое желание отведать горного меду достаточно дорого нам обошлось, Пчелиный Пастух. Из-за тебя убит кроткий фокиец, его тело лежит вон там под плащом из медвежьей шкуры, в ожидании почетных похорон.

Мопс упрекнул Идаса, сказав:

— Идас, какую бессмыслицу ты несешь! Наш дорогой фокийский товарищ был поражен жертвенным топором тавра. Бут лежал на земле без чувств, когда был нанесен этот удар.

Идас стоял на своем, не заботясь, слушает его дух Ифита или нет, ибо он стыдился втайне, что не отважился пойти с Аталантой и не участвовал в блистательной операции по спасению Бута. Но у него хотя бы хватало здравого смысла не тревожить дух Ифита, произнося его имя. Он сказал:

— Но если бы не Бут с его тягой к меду, Живописец и ныне был бы жив. Если кто-либо отрицает, что это правда, пусть бережет свою голову, ибо мое копье лежит наготове.

Бут заплакал. Он вымазал лицо дегтем и растрепал волосы. Но едва он закончил маскироваться, как увидел знамение, от которого у него похолодело сердце: разноцветный пчелоед опустился на фальшборт у него над головой, что-то прочирикал и снова улетел.

— Что сказал мой враг, Мопс? — спросил Бут дрожащим голосом.

— Ничего, вовсе ничего важного, — поспешно ответил Мопс.

Это происшествие вызвало всеобщее уныние, и решено было похоронить Ифита со всеми почестями, как только они доберутся до ближайшей твердой земли. Пока что они плыли через болотистую местность, и жара заметно усилилась с тех пор, как они впервые прибыли в Колхиду; от трупа скоро пойдет нехороший запах, и он вызовет злых духов или змей. Фронт сказал Ясону:

— Течения, бегущие на восток вдоль южного берега Черного моря, которые принесли тебя сюда, поворачивают дальше на север, вдоль подножья гор Кавказа; ближайший участок твердой земли за пределами Колхиды, где ты сможешь беспрепятственно погрести своего несчастливого товарища, лежит в одном дне пути на север от крепости Фасис. Я имею в виду Анфениос, поселение апсилеев, которые оказывают гостеприимство любым чужестранцам. Я предлагаю, когда мы благополучно выйдем из этой реки, нам следует свернуть на север, а не на юг, если только ветер не будет противным. Мне открыли кредит купцы Анфениоса, и там мы сможем наполнить наши сосуды пресной водой.

Ясон повторил это предложение и спросил, есть ли несогласные с ним. Никто не ответил. И тогда Ясон сказал:

— Значит, пойдем в Анфениос, если только не помешает противный ветер.

Авгий из Элиды спросил:

— А почему бы нам не податься на север и не обойти Черное море, тем самым избежав противотечений южного берега, и поплыть по могучим течениям, которые, согласно царю Финею, устремляются в море из великих северных рек в этот период? Таким способом мы перехитрим погоню.

— Да, почему бы нам этого не сделать? — стали спрашивать аргонавты.

Сыновья Фрикса заявили, что такой курс невыгоден. Они сказали, что обитатели Кавказского побережья в течение пятисот или около того миль к северу от Анфениоса недружелюбны, вероломны и бедны. Если «Арго» задержат противные ветры, а припасы иссякнут у этого негостеприимного берега, их будет невозможно пополнить. Более того, там, где кончается Кавказский хребет, начинается царство тавров. Даже с Медеей на борту было бы столь же опасно сунуть нос в их земли в поисках пищи или воды, сколь есть бобы из раскаленной докрасна ложки. Три брата из Синопа согласились с этой точкой зрения. Принял ее и Ясон, сказав:

— Давайте лучше снова взглянем в лицо опасностям, которые мы уже преодолели, чем искушать богов, стремясь навстречу новым бедам.

И они поплыли дальше вниз по реке, все время отставая от других судов эскадры, к которой присоединились, и вечером второго дня — ибо течение реки было очень сильным — достигли речного устья и крепости Фасис, откуда их никто не окликнул. Затем двинулись на юг следом за эскадрой колхов, но совсем недалеко. Как только сгустилась ночь, они подняли темный парус и поплыли на север, воспользовавшись юго-восточным бризом. И, поворачивая, хором испустили крик отчаяния, точно их корабль ударился о подводный камень, чтобы ввести в заблуждение тех, к кому до того присоединились.

На следующее утро лучи солнца показались над восточными вершинами и осветили море, в котором не было ни одного корабля, кроме «Арго». Ясон, который нес вахту вместе с Мелеагром, разбудил своих спящих товарищей и, ликуя, вытащил Руно из рундука под сиденьем кормчего. Он поднял свой сияющий трофей, чтобы все его увидели, и сказал:

— Взгляните, аргонавты, каким великолепным сокровищем мы завладели и какой малой крови оно нам стоило! Из-за него наши имена вечно будут прославляться в царских чертогах Греции, и в многолюдных лагерях варваров, и даже среди многомудрых египтян, гладкие и белостенные пирамиды которых пронзают вершинами небо над полноводным Нилом. Поскольку нам немало благоприятствовали бессмертные боги Зевс, Посейдон, Аполлон, Афина и Артемида, как по пути в Эа, так и во всех наших предприятиях там, мы можем с доверием ожидать, что они сделают гладким наш обратный путь. Теперь «Арго» им еще более дорог, чем когда-либо, как хранилище священнейшей из всех греческих реликвий, Руна Зевса Лафистийского.

Эргин, человек, которого поражения научили избегать хвастливых, предвещающих недоброе речей, незамедлительно поднялся и сказал, чтобы отвести беду:

— И впрямь, Ясон, великий подвиг для пастуха — взобраться на скалу, которая нависает над его домом в долине и вызволить похищенного ягненка из орлиного гнезда; но пока орлица парит, крича у него над головой, готовая по нему ударить, когда он с ягненком в мешке за спиной с трудом спускается по осыпающемуся обрыву — о, пусть он тогда не забывает об опасности и не воображает, будто он уже дома, близ кипящих в пламени очага закопченных горшочков! Убери прочь сияющее Руно, безумец Ясон, а не то как бы оно не вызвало ревности кого-нибудь из богов, и не будем смотреть на него, пока не услышим, как наш киль сладостно прошуршит по песчаному берегу Фтиотийских Пагас. Ибо я страшусь ревности, самое меньшее, одного божества, Великой Богини, которая давным-давно сорвала его с дубового образа, и ужасного имени которой ты еще не назвал. И поэтому пусть Орфей возглавит нашу смиренную молитву Богине или, еще лучше, пусть возглавит ее тонконогая Медея. Медея — возлюбленная жрица Богини, и, если бы не Медея, мы не добились бы милости взглянуть на Руно. Помните, мои благочестивые товарищи, что сейчас неудачливое время года, унылое время очищения, когда дома, в Греции, мы ходим грязные и бросаем наши искупительные жертвы в реку или в море, затыкая уши, чтобы не слышать их криков, подметаем в святилищах терновыми метлами и готовимся к радостному празднику Первых Плодов. Еще не настало время веселиться, глупый сын Эсона.

Ясон, устыдившись, вернул Руно в рундук, а Медея между тем поднялась со своего места на носу и, устремив взор вверх, подняла к небу раскрытые ладони и начала молитву:

— Мать, Нимфа и Дева, Триединая Богиня, Владычица Янтарной Луны, та, которая, правя в Небе, на Земле и в Море, снова делается тремя; о Триединая Госпожа Преисподней, Бримо, жрицей которой назначила меня, умирая, моя дорогая сестра Халкиопа; выслушай меня и прости!

Не по своей воле взошла я на этот корабль с крашеными кошенилью бортами, не по своей воле украла я у Змия Золотое Руно, которое он охранял для тебя, не по своей воле оказалась я непокорна своему отцу. Ты сама, Всемогущая, ввергла меня в это безумие; я не знаю почему.

Тебе я повинуюсь, только тебе, Танцующая на Черепах, я презираю племя выскочек-Олимпийцев. Скажи только слово, и мощью, которую ты мне даровала, я потоплю гордый «Арго» — экипаж, груз, говорящую ветвь и все остальное — в темных и безжизненных водах дна морского. Скажи только слово, и я всажу этот кинжал глубоко себе в грудь или в грудь светловолосого Ясона, столь безрассудную любовь к которому ты мне внушила. Скажи только слово, Царица с Птичьим Лицом!

Ты предупредила меня, повергнув в смятение мое сердце, что выбор, который я сделала, может принести мне мало мира; что великая любовь к Ясону, которая охватила меня, хотя она и бушует, как огонь в терновых зарослях, может быстро угаснуть, став белой золой, что Прометей может попытаться мне отомстить. Я ничего не требую даже по праву, я верно тебе служу, я благоговею перед тобой. Но отнеси, умоляю тебя, отнеси этот корабль и проклятое Руно назад, в Грецию и даруй мне милость стать царицей в Эфире, чтобы Ясон был моим царем, хотя бы столько лет, сколько я была тебе верна в прекрасной Эа.

Она умолкла, и все сидели, ожидая знака. Вскоре три мощных удара грома послышались в отдалении, раскатившись и разнесясь эхом среди гор в белых шапках. Медея снова села с долгим вздохом облегчения.

Кастор первым нарушил последовавшее долгое молчание. Он спросил Поллукса:

— Разве это не странно, брат, что нашему отцу Зевсу именно сейчас понадобилось греметь?

Медея презрительно ответила на ломаном греческом:

— Богиня катила гром над вершинами Крита и Кавказа, пока Зевс был еще младенцем в Диктейской пещере — как жадно приникал он к сосцам старой свиньи, своей кормилицы, которую привели к нему Дактили! И она, несомненно, будет катить гром над теми же горами, когда люди забудут и само его имя.

Никто не дерзнул ей противоречить.

Они плыли мимо северных лесистых болот Колхиды, и в полдень добрались до широкой бухты, позади которой виднелись высокие горы. В середине была узкая и глубокая пропасть с обрывами с обеих сторон, а далеко позади они увидали заснеженную гору с вершиной в форме седла, которая слыла местом пребывания Пожирающей людей Богини Апсилеев. Беленый город Анфениос (названный позднее Диоскуридой) был виден с юга на расстоянии нескольких миль. То было самое святое место на всем Кавказе. Пожирающая людей Богиня приказала, чтобы никто под страхом смерти не смел идти с оружием через широкие цветущие луга между горой и морем, и даже поднять камень, чтобы запустить его в ласку; и по этой причине не менее чем семьдесят племен сделали эту землю общим местом встреч для меновой торговли, разрешения споров и заключения договоров.

Ясон поставил «Арго» на дивной песчаной косе, но не сошел на берег и никому не разрешил сходить за исключением четверых сыновей Фрикса, которым велел никоим образом не позволить апсилеям догадаться, что «Арго» — греческий корабль. Они в молчании спустили лестницу и сошли по ней, неся с собой труп Ифита. Вернувшись вечером, они сообщили, что сперва явились к градоправительнице и попросили ее позволения выполнить колхские погребальные обряды над товарищем, который, как они сказали, был убит при падении гнилого дерева, когда их корабль стоял на якоре в заводи на Фасисе. Градоправительница отказала им в этом, о чем они заранее знали, ибо у апсилеев принято хранить прах в урнах, а колхские кладбища-рощи им ненавистны. Они разыграли представление, после чего Меланион сказал:

— Хорошо, Беспорочная, это неважно. Наш товарищ рожден от отца-грека. Позволь нам похоронить его по греческому обряду.

Она ответила:

— Пожалуйста. Если вы невежественны по части ритуала, то у пристани живет греческий торговец по имени Крий, который вам, несомненно, поможет.

Крий был фокийцем, которого троянцы когда-то, много лет назад, спасли при кораблекрушении у острова Имброс; они же продали его в рабство в Анфениос. Здесь он скоро выкупился на свободу, ибо он был живописцем и горшечником необычайного мастерства. Когда сыновья Фрикса открыли ему, что Ифит тоже был фокийцем, Крий пообещал возвести каменную гробницу над его курганом и расписать стены земляными красками. Так что они, не откладывая, возложили тело на погребальный костер и станцевали вокруг с оружием и в броне, насыпали курган над прокаленными костями, совершили возлияния, пучками повырывали у себя волосы, заклали свинью и удалились.

Эвфем-пловец родился в Фокиде и выучился искусству плавания у тамошних мужчин-Тюленей. Он хорошо помнил Крия и уговорил Ясона позволить сыновьям Фрикса вернуться и привести Крия на «Арго», ибо Крий сказал им, как отчаянно он желает еще раз увидеть свою родину. Ясон отказался, говоря, что прибыл к Анфениос с одной-единственной целью — похоронить Ифита — и не может позволить им здесь задерживаться, кроме того, если он возьмет Крия с собой, гробница Ифита так и не будет построена.

— Это правда, — сказал мирмидонец Пелей, — и поскольку Крий не знает, что мы возвращаемся домой в Грецию, он не станет сожалеть, что мы отплыли без него.

Так что Крия оставили в Анфениосе. Тем не менее, по совету Аргуса, Ясон послал Фронта и его братьев снова к Крию, чтобы приобрести запасы сушеного мяса и рыбы, дельфиньего жира и фигового хлеба, предложив в уплату украшения и камни, которые взяла с собой Медея. Эти припасы были вскоре доставлены к кораблю на запряженных быками тележках, если прибавить их к тем, которые уже были на борту, этого должно было хватить на месяц плавания. Аргус, которому Ясон приказал убрать их в безопасное место, обнаружил, что не может этого сделать, так как рундуки уже забиты дарами и трофеями. Поэтому он разделил все поровну, среди членов экипажа, говоря:

— Этих припасов достаточно на месяц, товарищи; распорядитесь ими, как пожелаете, но проследите, чтобы ничего не попортило солнце или морская вода. Если мы снова столкнемся с колхами — а я боюсь, что это случится — и обнаружим, что они усилили свой флот, мы вполне можем быть вынуждены уйти в открытое море и не надеяться снова раздобыть припасы достаточно долгое время. Я со своей стороны не больно-то беспокоюсь, довезу ли я благополучно домой в Афины богатые дары, которые дал мне мариандинский царь Лик, или дары слепого царя Финея, или добычу, которую взял, когда мы грабили дворец Амика, царя бебриков, вернуться бы мне домой целому и невредимому, с полным брюхом и с Золотым Руном. Они снова двинулись в море, но сперва зашли в устье реки Анфениос, чтобы наполнить кувшины для воды. Певкон, колхский командир, умолял высадить его на берег, но Ясон не отпустил его, решив, что он еще может оказаться им полезен. Поскольку продолжал дуть крепкий ветер с юго-востока, старый мореход Навплий направил «Арго» на запад; и корабль смело заскользил через Восточный залив, потеряв из виду сушу.